- -
- 100%
- +
Главный лекционный павильон северного корпуса был увешан занимательными панно рыб и моллюсков, ограненными рукавами виноградной лозы, что тянулась из многочисленных подвесных горшков. Это место величало природу, но не экспроприировало красоту океана, а славило ее так же громко и искренне как спикер на сцене, чья речь сумела привлечь внимание даже напыщенных аристократов. Десятки бояр во фраках и блестящих платьях заняли места под кудрявым виноградом и с интересом слушали исповедь мечтателя, надменно кивая и посасывая свои мундштуки.
– От радулы в ротовой полости брюхоногих моллюсков, – продолжал уверенный грузинский говор, – до локомоторного органа и роговых пластин усатых китов – морская фауна была моей музой на протяжении тридцати двух лет! Именно она сделала из меня человека, которого вы видите на сцене, и именно о ней теперь я хочу поведать вам, калбатонэба да батонэбо!
Спикер всплеснул руками и широко расставил их в стороны, будто обнимая весь зал. Это был высокий молодой мужчина восточной внешности со смуглой кожей и кудрявыми черными волосами, державшимися в очень объемной и экстравагантной прическе. Натуральный фонтанж, напоминавший пышную африканскую шевелюру, был разделен на два неравных сегмента височным пробором, создавая двоякое впечатление ухоженности и хаотичности.
Чувственный оратор был одет в длинные оранжевые брюки и яркий вязаный жилет, выглядывавший сквозь расстегнутый пиджак из серого войлока. Пестрая бузурунка, несомненно, являлась самым цепляющим элементом образа молодого мужчины. Изобилуя традиционными грузинскими узорами ромбов и крестов, она также обладала детальными вышивками профилей рыб и каракатиц. Морские гады выглядывали из-за строгих форм, прячась за теми как за камнями.
Доктор Джавхарали Ратишвили, ученый-моревед, прибывший на борт ЗЫБИ из далекого Сакартвело, любил океан больше всего на свете, и это можно было понять по одному его виду. Единственной вещью, которая нравилась доктору больше моря, была возможность поделиться своей любовью к нему с множеством людей, упоенно внимавшим его лекции. Однако не все слушатели пришли в главный актовый зал северного корпуса, чтобы насладиться интересными фактами о китах и устрицах.
Нет, кто-то прибыл сюда специально, чтобы омрачить звездный час Джавхарали, к которому испытывал личную неприязнь, пускай никогда не был знаком с доктором лично.
– Да что, позвольте узнать, грузин может понимать в мореведении?! – внезапно чей-то напыщенный, булькающий выкрик послышался с первого ряда.
Публика взорвалась плеядой восхищенных вздохов! В мгновение ока десятки любопытных боярских глаз собрались вокруг старого, лысого аристократа, развалившегося в партере кверху пузом, на котором едва сходились пуговицы. Надменно постукивая подлокотник опухшими пальцами, надменный дворянин смотрел на сцену с кислым лицом. Он ожидал от Джавхарали ответа, но пока не получил даже внимания.
– Эй! – требовательно крякнул лысый. – Ты глухой?!
– А, вы это мне? – удивился Ратишвили, наконец посмотрев на своего «изысканного» критика, чудом влезшего в секционное кресло. – Простите, меня просто немного смутило, что вы назвали меня «грузином»! – легко и вежливо засмеялся мужчина.
– А ты не грузин? – недовольно насупил бровь аристократ.
– Я – картвел! – гордо выпалил моревед, дружелюбно улыбнувшись своему оппоненту.
Критик раздраженно закатил глаза. Доктор Ратишвили предпочитал использовать родное название своей национальности его русскому варианту, и это очень не нравилось напыщенному боярину, пришедшему из богатой родословной русских помещиков.
– «Картвелы», «гурджи» или другие выдуманные слова, которыми вы себя кличете, – продолжал недовольно хрюкать он, – единственная вещь, в которой хоть что-то смыслят грузины – это сельское хозяйство! Но я крупно сомневаюсь, что на главный общеимперский научный съезд приглашают за экспертизу в чечевице и ячмене!
Другие аристократы продолжали слушать толстяка с открытыми ртами, но не потому, что они были в шоке от его желчи и ксенофобии. Жирные сливки общества просто находили интерес в любом конфликте, следя за тем как за сражением гладиаторов, а, может, даже делая в голове ставки.
– Я повторяю, – зловредный боярин вытянул ехидный оскал, – что грузин может понимать в мореведении, чего не знает каждый из нас?!
Наступила долгая тишина, и десятки голодных взглядов окружили доктора Ратишвили, который даже не шелохнулся. Он продолжал стоять на сцене смирно, легко улыбаясь и придерживая лацканы своего пиджака как лямки походного рюкзака. Внезапно ученый сделал глубокий вдох носом, наполнив легкие вольным и окрыляющим морским бризом, веющим через приоткрытые окна.
– На самом деле это зависит от того, что именно вы бы хотели узнать! – начал Джавхарали. – Например, я с радостью могу поведать вам о сравнительной анатомии и физиологию Cetacea, то есть китообразных, с акцентом на их адаптацию к водной среде! Вы, конечно, знаете, что эти создания, внешне напоминающие рыбу, на самом деле принадлежат к классу Mammalia, и, следовательно, обладают легкими и нуждаются в воздухе для дыхания. Примечательно, что их ноздри, именуемые дыхалами, сместились к верхней части головы, что позволяет им дышать, практически не выходя на поверхность!
Публика с упоением слушала доктора, пока тот без труда выдавал целые абзацы научных справок, жонглируя латинскими терминами.
– Следом давайте рассмотрим Balaenoptera physalus, или финвала, – продолжал он, вальяжно расхаживая по сцене с закрытыми глазами, – и его уникальную структуру бахромчатых китовых пластин, baleen! Конечно, вы в курсе, что они используются для фильтрации мелких организмов, таких как криль, Euphausiacea, из толщи воды! В отличие от них, Physeter macrocephalus, кашалот, оснащен зубами, которые он использует для охоты на Cephalopods, головоногих моллюсков!
Чем дольше лысый аристократ слушал доктора, тем сильнее он жалел, что начал эту коллизию. Из-за широкой спины боярин слышал все больше усмешек в свой адрес, чередовавшихся с восхищенной хвальбой интеллекта, лексикона и ораторских способностей Джавхарали.
– Что же касается самих моллюсков, которые занимают меня не меньше Cetacea, – подвел гениальный картвел, пройдя мимо покрасневшего от стыда и злости критика, – с особым вниманием стоит отнестись к их раковинам и способам передвижения! Ни для кого не секрет, что эта группа удивительно разнообразна и включает в себя Gastropoda, Helix pomatia и Bivalvia: Mytilus edulis, Cephalopoda, Nautilus pompilius и многих других!
Наконец, Ратишвили остановился в центре сцены и открыл глаза, смотря прямо на жалкого провокатора.
– Вы бы хотели, чтобы я рассказал про каждого из них подробнее, батоно? – вежливо поинтересовался доктор.
Сначала красный боярин хотел что-то ответить, недовольно кряхтя и пружиня в кресле как старый паровой мотор, но сдался. Он обиженно сложил на груди руки и отвел от сцены лицо, не в силах терпеть, насколько гордому ученому было плевать на его подстрекательство. Надув щеки, аристократ стал еще больше напоминать помидор, дозревавший под ветками винограда, пока публика осыпала Джавхарали аплодисментами и одобрительными возгласами.
И овации не стихали все полтора часа его лекции, пока пламенный оратор не покинул сцену, глубоко поклонившись рукоплещущей публике. Он понимал, что был лишь их очередным развлечением на досуге, но картвел искренне уважал и ценил толпу господ за то, что они уделили ему внимание, потому что это было для него важно.
Проходя мимо своих слушателей, каждый раз доктор любил невзначай подслушивать, что те говорили о нем, и этот раз не стал исключением.
– А он умный малый! – доносилось из толпы. – Даже мой придворный моревед не знает всех этих латинских названий!
– А какой ухоженный и приятный! – ахнул женский голос. – Он часто тут бывает?
Джавхарали смущенно улыбнулся и провел рукой по гладковыбритому подбородку.
– Ты слышал? Говорят, Волхвы пороха рыскают по северному корпусу целый день! – Глаза доктора с интересом расширились, когда тот услышал чей-то таинственный шепот среди урагана похвал.
– О чем это ты? – ответил другой шепот.
– Ты знаешь! Кисейский и Смирнова, экспедиторы Тайной канцелярии, которые живут тут уже четыре дня! Он ходит в зеленом мундире, а она в черном! Неужели никогда не читал про них в Петербургских ведомостях?
– О-о-о, что они делают в ЗЫБИ?
– Уж явно не слушают лекции про ламинарии! Если Волхвы пороха здесь, это значит только одно: совсем скоро кого-то уведут в кандалах…
Сердце доктора Ратишвили дрогнуло, и он пожалел, что его слух зацепился за этот жуткий разговор. «Волхвы пороха» – картвел не слышал этого имени раньше, но теперь оно вызывало у него трепет. Джавхарали точно не хотел, чтобы суровый дуэт экспедиторов постучал в его дверь.
Ученый ускорил шаг, минуя лекционные залы, светлые холлы и каменные променады, забрызганные морской водой. Вскоре он оказался в уютном золотом коридоре постоялого двора и зашел в свою комнату. Стянув с широких плеч войлочный пиджак, доктор прислонился к двери и сделал протяжный выдох облегчения после тяжелого рабочего дня.
Ему очень нравилось давать лекции по мореведению, но гордый картвел совсем не был в восторге от постоянных нападок в свой адрес, пускай и прятал грусть под маской незначительности. Расовое уничижение было такой же нормой в Российской империи как и безумные лженауки, считавшие, что простые человеческие эмоции нужно лечить ртутью. И даже образованному и финансово обеспеченному Джавхарали приходилось сталкиваться с этим ужасом, сосавшим из него энергию и энтузиазм, каждый день.
Тяжело вздохнув, доктор взял со своего рабочего стола первое издание «Естественной истории Норвегии», богатого исследования датского епископа Эрика Понтоппидана, которое приобрел у одного коллекционера в прошлом году. Будучи ценителем насыщенных исторических трудов, Ратишвили смаковал эту книгу который месяц, ведь она всегда помогала ему расслабиться.
Плюхнувшись в хрустящее плетеное кресло, доктор открыл фолиант на иллюстрации гигантского морского змея, угрожающе приближавшегося к беззащитной лодке. Его длинное, извилистое туловище выглядывало из-под воды целых семь раз, чтобы подчеркнуть размеры. Конечно, будучи человеком науки, Джавхарали не верил в легенды о морских монстрах, но всегда находил эту фантазию очень занимательной.
«Вешапи» – так подводные чудовища назывались в его культуре.
Погрузившись в чтение, доктор чуть не свалился с кресла от испуга, когда внезапно кто-то постучал в его дверь! Это не могла быть камеристка, потому что они всегда убирались в комнатах постояльцев в полдень, поэтому картвел заволновался еще сильнее. Оставив книгу в кресле, он медленно приблизился к двери и открыл ее с протяжным скрипом.
Сердце ученого ушло в пятки, когда его самые страшные ожидания оправдались. На пороге стояло два человека в околовоенных мундирах: зеленом и черном.
– Доктор Джавхарали Ратишвили? – поинтересовалась Матрена Смирнова, азартно улыбаясь побледневшему лектору.
– Эм… – запнулся картвел. – Чем могу помочь?
– Мы бы хотели воспользоваться вашей профессиональной экспертизой, – объяснил Михаил Кисейский, – конечно, если у вас есть время…
Ученый тяжело сглотнул.
«Если Волхвы пороха здесь, – совсем скоро кого-то уведут в кандалах…» – эти слова пронеслись в его памяти леденящим эхом.
***
Номер Кисейского оказался не так далеко от спальни Джавхарали, поэтому дорога не заняла много времени, однако с каждым шагом авантюра, в которую доктор ввязался со страху, все больше тревожила его. Еще никто не просил его о таком, поэтому ученый был обескуражен, но так и не осмелился отказать, пока здравый смысл не достучался до его сознания на самом пороге комнаты 046.
– Извольте, генацвале! – с волнением произнес картвел, постучав Кисейского по плечу. – Возможно, вы не совсем правильно поняли направление моей научной деятельности! Я не врач, а моревед и знаю о человеческом организме лишь на поверхностном уровне! Поэтому я не уверен, что смогу оказать вашему пациенту достойную помощь!
– Ваша скромность очень похвальна, доктор, – улыбнулся Михаил, – но вы – лучшая кандидатура, которую мы смогли выкроить из списка постояльцев. К тому же, нашему человеку нужна срочная и серьезная помощь, а мы искали вас по северному корпусу целый день.
Картвел потупил тревожный взгляд, и его глаза забегали из стороны в сторону. Он не знал, какой выбор будет правильным, и Матрена это заметила.
– Послушайте, господин Ратишвили, – меланхолично вздохнула Смирнова, приблизившись к мореведу, – мы понимаем, что вам страшно, но вещи могут стать куда страшнее, если никто ничего не предпримет прямо сейчас. – Она сцепила руки в замок. – Просто осмотрите ее, пожалуйста.
Внезапно доктор перестал дрожать и поднял решительные орлиные глаза к лицу чувственной мещанки. Ее слова убедили мужчину, ведь не были похожи на напыщенный аристократский новояз, давно пропитавший эти стены хлеще морской воды. Это был настоящий человеческий язык.
– Каргад! – кивнул Джавхарали. – Давайте сделаем это.
Обменявшись твердыми взглядами, Волхвы пороха отворили дверь в номер, и волна болезненной духоты ударила лицо Ратишвили в тот же момент. Прикрыв нос воротником, доктор энергично прошел внутрь, словно в пещеру огнедышащего дракона, но искренне опешил, наконец встретив своего пациента. Кашляя и ворочаясь в пледе, на большой кровати лежала девочка с синей, пятнистой кожей.
– Гмерто чемо… – обреченно прошептал моревед, ринувшись к бедняжке в ту же секунду. – Что с ней произошло?! – он аккуратно взял руку Феклы, тощую как кость, и рассмотрел кожу бедняжки вблизи.
– Со мной все в порядке… – прохрипела фрейлина. Она все еще была ужасно изнеможена, но первый здоровый сон и человеческая пища за неделю вернули девочке крупицы рассудка, которым та, казалось, была полностью обделена только вчера. – Я просто проходила лечение у доктора Скуратова… он хороший доктор… он знает, что для меня лу—
– Скуратов?! – воскликнул Ратишвили. – Он сделал это с тобой?!
Матрена резво подошла к мореведу, пока Кисейский запирал дверь.
– Неужели вы знаете о нем? – настороженно спросила мещанка.
– Ох, кто же не знает про Скуратова?… – гневно вздохнул Джавхарали, покачав головой над кроватью Феклы. – Гости ЗЫБИ постоянно сдают ему своих бедных супруг на «лечение», – с омерзением выдавил он, – но я еще не видел, чтобы этот старый черт доводил человека до ТАКОГО состояния…
– В том то и дело, что Фекла никому не супруга, – объяснил Кисейский, вальяжно шагнув в разговор, – но, как и аристократских жен, Скуратов хотел заставить ее замолчать. – Он сделал паузу. – И, видимо, замолчать навсегда…
Джавхарали посмотрел на Кисейского с недоумением и тревогой, но быстро вернулся к больной.
– Здесь нечем дышать! – воскликнул доктор. – Быстрее откройте балконную дверь!
– Фекла сказала, что ей было холодно, – объяснила Матрена, но все равно подошла к веранде, предпочитая следовать указаниям самого близкого человека к специалисту, которого они имели в распоряжении.
– Активный воздухообмен минимизирует количество заразы в воздухе! – парировал Ратишвили, укрывая фрейлину пледом по самый подбородок. – Чем бы ни была больна гого, от свежего воздуха ей станет лучше!
Услышав это, Смирнова тут же открыла дверь, впустив в номер свежий морской бриз и приятный шум вечерних волн.
– У вас уже есть варианты, что с ней? – проговорила Матрена, не в силах больше смотреть на страдания невинной девочки. – Как мы можем ей помочь?
– Это не просто недомогание или дизентерия, – тревожно вздохнул моревед, в очередной раз проведя пальцами по фиолетовой коже фрейлины. – Я боюсь предположить, что это – отравление тяжелым металлом…
Дыхания напарников дрогнули, и даже Кисейский был в шоке, услышав заявление врача. Старый сыщик ожидал многого, но уж точно не этого, погрузившись в молчаливое замешательство. Матрена медленно вскипала от ярости, которую очень старалась держать в узде, ведь обещала это наставнику.
– Тяжелым… – продрожала она, – металлом?…
– Ртутью… – обреченно вздохнул Джавхарали, вытерев со лба холодный пот. – Я уже видел это раньше…
– Пожалуйста… – запнулся Михаил, – объясните, доктор.
Картвел завел руку за голову и некомфортно помассировал шею. Ему явно не хотелось посвящать сыщиков в страшные подробности.
– Ртутные инъекции – это вредительская лженаука, которая была опровергнута еще в прошлом веке, – неохотно проговорил Ратишвили. – В темное время средневековья считалось, что ртуть способна излечить болевые синдромы, заболевания суставов и сердца, но также… – он вновь сбился.
– Что? – протянула Смирнова загробным голосом, сдерживая целый пантеон демонов внутри себя. – Также что, доктор?
– Также люди верили, что ртуть была ключом к искоренению женского неповиновения… – наконец вымолвил моревед, борясь с приступами тошноты, – которое считалось психическим отклонением в ту эпоху…
В номере повисла долгая и гнетущая тишина, и только морской ветер с шумом волн не умели читать комнату. Бывалый экспедитор, опытный врач или молодая мещанка, жаждавшая справедливости, – леденящий ужас поглотил всех как лавина. В воздухе витали безысходность и обезоруживающая апатия. И только Матрена Смирнова нашла в себе силы сделать первый шаг из густой мглы страха.
– Мы должны помочь Фекле прямо сейчас, – сказала она с холодной головой, – пока у нас еще есть шанс!
– Ты… – стыдливо откашлялся Кисейский, осознав, что выпал из реальности на несколько минут, – ты права! Доктор! – Он согнул колено и приблизился к Джавхарали. – Знаете ли вы как поставить девочку на ноги?
– Диах! – воскликнул ученый, встряхнув щеки и поднявшись на ноги, чтобы расправить пиджак. Он вышел из ступора третьим. – В первую очередь нам необходимо предоставить гого собственную комнату и четырехразовое питание, состоящее из фруктов и овощей, богатых витаминами и питательными консервантами!
Кисейский достал свой берестяной блокнот и стал записывать.
– Петрушка или можжевельник тоже нужно включить в рацион, – продолжал доктор, – ведь они обладают мочегонным эффектом и теоретически могут вывести яд через почки!
– Наверняка мы сумеем заказать все эти продукты из трактира! – воскликнула Матрена. – Я займусь этим!
– Я подберу девочке хорошую комнату! – вызвался Ратишвили.
– Я за все заплачу! – скомандовал Михаил, звеня калитой, набитой червонцами.
– Вы… – внезапно ликование группы оборвал чей-то хриплый, но такой милый голосок, донесшийся с кровати, – вы все такие хорошие…
Спасательная команда Феклы замерла, одновременно взглянув на причину своего существования. Тощая и болезненная девочка нежилась в постели и широко улыбалась, наблюдая за усилиями трех людей, которые искренне заботились о ней. Такой опыт был ей в новинку.
В тот момент новые знакомые поняли очевидный факт, который был у них под носом все время. Теперь фрейлина сама могла рассказать, что с ней произошло.
– Фекла… – ласково продрожала Смирнова, приблизившись к девочке и взяв ее за руки. – Ты помнишь кто я?
– Да… – служанка прищурилась, – да, я помню вас, госпожа… Матрена! Вы нашли меня в белой комнате…
– Да, – радостно закивала мещанка, – и ты больше не в белой комнате! Ты в безопасности!
– Я… – ахнула Фекла, оглядываясь по сторонам, – я в безопасности… Ой, – спохватилась девочка. – Это не моя спальня! Чья это спальня?
– Моя, – усмехнулся Кисейский, подняв руку. – Не волнуйся, на этом ковре спать было даже удобнее.
Фекла удивленно выпучила глаза и посмотрела на пол. Возле плинтуса было постелено запасное одеяло, и лежала твердая декоративная подушка, которую Кисейский позаимствовал с одного из диванов в зале ожидания постоялого двора. Вдруг глаза бедняжки наполнились слезами, и она закрыла чумазое лицо руками, начав плакать.
– Какой позор… – горько хныкала служанка, – что я наделала?…
– Эй! – спохватилась Матрена, подползя к девочке ближе и прижав ее к себе. – Успокойся, маленькая, ты не сделала ничего плохого!
Кисейский и Джавхарали наблюдали за печальной картиной со стороны и качали головами.
– Если бы я не заболела, я бы не отняла постель у этого господина… – ревела девочка.
– Он не против! – утешала ее Смирнова. – Он – мой друг, и он сказал мне, что не против!
– А все потому… – погрузившись в пучину тоски, бедная фрейлина не воспринимала слов мещанки, – что я рассказала доктору Скуратову про змеиную голову…
В тот момент глаза Кисейского настороженно прищурились. Он уже слышал слова про «змеиную голову» из уст Феклы прошлой ночью, но они с Матреной списали это на бред. Теперь же девочка была совершенно вменяемой и даже строила сложные, пускай очень самоедские логические цепочки.
– Фекла! – крикнул Кисейский, присоединившись к Матрене возле кровати. – Пожалуйста, повтори, что ты только что сказала!
Бедная девочка была уверена в том, что сыщик ненавидел ее за отнятую постель, но слезы стали высыхать на рваных ресницах служанки, когда Михаил приблизился к ней со спокойным и даже немного веселым лицом. Ласка и объятья Матрены помогли Фекле быстро восстановить дыхание.
– Змеиная… – произнесла она с последним мокрым всхлипом, – голова…
– Да! – обрадовался Кисейский, словно нашел вторую перчатку, которую потерял прошлой зимой. – Что ты имеешь в виду, когда говоришь «змеиная голова»? Это что-то, что ты видела в день смерти Дарии Беринг?
– Михаил Святославович! – нахмурилась Матрена. – Не будьте таким грубым!
– Ой, – спохватился сыщик, – прости, я не хотел…
– Все нормально… – с дрожью вздохнула Фекла, успевшая смириться с кончиной своей дорогой хозяйки за десять дней. – Я отвечу на все вопросы насчет Дарии Степановны, если вы хотите, господин… – она протянула последнее слово, потому что не знала имени экспедитора.
– Кисейский, – спокойно улыбнулся сыщик. – Меня зовут Михаил Кисейский. И мы с моей ассистенткой будем очень рады, если ты ответишь на наши вопросы, Фекла.
Фрейлина долго думала, пока не посмотрела на Матрену через плечо, словно ожидая от девушки разрешения или совета. Учтиво улыбнувшись, Смирнова с одобрением кивнула своей новой маленькой подруге, после чего та опасливо кивнула Кисейскому.
***
Атмосфера в комнате изменилась до неузнаваемости за каких-то полчаса. Благодаря рекомендации доктора Ратишвили вся духота выветрилась через открытый балкон, а на смену ей пришел чудесный запах морской соли, который отлично вентилировал легкие. Как она и обещала, Матрена принесла из трактира целую кору еды; от полной фруктовой корзины до тарелки куриных яиц и четырех кружек молока.
Ученый утверждал, что эти продукты помогут «связать ртуть в желудочно-кишечном тракте и воспрепятствовать ее всасыванию». Смирнова мало понимала, что это значит, но доверяла Джавхарали, поэтому теперь вся кровать была заставлена едой, которую скромная Фекла даже потихоньку начала есть. Это наполняло сердца мещанки радостью и надеждой, пока она смотрела на фрейлину из угла спальни.
Тем временем картвел ушел на балкон, где листал номерной фонд постоялого двора, чтобы подобрать для фрейлины идеальную комнату. Все верно, несмотря на то, что работа доктора была завершена, и его больше ничего здесь не держало, он все равно остался, чтобы помочь. Джавхарали всегда держал свое слово и, конечно, он не мог бросить в беде несчастную девочку.
Как всегда Михаил Кисейский был занят своим делом. Придвинув к кровати плетеное кресло и вооружившись верным берестяным блокнотом с обломком графитового мелка, сыщик ждал, пока Фекла догрызет грушу, чтобы задать свидетельнице первый вопрос.
– Вы… – внезапно девочка опередила его, – вы правда не злитесь, господин… Кисейский?
– Из-за чего? – опешил Михаил.
Фрейлина протянула дрожащую руку мимо него и указала на спальное место сыщика на полу. Когда толстокожий экспедитор, наконец, понял, что так расстроило зашуганную служанку, он громко засмеялся.
– Поверь, Фекла, – вздохнул сыщик, утирая счастливые слезы, – я ночевал в куда худших местах.
– Правда? – удивилась девочка, до сих пор перебарывая свербящий позор.
– Конечно! – задорно фыркнул Кисейский, положив ногу на ногу. – Помнится, в 1766 меня завалило в пещере, когда я пытался раскрыть таинственное исчезновение в уральских горах! Я спал на острых камнях три дня и едва не помер с голоду! – Михаил засмеялся вновь и хлопнул себя по колену, словно рассказывал анекдот, а не вспоминал ужасающий опыт.
– Ой… – ахнула Фекла. – Как же вы выбрались?
– Он использовал старую корягу, которую в пещеру принесла рысь или волк, в качестве рычага, – внезапно к разговору подключилась Матрена, – чтобы сдвинуть булыжники с места. – Девушка тепло улыбнулась, ведь Михаил рассказывал ей эту байку уже много раз. – Обожаю эту историю!