Плотоядный омут

Глава 3. Мраморные стены

Единственная амбулатория ЗЫБИ делила ярус западного корпуса с тюремными камерами. Все потому, что вероятность принести на борт крепости прогресса болезнь была такой же маленькой, как шанс совершения тут преступления. Любой аристократ следил за своим здоровьем и безопасностью с параноидальным трепетом. Но не все недуги, достойные быть скрытыми в сыром каземате под ярусами выставок и актовых залов, являлись недугами тела.

Некоторых из них просто стыдились.

– Она продолжает бредить? – с усмешкой поинтересовался молодой мужчина в белом халате, ворочавший берестяные грамоты на столе при одиночных камерах.

– К несчастью… – вздохнул его пожилой коллега, перебиравший медицинские инструменты на соседнем залавке. – Навязчивые мысли о морском чудовище не покидают голову бедной девочки уже больше недели. Я начинаю подумывать, что лечение бесполезно.

– Не сдавайся так просто, – подбодрил его друг, отложив бумаги. – Вспомни как много людей прошло через твою терапию, и никто не жаловался после! – Он задумался. – Ну, на самом деле они больше не на что никогда не жаловались, но это даже лучше!

Молодой и веселый ассистент поднял со стола поднос с бледной долькой говядины, заплесневелым хлебом и полным стаканом воды. Заметив тару, он с опаской понюхал ее, выпил половину и вернул на место.

– Ну, ты готов? – рявкнул помощник, вытирая рукавом мокрые губы. – Время кормежки!

Раздраженно потерев переносицу, пожилой врач натянул длинные и плотные медицинские перчатки из овечьих кишок. Вооружившись большим шприцем, он вставил тот в деревянную ампулу, и с тягучим движением поршня прозрачный цилиндр наполнился яркой серебристой субстанцией.

Закрыв один глаз, доктор аккуратно щелкнул кончик иглы, и ртуть потекла по полой спице.

– Пошли, – отреченно скомандовал он, поправив толстые круглые очки, и поковылял к дверям одиночных камер.

С каждым мигом люди в лабораторных халатах становились все ближе, пока их гнетущие тени не окропили именную табличку над маленьким решетчатым окном:

«Фекла. Фрейлина Дарии Беринг»

***

Геридон в открытой столовой постоялого двора был усыпан кончиками сахарных голов, но не хаотично, ведь те стояли друг от друга на равном расстоянии, словно шахматные фигуры. Обычно эти забавные конусы застывшего сиропа подавали к завтраку, чтобы подсластить чай, но Михаил Кисейский использовал их, чтобы упорядочить все мысли, собравшиеся в его голове за два дня.

Пожевывая манжет своего зеленого мундира, старый экспедитор ворочал сахарные горки серебряной ложкой, пока Матрена, сидевшая напротив, заинтересованно наблюдала за этим, подперев подбородок запястьем. В отличие от наставника, который, казалось, никогда не выходил из рабочего состояния, Смирнова сняла свой мундир и повесила тот на спинку стула.

Теплое утреннее солнце струилось по белоснежному шелку ее шнурованной рубашки и объемным фиолетовым шароварам. Всех креативных элементов одежды сыщицы, которые она подобрала сама, когда только стала мещанкой, почти никогда не было видно под ее черно-красным кителем. Лишь величественные лакированные штиблеты выглядывали из-под подола формы Трубецкого бастиона, большой и скрывающей, как крылья жука-геркулеса.

Порой эта тяжелая и громоздкая «оболочка», сковывавшая ее эмоции и характер, раздражала Смирнову, но девушка никогда не забывала, какой силой обладали погоны на ее плечах. К тому же они отлично смотрелись на ее боевом товарище, из-за чего Матрена не так сильно переживала, что выглядела нелепо.

Но она все равно была рада отдохнуть от мундира хотя бы за завтраком.

– Михаил Святославович, – усмехнулась протеже, продолжая наблюдать за сахарными головами, – вам так не хватает доски свидетельств?

– Большое… – отреченно пробубнил сыщик, даже не подняв на собеседницу взгляда.

– Что? – переспросила Смирнова, кусая булку хлеба.

– Это было что-то большое, – повторил он, серьезно взглянув на свою ученицу, – так сказала Мезенцева, да? Нечто такое же размера, а может и больше штормовой волны или корпуса судна, – Михаил стукнул ложкой по крайней сахарной горке. – Оно перебило водоворот пузырей в считанные секунды. – Он отгородил ее от других голов, чтобы подчеркнуть исключительность.

Наступила долгая и гнетущая тишина. Казалось, Кисейский хотел что-то сказать, но целенаправленно этого не делал.

– К чему вы клоните? – не выдержала Смирнова, завернув булку в салфетку и сунув ту в карман шаровар. Аппетит девушки отступил, но мещанка, выросшая в нищете, не любила тратить еду, если та могла пригодиться позже.

– Как много ты понимаешь в мореведении, Матрена? – многозначно спросил сыщик.

– Не больше, чем в шарадах, – хмыкнула удивленная протеже, сложив у груди руки. – Ну, я, конечно, могу отличить карпа от осетра, но на этом мои познания заканчиваются. Что насчет вас?

– То же самое, – признался Михаил.

Вуаль безмолвия вновь опустилась на открытую столовую как густой туман. В тот миг Кисейский и Матрена словно оказались заперты в вакуумном пузыре. Лязг столовых приборов, голоса постояльцев трактира, шум волн за окном и другие звуки исчезли, будто у собеседников одновременно заложило уши. Рамки их восприятия потемнели.

– Я не буду врать, – отчетливо и механически проговорил старый экспедитор, – ни разу за свою тринадцатилетнюю карьеру я не встречался с делом, которое зажимало меня в тупик так быстро. Ворох подозреваемых, орудие преступления, следы и улики – каждый раз хотя бы что-то помогало мне упасть на хвост изувера и предать его закону. – Михаил тревожно нахмурился, но он не позволял своему мозгу паниковать не при каких обстоятельствах. – В этот раз у нас нет ничего… кроме мутных догадок.

Кисейский посмотрел в окно, и, конечно, его глухой взгляд остановился на злополучном темном пятне в сердце домашней бухты. Михаил пристально смотрел в бездну гигантского омута, и, казалось, та смотрела в ответ.

– Нет, – внезапно знакомый боевитый говор оторвал сыщика от тяжелых раздумий. – Вы не правы.

Повернув голову к столу, он увидел Матрену. На ее смуглом лице сияла уверенная улыбка, а локти были бесцеремонно сложены на скатерти, пока морской ветер развивал рукава ее пустого мундира вместе с длинными черными волосами. Смирнова не боялась и даже не противостояла невзгодам в равном бою. Она возвышалась над ними.

– У вас есть я, – гордо заявила протеже, – а у меня есть вы!

На хмуром лице Кисейского появилась легкая, смущенная улыбка. Старому сыщику всегда нравилось, когда он не был самым отважным человеком в комнате. Но он радовался куда больше, осознавая, что этим смельчаком была его ученица.

– Мы – Волхвы пороха, Михаил Святославович, – мещанка продолжила свой пламенный манифест, – и каждый монстр знает, на что мы способны! Поэтому они боятся нас.

Кисейский расправил плечи и развалился на стуле, наконец, оторвавшись от невротичной циркуляции сахарных голов.

– У тебя есть план? – заинтересовано спросил он, приставив кулак к подбородку.

– Возможно, в этот раз судьба действительно обделила нас орудием преступления, следами и уликами, – начала Смирнова, – но кому нужен ворох подозреваемых, когда мы до сих пор не допросили единственного настоящего свидетеля?

Глаза Михаила расширились.

– Позавчера Валерий Усоногов рассказал нам о том, что единственным человеком, который был с Дарией Беринг в ночь смерти боярыни, была ее фрейлина Фекла! – растолковала Матрена. – Более того, она видела, как что-то утянуло Беринг под воду, и это впечатлило девочку настолько, что та сумела в деталях описать происшествие! В тот момент травма вырезала целую картину в ее разуме, которую Фекла, наверняка, так и не сумела стереть…

Сначала голос сыщицы казался азартным и находчивым, но стал печальней к концу. Она знала многое о травмирующем опыте и потере не понаслышке, и с болью представляла, что сейчас испытывала бедная фрейлина. Но Кисейский этого не заметил, ведь его блеклое лицо налилось задорными красками. В ту же секунду следователь вскочил на ноги, бросив недопитый чай и откусанный ржаной пряник.

– Ты не перестаешь меня впечатлять, Смирнова! – гордо улыбнулся наставник, уверенно дернув свои зеленые лацканы. – А сейчас давай найдем эту Феклу!

Не без труда отбросив тоску, Матрена улыбнулась в ответ и стянула тяжелый рабочий мундир со спинки стула одним мощным рывком.

***

«МЫШЬЯК ДЛЯ РАЗБЕЖАВШИХСЯ ТАРАКАНОВ» – сообщал заголовок ноябрьского выпуска Петербургских ведомостей. Неделя понадобилась личному пакетботу ЗЫБИ, чтобы доставить эту газету с большой земли, и теперь ее с интересом листал старый будочник при входе в амбулаторию западного корпуса.

«Прошло девять месяцев со дня казни Емельяна Пугачева, – было напечатано в главной новостной статье номера. – В тот светлый январь голова коварного вора и злодея, предателя великой империи и самозванца, поведшего за собой бездумный скот, была отсечена на Болотной площади под рукоплескание честного народа. Бунтовщик и обманщик Емелька поплатился за свое жалкое крестьянское восстание, но отряды генерала Мансурова не остановятся, пока все сообщники кровопийцы не будут пойманы.

Силами бравых воинов империи на эшафоте уже болтаются Максим Шигаев, Тимофей Подуров и атаман союзного казацкого полка Никита Зимко, однако многие другие трусливые лейтенанты Пугачева до сих пор скрываются от правосудия. Но их счастье не продлится долго, ведь в кладовой ее величества найдется мышьяк для всех разбежавшихся тараканов…»

– Вот и допрыгались, – злорадно ухмыльнулся старый будочник, пустив слюну из беззубого рта. – Я всегда догадывался, что дрянные крестьяне ответят за свою дерзость…

– А ты догадливый, – внезапно сердитый и усталый женский голос послышался сквозь газету, за которой прятался сторож, заставив того вскрикнуть от неожиданности!

Едва не свалившись с табуретки, старик отложил Петербургские ведомости и выставил вперед руку с масляным фонарем. Тот обдал ярким белым светом лица двух людей в форме. Возвышаясь над стойкой регистрации, они требовательно смотрели на будочника, словно откупщики, пришедшие за оброком.

– Кто… – пролепетал ошеломленный старик, – кто вы?… что вы тут де—

– Привратник наверху сказал нам, что вы держите фрейлину Дарии Беринг здесь, – перебил его Михаил Кисейский, начав листать свой берестяной блокнот. – Это – объективная правда или лишь его взгляд на ситуацию?

– Его… – вахтер возобновил дрожащий бубнеж, – объек… тивная?

– Фекла! – грозно пробасила Матрена Смирнова, хлопнув по столу руками. – Фекла здесь или нет?!

– ЗДЕСЬ! – вскрикнул сторож и отпрыгнул на стуле, боясь, что мещанка вцепиться ему в горло. – Но… – боязливо булькнул он, – я могу пропускать в амбулаторию только учрежденных работников.

– У нас разрешение от Чукотова, – монотонно проговорил Кисейский.

– Одиссей Владимирович не является казначеем западного корпуса, – с фальшивым состраданием протянул сторож, постукав пальцами, – поэтому, к сожалению, я вынужден вам отказать, господа…

Глаза старика округлились, когда в следующий миг большая рука Кисейского с грохотом приложила к столу ударный офицерский мушкет и взвела кремневый замок.

– Проходите, господа… – тяжело сглотнул побледневший вахтер.

Свистнув табельное оружие в кобуру, Михаил прошел в амбулаторию. Матрена наступала на его следы.

Резкий душок плесени и медицинского спирта ударил слизистые дуэта экспедиторов, когда тот пересек границу гнетущего коридора казематов. Это жуткое подземелье пугало даже Кисейского, который не раз бывал в тоннелях тюремного отсека Трубецкого бастиона. По крайней мере, в нем сквозь узкие кормяки руки тянули отъявленные изуверы, желавшие сломать шею сыщику, отправившему их сюда. Здесь же ничего не пыталось выбраться наружу через решетчатые окна десятка дверей, кроме протяжных измученных стенаний. И, что самое странное, все они казались женскими.

– Что это за место? – тревожно протянула Матрена, нервно почесав плечо. – Это совершенно не похоже на лазарет, скорей на…

– Темницу… – вздохнул Кисейский. – И в чем-то ты права. Видишь ли, аристократы не любят, когда их пассии становятся слишком эмоциональными и выходят из-под контроля в разгар светских мероприятий.

Леденящая дрожь пробежала по спине Смирновой. Слова наставника не укладывались у нее в голове, пока девушка не заглянула в одно из решетчатых окон. Это была одиночная камера с ярко-белыми мраморными стенами и голой кроватью, крепившейся к стене диагональными цепями. Сыщица надеялась увидеть в этой гнетущей обители огромного бандита, усеянного шрамами и наколками, но ожидания невинной протеже не оправдались.

К ее цепенящему ужасу, свернувшись калачиком, на тюремной койке тряслась и стонала молодая женщина, лишь на пару лет старше Матрены. Она была одета в мешковатую голубую рубашку, напоминавшую арестантскую робу, хотя на крючке в углу комнаты висело прекрасное бордовое платье. Когда-то она имела право его носить.

– Но… – с неверием пролепетала мещанка, – за что с ними так?…

– Каждый здешний накрахмаленный мерзавец считает себя новым Джоном Харрисоном, после того как изобрел очередную дополнительную шестеренку для морского хронографа, – объяснил Михаил. – Их эго очень хрупкое, и они убеждены, что могут гнуть судьбу человека как хотят. Особенно если этот человек – женщина, а еще лучше – их собственная жена.

Неверие и отрицание начали медленно перерастать в кипящую ненависть в глазах Матрены. Она повидала многое на службе в Трубецком бастионе, но еще ни разу не встречалась с таким жалким зверством.

– Как это может быть законно?! – она повысила голос. – Держать людей в казематах только потому, что они нарушили дисциплину?!

– Это ужасно, Матрена, – вздохнул Кисейский, закрыв глаза, клейменные темными кругами тысячи бессонных ночей. – И, да… – он сделал смиренную паузу человека, который давно знал слишком много вещей, которые не стоило, – это законно…

Друзья не сбавляли шага и оба чувствовали себя некомфортно, но это проявлялось совершенно по-разному. Кисейский часто моргал и целенаправленно не смотрел в сторону тюремных дверей, пока шокированные, вылупленные глаза Смирновой не отрывались от них вообще. По примеру своего наставника девушка училась сдерживать эмоции и сантименты, но некоторые злодеяния больного человеческого ума до сих пор пробирали ее до костей.

Каждый по-своему, но сыщики были отвлечены от своего окружения так сильно, что не сразу заметили молодого мужчину в белом халате, который шел им навстречу, держа в руках пустой поднос. На его лице красовалась широкая улыбка, а глаза были уверенно прикрыты, пока ехидный лаборант и Матрена не врезались друг в друга плечами!

Металлический поднос рухнул на пол с оглушающим грохотом, а стакан, стоявший на его краю, разбился вдребезги!

– Э-Э-ЭЙ! – взвизгнул мужчина, схватившись за плечо. – Куда ты смотришь?!

– Куда ТЫ смотришь?! – возмутилась Смирнова, стряхивая со своего плеча пыль. – Это – моя сторона!

– Твоя сторона?! – удивленно пыхнул лаборант. – Это – мой КОРИДОР! – Внезапно он вздрогнул и тревожно нахмурил брови, словно только сейчас хоть какая-то мысль достучалась до его мозга сквозь толстый лоб. – Погоди минутку… – Мужчина обдал мечущимся взглядом Матрену и Кисейского. – Вы, вообще, кто?! Тарас должен пропускать в амбулаторию только учрежденных работников!

– А ты кто, чтоб так пререкаться?! – брыкнула Смирнова.

– Я – ассистент доктора Скуратова, – оскорбленно вскрикнул лаборант, погрозив пальцем, – гениального ученого и архиятера этого лазарета! А вот, кто ВЫ такие, – он с пренебрежением ткнул Матрену в грудь тем же пальцем, – я даже представления не имею!

Устало закатив глаза, Михаил отодвинул взбалмошного прихвостня одной рукой и прошел дальше, с хрустом раздавив осколки стакана каблуком.

– Тайная экспедиция, – отстраненно пробубнил Кисейский. – Нам необходимо осуществить допрос фрейлины Дарии Беринг.

Проведя дерзких незваных гостей ошеломленным взглядом, человек в халате сорвался с места и начал преследовать их, держась на безопасном расстоянии.

– Господа, вы не понимаете! – нервно хихикнул он. Приоритеты и тон жалкого лизоблюда резко изменились, когда Кисейский упомянул свою должность. – Мы не пускаем сюда людей не по собственной прихоти! Вмешательство из внешней среды может разрушить стерильные условия карантина! К тому же Фекла совсем недавно приняла свое лекарство и должна отдыхать!

– Лекарство? – переспросил Кисейский. – Разве она больна?

Трое юркнули в маленький кладовой закуток при крайней одиночной камере, уставленный залавками и ящиками. Попивая чай и разглядывая что-то в высоком журнале, напоминавшем переписную книгу, в углу комнаты сидел пожилой мужчина. Он тоже носил белый халат, а еще круглые очки, с чьих линз почти никогда не сходило бликов. На макушке пожилого схоласта зияло большое лысое пятно, а оставшаяся лохматая седина напоминала дьявольские рога.

Заметив приятелей в форме и своего нервного ассистента, старик отложил чтиво и пойло. Будто готовясь к отчету на научной конференции, он поднялся с табурета, поправил прическу и откашлялся еще до того, как Кисейский остановился рядом.

– Доктор Скуратов, я полагаю? – спросил Михаил, надменно поведя бровью.

– Какую помощь я могу оказать… – прохрипел ученый, заострив внимание на зеленых погонах сыщика, – вассальным ее величества?

Оппоненты долго смотрели друг на друга, анализируя почти одинаковыми глухими взглядами. Если подумать, Кисейский и Скуратов были похожи не только глазами, деля отстраненную позу, манеры и голос. Они оба выглядели как люди, которых не заботили конфликты, и, которые предпочитали наблюдать за развитием событий со стороны, пока не осядет пепел, хотя шестерни без остановки крутились в их тяжелых головах.

– Доктор! – лихорадочно проголосил запыхавшийся ассистент. – Я пытался объяснить им, что Фекла не принимает посетителей, но…

– Спокойствие, Ярослав… – перебил его старик, выставив вперед ладонь. – Если бравые экспедиторы Тайной канцелярии хотят поговорить с пациенткой, мы не имеем право отказать. – До сих пор было почти невозможно определить, говорил он искренне или нет, ведь голос Скуратова был суше переваренной клецки. – К тому же… – он медленно повернул голову к Кисейскому, – кажется, наши гости очень хотят с ней повидаться.

Жуткий ученый с большим трудом вытянул улыбку, едва заметную сквозь морщины и обвисшие щеки. Это было первой и единственной деталью, отличавшей его от Михаила, ведь бывалый сыщик не имел необходимости задабривать кого-либо фальшивым оскалом.

***

Поворот ключа в гремящем навесном замке. Протяжный скрип последней двери с маленьким решетчатым окном, в которое Матрена до последнего боялась заглядывать. Кисейский медленно прошел в узкую, но очень яркую комнату, сразу вступив в лужу или, скорей, ручей, который тянулся от плинтуса, и был заметен на лакированном полу только под определенным углом. В передней мраморной стене одиночной «палаты» зияла огромная, уродливая трещина, которая и вызвала течь. Должно быть, амбулатория находилась на подводном уровне стены, даже ниже служебных помещений.