- -
- 100%
- +
– Отстань, слышишь меня? – отнекивался осоловевший Грач. – Лошади не едят рыбу.
Жеребец настаивал. Он даже топнул ногой и опять зафыркал. Грач неохотно поднялся.
– Твоя взяла. Пора и ехать.
Он стал натягивать штаны. Потом рубаху. Потом укладывать в сумку с печёной рыбой. А конь весь извёлся, не выдержал, протяжно заржал и забил копытами.
– Иду я, иду, – стал раздражаться Грач. Закрепил у седла сумку, поднялся на Сиверко… и ахнул.
В полуполёте стрелы маячила бурая волчья спина. Бурой тенью волк скользил по-над косогорами, а рыскающий его бег был плавен и, кажется, уверен. Будто мчался он по берегу Молочной реки – всё вниз и вниз, вдоль течения – с какой-то чётко обозначенной целью.
– Так пошёл же, пошёл! – закричал Грач, распаляясь.
Разъярившийся конь с места рванулся вскачь. Грач нахлестывал его руками и подгонял сапогами. Волчья спина приближалась. Уже стали различимы подпалины на бурых его боках.
Волк был в ошейнике, а к ошейнику накрепко привязан долгий и тугой свёрток. Внезапно бурый волк отпрыгнул. Прочь от воды, прочь от берега – туда, где рытвины и ухабы. Волк перемахнёт их легко, не замешкав, а погоня собьётся со скока.
– Уходит! Уходит! – Грач загикал, тоже беря в сторону, влево, прочь от берега.
Опершись на луку седла коленями, он весь подался вперёд, к самой шее коня, чтобы разгрузить ему задние ноги.
– Давай-давай-давай! – обезумев от скачки, завизжал Грач.
Волк нёсся впереди, и Сиверко перемахивал ухабы и рытвины. Грач приподнимался в стременах, чтобы не подскакивать в седле и тяжестью своей не вредить коню позвоночник. Ещё бы чуток, ещё бы один шаг, ещё пол шага – и волка можно будет коснуться носком сапога.
Тут волк на бегу вывернул шею, оскалил пасть и угрожающе рявкнул. Сиверко шарахнулся – Грач еле усидел в седле, едва не вывалился. Жеребчик, струхнув, припал на задние ноги, засуетился, заплясал на месте. А волк остановился, волк встал. Волк был холоден и равнодушен.
Зарвавшийся охотник только теперь понял, что против волчьих клыков он – безоружен. Волк был огромен. Шерсть на его загривке начала медленно подниматься. Сиверко, захрапев, попятился. Еле сдерживаемый Грачом, он закружил на месте, кося назад тёмным глазом, и заспешил мелкой рысцой в сторону. Волк подобрался, в два скока пересёк коню путь и снова замер. Занял стойку, оскалился и зарычал – глухо, угрюмо, протяжно, не сводя жёлтых глаз со всадника.
У Грача похолодели коленки. Волк… это, всё-таки, волк. Он будто не из этого мира. Он будто потусторонен.
«Ты лучше не подходи, – сказали жёлтые волчьи глаза. – Ты – человек, ты мне чужой. Стена, глухая стена между нами. Ты от огня, от печки, из дому. А я – от стужи, от ночи, из лесу. Не зли меня. Если можешь, уйди своей дорогой».
– А п-пошел ты… – Грач клацнул зубами, прикусив язык. – Пошел… со своим письмом, со Златовидом и с самим Вольхом, – он силился храбриться, а сам ощупывал повод, чтобы проскакать мимо волка тихо-тихо… куда же? А хоть бы и домой.
Здесь бурый волк ощетинился. По широкой его спине пробежала волна шерсти. Не сводя глаз с человека, волк обошёл его по кругу – Грач лишь как филин крутил шеей, следя за волком, – встал позади, в трёх скоках коня, и утробно рявкнул, чавкая пастью.
Сиверко взлетел на дыбы и понёсся, не разбирая дороги, вперёд и вперёд спасать свою драгоценную разномастную шкуру.
Вскоре до Грача дошло, что волк погнал его не как попало, а всё по той же прежней дороге: вдоль берега, вниз по Молочной реке. Путь домой был как будто отрезан. Спустя час времени оба они – конь и всадник – успокоились. Волк остался далеко позади. Сиверко уже не спешил, брёл медленным шагом. Река с шелестом бежала вперёд, щекоча илистый берег.
Волшебное марево алело в воздухе. Марево вечерней зари, когда солнце, словно истомившись за день, изливает оставшуюся негу на белый свет. Белый свет поначалу розовеет, а после алеет. Алеет всё небо, пунцовеют облака и стыдливо прикрывают тайну заката. В алом свете окрашиваются зарей и светятся красотой вечернего неба воды Молочной реки. Зачарованный глядел Грач, боясь вздохнуть и прошелестеть веткой, чтобы не потревожить закатную негу. Скрытый тяжелыми и густыми ветвями глядел он и видел перед собой чýдное – будто неземное – видение.
Она была обнажена. Свет заката и ручейки влаги струились по её плечам и груди. Она зачерпывала речную воду, вздымала руки к пламенеющему небу, и струи ниспадали ей на волосы, плечи и спину. Русалка кружилась, запрокинув к облакам голову и заламывая поднятые руки. Она то погружалась в червлёные воды, то восставала из них – воздушная, хрупкая. Тонкие руки омывали ей лицо, грудь, волнующе пробегали по животу и с нежностью сбегали на стройные бёдра.
Она кружится на песке. Только что она плескалась в водах, а теперь воды плещутся одни, рядом. Освещённая алым закатом, она кружится на влажном песке не в самозабвении, а медленно и в сладкой истоме – так, что околдовывает всё вокруг чарующей своей негой. Она легка и невесома. Грачу мнится, будто в шелесте речных вод и в шорохе чýдного танца русалки слышит он неведомую музыку заката. Волшебная музыка танца и речного прибоя окутала его и проникла ему внутрь, в душу и сердце, заставляя его трепетать и сдерживать взволнованное дыхание.
На мгновение, всего на одно мгновение, русалка взглянула – и словно увидала его, скрытого зарослями, улыбнулась ему и исчезла, скрывшись в водах, в закате, в музыке, в истоме и неге.
Грач стоит, поражённый, он всё еще слышит в ушах дивную музыку. Ему чудится, что сейчас, в этот миг ушло от него навсегда что-то старое, а сам он вступил в жизнь новую и до той поры неизведанную.
Глава III
По утру, едва поднялось солнце, Грач тронулся в путь. Он немного дрожал от холодной росы и порою прикусывал губы. Своего Сиверко он пустил шагом вдоль берега – по самой кромке мокрого песка, где прибой каждые пару шагов заливал жеребчику копыта, и тот, довольно фыркая, мотал головой.
Там, где вчера танцевала русалка, Грач не нашёл никаких следов. То ли речка, расшалившись, их смыла, то ли ленивая роса их сгладила. Грач не спешил, он щурился от слепящего солнца и из-под ладони вглядывался: нет ли впереди хоть кого-либо. Ведь, кажется, кто-то сидел, вон там, на берегу, у самой воды, – не русалка ли это, не вчерашнее ли видение?
Приблизился… Нет, это не игра света, бьющего прямо в глаза до полной слепоты. Действительно, возле воды, приткнувшись в мокрый песок коленями, она сидела и смотрела на реку. Грач видел её вчера в свечении заката, в розово-солнечном мареве, а сегодня глядел против солнца, против сверкающих на воде искр. Вот: она чуть-чуть повернула голову. У неё тонкие, будто точёные, черты, и взгляд – такой нездешний, словно отсутствующий. Только маленькие влажные губы слегка подрагивают – будто она сама с собой разговаривает.
Он не знал, что произойдёт: исчезнет ли она или бросится в воду? Он туго подобрал повод, чтобы конь не разыгрался и не своевольничал. Русалка обернулась, вскочила… и вдруг улыбнулась точь-в-точь как вчера вечером. Плечи и колени русалки были обнажены. Тонкая светло-зелёная рубашка без пояса заиграла вдруг светом и тенью, как рябь на воде. Грач почему-то смутился.
Грач близко-близко подъехал и натянутым поводом жёстко сдержал Сиверко. Конь замер как вкопанный. Грач как будто ощутил, что у коня ноги налились свинцом. Сиверко, застыв, косил глазом и раздувал ноздри – чуял нечеловека. Русалка улыбалась, доверчиво глядя на всадника снизу вверх.
– Я… – попытался сказать Грач.
Глаза у неё были светло-синие, а волосы – чёрные. Волосы совсем гладкие, без волны, и влажные, как всегда у русалок. Странно, они не отпущены до пояса, а обрезаны точно по обнажённые плечи.
– Я, – он, наконец, выговорил, – кажется, видел тебя вчера. Ты танцевала на берегу. Вон там, – он неопределенно качнул головой куда-то назад, словно в прошлое.
Русалка тихо засмеялась.
– А я почувствовала, что кто-то был, но тебя не видела, – голос оказался звонким, а речь приветливой. – Я провожала закат на Млечной. Это всегда красиво.
– На Млечной? – Грач повторил, ему понравилось это слово. – На Млечной.
– По-вашему, река – Молочная, по-нашему, Млечная. А я – Млейша.
Русалка улыбалась, её глаза блестели как капельки росы.
– Правда? А я – Грач…
– Грач? – она удивилась. – Это, кажется, птица. Ваша, человеческая. Ты – оборотень?
– Нет, это лишь прозвище, – Грач с облегчением рассмеялся и, стараясь не испугать русалку, слез с коня прямо на мокрый песок. – Прозвище, – он повторил. – Зовут по-другому, но… это теперь не важно.
– Ты на коне, как человек, но ты, кажется, не совсем человек. Да?
– Почему это? – Грач удивился, но вспомнил про чернявые свои волосы и провёл по ним рукой. – Поэтому, да?
– Человек же всегда рыжий, – заметила, оправдываясь, русалка. – Редко-редко тёмно-каштановый или жёлтый, как солома. Фу, я не люблю запах соломы! Он слишком ваш, человеческий.
– Это у мамы были чёрные волосы, – объяснил Грач. – Она была птица-вила.
– Птица? Ух ты, я никогда не видела, как оборачиваются в птиц. Так ты умеешь летать?
– Нет! – Грач замотал головой. – Хотя из дома-то улетел далеко.
– М-м, – русалка приняла к сведению и внимательно оглядела коня и конскую сбрую. – В кого ты тогда оборачиваешься – в коня, что ли? Или в серого волка?
– Ни в кого, о чём ты! – Грач опешил.
– Но ведь ты – оборотень! – она широко раскрыла глаза. – Разве нет?
– Ну… в некотором смысле, – Грач замялся, «оборотнем» зовут человека в той мере, в какой он сам зовёт остальной Род Людской «нечистью». – А что, где-то рядом есть ваш посёлок? – он не нашёлся, что ей ответить.
– Да, рядом. Только подальше. А ты туда едешь?
– Туда и ещё дальше… Хочешь, тебя подвезу, Млейша? Садись!
– Нет! – Млейша отступила на шаг. – Я коня боюсь. Да и конь меня не примет. Мне по воде быстрее, речка меня любит, – она скользнула по мокрому песку, оттолкнулась босой ногой и без всплеска нырнула. Из реки высунулась, махнула над головой рукой, словно позвала догонять.
Грач помахал ей в ответ.
«Посёлок, значит. Но чуть подальше», – он поторопил Сиверко, подогнал его. Захотелось обогнать, опередить русалку.
Деревья подходили к самой воде. Отсюда они закрывали обзор всаднику, и что лежало впереди – не понятно. Внезапно деревья словно отбежали от берега на сотню шагов, и открылся посёлок. Сиверко опять застыл на его краю, не переступая незримую межу. Домишки тут и там рассыпались по бережку. Не домишки, а так – землянки из травы да хижины из тонких брёвнышек. Крыши покрыты травой – исключительно зелёной и свежей, русалки не переносят, когда пахнет соломой.
Донёсся смех и шлепки мокрого белья по воде. Русалки мыли в реке льняные холсты.
– Ах, какой молодой человек к нам едет, – старательно не спеша, повернула голову одна, самая юная.
Русалки прыснули в ладони. Грач тихонько запустил пальцы в гриву жеребчику и прошептал:
– Ты подойди к ним, Сиверко, но только вежливо. Не напугай их.
Сиверко с трудом переступил с ноги на ногу.
– А конёк-то под ним – загляденье!
– Не разберёшь сразу-то, кто из двоих краше!
Русалки, щебеча, обступили его, не дали спешиться. Все они ловкие, вёрткие, так и вьются около него. На простых девушек чем-то непохожи. Лица, что ль, тоньше, кожа светлее? Волосы у них тёмные, как у него самого, но влажные и чаще всего длинные. А одеты как Млейша, в сарафаны-рубашки – то жёлтые, то зелёные, то белые и расшитые листьями с кувшинками. Вот – окружили приезжего, хихикают, разглядывают с головы до ног. Точнее сказать – с головы всадника до конских ног разглядывают.
«Вот же, чем они не похожи на простых девушек, – понял Грач. – Взглядами». – Взгляд у русалки своеобразный, без полутонов – либо чувственный, почти шальной, либо отстраненный, загадочно затуманенный.
– Ой, здравствуйте, красавицы, – Грач, всё-таки, спешился, с удивлением про себя отмечая, что не робеет и не тушуется от их внимания.
Знакомая русалка Млейша стояла здесь же, недалеко, и, чуть улыбаясь, расчёсывала гребнем мокрые волосы.
– Надо же какой – человек, а черноволосенький, – заигрывая, пропела другая русалка, совсем юная, почти подросток, лет будто бы тринадцати-четырнадцати, но с невероятно длинными, много ниже поясницы, ровными волосами. – А далеко такой человек едет?
– Едет, пока не остановят, – Грач отшутился. – Вот, гляжу, уже остановили!
– Как такого не остановить! – захихикали, перебивая друг дружку, русалки. – Один зверь-то у тебя вон, какой красавчик. Как зовут зверя?
– Это не зверь, а конь, – Грач покровительственно глянул на жеребчика, – а зовут Сиверко!
– Сиверко! В кого же он такой пёстренький? – подначивали русалки, но не решались подойти к коню и держались шагах в двух или трёх.
– Неужто не знаете? – Грач усмехнулся. – В Сивку-Бурку вещую Каурку.
Девчонки тоненько и старательно засмеялись – сказка про Сивку была человеческой, наверное, они её не слышали.
– А когда он превратится, то какой будет? – настаивали. – Чёрненький или беленький? Мне беленькие нравятся.
– То есть как – когда превратится? – растерялся Грач.
– Ну, это ведь братец твой или товарищ. Вы по очереди конём обращаетесь и так друг на друге едете.
Грач растянул губы в улыбку, хищно показал зубы и ответил:
– А у нас говорят, что у русалки вместо ног рыбий хвост. Правда ли?
Русалки прыснули, захихикали. Особенно залилась та, малолетняя:
– Ой, Млейша, обманула ты нас, – она стрельнула шальными глазками. – Это не вилин сынок, а наш братец, русалочий! Ох, как он мне нравится, ох, вот я ему покажу, что правда, а что нет, – она, вызывающе разметав волосы, на шаг подошла к Грачу, старательно повела бёдрами – и совсем нечаянно задела нагим плечиком губы Сиверко.
Вытаращив кровавый глаз, конь взвился свечой, заржал и шарахнулся в бок. Девчонки, хохоча, бросились врассыпную. Сиверко грохнул копытами оземь, заплясал, вздрагивая и всхрапывая. Его губы и ноздри дрожали.
– Стой, Сиверко, стой! – Грач ловил его за узду, а русалки на безопасном расстоянии давились от хохота:
– Не-а, не наш братец-то, не наш! Ух ты, какую зверюку приручил, а сам не боится! – посмеявшись, подошли ближе, ещё икая со смеху. Та, что с волосами ниже поясницы, вышла вперёд.
– Я – Умила, – назвалась русалка-подросток и нарочно мотнула головой так, чтоб перекинуть на маленькую грудь роскошные волосы.
– Это-то я догадался, – Грач, наконец-то, словил за узду Сиверко. – Умилиться можно от такой непосредственности, – пробормотал он.
– Сам-то откуда, чёрненький? – пропела Умила.
– С Плоскогорья, коневод я, понятно? – Грач никак не мог прийти в себя и трепал Сиверко по гриве, успокаивал себя и его.
– С Плоскогорья? – заволновались русалки. – Млейша, ты слышишь? Он же в Карачар едет! За помощью, девчонки, за помощью! Ой, чёрненький, мы так давно ждём тебя.
– Что?
Грач растерялся. Видно, что его принимали за другого. В Карачар-то бегут из Плоскогорья тогда, когда военная помощь требуется.
– Да нет, девушки, я еду на Жаль-реку. В самые низовья. К лесным вилам, где мать жила. Дело у меня есть.
– Но ведь там, на Жаль-реке, – тихо ахнула одна русалочка, очень молоденькая, – там же стрелки.
– Чёрненький, – похолодев, позвала Умила. – А ты, часом, не из них будешь?
– Я? Нет, – Грач помотал головой и снова вдруг ощутил старый свой стыд и за чёрные волосы, и за изгойство. – Я не стрелок, – пробормотал он, – я сам по себе еду. Я по делам, – солгал он, краснея.
Русалочки понимающие покивали головками и неспешно одна за другой разошлись. Никого не осталось. Только Млейша, утренняя его знакомая, да эта длинноволосая Умила тут задержались.
– Мы подумали, что ты гонец, – сочувствуя, проговорила Млейша. – Жаль! – и добавила ласково, будто за подруг извинилась: – У нас стрелков очень боятся. Ждём, когда кто-нибудь в Карачар весть подаст, чтобы за нас заступились.
– С кем ты разговариваешь, Млейша! – выкрикнула Умила. – Мужики пошли, что и защитить нас, красавиц, уже не кому. Водяные толстобрюхие в болота ушли, лесовики патлатые в чащах попрятались. Беззащитные мы, – Умила притворно всплакнула. – Самим за сабли браться? Русалочий конь известный – сом с большим усом. Каково это будет, Грачик? У-у-у, водяная конница! – Умила закатилась со смеху и, хохоча, присела. Потом спокойненько закинула за спину волосы и уставилась на него шальными глазами.
Грачу нестерпимо захотелось, чтобы налетела буря и ударила молния. Тогда все вздрогнули бы и позабыли о нём.
– Эй? Черненький? – снова завела Умила с нежной издёвочкой в голосе. – А ты, миленький, не лазутчик, а? – она подошла, так что повеяло водорослями, и ухватила его за пуговицу. – Выведываешь, где речные сокровища попрятаны? Да вот же они!
Она с усмешкой прогнулась назад, натягивая ткань сарафана. Крохотные грудки, гибкая талия, кругленькие бёдра – всё проступило с такой откровенностью, что у Грача дыхание перехватило.
– Оставь его, Умила! – обиженно крикнула Млейша.
– Ой, да на здоровье! – вредно улыбнулась девчонка и удалилась, помахивая волосами, падающими на крепенькие бёдра.
– Малолетка, – процедил Грач.
– Не сердись на неё, – сказала вдруг Млейша. – Умила не просто русалка, она – мавка. Мавки только с виду такие – как подростки. Умила старше меня, Грач.
Неловко помолчали.
– А ты… надолго? – решилась Млейша.
Грач пожал плечами.
– Можешь… у меня остановиться. Припасы-то в дорогу хочешь собрать? – придумала Млейша.
Грач кивнул.
Русалочий домик пристроился на самом берегу реки. Не домик даже – хижинка, где пучками травы заткнуты щели. Грач поначалу не нашёл двери. Она оказалась с другой стороны – с той, где речная вода, шелестя, заливала порожек.
– Мне следовало сказать: повернись к реке задом, ко мне передом? – пошутил Грач, стараясь не замочить ноги.
Млейша прыснула – русалки вообще народ смешливый.
– А воды не надо бояться, она быстро высыхает.
Внутри домик оказался едва ли не меньше, чем снаружи. Тесная клетушка, топчанчик в углу, набитый речными водорослями – ноздри слегка щекотал их пресноватый запах. Ещё – две лавочки у стенки да небрежно брошенный на них жёлтый сарафанчик.
Шустрой змейкой Млейша заскочила вперёд, подхватила сарафанчик, куда-то запрятала и, прыснув в ладошку, выскочила вон. Вот, только дверь на петлях болтается да круги по воде побежали. Грач проводил взглядом русалку: спасибо за гостеприимство.
Целый день, стоило высунуть из домика нос, как русалки одолевали Грача озорством и шутками:
– Эй, чёрненький! Сокровища ищешь? Бери нас – мы ту-у-ут!
Русалки покатывались со смеху, маняще закатывали глаза и глубоко вздыхали так, что сарафаны на их грудках дразняще натягивались – вот-вот прорвутся. Хоть из дома не выходи! Да на беду привязанный неподалеку Сиверко что ни дело фыркал и утробно ржал. Грач унимал его и злился, не понимая, что так ему досаждает. Жеребчик что-то чувствовал в русалках, это тревожило его домашнюю природу, а что – сказать он не мог. Другие они, эти русалки, не такие как люди, на них даже комары не садятся – и Грач с яростью дважды шлёпнул себя по щекам.
Невольно он проводил взглядом пару русалок, выскочивших из воды в прозрачных, льнущих к мокрому телу рубашках. Ни холода от реки, ни сырости они не ощущают. Носятся себе на ветру как угорелые. Все шутки их, все дразнилки – какие-то беззлобные и словно растерянные. Будто лучик солнышка перед наступающей непогодой.
Как они тут зимою живут? Домишки хилые, печку в них не поставишь. Говорят, будто бы русалки как рыбы под лёд уходят и спят всю зиму в травяных гнёздах. Брехня всё это, да только никто не видел, чтобы русалки по снегу бегали.
Дверь хижины распахнулась. Шлёпая мокрыми босыми подошвами, вбежала Млейша.
– Грач! – русалка заговорщицки блеснула глазами и перешла вдруг на шёпот: – С тобой хочет поговорить Драга. Она старшая у нас, по промыслу, – Млейша прижала палец к губам и выскользнула.
Грача застали врасплох. Он не успел понять, что значит старшая и по какому промыслу. В домик вошла русалка – не девушка, а постарше. Насколько старше, он бы угадывать не стал, возраст у русалок дело тёмное. Она долго рассматривала Грача. Взгляд был такой же русалочий, с туманной поволокой, но – словно бы жёстче. Чёрные волосы не распущены, а перехвачены на лбу тесьмой. Закрытое платье стянуто поясом. Так носят в городе.
Драга молчала, и Грач решился заговорить первым.
– Здравствуйте… – выдавил он.
Русалка не сразу ответила, сжала губы и вдруг быстро выговорила:
– Так это ты наш друг из Плоскогорья? – голос её оказался глубоким и переливчатым.
В вопросе просквозило сочувствие и какая-то особенная женская жалость. Грач смешался.
– Эх, что же вы натворили, бедные? Не устояли, сдались.
Растерявшись, Грач стал понимать, о чём она говорит. Прикусил язык, замялся, и Драга по-своему поняла его молчание.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
А я в это село ещё прошлой ночью пришёл! (офенское)
2
Вот я и вижу, что село полно ратников (офенск.)