- -
- 100%
- +
С благодарностью Родителям
Мы заигрались в суматохе дней.
Мы заигрались в собственные жизни.
Мы заигрались в суете речей.
Заложниками стали наши мысли.
Мы заигрались, позабыв себя.
Мы заигрались в череде событий.
Мы заигрались, обезличив «Я»,
На кон поставив свои души.
© Милена Фомина, 2022
ISBN 978-5-0056-8509-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Сияние звёзд уже давно начало таять в брезжившем за горизонтом рассвете. Безоблачное небо с каждой секундой становилось всё светлее, приобретая нежные и чистые голубые тона, пока сохраняющие сизость ночи, ещё окутывающей небольшой приморский городок лёгким туманом влаги и прохлады наступающего дня.
Но вот подул ветерок, шелестя будто замершими на ночь кронами деревьев. Он и сам словно бы только недавно проснулся, а теперь будил своим прохладным прикосновением весь мир, увешанный в этот ранний час росой и едва согреваемый полупрозрачными лучиками восходящего солнца. Запели пташки, утренним гомоном подхватив звон прохладных капель. Шум ветра, который казался вовсе не тем, что был ещё недавно ночью, почти неслышно протекая по улицам прохладой донесённых с моря ночных запахов где-то неподалёку распустившихся ночных цветов, теперь нёс с собой совсем иные ароматы – летнего утра, такие знакомые и привычные для этого времени года, для этого времени суток.
Но стоило пронестись ещё нескольким минутам, таким ценным и насыщенным своей тишиной и дыханием Природы, вдыхая которые до головокружения, невозможно ими насытиться, остановить их ускользающих… Даже в памяти они постоянно будут сменять одна другую, а иначе – без непрерывного хода времени – думается, что не было бы и дуновений ветерка, каждый раз приносящего с собой новый порыв нежных и лёгких, словно бы улетучивающихся при каждом вдохе, хрупких и таких, кажется, непоколебимо вечных ароматов; не было бы, возможно, и жизни, текущей лишь вместе с ним, быть может, идущим где-то по-другому, но всегда идущим…
Словно по щелчку, очнулся и весь промышленный городок, где, казалось, каждый работал на каком-нибудь заводе, предприятии. Вскоре небрежная и ещё полусонная суета людскими толпами вылилась из домов на улицы, шествуя по ним словно стройными рядами, в которых никто ни с кем не переговаривался, точно никто никого не знал… не замечал, будто и не было для каждого из них всей этой толпы, не было и ясного утра, чарующих своей терпкой и лёгкой сладостью летних ароматов. Будто тот самый ход времени был придуман лишь для того, чтобы разделить его на часы работы, обеденных перерывов, передвижения из дома на работу и обратно… И как уж в таком плотном графике найти место для мира, прежде всего, внутри себя?..
Как найти в нём место и для созидания, если в этом городке даже на работе каждый на автомате выполнял требуемые действия, так и живя словно на автомате…
Но как такое может быть? Ведь люди не роботы. А раз так, то они порой в чём-то заблуждаются. А раз так, то и это им для чего-то нужно…
Глава 1
Униформа каждого из промышленных отделов не сильно отличалась друг от друга, а точнее, она отличалась лишь бирочками, символизирующими тот или иной цех. На грубых лоскутках, пришитых к форме, были выведены кодовые номера сотрудников и машин, за которыми они работают. В женский гардероб входили несколько выдаваемых по заказу серо-коричневых платьиц и белые платочки из такой же ткани, которые использовались как косынки. У мужчин были стандартные штаны, окрашенные в тёмный, но тусклый, синий, или стандартные комбинезоны такого же цвета с белыми рубашками.
Чтобы не тратить время на работе, все с утра надевали форму и как по часам вываливали на улицу.
И снова такой привычный и уже какой-то родной гул каблуков горожан, спешащих на работу. Кажется, что каждый их шаг выверен с точностью до секунды, что каждый их взгляд и поворот головы совершаются как будто не самими людьми, а словно голова сама по себе машинально поворачивается в нужный момент, да и ноги, вне зависимости от дум их обладателей, отчеканивают по наливающейся размыто-алыми оттенками рассвета брусчатке, медленно нагревающейся от них и дрожащей в такт ступающих каблуков.
Но Природа… Её тяжело обмануть, а если и удастся запутать, то она непременно возьмёт своё. Однако даже она, величественная, словно с немой грустью наблюдала за людьми, как и всегда преподнося им свои дары… Радуя восходящим летним солнцем.
Промчался ветерок, искусно кружа меж потоками людей, меж судьбами и меж временами. Не сбавляя силы порыва, он только прибавлял мощи, проносясь под нагревавшими лица солнечными лучами, прохладой раннего утра словно пробуждал людей в очередной попытке обратить на себя внимание.
– Ах!.. – на вдохе вырвалось у девушки, платок которой сорвало игривым ветерком. Её каштановые локоны, поддавшиеся дыханию летнего рассвета, с разносимыми мягкими порывами ветерка трелями птиц заструились, поблёскивая отражениями тёплых лучиков юного лета.
Успев подхватить соскользнувшую с мягких волос ткань, девушка, точно стыдясь произошедшего, поспешила вновь завязать её ещё более тугим узлом, чтобы прикрыть уголком спадающие, струящиеся локоны.
Сердце девушки часто забилось, предчувствуя что-то. Она и сама прибавила шаг, будто пытаясь нагнать упущенное. Упущенное мгновение, которое теперь, быть может, подарило ей нечто большее…
– Я, конечно, разных девушек видел, но чтобы таких красивых, это впервые… – раздался чей-то молодой и глубокий голос с едва уловимой утренней хрипотцой.
Девушка вздрогнула, резко и неожиданно для самой себя дёрнув головой в сторону молодого человека. Почему-то боясь полностью обернуться к нему, она, покрывшись румянцем испуга и какого-то необъяснимого ей самой стыда, поспешила отвести случайный взгляд, лишь краем глаза задев обратившегося к ней юношу.
– И таких неразговорчивых тоже… – тихо добавил он себе под нос, улыбаясь. Его слова тут же растворились в лёгком порыве прохладного ветерка.
Не помня себя, девушка поспешила прочь от незнакомца. Она решила удалиться с глаз шедших рядом людей, волей-неволей ставших участниками произошедшего. Волей-неволей посмотревших на девушку и вскользь поправивших свои головные уборы…
* * *
Тёпло-жёлтый луч, сияющий рассветом разгорающегося дня и ещё сохраняющий розовато-алую палитру восходящего солнца, переливался отблесками многочисленных пылинок, словно повисших в воздухе. Через отворённую настежь широкую дверь он проник в один из отделов цеха, в котором с каждой минутой становилось всё многолюднее и многолюднее.
Вскоре сюда взбежала девушка, взмыленная быстрым шагом и сбитая с толку встревоженными мыслями. Не сбавляя шаг, она направилась в самую гущу машин, станков и людей, оставляя после себя лишь закружившиеся в незримом танце пылинки.
Почти каждый, кто уже пребывал на своих рабочих местах, обернулся на девушку, нарушившую своим видом и столь молниеносным и взбудораженным появлением какой-то немой распорядок, неукоснительный без всяких объяснений и словно неподвластный каким-либо мотивам, просто данный, должный к исполнению без лишних осмыслений.
Прошло ещё несколько мгновений, наполненных шумом и размеренной, выверенной в действиях и временных границах суетой, как всё будто по щелчку смолкло, словно подвластное чьему-то неслышному счёту: один, два, три…
И в мгновение ока огромное помещение, ласково освещаемое рассеянными лучами, погрузилось в гул и скрежет станков, одновременно начавших свою бесперебойную работу.
* * *Сегодня девушка окончила работу как по часам, впрочем, как и все, как и всегда, но теперь… Теперь делая это как-то осознанно.
Она поспешила слиться с толпой и незаметно прошмыгнуть домой.
Снова вечер окутывает их городок, стелясь синевато-сизым туманом, словно отражающим потемневшее небо, каким-то душным, но в то же время промозглым и влажным. Он промчался по опустевшим улочкам, в которых, казалось, уже задремало и само эхо, дожидаясь нового рассвета и начала рабочего дня, ведь теперь лишь прохладный ветерок прогуливался меж домов лёгкими сквозняками.
Один… два… три… И в городке погасли все огни, ещё недавно рассеивая своим мягким тускловатым светом и едва слышным его потрескиванием синеву и, казалось, даже тревожное безмолвие приближающейся ночи. Смолкло всё, кроме задуваний ветерка, шелеста листьев и далёкой трели сверчка…
На небольшой столик под зеркалом легла расчёска и новая выглаженная косынка, приготовленная для завтрашнего дня. В это время всегда гасли огни, а уже заранее зажжённая свеча трепыхающимся под неслышным дыханием девушки пламенем нежно освещала небольшую комнатушку. По стене, противоположной от узенького столика, выполняющего роль трюмо, располагалась скрипящая кровать, изголовьем направленная в сторону закрытого оконца. Здесь, придвинутая к столику, стояла и ещё одна ныне пустующая кровать, на которой раньше спал старший брат девушки, но теперь он уже давно жил не с ними, а спальное место так и осталось, несмотря на свою теперешнюю ненадобность. Очевидно, хозяева не убирали кровать, только лишь чтобы не оголять стену, не нарушать привычную взору расстановку мебели.
В комнате было тепло и привычно пахло зажжённой свечой и старенькими, но чистыми покрывалами.
Выполнив все необходимые приготовления и заплетя косу, переливающуюся при свете ласкового огонька тёмным золотом, девушка, не замечая своего отражения, уже привстала и хотела было направиться к кровати, но что-то остановило её.
Она вновь присела, но уже на самый краешек придвинутой к столику табуретки, осторожно поднимая взгляд на зеркало, на себя… Из отражения на неё смотрела миловидная девушка с мягкими чертами лица, карими крупными глазами и в меру пухлыми губами. На её щеках почему-то забагровел румянец, оттенённый каштаново-шоколадными, золотящимися локонами. Вдруг она резко отвела взгляд и, забыв потушить свечу, поспешила к своей кровати, затем вновь возвратилась и отрывистым дыханием погасила нежный, словно бутон небольшого сказочного цветка, огонёк.
По комнате, погрузившейся во мглу ясной ночи, растворился лёгкий дымок своим родным и настолько приятным ароматом, что всякий раз, его вдыхая, невозможно пресытиться этим сладковато-терпким и в то же время мягким запахом, сочетавшим в себе столько тёплых воспоминаний, приумножавшихся смазывающимися в памяти вечерами, казалось, не имеющими счёта.
Раз, два, три… И в городке погасли все огни.
Раз, два, три… И смолкли даже чьи-то сны.
Раз, два, три… Раз, два, три…
Раз, два, три… Растаяли под этот счёт мечты.
Раз, два, три… Казалось, стихли и часы.
Раз, два, три… Раз, два, три…
Раз, два, три… Всё по щелчку, под этот счёт.
Раз, два, три… Кому известен сей черёд?
Раз, два, три… Раз, два, три…
Раз, два, три… Кто тот незримый дирижёр?
Раз, два, три… Кто дней ведёт сей перебор?
Раз, два, три… Раз, два, три…
Раз, два, три… Кто кладёт ноты в стройный ряд?
Раз, два, три… И кто придумал этот лад?
Раз, два, три… Раз, два, три…
Раз, два, три… Не мы ли авторы его?
Раз, два, три… Не мы ли детища того?
Раз, два, три… Раз, два, три…
Раз, два, три… Но ноты-дни лишь нам даны.
Раз, два, три… Мелодии их – звук судьбы.
Раз, два, три… Раз, два, три…
Раз, два, три… Так, может, будем не считать.
Раз, два, три… А жизни музыку слагать?..
Раз, два, три… Раз, два, три…
* * *Последующие дни девушка пребывала более чем в напряжённом состоянии, что не могло остаться незамеченным. Она постоянно будто опасалась чего-то, но никто из работающих вместе с ней даже на одном станке не спросил об этом, возможно, невольно растеряв эти мысли в шуме работающих машин.
Так дни сменяли ночи, за которыми вновь наступали рабочие будни. Все как на подбор, словно переняв привычки людей, они следовали друг за другом стройной вереницей часов, став для последних безынтересными и однообразными. Уже совсем было не важно, что почти каждую секунду у них (у людей) над головами сменялись порой неподвластные человеческому воображению небесные пейзажи, а что говорить о неповторимых рассветах и закатах… Забылись даже они, даже эти пейзажи как неповторимые отпечатки пальцев людей… Потерялось даже это очевидное, что в буквальном смысле у нас на ладонях. Как же сами дни, сама их душа, как же наши души?
Вновь огромный зал ткацкого цеха погрузился в гул и скрежет работающих машин. Шум отлетал от прочных стен, но вновь возвращался, раздаваясь, вибрируя под потолком, уже чуть тише и более глухо. А стены всё продолжали принимать звонкое эхо непрерывно следующих и отбивающих с новой силой ударов механизмов. Казалось, что если даже разом выключить все станки, их эхо ещё долго не утихнет здесь, накатывая по несколько раз волнами, не растворяющимися в водной ряби до того момента, пока не совершат свой почти незаметный, а от того и неведомый цикл.
Словно длинные вилы, словно пяди машин, вновь сходятся механизмы, накладывая очередную строчку плотной ткани с уже различимым узором. В отсчитанные и тем самым ставшие строгими минуты небольшой паузы нежные и хрупкие женские руки ловко продевают очередную нить сквозь зубья станка. Вскоре последние вновь неумолимо сомкнутся, как будто и не зная об этих руках, не дожидаясь их, но тем и создавая то непрерывное движение, лишь с помощью тех рук рождая всё новые узоры на полотне ковра.
«Но что, если продеть нитку иначе?» Девушка на миг оторопела как от этой мысли, так и от идей по поводу её воплощения в реальность.
– Ты чего? – звонкий и немного охрипший от молчания, едва не сорвавшийся женский голос словно пробудил её, возвращая в чувства. Её, на миг погрузившуюся в мысли.
Она же едва успела обогнуть нить меж шпилей станка, которые вновь сомкнулись в твёрдой хватке в тот самый миг, когда девушка одёрнула руки. Почудилось, что он и сам специально выждал эту секунду, чтобы не ранить девушку.
– Ты в своём уме?! Чуть ли останавливать не пришлось, – прокричал уже другой, более мелодичный и томный, голос, плавность которого смолкала в напряжённых связках, оставляя лишь дребезжащие выкрики, раздававшиеся сквозь шум и грохот работающих машин.
Девушка отпустила сконфуженные мысли, которые, однако, вовсе не собирались покидать её насовсем.
Уже давно вечер золотил небосвод нитями облаков, окрашенных яркими и тёплыми лучами скрывавшегося за горизонт солнца, вскоре оставляя лишь лиловые, приглушённые кораллово-малиновые, тёмно-оранжевые цвета, цвета охры, тёмно-салатовой бирюзы, так и оставшиеся незамеченными случайным взглядом.
Помещение цеха было окутано тускловатым светом светильников, отбрасывающих от людей и предметов неяркие, полупрозрачные тени. Вмиг, как по взмаху невидимого дирижёра, затихли моторы станков, вместо которых помещение окутала лёгкая суета и гул спешащих разойтись по домам работников.
Девушка замешкалась, то делая вид, что что-то закатилось под станок, то будто проверяя его исправность после рабочего дня. Минуты тянулись невыносимо долго, вскоре она уже просто сидела на корточках позади машины, готовая в любую секунду опустить голову в поисках закатившейся детали. Но никто так и не заметил её, погасив свет и заперев тяжёлую железную дверь, начавшую ржаветь в редких местах протяжённых царапин – то ли от запоров, то ли от чего-то иного.
Немного привыкнув к темноте, девушка медленно привстала, выглядывая из-за станка. В небольшие окна по краям не острого угла двускатной крыши проникал тусклый, вновь мерцавший витающими в воздухе пылинками прохладный свет, рассеивающимися лучами обозначая силуэты машин и иных приборов помещения.
Сердце девушки судорожно заколотилось от накатившего необъяснимого страха. Ей показалось, что она ещё ни разу не пребывала в столь лишённом света помещении, ведь когда в городе гасли огни, через тонкую занавеску в оконце её комнаты всегда, даже в самую пасмурную ночь, проникал небесный свет, успокаивающий и согревающий своим непоколебимым присутствием. Он не обращал на себя внимания, он просто прогонял темноту, напоминая о чём-то вечном и необыкновенно любящем.
Девушка подняла голову, устремив взор на небольшие и единственные окна цеха. Вновь всё тот же ласковый свет… Она глубоко выдохнула, переводя дыхание от учащённого сердцебиения. Посмотрев ещё немного на эти лучики ночного сияния, она снова перевела взгляд на дверь. Глаза постепенно привыкли к почти невидимому освещению, и девушка направилась в сторону двери. Сердце ускорило свой ход, когда она остановилась у самой ручки. Дрожащей рукой девушка дотронулась до её прохладного дерева, проведя чуть вбок, каждый раз немного отнимая кончики пальцев от холодных железных балок, она нащупала связку ключей, по всей видимости, отворяющих дверь изнутри. Но зачем? Разве дверь запирают и в рабочее время?..
Девушка отвела взгляд, ненадолго переводя дыхание и как бы отвлекаясь от преследующих мыслей. Сперва она почему-то побоялась нарушать тишину цеха, но вскоре слега надавила, скорее едва облокотилась на дверь, упираясь ладонью в леденящую железную поверхность. Приятно леденящую, остужавшую своим прикосновением, проясняя мысли и бодря чувства. Затем надавила сильнее и… протяжно скрипнув, оглушая задремавшее эхо помещения, дверь поддалась, вмиг осветив половицы хрупким и показавшимся таким ярким лучиком света, который излучал стоящий вблизи фонарный столб.
Открыто улыбнувшись, девушка судорожно и прерывисто выдохнула. Но разве дверь не запирают на ночь? Она стояла, опустив взгляд на яркий круг света под фонарём, освещавший неровности, каждый камешек дороги. Быть может, кто-то неизвестный всё же заметил её и, не говоря об этом всем остальным, не отмечая себя, просто оставил дверь отворённой, тем самым обнаружив себя среди уходящей толпы. Себя безымянного, но обличённого.
Дул прохладный ветер, становясь таким лишь от своего движения, неся с собой ароматы летнего позднего вечера. Такие глубокие и нежные… почему-то такие непривычные, хотя и до боли знакомые. Девушка мягко улыбнулась. Было так необычно испытывать тепло чьей-то помощи, чьего-то ненавязчивого и такого сокровенного внимания, такого простого и такого вроде бы обычного, но в то же время неповторимого, неоценимого, ни с чем не сравнимого. Приятно и от одного осознания, что есть кто-то такой, о котором она раньше не знала. Быть может, такие многие… такие, которых мы встречаем каждый день, не зная о них по-настоящему.
Опомнившись, она отворила дверь настежь и поспешила к своему станку, стоявшему чуть в глубине зала, на который сейчас приходилась толстая полоса света.
Девушка, затаив дыхание, аккуратно, словно впервые, взяла нить, которая лишь при боковом свете огонька казалась непривычно тонкой и хрупкой. Вначале она продела её, как это делает обычно, но выполняя эти движения не на автомате, а будто придумывая их заново, чувствуя их. В тот же миг окутала лёгкая радость от того, что это уже было придумано, от того, что это есть, и от того, что она сама смогла это повторить. Затем она немного поменяла расположение нитей, иначе обводя их вокруг спиц. Девушка хотела придумать новый узор, а быть может, и узоры, разнообразившие бы один и тот же рисунок на всех изготавливаемых коврах, дополняя его, возможно, на некоторых изделиях служа самостоятельным орнаментом. Но эти мысли были так глубоко, так неявно проходили тонкой, почти неразличимой нитью, что девушка, казалось, не думала об этом напрямую. А сейчас… Она просто делала это. Делала, отдаваясь этому делу. Делала, робко веря в себя, веря, что получится. Делала, создавая нечто светлое и прекрасное, от чего и другие, быть может, улыбнутся…
Думается, всякое искусство подразумевает творчество, но не каждое творчество становится искусством. Быть может, искусство лишь то творчество, которое несёт Свет и Добро, от которого хочется жить и любить.
* * *– Где же, где же, где же ты… – шёпотом на выдохе произнёс юноша, словно напевая эти слова.
Он глубоко вдохнул наполненный уже ночной свежестью воздух, приносящий с собой далёкие ароматы моря, каких-то сладких и неизвестных цветов, трели полночных птиц, только начинающих распеваться, всё ещё оставляя лёгкий привкус дневной духоты, осевшей на землю, чтобы растаять с предрассветной влагой тумана.
В воспоминаниях вновь и вновь всплывали те мгновения внезапного порыва прохладного летнего ветерка, остужавшего пригреваемый ласковыми лучами воздух и спешащих на работу людей, её… Юноша, должно быть, невольно напугал девушку, и теперь это стало своеобразным поводом снова встретиться. С того дня он искал её, искал в утренней толпе, в вечерней… Сегодня, вновь не найдя, юноша решил прогуляться по опустевшим улицам вместе с лёгким ветерком, обдувавшим резкими порывами, леденящими кровь, но не нагоняющими грусть. В его сердце теперь теплилось и трепетало ожидание чего-то светлого, чего-то, что приближалось с каждой секундой молчания, тишины, гула иль суеты…
Но что это?..
Увлечённая составлением нового узора девушка и не заметила, как в широкой полосе света появилась тёмная фигура, отбрасывающая длинную тень, почти доходящую до станка.
– Ты?! – чей-то знакомый голос разбуженным эхом ворвался в помещение, тихо и неразборчиво отлетая от стен и сводов потолка, вновь проваливаясь в сладкую дрёму спящего цеха.
От неожиданности девушка вздрогнула, немного подпрыгнув и выронив нить. Она тут же обернулась в сторону юноши, тотчас же узнав его, притом не видя лица, да и не помня силуэта.
– Но что…
В его голосе читались нотки удивления и даже испуга.
– Стой! – вскликнула она, почувствовав, что незнакомец сделал шаг вперёд. Сердце вновь учащённо билось, но почему-то в этот раз девушка не испытывала того страха, как ещё несколько минут назад, если не наоборот, почувствовав лёгкое успокоение и большую уверенность.
Юноша осёкся, сделав шаг назад. Девушка заметила, как он, должно быть, улыбнувшись, поднёс руку тыльной стороной ко рту.
– Кхм… Ты прости, если я тебя напугал тогда… да и сейчас… – ей показалось, что он вновь улыбнулся, но уже как-то затейливо, умильно и немного сконфуженно.
Девушка молча и настороженно смотрела на тёмную фигуру юноши, так и не спеша поднимать нить.
– Как хоть тебя зовут? – тихим, но звонким, с глубокими и одновременно приглушёнными отголосками эхом он прервал тишину помещения, как будто вовсе не сонную, а сосредоточенную и напряжённую, повисшую над ними.
Продлив её мгновения, девушка ответила:
– Шестнадцать А дробь пять.
Вновь наступила пауза, но уже иная, чуть недоумевающая, чуть сконфуженная… И хотя длилась она совсем не долго, обоим показалась затянувшейся.
– Н-да… Смотрю у твоих родителей богатая фантазия… – казалось, юноша опять улыбнулся.
– Пятый станок, – одновременно вымолвила девушка, сделав особый акцент на последнем слове, выразительно и серьёзно смотря на поменявшегося в лице юношу, который, хмыкнув, немного горько улыбнулся, по обыкновению прикрывая рот тыльной стороной руки. Возможно, он даже погрустнел, на мгновение задумавшись над чем-то.
– А зовут-то тебя как? – вновь повторил он вопрос, оставляя шутливые нотки. На мгновение ей показалось, что он стал каким-то другим, осталась тем же, оставаясь собой.
На лбу девушки появились морщинки напряжения. Она впервые отвела от него взгляд, словно задумалась.
– Таисия…
Морщинки на её нежном лице лишь углубились, а к ним добавились тревожные ямки вокруг плавно очерченных бровей. Казалось, ей и самой было непривычно слышать это сочетание звуков, имеющих к ней непосредственное отношение и являющихся в своём роде её частью, звуки её же имени, звуки, которые во всей толпе будут обращены именно к ней, выделяя её, зовя её.
Показалось, что юноша вновь мягко улыбнулся:
– Значит, Тайка… – тихо заключил он.
Теперь он смотрел на неё как-то более внимательно, нежно и изучающе.
Воцарилась пауза, звенящий трепет эха которой оба уже не замечали, погружённые в мысли. «И всё же, кто он такой и зачем ему такая информация?» – встревоженно думала девушка, переключаясь со своих не совсем объяснимых, немного смешанных и будто скомканных чувств, пока не дававших ходу даже несмелым мыслям. Она вновь остановила на нём напряжённый, усилившийся тревогой и негодованием взгляд.