Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948

об отказе немцев капитулировать и приказе открывать огонь по любым советским военнослужащим с белым флагом в руке, советское Верховное командование чувствовало обоснованные опасения, что вряд ли в плен попадет большое количество солдат и офицеров противника. После того как эпидемия тифа пошла на убыль, в мае и в июне, условия содержания пленных несколько улучшились. А увеличение продуктового пайка позволило людям хоть немного восстановить свои силы.

По рассказам офицеров из лагеря в Оранках, предложение о создании Национального комитета там было встречено жестким отказом. Вагнер стяжал всеобщую ненависть тех, кто попал в плен в 1941 и 1942 годах, за запугивание и моральную развращенность. Это отношение конечно же нашло отклик в душах пленных из-под Сталинграда гораздо быстрее, чем пропаганда антифашизма и уговоры русских.

В лагере № 97 в Елабуге, где содержались только пленные из-под Сталинграда, антифашистская группа была только что создана. И из примерно восьмисот офицеров присоединиться к ней согласилось всего несколько десятков.

Капитан Хадерман решил лично направиться в Суздаль. И все же, несмотря на то что тамошний контингент состоял в основном из штабных офицеров, которые в русском плену жили лучше всех остальных и вряд ли имели основания жаловаться на условия содержания, мало кто откликнулся на его призывы. Взрыв ярости против Гитлера, родившийся в первые недели и месяцы плена, давно сошел на нет. К тому же лето и теплые солнечные лучи породили надежды на новые победы вермахта, что нашло отражение в самых безумных слухах Некоторые якобы даже слышали ночами звуки огня артиллерии, что свидетельствовало о приближении фронта.

Еще меньший успех сопутствовал спутнику Хадермана профессору Арнольду, тайному функционеру Коминтерна, о происхождении и прошлой жизни которого никто ничего не знал. Это был низкорослый горбун с жалобным голосом и скособоченной головой причудливой формы. Его внешнего вида и факта принадлежности к евреям было достаточно для того, чтобы с самого начала сделать его смешным в глазах офицеров. Арнольду не помогли даже блестящее знание немецкой истории с древних времен до наших дней и не менее блестящий анализ политики и стратегии Адольфа Гитлера. Подавляющее большинство офицеров было слишком убеждено в собственных славных подвигах, чтобы дать вовлечь себя в серьезные интеллектуально-политические дискуссии. А те из них, кто смотрел на события более трезво, все же позволили себе подчиниться мнению большинства.

Резкому отказу от сотрудничества в немалой степени способствовало присутствие в Суздале пленных генералов, хотя они и не были так едины во мнениях, как пытались это показать. Бывший председатель Верховного военного суда генерал-полковник Гейтц стал негласным лидером мощной группы прогитлеровского толка. А молодой командир дивизии Латман, который еще во время учебы в артиллерийском училище в Йютербоге (к югу от Берлина. – Ред.) был известен своими откровенно нацистскими взглядами, стал его правой рукой. Во время жестокого спора с кем-то из коллег-генералов, назвавшего в частном разговоре Гитлера «преступным дилетантом», Латман заявил: «Поскольку мы не восставали против него раньше, то у нас нет права на обвинения теперь, когда события стали идти не так, как нам бы хотелось». Все эти люди единодушно отвергали даже саму идею создания комитета. Помимо общего принципиального возражения, основанного на том мнении, что нарушить присягу Гитлеру означает поступиться принципами офицерской чести, эти люди присоединились к мнению фельдмаршала Паулюса, который твердил, что, сидя в лагере для военнопленных, невозможно составить для себя ясной картины действительности. Он допускал вероятность того, что люди Гитлера сумеют раскрыть заговор против него или внести раскол в ряды его противников. Но даже если ничего подобного не произойдет, все действия против Гитлера должны предпринимать военные, оставшиеся на территории Германии.

Наши контраргументы о том, что Гитлер сотни раз предавал интересы немецкого народа, что автоматически освобождает нас от присяги ему, были бесполезны. Пленные отказывались прислушиваться и к словам о том, что только не нацистская Германия могла бы использовать в своих целях противоречия между союзниками. А пока было бы полным нонсенсом надеяться свести эту войну вничью при подавляющем превосходстве в мощи союзников – Англии, Америки и Советского Союза. Тщетно мы пытались доказать, что офицерам, находящимся внутри Германии, следует поспешить с организацией сопротивления Гитлеру. Кроме того, им придется срочно преодолевать сложившиеся политические мифы и психологическую поддержку, которой Гитлер до сих пор пользуется, рассказав народу Германии правду о сложившейся военной обстановке. Было бы крайне важно, настаивали мы, на собственном примере воодушевить всех противников режима, независимо от их политических убеждений, объединить свои усилия в борьбе за его свержение. Только этим можно было добиться успеха в борьбе. Но все наши аргументы разбивались о стену иллюзий, которую возвели вокруг себя офицеры и генералы, об их страхе взять на себя ответственность.

Кто были эти люди, что вдруг оказались в школе антифашизма и участвовали в создании комитета? Прежде мне не доводилось встречаться в школе с теми лейтенантами-коммунистами. Харисий, летчик-истребитель, и Рейхер, старый фельдфебель еще времен рейхсвера, позже командовавший саперной ротой, помогали создавать антифашистскую группу среди офицеров. Берндт фон Кюгельген был журналистом, Келер – почтовым служащим, лейтенант люфтваффе Вилме – все они прошли через руки Вагнера.

Майор Хоман оказался интересным и остроумным собеседником. Представители гамбургских деловых кругов, откуда он вышел, никогда особенно не разбирались в основанной на автаркии нацистской экономике, а также в военной политике Гитлера. Они знали, что в любом случае им придется платить по счетам. Как оказалось, Хоман служил в полку, среди офицеров которого были особенно сильны оппозиционные настроения по отношению к режиму.

Капитан Флейшер, как казалось, по своей природе был скептиком и пессимистом. К тому же этот человек был ходячей энциклопедией по вопросам экономической статистики. Прежде он был членом демократической партии. Он давно считал, что Гитлер своим дилетантским подходом приведет страну к катастрофе.

С Рюкером и Крауснеком я был уже знаком. Это были командир и адъютант батальона ландштурма, попавшие в плен под Великими Луками в январе.

– Моя жена всегда говорила мне, что однажды мне придется расплачиваться за Гитлера собственной кровью! – заявил нам Рюкер с характерным берлинским акцентом, когда они с Крауснеком прибыли в лагерь № 27. В большой, не по размеру, обуви, очками с дымчатыми стеклами, торчавшими на носу, кепке с солнцезащитным козырьком и зимней куртке он походил на маленького гнома. Вид этого человека одновременно пугал и изумлял меня. – Они избили меня, когда я отказался поднять над зданием школы знамя со свастикой, – продолжал он, – к тому же для них я был «ноябрьским преступником»[2] и бывшим социал-демократом. Поэтому меня избили и вышибли вон.

Несмотря на то что во Франции их батальон не успели в достаточной мере обучить и экипировать для выполнения задач по обороне железнодорожных путей, их послали в бой против батальонов танков. Не успев понять, что происходит, и оправиться от первого шока, эти два ветерана Первой мировой войны увидели, что батальон смят, а сами они находятся среди русских. Поэтому этих двоих оказалось довольно легко убедить присоединиться к антифашистской группе лагеря № 27.

Митинг, посвященный созданию комитета, был назначен на 12 или 13 июля. Несмотря на это, никто из нас до конца не знал, какой именно будет политическая платформа комитета, которую озвучат на публике. Коммунисты привезли с собой из Москвы предложение-проект, но его слова и лозунги больше подошли бы для митинга солдатского комитета компартии, нежели для Национального комитета свободной Германии. Те из офицеров, кто не считал себя коммунистом, в резкой форме отвергли этот проект. После ожесточенных споров между коммунистами и офицерами-некоммунистами наконец был согласован окончательный текст. В результате споров было решено сделать акцент на стремлении сохранить национальную целостность, которой угрожает гибельная политика и стратегия Гитлера. В качестве авторитетов ссылались на имена Штейна, Клаузевица и Йорка. Был озвучен страстный призыв сохранить армию, избежать нового Веймара и оставить все лозунги классовой войны, которые не касались изобличения и наказания военных преступников.

Довольно любопытным был тот факт, что русские продемонстрировали лучшее понимание этих требований, чем немецкие коммунисты из числа эмигрантов. В своем большинстве последние демонстрировали удивительное отсутствие понимания общего положения в Германии. В частности, в том, что касалось подлинной силы немецких подпольных рабочих партий, они находились во власти самых розовых иллюзий. Я лично читал заявление Димитрова, где говорилось, что гражданская война в Испании продемонстрировала неспособность армий фашистских государств вести широкомасштабные боевые действия. Якобы тогда солдаты этих армий выступили бы с оружием в руках против угнетателей и эксплуататоров в собственных странах. Такое предвзятое мнение основывалось на ложной концепции, популярной среди русских, о якобы сложившихся в немецкой армии отношениях между солдатами и офицерами. Эмигранты сильно недооценивали те значительные изменения, что произошли в общественной жизни Германии после 1918 и 1933 годов. Они не сознавали, что Третий рейх довольно много перенял от социализма, что молодые офицеры проходили обучение не в закрытых учебных заведениях, а в школах немецкой молодежи и гитлерюгенде, а то, о чем так много говорили и что называлось классовой солидарностью трудящихся, в значительной мере было утрачено. Таким образом, в своих суждениях эти люди сами стали жертвами своей же пропаганды. Вместо того чтобы заниматься анализом фактов, как это делали их выдающиеся предшественники, они погрязли в прожектерстве и догматизме, искренне полагая, что подходят к фактам с марксистской точки зрения.

Именно поэтому участникам собраний пленных немецких офицеров в Оранках было забавно наблюдать за Ульбрихтом, который в манере старых ораторов-парламентаристов со своим саксонским акцентом начинал жонглировать общими фразами о Тиссене, Понзгене и Цангене, а также обо всех остальных «цепных псах монополистического капитализма». Он не мог себе представить, что даже при самом лояльном к нему отношении офицеры не смогли бы осознать, что он имел в виду под этой зажигательной фразой: для этого нужно было обладать знаниями в области марксизма, чем могли похвастать очень немногие. К тому же «беженцы» не могли понять, что у большинства немцев любое упоминание о Веймарской республике вызывает лишь негативную реакцию. Для большинства из них Веймар был символом слабости, общества без целей и смысла, без сил и краеугольных камней. И поэтому оно справедливо пришло к своему позорному, бесславному концу.

Национальный комитет был наконец создан. Вчера и сегодня от трехсот до четырехсот человек собирались в здании Красногорского Совета, украшенного черными, белыми и красными флагами. Коммунисты-эмигранты из Москвы, члены антифашистского комитета, выбранные из военнопленных-слушателей школы антифашизма (точнее, антифашистской школы. – Ред.), «делегации» из лагерей для военнопленных, русские «повивальные бабки» комитета – профессор Арнольд, подполковник Янсон (руководитель антифашистской школы), майор Штерн и некоторые другие офицеры, избранные в политбюро, – здесь были все. Кроме того, там присутствовало некоторое количество симпатизирующих лиц из лагеря № 27, остатки той первой группы офицеров, которая столь позорно предпочла дать задний ход. Теперь их «усилили» за счет полковника фон Хоовена, офицера связи при штабе 6-й армии, полковника

Штейдле, члена организации католического действия, и майора фон Франкенберга, одного из самых опытных пилотов Германии, специалистов по полетам «по приборам».

После длинных приветственных речей нам наконец зачитали текст манифеста Национального комитета:

«МАНИФЕСТ

НАЦИОНАЛЬНОГО КОМИТЕТА «СВОБОДНАЯ ГЕРМАНИЯ»

К СОЛДАТАМ ВЕРМАХТА И НЕМЕЦКОМУ НАРОДУ

Обстоятельства требуют, чтобы мы, немцы, немедленно принимали решение. Национальный комитет «Свободная Германия» создается в час, когда смертельная опасность нависла над самой Германией и над ее будущим. Рабочие и писатели, солдаты и офицеры, деятели профсоюза и политики, представители всех политических и идеологических взглядов, те, кто всего год назад не мог даже представить себе возможность такого союза, сегодня объединились в Национальный комитет. Национальный комитет выражает мысли и волю миллионов немцев на фронте и в тылу, всех тех, кто озабочен судьбой отечества.

Примечания