Полуночный вальс

Площадь встретила меня шумом праздника. Повсюду развевались флаги, торговцы раздавали сладости детям, музыканты играли веселые мелодии. Но даже в этой суете я чувствовала себя отдельно от всего этого – будто наблюдала со стороны. Пальцы сами потянулись к новому украшению на шее – тому самому алому кристаллу, что теперь мерцал в такт моему дыханию.

Где-то в глубине души теплилась надежда, что когда я вернусь в поместье, отец наконец расскажет мне правду – и об этом камне, и о матери, и о том, что действительно ждет меня в будущем. Но пока… пока я просто стояла под лучами солнца, чувствуя, как ветер играет моими распущенными волосами, и понимала – с этого момента все будет по-другому.

В воздухе витал аромат осенних угощений – ароматные напитки и горячая выпечка манили гостей праздника. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь лёгкие облака, создавали причудливые тени на брусчатке. Осеннее солнце все еще согревало, а лёгкий ветерок доносил запахи опавших листьев и океана.

Мы живем возле океана, ведь это портовый город. Наша часть территории славиться рыболовным промыслом и торговлей с оборотнями.

Я посмотрела в даль, там виднелся океан, волны которого лениво накатывались на берег, создавая умиротворяющий шум. Вид на океан добавлял пейзажу неповторимое очарование и гармонию.

Площадь превратилась в центр праздника, где каждый мог найти себе занятие по душе и почувствовать себя частью этого яркого и незабываемого события.

Однако я никогда не была искусна в долгих празднествах. Проведя на площади не больше пары часов, я направилась обратно, оставив за спиной шум толпы. Весь город ликовал, прославляя наше совершеннолетие, но мое сердце уже рвалось дальше – к настоящей жизни, которая ждала меня в Эдеме.

Марвинд был прекрасен, но… мал. Слишком тесен для моих мечтаний. Я грезила о городе, где люди спорят с кузнецами на рыночных площадях, где оборотни и вампиры заключают сделки в полумраке таверн, где каждая улица пахнет свободой и тайной. Там я могла бы найти не просто приключения – а себя настоящую.

А здесь?

Поместье. Бесконечная череда одинаковых дней. Отец, появляющийся раз в полгода с проверками, будто я – еще одно из его владений, требующее ухода. Мачеха, добрая, но чужая. Сестры, которых я почти не знала. И я – вечная узница этих деревянных залов, где даже воздух пропитан пылью традиций.

Нет. Хватит.

Сегодня все изменится. Я отправлюсь в Эдем – даже если для этого придется сжечь все мосты. Да, это риск. Да, отец будет против. Но я готова сражаться за свою свободу – в этот раз не с детскими капризами, а с холодной решимостью взрослой женщины.

"Ты – все, что осталось от твоей матери", – говорил он. Как будто я – реликвия, которую нужно хранить под стеклом. Как будто моя жизнь – всего лишь памятник его потере.

Нет уж. Я не драгоценность в шкатулке. Я – пламя, и сегодня я вырвусь на волю.

Осталось лишь убедить его. Не мольбами, не слезами – а железной волей, которую он не сможет игнорировать. Пусть увидит в моих глазах не каприз девочки, а решимость той, кто готова идти до конца.

И если даже это не сработает…

Что ж, существуют иные пути. В конце концов, окна моей спальни всегда открывались беззвучно – этот маленький секрет я хранила с детства.

Два часа кропотливых приготовлений. Я аккуратно упаковала драгоценные тома своей коллекции – кожаные переплеты с позолотой, потрепанные учебники по алхимии, запретные романы о приключениях в дальних землях. Каждая книга занимала строго отведенное место в дорожном сундуке, как солдаты перед сражением.

Аданта, моя верная горничная с руками, знающими толк в женских ухищрениях, превратила мои непокорные локоны в изысканную прическу. Волосы, собранные высоко на затылке, открывали шею и украшались лишь несколькими искусно выпущенными прядями, которые мягко обрамляли лицо, словно последний намек на юношескую беззаботность.

Наряд был выбран не случайно: Белоснежная рубашка из тончайшего шелка с воротником-стойкой, украшенным кружевными жабо – дань семейным традициям. Клетчатая юбка глубокого шоколадного оттенка, сотканная из шерсти элитных овец с северных пастбищ. Узкий кожаный ремень цвета выдержанного коньяка с изящной серебряной пряжкой в виде спирали – подарок на прошлое день рождения. И лаковые туфли на небольшом каблуке – достаточно удобные для быстрого бега, но достаточно элегантные для семейного ужина

Я застегнула на запястье фамильный браслет – тонкое серебряное кружево с сапфировыми вставками, последний подарок Катрионы. Его холодное прикосновение напомнило о цели этого вечера.

Спускаясь по деревянной лестнице, я ловила свое отражение в золоченых зеркалах – стройный силуэт, прямая спина, решительный взгляд. Сегодня я не просто Аврора Морвин. Сегодня я – гром среди ясного неба, готовый разорвать привычный ход событий.

Где-то внизу, за тяжелыми дубовыми дверями столовой, уже собралась моя семья.

Тихий коридор, освещенный мерцанием свечей в хрустальных люстрах, казался сегодня особенно торжественным. Полированный паркет мягко пружинил под ногами, отражая золотистый свет, а старинные картины в массивных рамах будто внимательно следили за моим шествием.

У арочного входа в столовую я замерла на мгновение, чувствуя, как учащенно бьется сердце. Легкий скрип двери нарушил тишину, когда я переступила порог. Просторная столовая встретила меня теплым светом заходящего солнца, льющимся через высокие окна. На огромном дубовом столе, покрытом белоснежной скатертью с тонкой вышивкой, красовался настоящий пир – но не обычный семейный ужин, а тщательно продуманный праздничный банкет.

"Кажется, меня действительно ждали", – мелькнула мысль.

«Простите за опоздание», —тихо произнесла я, занимая свободное место напротив отца.

– Всего пять минут, – мягко улыбнулась мачеха. – В такой день ты могла бы позволить себе и больше.

На столе стояли блюда, источавшие ароматы, которые мгновенно пробудили мой аппетит. Центральное место занимала большая керамическая чаша с овощным рагу из разноцветных овощей: моркови, кабачков, баклажанов и сладкого перца. В центре рагу красовались кусочки обжаренного тофу, выглядело очень красиво. Боги, это что за вегетарианский рай?

Мой взгляд прошелся по остальным блюдам. Рядом с рагу возвышалась огромная расписная майолика с запеченной тыквой, покрытой золотистой корочкой и политой медом. Вокруг тыквы были разложены маленькие кусочки обжаренного шпината, придавая блюду свежесть и легкость.

На отдельном блюде лежали свежие овощи: хрустящие огурцы, сочные помидоры черри, редис и морковь, посыпанные мелко нарезанной зеленью. В центре стола стояла ваза с фруктами: сочными яблоками, ароматными грушами, яркими апельсинами и гроздьями винограда.

Сразу стало понятно, что такое изобилие вегетарианских блюд готовили только для меня. Обычно на общем семейном ужине мне отводилась пара овощных блюд, но сейчас же стол буквально ломился от количества растительных композиций.

На краю стола были выставлены несколько видов хлеба: хрустящий багет, теплые булочки с кунжутом и домашний цельнозерновой хлеб. На отдельном блюдце лежал свежий козий сыр, нарезанный тонкими ломтиками, и мисочка с оливками разных сортов.

Мачеха поставила передо мной небольшую тарелку с легким салатом из свежих листьев шпината, авокадо, помидоров и огурцов, заправленным оливковым маслом и лимонным соком. Она заботливо добавила несколько кусочков свежего хлеба и улыбнулась.

– Все для тебя, моя милая. Мы с отцом тщательно подбирали блюда, чтобы ты могла попробовать все разнообразие. – В этот момент отец закашлялся, и я быстро перевела взгляд на него.

Отец, сидя напротив, хмуро посмотрел на овощное рагу и тофу. Он всегда считал вегетарианство, мягко говоря, странным выбором и не мог понять, как можно отказаться от мяса.

Младшие сестры, напротив, всегда с интересом пробовали разные блюда, обсуждая между собой вкусы и ароматы. Они не разделяли позиции отца, но и не настаивали на своем, уважая мой выбор.

Катриона, хоть и не была вегетарианкой, всегда проявляла терпимость и понимание. Она улыбнулась и сказала, что рада, что у нас на столе есть разнообразие блюд для всех. Ведь мясные блюда тоже были на столе, чтобы отец смог насладиться нормальным человеческим ужином.

Отец тихо вздохнул и, стараясь не показывать своего недовольства, сделал глоток вина.

– Да, наслаждайся, Аврора. Аданта провела на кухне весь день, ради этих кабачков…

В этот же момент мачеха, по всей видимости, пнула каблуком отца в ногу, потому что он резко выпрямился и снова прокашлялся. Отец выглядел так забавно, что я не удержалась и тихонько засмеялась.

«Что-то случилось?» —притворно-невинно спросила я.

– Ничего! – буркнул отец, но его щеки заметно порозовели. – Просто… кашель.

– Каблуком приболел? – не удержалась я, и по столу пробежал смешок.

– Аврора! – попытался сохранить серьезность отец, но уголки его губ предательски дрожали. – Это… профилактическое покашливание!

Конечно-конечно, – кивнула я, подмигивая сестрам. – Особенно после такого "нежного" напоминания под столом.

Отец тяжело вздохнул, но в его глазах появилась знакомая теплая искорка:

Ладно, признаю… Было немного больно. Но не смертельно!

Мачеха с невинным видом подняла бокал:

Кстати, о дне рождения…

Катриона засмеялась, и отец подхватил её смех. Они всегда так – будто две ноты в идеальном созвучии. Да, они любят друг друга. И я рада, искренне рада, что после смерти матери он смог снова научиться улыбаться. Хотя тень той потери всё ещё живёт в нём – в морщинах у глаз, в том, как его пальцы слегка дрожат, когда он поправляет портрет моей матери в позолоченной раме.

– Кстати, о дне рождения… – начал отец, продолжая улыбаться.

– У нас для тебя сюрприз! – Катриона указала на меня кончиком своей серебряной вилки.

Сердце ёкнуло. Неужели… неужели он наконец-то…?

Я аккуратно отложила вилку, стараясь, чтобы руки не дрожали.

– Папа, я очень рада, что ты решился на это, – начала я, и слова полились сами, быстрее, чем я успевала их обдумывать. – Я давно мечтала уехать, увидеть мир! Я всё продумала – собрала книги, изучила карты столицы, даже маршруты до аптек…

Где-то на краю сознания я заметила, как близняшки перестали шептаться. Как Катриона опустила глаза. Как отец… отец сжал кулаки.

Но я уже не могла остановиться.

– Я могу жить в маминой квартире, правда? Ты ведь… ты ведь даёшь мне свободу?

Тишина.

Отец медленно поднялся, его тень накрыла меня целиком.

– Дитя моё… – он говорил мягко, слишком мягко, будто приучал ребёнка к горькому лекарству. – Этот подарок принесёт пользу не только тебе, но и всей нашей семье.

– В каком… смысле?

Он улыбнулся. Именно тогда я впервые почувствовала холод.

– Ты станешь женой наследника Орантерии. Это честь, Аврора. Ты будешь символом союза между нашими городами.

Внутри что-то громко щёлкнуло.

– Это… мой подарок? – я услышала, как мой голос раскалывается на тысячи осколков.

Он кивнул, всё ещё улыбаясь.

А я вдруг поняла, что сижу за этим столом не как дочь. Не как Аврора.

А как лот на аукционе.

– Уверен, Брайен достаточно умен и красив, чтобы понравиться тебе. Он талантливый юноша. Скоро он поможет нам объединить все три человеческих города. Морвинд, Орантерия и Альберион станут единым целым. Так нам будет про…

– И ради своих целей ты решил продать меня?!

Голос сорвался, превратившись в хриплый шёпот. Внутри всё сжалось – злость, обжигающая как кипяток, и обида, холодная как лёд, вытеснили последние капли надежды. Я стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони.

Только не заплачь. Только не дай ему увидеть…

Отец напрягся. Его широкие, почти белесые брови резко сдвинулись, отбрасывая тень на пронзительно-светлые глаза.

– Как ты можешь так говорить, Аврора.

Его слова прозвучали мягко, но в них сквозила сталь. Он протянул руку, будто хотел коснуться моей щеки, но я резко отпрянула.

– Ты – моё сокровище. Я растил тебя вдали от этого ада, оберегал, давал всё, чего ты желала. А теперь…

Его голос внезапно осел, стал глухим, будто из-под земли.

– Теперь ты должна послужить семье.

– Ты лишаешь меня свободы!

Крик вырвался сам, звонкий, как удар стекла о камень. Сестры вздрогнули, будто их хлестнули. Катриона вжалась в спинку стула, её пальцы судорожно вцепились в скатерть. В комнате стало тихо – даже пыль в луче света замерла.

Только его дыхание, тяжёлое и ровное. И моё – сдавленное, прерывистое.

Продал. Как вещь.

– Ты теперь взрослая, Ави. Пора понять – свобода всегда требует жертв.

В углу комнаты близняшки – Ребекка и Элизабет – синхронно прижались друг к другу, будто две перепуганные птицы в золотисто-коричневых платьицах. Их одинаковые зеленые глаза расширились, перебегая с моего раскрасневшегося лица на отца.

– Я не выйду замуж! – голос мой дрожал, но не от страха, а от ярости. – Ты же знал! Всю жизнь я мечтала об Эдеме, о настоящей жизни, а не об этой… клетке!

Мачеха резко подняла голову, её тонкие брови поползли вверх. Близняшки перехватили её взгляд и тут же опустили свои, маленькие пальцы сплелись в единый дрожащий узел.

– Не выйдет!

Громовой раскат отцовского голоса заставил всех вздрогнуть. Ребекка непроизвольно вскрикнула, а Элизабет схватила её за руку, оставив на нежной коже белые отпечатки ногтей.

В отцовских обычно твёрдых серых глазах мелькнуло что-то новое – страх? Отчаяние?

– Ты ничего не понимаешь, девочка, – прошипел он, но уже не так уверенно. – Каждое утро я выхожу на берег и вижу, как море отворачивается от нас. Рыба гниёт в сетях, а вода… вода пахнет медью, будто уже пропиталась кровью.

Он провёл рукой по лицу, и я вдруг заметила, как глубоко залегли морщины у его рта.

– Вчера… вчера на отмели нашли ещё одного мертвого тролля. Таких тварей здесь не было сто лет. А теперь они всплывают, как пробки, и ты думаешь о каком-то Эдеме?

За окном ветер ударил в ставни, и близняшки взвизгнули в унисон. Отец вздрогнул – первый раз за всю жизнь я увидела его таким испуганным.

– Если мы не заключим этот союз, через пару месяцев вампиры придут не за тобой одной. Они придут за всеми нами. И за ними… – он кивнул в сторону сестёр, и его голос вдруг осел, – …за теми, кто даже крикнуть не успеет.

Элизабет всхлипнула, а Ребекка вдруг разрыдалась – тихо, по-кошачьи, кусая собственный кулак.

А я… я впервые представила Морвинд его глазами. Город, тонущий в страхе. Отца, который больше не мог его защитить.

– Вампиры придут за всеми нами…

Голос отца прозвучал глухо, будто доносился из глубины склепа. Он уселся обратно и медленно обвёл пальцем край бокала, оставляя кроваво-красный след от вина на хрустале.

– Ты видела Альберион? Его столица – теперь лишь гробница под луной. Улицы усеяны костями, в которых всё ещё сидят чёрные вороны. Хочешь, чтобы наш Морвинд стал следующим?

Я вскочила со стула. Серебряные приборы с грохотом упали на пол. В висках стучало так, будто кто-то колотил в набат.

– Я разочарован в тебе.

Эти слова ударили больнее, чем если бы он швырнул в меня бокалом. Отец отвёл взгляд – к портрету матери над камином. Её застывшая улыбка казалась теперь насмешкой.

– Твоя мать… она всегда знала, что значит жертвовать собой ради других.

Губы его дрогнули. Впервые за много лет я увидела в его глазах не гнев, а стыд. Стыд за то, что он произносит эти жестокие слова.

– Жаль, ты не унаследовала её мудрости.

Воздух между нами застыл, тяжёлый и горький, как пепел. Я сделала шаг назад – и вдруг осознала, что стою ровно на том месте, где в детстве Аданта учила меня танцевать.

Теперь здесь лежали лишь осколки моих надежд.

Рука сама рванулась к шее – к той самой тонкой цепочке с алым камнем, что отец подарил мне на совершеннолетие. "Она принадлежала твоей матери" – вспомнились его слова тогда.

Цепь разорвалась с хрустальным звоном.

– Возьми свою жертвенность и…

Ограненный камень, сверкнув теплым красным светом, ударился о дубовый паркет – и не разбился. Он будто бы живой, злобный, подпрыгнул и закатился под буфет. Сама же цепочка – тонкая, изящная – застряла между дубовыми половицами, торча из щели, как серебряная змейка.

Всё произошло так быстро, что никто не успел среагировать. Катриона ахнула, вскочив с места. Её рука инстинктивно потянулась к украшению, но застыла в воздухе – будто боялась прикоснуться к этому святотатству.

– Аврора! – её нежный голос дрогнул, в нём смешались ужас и упрёк.

– …засунь её мертвецам в глотки!

Отец вздрогнул, будто я вонзила ему нож между рёбер. Его глаза – обычно твёрдые, как сталь – вдруг стали мокрыми.

Катриона резко обернулась к нему, её лицо исказилось от боли. Она сделала шаг вперёд, словно желая защитить, утешить – но остановилась, зажатая, между нами, как между молотом и наковальней.

– Ты…

Но я уже бежала. По ступеням, где Ада когда-то учила меня считать звёзды. Мимо зеркала, в котором мы вместе смеялись.

Последнее, что я увидела, прежде чем хлопнуть дверью – Катриона на коленях, тщетно пытающаяся вытащить цепочку из щели. Близняшки – одна без сознания, другая в истерике. И отец… отец, смотрящий на тот самый алый камень, что сверкал из-под буфета, как насмешливый глаз моей покойной матери.