Плотоядный омут

Рядом с этой трещиной на крюке висело скучное коричневое платье, которое безрезультатно пыталось прикрыть брешь в стене мокрым рукавом.

Отведя от депрессивного натюрморта взгляд, Михаил ужаснулся еще больше, ведь увидел на койке измученную молодую девушку в голубой робе. Ее голые руки и ноги были тонкими как кости, а кожа мертвенно-синей. Фрейлина Дарии Беринг смотрела в пустоту, сгорбив зубчатую спину.

Войдя в комнату следом, Матрена оцепенела. Заметив между кроватных цепей истощенную девочку, больше похожую на ветку в синих лохмотьях, Смирнова почувствовала, как нервозно затряслась ее челюсть.

– Что за дьявольщина?… – продрожала сыщица.

С тяжестью вырвавшись из кататонического ступора, она бросилась вперед, случайно толкнув Кисейского плечом. Упав на колени рядом с бедной узницей, Матрена схватила ее за запястья и начала рассматривать сухую кожу, усеянную фиолетовыми пятнами.

– ФЕКЛА! – прокричала Смирнова ей в лицо. – Фекла, ты меня слышишь?!

Глаза фрейлины были глухими, и, казалось, она вовсе не видела сыщицу. Как вдруг голова девочки медленно и прерывисто поднялась, и они со Смирновой встретились взглядами.

– Дария… Степановна… – хрипло и невероятно тяжело протянула Фекла. – Это… вы?

– Нет, Фекла! – Сыщица аккуратно взяла ее за острые скулы, где когда-то были щеки. – Меня зовут Матрена! Как давно они тебя здесь держат?!

В тот момент в камеру вальяжно зашли доктора, с гордыми улыбками лицезревшие, во что они превратили несчастного и неповинного человека.

– Извольте, барышня, – пренебрежительно усмехнулся Скуратов, – но вы не имеете права приближаться к пациентке. Конечно, я разрешу вам поговорить с ней, но…

Матрена сорвалась бы с места еще пять секунд назад, но ей нужно было аккуратно положить невесомую Феклу набок, чтобы та случайно не свалилась с койки. Хрустнув шейным позвонком, пылающее сердце Волхвов пороха развернулось на сто восемьдесят градусов, все еще сидя на коленях, и бросилось на седого схоласта как гепард!

Ассистент Ярослав, стоявший в дверном проеме, в ужасе отпрыгнул в коридор, когда Смирнова схватила доктора Скуратова за шею и прибила его к стене! С мрамора посыпалась пыль.

– Что вы себе позволяете, черти?… – проговорила Матрена монотонным басом, пожирая синеющее лицо ученого хищным взглядом. Как два маячных фонаря ее глаза слепили кряхтящего старика сквозь непроглядную пенумбру лица.

– Прикажите… – выдавил Скуратов, жалобно смотря на Кисейского, – прикажите своей бесноватой прислужнице… чтобы она отпустила меня…

Сначала Михаил взглянул на старика с недоумением и абсолютным спокойствием, словно не замечал Матрену, которая пыталась его придушить. Спустя пару секунд молчания он наигранно ахнул, якобы только сейчас понял, что Скуратов от него хотел.

– Она не моя прислужница, – объяснил сыщик с улыбкой и житейским кивком. – Мы получаем одинаковые жалования.

Смирнова усилила хват. Для нее Скуратов был не сильно тяжелее Феклы. Ярослав болезненно ухнул, наблюдая за всем со стороны, но, естественно, боялся даже приближаться, чтобы не разделить судьбу своего покровителя.

– Что тебе надо?! – взвыл доктор.

– Отпускное письмо… – пробасила Матрена.

– Что? – запнулся схоласт.

– Фекла – крестьянка, так? – Смирнова повысила грозный голос. – Когда вы бросили ее сюда, у нее наверняка было отпускное письмо! Разрешение на отлучку! Похвальные грамоты! Любые документы удостоверения личности! – За четыре года на службе Матрена накачала не только свои мышцы, но и голову. Она знала множество сложных юридических терминов, ведь они не раз пригождались в ее работе. – Сюда!

– Ярослав! – Скуратов махнул рукой в проем.

– Доктор! – вздрогнул ассистент.

– Дай ей, что она хочет…

Недолго думая, Ярослав метнулся к многочисленным ящикам в закутке амбулатории и вынул пыльную папку берестяных грамот из одного. Скривив враждебную мину, он протянул документы Матрене, но та отпустила гордо Скуратова только тогда, когда увидела имя «Фекла» на строке. Наконец, каблуки седого ученого коснулись земли, и тот отчалил к соседней стене вместе с непутевым помощником.

Несмотря на то, что секунду назад Скуратова пытались задушить, доктор выглядел совершенно спокойным. Он лишь преследовал Матрену изучающим взглядом, словно та была представителем нового и очень странного вида птиц, пока девушка вновь приближалась к измученной Фекле, сунув стопку бумаг за пояс.

– Не беспокойся, малышка… – прошептала Смирнова ей на ухо. – Сейчас мы вытащим тебя отсюда, и все будет хорошо.

Эти слова заставили пугливого Ярослава покраснеть от гнева. Высунувшись из-за спины своего пожилого коллеги, ассистент подошел к Матрене. Дерзость мещанки пугала его, но она так и не навредила доктору физически, поэтому молодой ученый все еще чувствовал весомое превосходство.

– Послушай, ты! – рявкнул Ярослав, пихнув Смирнову в плечо из-за спины. Она едва шелохнулась. – Возможно, на своем Заячьем острове ты чего-то стоишь, но здесь наши порядки!

Матрена обыденно повернулась к молодому доктору и надменно оценила его взглядом с головы до пят.

– Так что оставь больную в покое, – Ярослав продолжал гневно извиваться и брызгать слюной, схватив сыщицу за рукав, – и катись отсюда, вонючая трясогу—

Бум! Он не успел закончить, как вдруг молниеносный кулак Матрены оставил вмятину в его лице как в ведре! Это было так быстро, что Кисейский, наблюдавший за всем со стороны, едва увидел замах! Схватившись за нос, сложившийся гармошкой, ассистент отшатнулся назад и чуть не упал. Вцепившись в стену, он прочертил на белоснежном мраморе два длинных кровавых следа.

– ТЫ СУМАСШЕДШАЯ?! – гнусаво завопил Ярослав, забившись обратно в угол.

– Хочешь выяснить? – угрожающе пробасила Матрена, выставив вперед костяшки, покрывшиеся ссадинами.

Заскулив как дворовая псина, которой наступили на хвост, гадкий ассистент вновь спрятался за плечи Скуратова.

Смирнова вернулась к койке, убедившись, что в этот раз ей никто не помешает, и нежно подняла Феклу на руки. Затем она подошла к крюку, где висело коричневое платье фрейлины, но Кисейский остановил напарницу и взял платье сам. Матрена улыбнулась – молчаливо, но очень признательно – и покинула проклятую тонущую клетку. Кисейский последовал за ней. Пускай он контролировал эмоции и сантименты куда лучше молодой напарницы, бывалому сыщику хотелось оставить это жуткое место позади не меньше. Мраморные стены давили на него.

Как вдруг противный старческий голос пробежал по спине экспедитора как рой тараканов:

– Мне будет очень интересно послушать, как вы попытаетесь оправдать преступления вашей прислужницы перед тайным советником, – холодно протянул доктор Скуратов сквозь стоны боли своего ассистента.

Кисейский не дрогнул, а лишь лояльно усмехнулся и откашлялся, даже не поворачиваясь к своим оппонентам.

– По долгу службы и в рамках полномочий, возложенных на меня ее императорским величеством, – продиктовал Михаил своим лучшим формальным голосом, – я заявляю о необходимости взятия под мою опеку крестьянской девицы Феклы, ранее состоявшей во владении покойной Дарии Беринг на основании нижеследующих причин… – Он поднял над плечом ладонь и стал загибать пальцы. – Предотвращение неминуемой гибели, отсутствие законного попечения и вольно предоставленные документы.

Доктора ошарашено хлопнули глазами. Наконец, чудной экспедитор повернулся к ним, чтобы обдать неудачников последним ехидным взглядом.

– И она не моя прислужница, – он процитировал себя, чтобы ответить на самый первый выпад Скуратова. – Мы получаем одинаковые жалования.

– ЭТА СВОЛОТА СЛОМАЛА МНЕ НОС! – взорвался Ярослав, наконец выйдя из панического ступора.

– Я не вижу орудия преступления, – Кисейский пожал плечами. – К тому же сейчас я расследую убийство Дарии Беринг и не могу отвлекаться на какие-то мелкие потасовки.

Указав на собственный нос, чтобы уведомить Ярослава о том, что его кровь капала на ботинки, Михаил вышел в коридор и скрылся за поворотом.

***

Постоялый двор ЗЫБИ, являвшийся частью внутренней стены восточного корпуса, имел от традиционного постоялого двора, пожалуй, только название. Даже коридоры фешенебельного трактира, выделанные золотистой английской парчой и устеленные багровыми паласами, напоминали вестибюли герберов. Так назывались первые гостиницы, построенные в Петербурге для иностранных приезжих по приказу императрицы Елизаветы в 1745.

Казначеи ЗЫБИ, воздвигнувшие цитадель науки в диких водах волжской дельты пять лет назад, несомненно, обожали выставлять напоказ свое богатство и роскошь даже в самых маленьких вещих. Пожалуй, они любили это ровно настолько же, насколько хотели плевать на безопасность и комфорт своих грязных рабочих, слуг и даже других аристократов, только потому, что они не были мужчинами.

Сегодня Волхвы пороха убедились в этом на все сто и не переставали прокручивать жуткие события минувшего дня в тяжелых головах, таща изможденную Феклу сквозь золотой коридор. Матрена до сих пор несла девочку на руках, пока Кисейский держал только ее коричневое платье. Пускай Смирнова не жаловалась и даже не дышала прерывисто, Михаил часто косился на боевую подругу с виноватым взглядом.

– Ты точно не хочешь поменяться? – повторил наставник в десятый раз, протянув девушке платье. – Не надо терпеть, если тебе тяжело.

– Спасибо, Михаил Святославович, – вздохнула Матрена, взглянув на старого сыщика с благодарной улыбкой, – но вы уже сделали слишком много ради моей прихоти сегодня. Дальше я сама.

– «Твоей прихоти»? – удивленно хмыкнул Кисейский. – Эти мерзавцы пытали ее. Я сам планировал выторговать у них документы на Феклу, но ты решила не играть в шарады, а перейти к делу, да?

Смирнова посмотрела на свой правый кулак, покрывшийся ссадинами от удара. Она тревожно сжала пальцы, смяв голубую робу спящей фрейлины.

– Михаил… – стыдливо протянула она, – Святославович, я знаю, что должна была поступить более дипломатично, но в тот момент, когда я увидела ее… – сыщица поморщила глаза, чтобы не дать слезам сбежать, – я потеряла себя.

Кисейский мягко вздохнул и освободил от коричневого сарафана ладонь, положив ее на узкую, но твердую спину сестры по оружию.

– Послушай, Матрена, – начал он, чуть сбавив их общий шаг, – очень давно один великий и самый храбрый человек, кого я только знал, сказал мне вещь, которая не покинула моей головы даже спустя долгие десятилетия. Я не верю в высшие силы, но до сих пор живу по этому совету как по заповеди…

Решительный взгляд мещанки обмяк и оторвался от коридора, перейдя на улыбающееся лицо учителя, когда тот заговорил. Она знала: это было по-настоящему важно, и Михаил хотел, чтобы протеже запомнила эти слова так же как он сам.

– Как бы тебе ни было страшно, – начал он, – и в какой-бы тесный угол не зажимала тебя судьба… – Кисейский сам отвел взгляд, но не в коридор, а пустоту, словно говорил с кем-то еще, – твоя голова всегда должна оставаться холодной.

Глаза невозмутимой Смирновой задрожали. Она не просто слышала и понимала эти слова, а чувствовала их, потому что впервые наставник писал их не расчетливым мозгом, а своим опасливым сердцем.

– Ничего себе… – ахнула сыщица. – Неужели эту тайну открыл вам ваш учитель, знаменитый экспедитор «Торок» Яровой?

– Что ж, – меланхолично усмехнулся Кисейский, – я думаю, что человека, сказавшего это, можно считать моим первым и самым важным учителем…

Смирнова воодушевленно приоткрыла рот и стала кивать в такт хлестким шагам ее лакированных штиблетов, пока Михаил не ударил протеже новым серьезным взглядом.

– И речь не только о том, чтобы не упасть в обморок при виде лужи крови или разбухшего трупа, – он покачал головой. – Ты должна уметь управлять людьми и событиями так, чтобы они сами приносили тебе желаемый результат, а не выбивать его силой.

– Я поняла… – стыдливо поникла девушка. – Теперь у нас будут проблемы, да?

– Проблемы преследуют нас на каждом шагу, Смирнова, – чудной сыщик улыбнулся и ободряюще похлопал подругу по спине. – Одной больше, одной меньше. Но я буду очень признателен, если с твоей стороны их не прибавится.

– Есть… – легко произнесла Матрена, расплывшись в улыбке благодарности и облегчения.

Наконец, друзья остановились у двери, помеченной числом 046. Это была комната Кисейского, а спальня Матрены находилась по соседству. Поэтому старый сыщик вынул из кармана номерной ключ, который ему выдали на стойке регистрации два дня назад, и прокрутил тот в скважине позолоченного замка.

Дверь, дорогая и толстая, чтобы предотвратить попытки взлома, медленно отворилась, пролив свет в опочивальню столичного гостя. Все комнаты постоялого двора выглядели одинаково, но были одинаково престижными. Сплошной красный палас от плинтуса до плинтуса тянулся в них из коридора, придавленный двумя уютными плетеными креслами и большим столом с подарочной бутылкой байкальской воды. Также каждый номер у внешней стены имел балкон, соединенный со всеми другими, поэтому соседи по комнатам могли пожелать друг другу доброе утро, только выйдя на веранду.

Напарники прошли внутрь, начав заниматься обязанностями, так внезапно свалившимися на них. Горько вздохнув, Матрена положила измученную Феклу в кровать и укрыла ее пледом, пока Кисейский зажигал масляную лампу. Сыщица села на колени и долго рассматривала бедную девочку, пытаясь понять, что могло предать ее коже такой болезненно-фиолетовый цвет и усыпать пятнами.

– Что они делали с ней? – жалобно продрожала мещанка, убирая отросшие и неухоженные волосы фрейлины с ее лица.

– Я не могу сказать точно, – вздохнул Кисейский, открывая байкальскую воду, – но лично мне это напоминает симптомы тяжелого отравления. Скорей всего в те моменты, когда они не морили Феклу голодом, они скармливали ей испорченную еду.

Михаил налил немного воды в граненый стакан, подошел к кровати и сел на колени рядом с напарницей, протянув ей тару. Выхватив воду, Смирнова тут же приставила стакан к губам Феклы, желая напоить бедную терзаемую душу как можно скорее.

– Тише! – предостерег ее наставник. – Нельзя давать людям с обезвоживанием слишком много воды сразу, это приведет к отекам и скоплению жидкости в легких.

– Ой, – спохватилась Смирнова, сбавив темп, – я поняла.

Конечно, большая часть воды из стакана лилась мимо рта Феклы, струясь по ее подбородку, однако горло девочки начало пульсировать. Сначала сыщики подумали, что это был простой глотательный рефлекс, но внезапно тощие руки фрейлины вытянулись из-под пледа, чтобы помочь Матрена держать стакан. Девочка была в сознании, но ее тело все еще нуждалось в отдыхе, лечении и насыщении.

Когда тара опустела, Матрена поставила ее на тумбочку рядом со стопкой берестяных зарисовок домашней бухты ЗЫБИ, злосчастного омута и морского дна, устеленного паутиной труб, которые Кисейский любил чертить на досуге. Смирнова была счастлива, что Фекла нашла в себе силы хотя бы немного попить, но этого точно не было достаточно. Запустив руку в карман шаровар, сыщица достала ту самую румяную и ароматную булку, которую припасла с завтрака.

Сыщице стоило только положить хлеб на широко расставленную ладонь и ласково постучать Феклу по плечу, чтобы девочка нащупала хрустящую корочку и взяла булку, запустив зубы в свежую еду впервые за долгие дни. Пока изможденная фрейлина «уплетала» хлеб так стремительно как позволяли ее ослабшие мышцы, Волхвы пороха поднялись на ноги. Возвысившись над кроватью, друзья разделили очередной скорбный и ошеломленный взгляд. Им нужно было многое обсудить.

Не прошло и десяти минут, как давние напарники заняли плетеные кресла возле стола с тусклым, но очень теплым масляным фонарем, напоминавшим миниатюрный камин. По крайней мере, он издавал тот самый приятный звук, похожий на потрескивание поленьев, пока тлел фитиль.

Выцветшие сафьяновые сапоги Кисейского и лакированные штиблеты Матрены стояли у входа, опираясь друг о друга, из-за чего не падали и даже не складывались, хотя были такими высокими. Оба экспедитора Тайной канцелярии сидели в плетеных бержерах, но делали это очень по-разному. Позиция Михаила была строгой и фиксированной, словно он читал книгу, держа ее на коленях, пока Смирнова расплылась в кресле как мертвец. Ее руки лежали на подлокотниках плетьми, а макушка едва не упиралась в спинку.

Несмотря на совет наставника, сыщице было очень сложно сдерживать себя.

– Я не хочу верить, что все это правда… – тяжело вздохнула она, в очередной раз прокручивая в памяти страшные события. – Я пыталась… – Смирнова прикрыла ладонью глаза, – как бы мерзко это ни было, я пыталась выдумать хотя бы одну мнимую причину, по которой кто-то способен подвергать невинных людей таким пыткам. Но у меня не получилось…

– Я знаю, что тебе трудно это понять, – потупил скорбный взгляд Кисейский, – ты все еще знаешь, что такое человечность, и я горжусь тобой за это. Честно, я даже завидую. – Он сделал паузу и поднял взгляд на напарницу через силу, ведь знал, что это нужно было для них обоих. – Объяснение истязаний Феклы кроется в той же самой причине, по которой аристократские жены были заперты в казематах. Человек, держащий под контролем западный корпус ЗЫБИ, не хотел, чтобы гости съезда услышали вещи, которые не должны…

Усталые глаза Смирновой медленно округлились, когда та вспомнила слова гадкого сторожа Тараса, преградившего им дорогу при входе в амбулаторию:

«Одиссей Владимирович не является казначеем западного корпуса…»

– Постойте… – настороженно протянула мещанка, наконец выпрямив спину и поднявшись в кресле, – вы хотите сказать, что этот человек – кем бы он ни был – упрятал Феклу в эту Кунсткамеру намеренно? – Она нервно смяла короткую челку. – Чтобы…

– Чтобы она не рассказала никому, что действительно увидела в море в ночь смерти Дарии Беринг… – закончил за нее сыщик. – Да. И, если мы узнаем, кому было выгодно ее молчание, возможно, мы найдем нашего главного подозреваемого.

В тот момент Матрена почувствовала, как каждый атом ее тела наполнился решимостью и жаждой справедливого возмездия. Монстр, допустивший страдания невинной фрейлины, должен был гнить за решеткой, и Смирнова была счастлива, что у нее появился законный повод отправить его туда собственноручно.

Как вдруг ее отвлек чей-то тихий и жалобный лепет, донесшийся из-за спинки кресла. Развернувшись, мещанка с радостью обнаружила, что Фекла пришла в себя и говорила. Но ее радость быстро сменилась разочарованием, когда стало ясно, что девочка просто бредила.

– Дария Степановна… – мямлила она сквозь лихорадочный сон, ворочаясь в кровати, – голодная яма… змеиная голова…

– Девочка совсем плоха… – вздохнула Матрена, поворачиваясь к наставнику. – Мы обязаны найти для нее нормального лекаря в этой чертовой плавучей скверне!

– Конечно, – кивнул Михаил, – это не составит труда. В ЗЫБИ много ученых, и, пускай, большинство из них сосредоточены на мореведении, я уверен, что нам удастся найти хорошего врача в списке постояльцев.

Матрена подарила своему напарнику очередную благодарную улыбку, которая имела для нее такое же большое значение как и каждая до этого.

– Спасибо, Михаил Святославович… – искренне проронила она.

Кисейский ничего не ответил, а лишь приятно улыбнулся в ответ. Он был прав, и проблемы действительно преследовали Волхвов пороха на каждом шагу, но они находили выход из любой передряги, подчиняясь мозгу и слушая сердце.

***

Вахтер Тарас вновь перечитывал главную статью свежего выпуска Петербургских ведомостей, ухмыляясь и пуская слюну от садистского удовольствия как в самый первый раз. Как и многим другим гостям и членам персонала ЗЫБИ сторожу бесчеловечной амбулатории нравилось узнавать о несчастьях членов крестьянского восстания Емельяна Пугачева, пускай то было подавлено почти год назад. Души этих людей были чересчур вольными для них.

Старый привратник был так заворожен чтивом, что вновь не услышал медленные и вальяжные шаги, пока кто-то не остановился прямо перед его столом.

– Амбулатория закрыта! – рявкнул беззубый сторож через газету. – Приходите завтра, и мы пускаем в палаты только учрежденных работников!

– Рад снова тебя видеть, Тарас… – внезапно чей-то мурлычущий голос пробежал по спине вахтера как сороконожка. Он узнал бы его из тысячи.

Со смесью трепета и леденящего ужаса, Тарас опустил газету и встретился с важным гостем дрожащим взглядом.

– Мы тоже всегда рады вам, Валерий Остапович… – запинаясь, пролепетал лживый льстец.

Не прошло и минуты, как чьи-то длинные туфли энергично шлепали по коридору больничных казематов, становясь все ближе к служебному закутку. Призрачные стоны женщин, доносившиеся сквозь решетчатые окна, едва ли были слышны, ведь их перебивал задорный звон серебристой кольчуги с узором рыбьей чешуи. Именно таким изощренным аксессуаром были инкрустированы носки обуви нового гостя амбулатории.

Возможно, так он хотел напоминать рыбу, но больше смахивал на мокрицу.

– Это просто немыслимо! – постепенно чьи-то истеричные и очень гнусавые крики начали доноситься из-за поворота. – Кем возомнила себя эта расфуфыренная свинья, чтобы похищать пациентку и бить в лицо САМОГО ВЕЛИКОГО ЗНАХАРЯ ПО ЗАПАДНЫЙ БЕРЕГ ВО—

– Сомкни свой вокальный сфинктер, Ярослав, – перебил его раздраженный старческий голос, – и дай мне обработать твою рану!

Вальяжно шагнув из-за угла, гость застыл в полутьме, заинтересованно наблюдая за доктором Скуратовым и его непутевым ассистентом, словно хищник, решивший поиграть с едой. Маньяки в белых халатах были очень расстроены, что фрейлина Фекла, которую те чуть не довели до смерти от голода и отравления, покинула «уютные» мраморные стены, но насущные проблемы терзали их еще больше.

Умело игнорируя стоны боли своего молодого напарника как и слезы, которые текли по его синим щекам ручьями, Скуратов филигранно вталкивал в его сломанный нос целый кулак перевязочной корпии, пропитанной спиртом. Хлопковая ветошь должна была обеззаразить раны внутри и вернуть носу форму, но сильнее это лечение походило на средневековую пытку, которой, в принципе, Ярослав был весьма достоин.

– ТЫ ЕЩЕ ПО ЛОКОТЬ ЗАСУНЬ ЕЕ МНЕ В ЧЕРЕП, СТАРЫЙ ХРЫЧ! – гневно завопил он.

– Господа ученые, добрый вечер… – мягкий и тягучий, но при этом такой зловещий тон незваного гостя заставил доктора Скуратова вздрогнуть от неожиданности.

Ярослав поскользнулся на луже морской воды, дотянувшейся сюда из открытой камеры Феклы, и едва схватился за ящик, прежде чем рухнуть на пол. Его глаза вылезли на лоб, когда гнусавый ассистент увидел в коридоре знакомую тощую фигуру, облаченную в строгий костюм цвета мертвенного индиго. На ее шее до сих пор болталась шелковая удавка, а извилистая улыбка выглядывала из-под длинной кудрявой челки.

– Добрый вечер, господин Усоногов, – спокойно представился Скуратов, покорно сложив у пояса руки. – Какую помощь мы можем оказать ЗЫБИ сегодня, ваше высокородие?

– Ой, не волнуйтесь… – ехидно протянула правая рука Одиссея Чукотова, которую персонал научного центра страшился даже больше самого директора. – Одиссею Владимировичу пока ничего не нужно от вашего блестящего дуэта. Более того, он просил передать свое признание за то, как умело вы управляете западным корпусом во время отсутствия его главного казначея. – Побрякушкин вальяжно прокрутил запястье, чтобы оценить свой маникюр. – Я уверен, госпожа Беринг гордилась бы, что вы сделали с ее корпусом.

– Благодарю, Валерий Остапович, – зловеще прохрипел жестокий доктор.

– В любом случае, – отрезал формалист, – я надеюсь, что вы не откажите в одолжении старому другу?

– Какому… – нервно пробубнил Ярослав, – другу?

Скуратов раздраженно вздохнул и пнул напарника в колено, вновь заставив того заскулить по-собачьи.

– Конечно, мы вам поможем, господин Усоногов, – одобрительно кивнул старый доктор. – Просто скажите как, и мы это сделаем!

– Что ж… – хмыкнул лощеный денди, вытянув из кармана стопку берестяных грамот и длинный графитовый стержень. – Я бы хотел, чтобы вы в деталях описали незаконное проникновение на территорию амбулатории двух подозрительных постояльцев… – он сделал томную и зловещую паузу, – Михаила Кисейского и Матрены Смирновой…

Сперва ученые были обескуражены, но удивление на их бледных лицах быстро сменилось общим дьявольским оскалом. Они поняли, что получили шанс отомстить Волхвам пороха, не бросив в огород дерзких сыщиков пару жалких камней, а накрыв их братскую могилу килограммом чернозема. И Усоногов не мог дождаться, чтобы выдать безумцам пару лопат.

«ДОНОС НА РАССМОТРЕНИЕ ОДИССЕЕМ ЧУКОТОВЫМ» – такой заголовок красовался в шапке каждой берестяной грамоты из стопки, что страстно сжимали его костлявые пальцы.