Морская Душа

Она погасила лампу и легла в постель. Тело горело от усталости, но ум бодрствовал.

И тогда, в полной тишине, из самой верхней части башни донёсся тихий, но отчётливый металлический щелчок. Звук был настолько чётким, что его нельзя было спутать ни с каким природным шумом.

Элоиза замерла, не смея дышать. Щелчок прозвучал слишком осознанно, чтобы быть случайностью.

ГЛАВА 5. ЯЗЫК ПРИЛИВОВ

Утро началось с того, что Элоиза, не дав себе времени на раздумья, опустилась на колени перед камином. Пальцы дрожали, когда она вставляла ключ-уточку в потайное отверстие. Раздался тот же четкий щелчок. Осторожно нажав, она ощутила, как небольшая панель из закопченного кирпича отъехала в сторону, открывая узкую нишу.

Внутри лежал сверток, обернутый в промасленную кожу. Развернув его, она обнаружила потрепанный дневник в кожаном переплете и небольшую, истончившуюся от времени карту. На карте был изображен остров Эвен и прилегающие воды, испещренные странными символами и стрелками течений. В центре бухты «Спящей рыбы» красовалась надпись: «Здесь она легла на дно. Ищи, где сходятся три течения».

Сердце забилось чаще. Она открыла дневник. На первой странице – знакомый угловатый почерк дяди Жана: «Ла Сирена не просто затонула. Ее унесло в пещеру под южным мысом. Течение – ключ. Но оно опасно. Вычисляй по лунным циклам».

Время на острове растеклось густой массой, наполненной новым смыслом. Теперь утренние ритуалы отнимали не часы, а короткие, деловые полчаса. Она училась читать остров: по скачку барометра, по поведению чаек, по шепоту океана перед отливом. Но теперь у нее был путеводитель – дневник дяди.

Габриэль появлялся с точностью прилива. Их общение состояло из обрывистых фраз, выкрикиваемых против ветра. Но в его взгляде происходила медленная перемена – исчезала насмешка, уступая место молчаливому признанию ее упрямства.

Именно это заставило ее сделать шаг, когда он грузил в лодку пустые бочки.

– Капитан Ле Гофф, – ее голос прозвучал хрипло от непривычки громко говорить. – Мне нужны мои книги. И инструменты.

Габриэль замер, смерив ее с головы до ног.

– Инструменты? – в его голосе прозвучала глубокая настороженность.

– Без них я здесь неполноценна, – выдавила она. – Как вы – без штурвала.

Он молча смотрел на нее, и в его глазах шла безмолвная борьба. Вспомнились слова старого Жана: «Если попросит о помощи – не отказывай. Она из породы тех, кто ломается, только чтобы стать крепче». Он кивнул, коротко и резко.

– Адрес?

Она протянула смятый листок с адресом парижской квартиры. Той, что осталась в другой вселенной.

– Доставлю через знакомого извозчика, – буркнул он, пряча листок. – Он в Париже подрабатывает у маклера. За соответствующую плату вопросы не задает.

Следующие дни стали пыткой ожидания. Но теперь у нее была цель. Вооружившись дневником и картой, она подошла к запертой двери в башню.

Приложила ладонь к холодному металлу замка.

– Я знаю о «Ла Сирене», – сказала она в дерево, словно обращаясь к самому острову. – Я продолжу его дело.

В ответ из самой верхней части башни донесся тот самый металлический щелчок. Четкий, осознанный. Но на этот раз в нем не было угрозы. Скорее, это звучало как… одобрение.

Когда «Ласточка» наконец появилась, Габриэль бросил через плечо:

– Ваше. В каюте.

Он вынес на причал деревянный ящик, туго набитый соломой, и коробку с книгами.

Элоиза опустилась на колени на мокрые доски. Внутри лежали ее инструменты. Блестящий никель батометров, матовое стекло колб. Почти все целое. Она осторожно провела пальцем по хрупкому стеклу с трещиной. Эта щель делила не просто колбу – она разделяла ее прошлую жизнь и нынешнюю.

Она сжала холодный металл так, что кости побелели, пытаясь сдержать дрожь, но слеза скатилась по щеке.

– Спасибо, – прошептала она, не в силах поднять голову.

Вместо того чтобы уйти, он замер. Его молчание было немым свидетельством уважения. Признанием ее боли и той хрупкой, ученой части ее личности, которую она только что вернула.

– Я тоже когда-то верил в честное слово и бумаги с печатями, – негромко произнес он. – Пока не узнал, что одной подписью можно перечеркнуть всю жизнь. До следующей недели.

В этих словах не было прежней холодности. В них была горечь, выжженная в душе, но и принятие.

Вечером, разбирая книги, она нашла пожелтевший листок. На нем тонким пером был вычерчен сложный узор из переплетающихся линий, в центре – силуэт маяка. На обороте – почерк дяди Жана: «Слушай тишину. Ищи путь».

Сердце Элоизы забилось чаще. Она положила находку рядом с картой из тайника. Узоры совпадали. Это был не просто совет – это был ключ. Второй ключ. И она была готова его использовать.

ГЛАВА 6. ШЁПОТ ЧЕРНИЛ

Тишина обрушилась на остров – густая, звенящая. Элоиза провела всю ночь, вжавшись спиной в дверь башни, с ножом в онемевших пальцах. Каждый треск поленьев заставлял ее вздрагивать.

С рассветом страх отступил, уступив место стыду и изнурению. Чтобы заглушить его, она бросилась в работу.

Таща тяжелое полено, она оступилась. Бревно ударилось о половицу – и раздался глухой, деревянный стук, слишком пустой для массивной плахи. Испуганная, она наклонилась и увидела, что одна из досок не просто отошла, а слегка приподнялась, обнажив узкую, почти невидимую щель. Казалось, сам удар сместил невидимую защелку.

Любопытство оказалось сильнее страха, и она опустилась на колени. Пальцы скользнули по шершавому дереву, пока не нащупали едва заметную впадину сбоку от щели. Надавив – сначала безрезультатно, затем, слегка сместив палец в сторону, – она услышала тихий щелчок. Доска поддалась неохотно, с гневным скрипом. Под ней открылось не просто пространство, а аккуратное углубление, обитое просмоленным холстом, чтобы защитить содержимое от сырости. Внутри лежал плоский ящик из мореного дуба.

В ящике лежали тетради, уложенные в идеальном порядке. Воздух пах старой бумагой, выцветшими чернилами и морем.

Сердце её учащённо забилось. Первый тайник был лишь приманкой, ложным следом. Настоящее сокровище было спрятано в самом сердце дома, доступное лишь тому, кто знал его секреты до конца. Проверяя свою догадку, она подошла к камину. В самом дальнем углу ее пальцы нащупали чугунную пластину с замочной скважиной. Ключ-«уточка» вошел туго, но повернулся с удовлетворяющим щелчком.

В нише лежали самые ценные находки: несколько толстых тетрадей в кожаных переплетах и аккуратно сложенный лист с ключом к шифру.

Рисунки были не просто иллюстрациями. Они были частью текста, эмоциональным комментарием. На одном из разворотов детальный чертеж течений, где стрелки были образованы извивающимися телами угрей. На другом – схема маяка, но вместо луча света из его вершины бился в темноту огромный, испуганный глаз. Это был лабиринт. Сокровищница одинокого, блестящего ума.

В самой тонкой тетради между строк тайнописи дрогнувшей рукой было выведено: «Они думают, я безумен. Может, они и правы. Но они не видят. Море не молчит, оно говорит. Я научился слушать. И оно рассказало мне историю. Историю о «Ла Сирене». Оно здесь. Я чувствую его. Оно ждет».

На следующей странице, чернила были словно свежее: «Вильнёв… Его предок, капитан «Ла Сирены». Он ищет не столько серебро, сколько доказательства благородного происхождения своего рода. Бумаги, печати… Для него это вопрос чести, помутившей рассудок. Он позволит мне быть первым, но никогда – единственным».

И чуть ниже, уже другим, почти невесомым почерком:

«Сегодня снова думал о Мари. Ее судьба – как у той испанки с «Ла Сирены». Полюбили моряка и навеки отдали свои сердца морской пучине. Я ищу корабль, но в глубине души надеюсь найти покой для нее…»

Ее поразила не романтическая сказка о кладе, а научная одержимость, сквозившая в каждой чёрточке. Этот человек не был сумасшедшим кладоискателем. Он был исследователем. И он был ее единственным родственным духом.

Бессилие и страх отступили, сменившись чистым азартом. Это была задача. Вызов.

Свет за окном померк. Она не заметила, как наступила ночь. Мир сузился до размера стола, до таинственных символов на пожелтевшей бумаге.

В какой-то момент ее взгляд зацепился за рисунок с маяком и испуганным глазом. И она вдруг поняла с пронзительной ясностью. Это была подсказка. Ключ к чему-то большему.

– Оно ждёт, – прошептала она, подходя к окну.

Снаружи бушевала тьма. Но где-то там пряталась разгадка. Тайна, которая была куда сложнее и опаснее, чем просто сундук с золотом.

Она вернулась к столу и развернула тот самый листок с узором из своих книг. Теперь, глядя на него свежим взглядом, она узнавала элементы: те же завитки течений, тот же испуганный глаз в центре лабиринта линий. Это была не просто карта, а инструкция. Ключ к тому, как подойти к пещере, спрятан в этих линиях. Завтра, с первым светом, она возьмет свои инструменты и альманах. Пришло время перейти от чтения к вычислениям. И, возможно, завтра же она найдет в себе смелость постучать в дверь башни уже не с вопросом, а с ответом.

ГЛАВА 7. РАНЫ

Шторм приближался с коварной медлительностью. Сначала – низкий гул, заставлявший вибрировать стекла. Затем – пыль, осыпавшаяся с балок.

Элоиза сидела за столом, пытаясь сосредоточиться на расчетах. Она разложила инструменты и дневники дяди, выполняя свое вчерашнее обещание самой себе. Но буквы плясали перед глазами, а формулы расплывались – тревожное предчувствие бури оказалось сильнее концентрации.

В отличие от яростного рева первого шторма, этот надвигался с глухим рокотом, накрывая остров свинцовым колпаком.

С галереи она увидела, как «Ласточка» попыталась отойти от причала. Катер рванул вперед, но его подхватила волна, развернула и швырнула обратно к сваям. Треск ударил по слуху.

Она помчалась вниз. Он стоял на палубе, мокрый до нитки, его лицо исказила холодная решимость моряка, ощущающего предательство стихии.

– Не сможешь! – закричала она, но ветер вырвал слова.

Он яростно махнул рукой, приказывая ей убираться назад. Еще одна волна, высокая как дом, накрыла катер. Когда вода отхлынула, Габриэль, откашливаясь, наконец кивнул. Коротко. Это была капитуляция.

Теперь он был здесь. В её доме.

Первые часы прошли в гнетущем молчании. Габриэль, сбросив промокший дождевик, проверял крепления ставень. Его движения были выверенными, но в них сквозила невысказанная ярость пойманного зверя.

Он был слишком большим, невыносимо громким для этого пропитанного одиночеством пространства.

– Выпейте чаю, – выдавила она, протягивая кружку.

Он взял, кивнул, не глядя. Выпил залпом.

– Надо проверить, не заливает ли под дверь в башню, – проронил он, ломая тишину.

Он осмотрел дверь снаружи, провел рукой по щели между дверью и косяком.

– Всё держится, – сказал он, возвращаясь. – Дядя твой строил на совесть. – Он бросил взгляд на разложенные на столе бумаги. – Шторм помешал вашим… вычислениям? Может, стоит обсудить эти течения? Я знаю эти воды.

– Позже, – она кивнула, убирая дневники в сторону. – Скажите… вы когда-нибудь слышали странные звуки отсюда? Из башни?

Габриэль нахмурился. – В старых домах всегда что-то скрипит. Особенно в такую погоду.

– Нет, это… иначе. Как будто кто-то там есть. Он внимательно посмотрел на нее, затем снова на дверь. – Дверь заперта. И ключ только у вас. – В его голосе не было недоверия, лишь констатация факта.

Он подошел к камину, протянул к огню ладони. Элоиза взглянула на них: большие, с узловатыми пальцами, покрытые сетью белых шрамов.

– Вы много лет возили ему припасы? – спросила она, чтобы разорвать молчание.

– Да. Лет десять. С тех пор как она умерла. «Она». Это слово повисло в воздухе.

– И вы с ним… разговаривали?

– Он был не из разговорчивых. – Как и я. Мы понимали друг друга без слов. – Он повернулся к ней, его глаза в отсветах пламени казались бездонными. – Он знал море как учёный. Я – как тот, кого оно регулярно пытается убить. Он помолчал, изучая ее лицо.

– А вы? – его вопрос прозвучал как выпад. – Зачем вам всё это? Учёная дама из Парижа. Спасаетесь? Или ищете? Вопрос ударил в самое больное место.

– И то, и другое, – честно ответила она.

– От кого спасаетесь – не моё дело. А что ищете?

– Ответы. Мой дядя оставил загадки.

– Про «Ла Сирену»? – Габриэль усмехнулся с усталой горечью. – Все они здесь ищут «Ла Сирену». Всех манит один и тот же призрак. Особенно старого графа.

– Вы его знаете? – встрепенулась Элоиза.

– Видел. Человек с пустыми глазами. Говорят, он уже не раз нанимал людей для обыска маяка. Дяде вашему приходилось… быть изобретательным в тайниках. Этот шторм – может, и к лучшему. По крайней мере, сегодня никто не подберется к острову.

– Вы не верите в сокровища?

– Я верю в то, что вижу. А вижу я скалы, которые разбивают корабли, и воду, которая топит людей. Сокровища… – он мрачно усмехнулся. – Лучший способ ослепнуть – смотреть на слишком яркий свет.

Он налил две кружки сидра, протянул одну ей. Они выпили молча.

Тишина сгущалась, становясь почти осязаемой. Он сидел, уставившись в огонь, и Элоиза видела, как напряжены его плечи, как сжаты челюсти. Казалось, слова, которые он годами держал в себе, вот-вот вырвутся наружу, разрывая его изнутри.

– «Этуаль дю Нор», – наконец вырвалось у него, и голос его прозвучал надтреснуто, будто ржавый якорь, сорвавшийся с цепи. – Грузовое судно. Я был первым помощником. Хороший корабль. Я знал каждый его болт. Это был мой дом.

Он замолчал, глотая воздух, словно захлебываясь давней болью.

– А потом… кризис. Компания тонула. И капитан… он решил, что честь – роскошь. Открыл кингстоны. Я видел, как вода заливает палубу, слышал, как скрипят переборки… Я видел, как мой корабль, моя честь… уходят на дно.

Он горько усмехнулся, и в этом звуке была вся горечь мира.

– А на суде… его слово оказалось дороже. Он всё подготовил: вахтенный журнал был подчищен, свидетели – боцман, юнга – вдруг получили выгодные контракты на другие суда и замолчали. Деньги заставили их забыть, что они видели. Ему – пенсия и почёт. Мне – позор и клеймо паникёра. Очистить имя без доказательств и свидетелей было невозможно.

Он замолчал. Его правый кулак не разжимался, белые костяшки выдавали напряжение.

– Мне жаль, – тихо сказала она, и в этих двух словах была не просто формальность, а полное, безоговорочное принятие его боли.

Медленно она протянула руку и накрыла своей ладонью его сжатый кулак. Его кожа была холодной и шершавой.

Габриэль вздрогнул, но не отдернул руку. Через мгновение его кулак с глухим стоном разжался.

– Не надо. Я давно к этому привык. – «Ласточка»… это моя тюрьма и моя свобода. Я вожу почту, припасы. Вижу, как такие же, как я, бегут от чего-то на эти острова.

– А я? – её голос дрогнул. – Я тоже «интересное зрелище»?

Габриэль внимательно посмотрел на неё.

– Вы… другое. Вы не бежите от чего-то. Вы ищете. И, кажется, нашли не то, что искали. После его слов в доме воцарилась иная тишина – хрупкая, наполненная пониманием.

ГЛАВА 8. КЛЮЧ

Тишина в доме сгустилась, стала вязкой, как холодный кисель. Три дня прошло с тех пор, как шторм отступил, унося с собой Габриэля и его «Ласточку». Три дня, в течение которых море возвращалось к своей обманчивой глади, а Элоиза сидела за столом, уставившись в испещрённые символами страницы. Три бесплодных дня.

Мысль, острая и ядовитая, точила изнутри: а что, если её дядя был просто сумасшедшим стариком, а все эти схемы – бредом одинокого, тронувшегося рассудком человека?

Словно в ответ на это унизительное предположение, она сгребла бумаги с размаху, и они, белые мотыльки, разлетелись по полу с шелестящим вздохом.

– Нет! – вырвалось у неё, коротко и яростно.

Она заставила себя подойти к умывальнику, ополоснула лицо ледяной водой, вжимая ладони в шершавый камень раковины, пока пальцы не заныли. Стоп. Паника – роскошь, которую она не может себе позволить. Эмоции – враг логики. Система. Нужна система. Та самая, что выручала её в Париже, когда данные не сходились, а коллеги уже потирали руки в предвкушении её провала.

И предложение Габриэля, – мелькнуло в голове. Его помощь. Но его нет. Придётся справляться одной.

Медленно, будто совершая ритуал, она подобрала каждый лист, разгладила скомканные уголки. Она взяла чистый рулон оберточной бумаги, который нашла в кладовке, и расстелила его на полу, превратив в гигантскую таблицу. Три колонки: «Символ», «Дата», «Событие/Явление». Вооружившись карандашом и резинкой, она начала переносить данные, не пытаясь сразу понять, а лишь фиксируя.

Сначала это был хаос. Но постепенно, как на проявляющейся фотопластинке, начали проступать закономерности. Она заметила, что знак, похожий на опрокинутый якорь, почти всегда соседствовал с отметками о внезапных штилях. Символ, напоминающий трепещущую рыбу, систематически предшествовал записям о подходе косяков сельди. Но ключом ко всему стал самый частый, доминирующий символ – трезубец.

Она построила для него отдельный временной ряд, выписав все даты, где он встречался. Затем взяла морской альманах – потрёпанный том, неразлучный спутник дяди Жана. Её палец, заляпанный чернилами, побежал по колонкам лунных фаз. И вдруг… сердце ёкнуло, пропустив удар. Пики активности «трезубца» с пугающей точностью совпадали с полнолунием. Это не было совпадением. Это была закономерность.

Но что он означал? Приливы? Магнитные аномалии? Она наложила на свой график данные о течениях из старых лоций. И тогда сложный, спиралевидный рисунок осьминога, который она прежде считала просто зарисовкой, обрёл стремительный и ясный смысл. Это была схема. Диаграмма мощного вихревого течения (водоворота), возникающего у южного мыса в строго определённые дни полнолуния.

Это не был дневник сумасшедшего. Это был шифрованный гидрографический отчёт. Ключ, который она искала.

Она работала всю ночь, забыв о сне, движимая холодным, почти лихорадочным азартом. Символы, как покорные солдаты, выстраивались в стройную систему, понятную теперь только ей. Это был диалог через время, и она наконец-то не только услышала, но и поняла ответы. К утру, когда за окном посветлело, перед ней на полу лежали первые полностью расшифрованные страницы. И её взгляд, затекший от напряжения, упал на самую важную, обведённую в рамочку запись: «Полнолуние. Течение у южного мыса меняет направление. Стрелка компаса лжёт на 15 градусов. Глубина 15 м, а не 40, как на картах. «Ла Сирена» здесь. Координаты сходятся с бухтой «Спящей рыбы». Уверен. Они уже рядом».

Легенда перестала быть сказкой. Она стала научным фактом, выстроенным на данных. И угроза, о которой с таким трепетом писал дядя, из призрачной тени превратилась в реальную, осязаемую опасность.

Она лихорадочно пролистала дальше, выискивая не координаты, а суть. И нашла нечто, от чего перехватило дыхание. Дядя писал не о серебре, не о золоте, а о ней – о придворной даме, Изабелле де Толедо, последовавшей за своим капитаном тайно, переодетой пажом. «Её глаза – единственное сокровище, ради которого я готов бросить вызов самому Нептуну», – вывел он каллиграфическим почерком.

Но как «Ла Сирена» вообще оказалась здесь, в этих негостеприимных водах? Ответ она нашла в заметках на полях, сделанных торопливым, нервным почерком: «Все карты врут. «Ла Сирена» не шла стандартным маршрутом в Севилью. Осенние шторма 1714 года были небывало свирепы. Их маршрут был тайной миссией, и море навеки похоронило её вместе с их секретом».

Это была не просто легенда. Это была смелая историческая гипотеза, выстроенная по крупицам, как мозаика.

Но триумф длился недолго. Её пальцы наткнулись на последнюю, оборванную на полуслове запись, датированную неделей до его смерти:

«Они знают. Видел чужую лодку у бухты „Спящей рыбы". Не рыбаки. Следят. Не ошибись».

Элоиза медленно подняла голову. Рассвет разливал по небу бледные, водянистые краски. Океан лежал безмятежный и спокойный, но теперь этот покой казался зловещим обманом, тонкой пеленой, скрывающей угрозу. Возможно, тот самый старик в таверне наблюдал за ней. Или кто-то другой с берега докладывал графу о каждом визите «Ласточки» к бухте «Спящей рыбы». Как бы то ни было, он знал. Они уже рядом. Слова дяди жгли её, как раскалённое железо. Кто? Граф де Вильнёв? Его люди? Были ли они здесь, на острове, пока она сидела, уставившись в бумаги?

Она сгребла альманах, лихорадочно листая страницы в поисках текущей даты и лунного календаря. Её пальцы замерли. Следующее полнолуние… было через пять дней. Пять дней.

Сердце заколотилось, уже не от азарта, а от тревоги. Она повернулась и пристально, как на живого врага, посмотрела на запертую дверь в башню. Что дядя спрятал там? Что-то, что могло помочь или навлечь беду? «Она сможет. У неё ум учёного и сердце искателя». Он верил в неё. Это знание было страшнее любой угрозы, потому что оно обязывало действовать.

Но действовать вслепую было безумием. Сначала – башня. Надо знать, с чем имеешь дело. Потом – Габриэль. Ему нужно рассказать. Его опыт, его «Ласточка» … они понадобятся.

Её одиночество кончилось. Кончилось и время размышлений. Добытое этой ночью знание висело в воздухе тяжёлым, неумолимым приговором. Оно требовало не страха, а плана. И этот план начинался за той дверью.

ГЛАВА 9. ПЕРВАЯ НИТЬ

На большом дубовом столе, подобно архипелагам неведомой земли, царили морские карты. В эпицентре этого бумажного хаоса стояла Элоиза. Её собственный план – «сначала башня» – казался сейчас абстрактной роскошью. Пять дней до полнолуния диктовали другие приоритеты. Габриэль был ключом к практической части, и с ним нужно было договориться в первую очередь. Сквозь липкую пелену усталости в ней пробивалось давно забытое чувство – щекочущее нервы предвкушение разгадки, знакомое ей по лучшим дням в Париже.

Когда в дверь наконец постучали, она была готова.

– Заходите. У меня есть что показать, – её голос звучал твёрдо, без тени вчерашних сомнений.

Габриэль вошел, и его фигура, казалось, вобрала в себя весь скупой утренний свет, заполнив пространство комнаты.

– Смотрите, – она провела пальцем от старой, потрёпанной карты Адмиралтейства к своей, чистой, испещрённой пометками. – Мой дядя не был сумасшедшим. Он вычислил аномалию. Вот координаты. Все данные – гидрографические, магнитные, исторические – указывают на одно место. Бухта «Спящей рыбы».

Габриэль медленно провел ладонью по щетине, его взгляд скользнул по картам с оценкой профессионала.

– Рыбаки болтают, – бросил он, отводя глаза. – Говорят, возле южного мыса сети рвёт неведомая сила. И компас там сходит с ума, пляшет, как угорелый.

– Магнитные руды не заставляют течение идти против ветра. Для этого нужна мощная подводная энергия. Или… – она сделала паузу, вкладывая в слово весь вес своего открытия, – или массивный объект, меняющий саму гидродинамику дна.

– «Ла Сирена»? – произнес он то самое имя-призрак, и в воздухе будто что-то дрогнуло. Элоиза встрепенулась, уловив в его тоне не просто знакомство с байками.

– Вы знали? Не просто как сказку.

– Легенды. Сказки для зимних вечеров у камина. Но одержимость – опасный попутчик, мадемуазель. Она ослепляет. Я видел, во что она превратила твоего дядю.

– Мой дядя верил, что нашел её. И у него были доказательства. – Элоиза развернула самую детальную карту, где двумя цветами были нанесены глубины. – Сорок метров на картах Адмиралтейства. Пятнадцать – по замерам дяди. Разница в двадцать пять метров! Это не ошибка картографа.

– Значит, на дне лежит нечто. Очень большое, – закончил за неё Габриэль. Его глаза сузились, он мысленно примерял эти цифры к знакомому рельефу. – Песок не мог нанести занос в двадцать пять метров. Не за столетия, не за два.

– Холм. Холм из дуба, камня и металла, – подтвердила Элоиза. – Мы должны это проверить.

– Мы? – он поднял бровь, в его голосе вновь зазвучала привычная сталь.

– Вы знаете эти воды как никто другой. А я… я могу измерить и доказать то, что скрыто от глаза. Мы можем сделать это. Вместе.

Он долго смотрел на неё, и в его взгляде шла безмолвная борьба: разумный цинизм против загнанной вглубь, но живой тяги к открытиям.

– Есть одна деталь, – тихо, почти интимно сказала Элоиза, перебирая листок с расшифровками. – «Призрачный огонь над бухтой в безлунные ночи». Рыбаки и это болтают?

Габриэль взглянул на пожелтевший лист, и его лицо на мгновение смягчилось.

– Мой дед… рассказывал. Говорил, что однажды видел бледное, фосфоресцирующее свечение над бухтой. Мерцающее, как будто кто-то в глубине раскачивает подводный фонарь. Мы с братьями тогда неделю караулили у окна, но так и не увидели.