Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств

Шестицилиндровый био-турбо двигатель

Ежедневно сердце перекачивает 9 тысяч литров крови и совершает около 100 тысяч ударов. Большие мышечные пути скручиваются по спирали и создают фантастические системы полостей, соединенных сердечными клапанами и разделенных перегородками. Для того, чтобы выталкивать кровь, внутренние и внешние слои мышц вращаются одновременно в разных направлениях и подчиняются при этом тонко слаженной хореографии [6]. Поэтому с физической точки зрения сердце можно считать не только насосом, а почти турбиной. И если порой вам кажется, что оно вот-вот выскочит из груди, так оно и есть. Если вы заглянете в открытую грудную клетку, то увидите, что сердце не бежит, а прыгает. И то, как выглядят эти прыжки и вращения, с какой частотой они происходят, как ведет себя при этом сердце – все это уже довольно много говорит кардиохирургу о его состоянии. Этот танец сердца и его геометрические формы неповторимы, как отпечаток пальца. По ним можно идентифицировать человека, поскольку в мире не существует двух человек с одинаковыми органами. Данным фактом воспользовались исследователи в университете Буффало и создали прототип сердечного радара. Возможно, с помощью отпечатка сердца люди будущего смогут заходить в свой компьютер, оплачивать покупки в супермаркете или регистрироваться в аэропорту, то есть пользоваться своим сердцем, как паспортом [7].

Как правило, сердце предпочитает прятаться от любопытных взглядов. Для того, чтобы его увидеть, кардиохирург должен обеспечить себе доступ в машинное отделение, которое состоит из сердечного мешка, называемого перикардом. Перикард представляет собой влажную полость, в которой сердце комфортно скользит и не натирает себе ран. Перикард поддерживает работу органа, но не ограничивает ее. Также он следит за тем, чтобы сердце не становилось слишком полным и в трогательных ситуациях оставалось на месте. После кардиохирургических вмешательств бывали случаи, когда сердце покидало предназначенное для него место и падало в легочные полости. Если этого сразу не заметить и не исправить положение, возникнет смертельно опасное осложнение.

Если на сердце имелись ранения или воспаления, его жилище может образовать плотную капсулу. Поначалу перикард слипается с сердцем, и возникает воспаление сердечного мешка, или перикардит. Затем образуются известковые нити, которые значительно ограничивают движение сердца. Тогда орган не может наполняться кровью так, как нужно, и оказывается в безвыходной мертвой хватке. Его когда-то уютное жилище превращается в смертельный капкан, а сшитый на заказ костюм – в смирительную рубашку. Эта ситуация обозначается очень точным выражением: «сердце в броне». Броне в сердце делать нечего: она не защищает, а сдавливает, во многих отношениях делая его несвободным. Если смотреть на это с исключительно биологической точки зрения, то сердце теряет способность принимать достаточное количество крови. А это может привести к смерти.

Таким образом, здоровый перикард защищает сердце и следит за тем, чтобы у него имелось свое пространство и оно могло биться свободно, без препятствий и ограничений. Сердцу нужно и то, и другое – и защита, и свобода. В традиционной китайской медицине сердечный мешок называют «матерью крови и защитником сердца». Наша традиционная медицина подтверждает эту точку зрения, поскольку перикард взваливает на себя и иммунную функцию, и защищает сердце от инфекций. Для нас, кардиохирургов, многосторонность очень гибкого и в то же время прочного перикарда является во время операций большой подмогой. Иногда мы даже используем маленький кусочек перикарда. Заплатка из перикарда размером в несколько квадратных сантиметров, например, поможет во время операции починить клапан или залатать отверстие в случае врожденного порока сердца.

Сердце обладает функцией насоса, чтобы перекачивать кровь, и основание и верхушка гладко движутся навстречу друг другу. Жидкий груз отправляется через напоминающие лабиринт полости, обладающие неповторимыми, фантастическими формами кафедральные соборы жизни, пронизанные мускулистыми опорами-колоннами, выступающими карнизами и тончайшими сухожилиями. Они обеспечивают стабильность и силу и создают сложную механику шести сердечных клапанов. Вентильные системы следят за тем, чтобы кровь в системе полостей текла вперед и никогда – назад.

Да, вы все правильно поняли. Клапанов – шесть, причем у самых маленьких – самые длинные названия: тебезиев клапан (Valvula sinus coronarii thebesii, заслонка венечного синуса) и евстахиев клапан (Valvula venae cavae inferioris, заслонка нижней полой вены). На экзаменах по анатомии они считаются «вопросом на пятерку», а на деле помогают проводить дальше собирающуюся в правом предсердии бедную кислородом кровь в направлении легкого. Кровоток в сердце не должен прерываться. Если клапаны дали течь, сильно повредились от кальциноза или если образовались неправильные связи, состояние пациентов резко ухудшается.

В здоровом сердце бедная кислородом венозная кровь, поступающая из тела, вытекает из правого предсердия через трехстворчатый клапан в правую камеру и оттуда с силой выбрасывается в долю легкого емкостью несколько литров. Теперь в игру вступает дыхание. Каждый раз, когда мы выдыхаем, из легких с выдыхаемым воздухом из крови уходит углекислый газ. Когда мы вдыхаем, красные кровяные тельца наполняются атомами кислорода. Теперь обогащенная кислородом кровь всасывается в левое предсердие и стоит там, готовая совершить большое путешествие к самым отдаленным клеткам нашего тела. Со следующим ударом сердца она, проходя через митральный клапан, молниеносно наводняет левый желудочек сердца и затем покидает его через аортальный клапан. Левая камера – это стихийная сила с мощными мышцами, способная создавать физические сокращения, которые мы ощущаем как пульс. Кровь циркулирует по замкнутому кругу. Это открытие всего 360 лет назад сделал английский врач и ученый Уильям Гарвей. А до этого на протяжении почти 1400 лет врачи полагались на ошибочное учение античного лекаря Галена, согласно которому кровь производится в печени и впитывается другими органами. Сердце он считал своего рода печью: в ней горит очищающий кровь огонь, а дым выводится через легкие. У Гарвея хватило мужества поставить под сомнение эту в те времена общепринятую теорию, из-за чего он подвергался насмешкам. Однако именно он стал основателем современного понимания нашего тела и сердца, и благодаря ему мы сегодня знаем, что кровь циркулирует по телу и по венам возвращается к сердцу [8].

Значит, сердце не только отдает, но одновременно и принимает. С каждым сокращением кровь не только выталкивается, но и всасывается. Отдавать и сразу принимать – это основополагающий принцип работы сердца, а также суть любви, здоровых отношений между людьми и любого партнерства. У взрослого человека в день эта мышца принимает и распределяет 8–10 тонн крови. Представьте себе, что вам нужно каждый день переносить через дорогу туда-обратно 9 тонн крови. Если исходить из того, что за раз вы способны унести примерно 10 литров, получится девятьсот ведер. На сколько бы вас хватило? А задача сердца куда сложнее, ведь оно не только «переносит» через дорогу вашу кровь, а, как насос, распределяет ее по кровеносной системе длиной в сотни тысяч километров. Все это происходит внутри тела: удар за ударом сердца, а мы так редко думаем о том, какой космический труд совершает оно каждый день. Может быть, вам сейчас снова захочется остановиться и приложить ладонь к левой стороне груди? Не стесняйтесь! Вы почувствуете то, что люди ощущали с самого начала своей эволюции. Внутри вас есть что-то живое: сердце. Оно создает жизнь, само из себя. И одновременно оно чувствует себя как дома во всем вашем организме, ведь у его есть связь с каждой клеточкой тела. Сердце – это и мать, и источник. Его кровоток снабжает жизненно важными веществами все клетки организма. А также это стартовая платформа клеток нашей иммунной системы, без которой мы быстро погибли бы от инфекций.

Живое сердце уходит корнями глубоко в наше тело, и его кровеносные сосуды соединены с каждой отдельной клеточкой, с тысячами миллиардов клеток в наших кишках, гениталиях, руках, ногах и органах чувств. Его ветви проникают глубоко в наше нутро, мозг и окружают его миллионами тонких и тончайших ответвлений. К сожалению, этого не увидишь на изуродованных изображениях сердца, которые мы встречаем на анатомических рисунках и в журналах про здоровье. Они напоминают изображения деревьев, у которых отрезали крону и корни. Если хотите составить себе целостную картину сердца, не отделяйте его от пульсирующих корней и кроны. Внутри этого органа беспрепятственно течет свободная, сильная и мощная река крови и жизни. Ею движет электрическая энергия, и ее высокоэнергетическое электромагнитное поле можно измерить, даже находясь на расстоянии одного метра от человека [9]. Порой у меня создается впечатление, что мы, люди, знаем о деревьях куда больше, чем о своем сердце.

С каждым сокращением сердца по нашим артериям распространяется пульсовая волна, и мозг безостановочно пульсирует в ритме сердца. Никакой орган так сильно не зависит от притока крови из сердца, как мозг. Если приток прекратится хотя бы на пару секунд, мы потеряем сознание. Мы узнаем о пульсе из таких сериалов, как «Скорая помощь», «Доктор Хаус» и из самых разных детективов. Он еще жив или уже умер? Затем следует непременное прощупывание шеи жертвы, после чего в некоторых случаях раздается крик: «Врача, скорее!»

Сердце на столе

Зимняя ночь, трескучий мороз. Прошло 29 минут с тех пор, как мне позвонили, и я сворачиваю на парковку перед клиникой. В больших окнах операционной горит яркий свет, и я знаю, что моя команда совершает все необходимые приготовления, чтобы провести операцию, которая спасет жизнь. У пациента вот-вот порвется аневризма в области аорты. Это соревнование со временем началось в тот момент, когда меня среди ночи разбудил звонок.

– Ты не спишь? – спросил меня интерн.

– Нет, – ответил я, уже направляясь в ванную комнату.

Существует две разновидности телефонных звонков. Более приятные начинаются со слов: «Доброе утро, ничего серьезного, просто у меня к вам вопрос». Вопросы, начинающиеся с: «Ты не спишь?» не предвещают ничего хорошего. Так случилось и на этот раз.

– Сейчас наступит расслоение аорты по типу А. Вертолет приземлится через 15 минут. Пациенту 60 лет. Больше мне ничего не известно.

– Через 35 минут буду на месте, – ответил я.

Если не провести операцию в таком экстренном случае в течение первых 24 часов, вероятность смерти пациента возрастает на 2 % каждый час. То есть в течение первого часа погибает 2 % пациентов, в течение второго часа – 4 %, а в течение 24-го – 48 % больных.

В операционной я вникаю в детали этого случая. Из протокола, составленного врачами скорой помощи, узнаю, что во второй половине дня пациент жаловался на невыносимую боль в груди. На профессиональном языке мы называем это «сокрушительной болью», причем при этом заболевании боль часто отдает в спину. Фермер работал в лесу и валил деревья. Прошло некоторое время, прежде чем до места добрался врач скорой помощи, и больного с подозрением на инфаркт доставили в расположенную в 30 км клинику. Еще какая-то часть драгоценного времени ушла на то, чтобы установить, что у мужчины не инфаркт. Данные томографии не вызывают у меня никаких вопросов: диаметр аорты почти вдвое шире обычного и составляет 8 см. Она разделена хорошо видимой мембраной. Этот клочок ткани теперь свисает изнутри на большой аорте и напоминает лопнувшую покрышку. При таком заболевании внутренний слой самого большого кровеносного русла тела разрывается, и мощный поток крови из сердца устремляется не в тот канал.

Требуется срочная операция, поскольку жизнь от смерти отделяет лишь тонкий, как лист пергамента, внешний слой стенки. Такого исполинского давления она долго не выдержит. Кровь уже по каплям просачивается сквозь оставшуюся дамбу и вскоре хлынет через нее. В перикарде, то есть сердечном мешке, уже накопилось много крови, и под его воздействием сердце сжимается. У пациента тампонада сердца, задержка жидкости в органе, и теперь его жизнь может спасти лишь моментальное освобождение сердца. Из-за неправильного распределения потоков сердце парадоксальным образом оказывается в смертельном плену своей собственной крови. Даже самые сильные сердца способны продержаться недолго. А то, которое мы видим сейчас, – не их самых крепких. Мы наблюдаем за драмой на экране ультразвука, который дает нам достоверный моментальный снимок всего, что происходит в сердце. На лбу интерна выступают капли пота. Медсестра устремляет на меня вопросительный взгляд. Опытная анестезиолог сообщает, что клапан аорты неплотный и что его, возможно, придется заменить или восстанавливать.

– В данный момент меня это не интересует, – грубо возражаю я.

Она права, но сейчас это не играет никакой роли. По своей реакции я понимаю, как сильно нервничаю. Давление плохое, у пациента начинается шок. Жизнь или смерть. Я должен сосредоточиться на самом главном.

– Скальпель, – коротко командую я медсестре и разрезаю кожу над грудной клеткой.

За ровным разрезом скальпеля следует тонкий кровавый след. Давление на лезвие такое большое, что кожа расходится, но только не находящаяся под ней ткань. Прямо над сердцем появляется длинный шрам, от шеи до конца грудной клетки. Он сохранится до конца жизни. Как долго эта жизнь продлится, я пока прогнозировать не готов. Ясно лишь то, что пациент, которого я совсем не вижу, потому что его накрыли зелеными простынями, оставив мне лишь узкую полоску, смертельно болен. Еще один надрез, и я проникаю до грудной клетки. Медсестра молча протягивает мне пилу под давлением. Ее вой перекрывает звуки пульса на мониторе, которые становятся все тише. Мы поспешно устанавливаем блокатор грудной клетки, своего рода домкрат, который поддерживает кости грудной клетки и не позволяет им сомкнуться. В глубине я различаю раздутый, как шар, перикард, сквозь который угрожающе просвечивает темно-красная собравшаяся кровь.

– Ножницы, – говорю я.

Когда речь идет о жизни и смерти, принято обходиться без «спасибо» и «пожалуйста». Я вскрываю перикард. Если стенка аорты сейчас не выдержит, пациент, скорее всего, истечет кровью. А если перикард не вскрыть, у него остановится сердце. Медлить нельзя.

Я ничего не чувствую. Каждый раз, когда я оперирую, на меня нисходит такое спокойствие, что я просто делаю то, что нужно. На короткое мгновение мои движения замедляются, и я смотрю в глаза ассистенту. Он опытный, я ему доверяю, и он мне нравится. Он часто поддерживал меня во время сложных операций. Он знает, что происходит и что будет дальше. Большой отсасыватель уже у него в руке. Я киваю, он коротко кивает в ответ. На это уходит меньше секунды. Затем я одним надрезом вскрываю перикард, и в операционную тут же врывается пол-литра крови. Мы ничего не видим. Как будто смотришь в грязный кровавый пруд и не различаешь дна. И не знаешь, насколько там, внутри, опасно и что скрыто под поверхностью. Отсасыватели крови работают на максимальной мощности, и, наконец, я снова вижу сердце. Этот обычно такой величественный орган сжался в левом углу своего домика, перикарда, в неестественном, искривленном положении. Когда-то он горделиво восседал в самом центре, а теперь его оттеснила раздувшаяся аорта.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Клинический профессор нейрохирургии в Стэндфордском университете, США; основатель и директор Научно-образовательного центра по исследованию сострадания и альтруизма.