Голубой вальс
- -
- 100%
- +
– Он приедет в следующем году, – шепнула она. – У него было слишком мало времени узнать, что я здесь. А вот в следующем году…
К ней вернулись решительность и целеустремленность. Она должна пойти к Стивену и добиться, чтобы тот отменил прием. Перенес его на следующий год, когда приедет ее отец.
Тут она едва не споткнулась, вспомнив об Адаме. С того ужасного дня она ни разу не видела его, не говорила с ним. Была так глубоко погружена в свои проблемы, что даже не вспомнила о нем. Ею овладело чувство вины. Какая же она эгоистка! Ну ничего, она попытается загладить свою вину, как только отменит этот нелепый прием.
С тех пор как Стивен узнал, какова истинная натура его брата, он перестал пользоваться кабинетом внизу и обосновался в одной из комнат наверху. Туда-то и принес ему Натан новые бумаги. При виде своего помощника Стивен крепко стиснул перо.
– Мистер Сент-Джеймс?
Стивен со вздохом отложил перо. И нехотя взялся за принесенные Натаном бумаги. «Я даже не хочу их читать, – уговаривал он себя, – не хочу даже знать, что там раскопал мой помощник». И все же, как бы против своей воли, пробежал сначала один, затем другой лист.
– Есть ли что-нибудь об отце? – спросил он.
– Пока еще ничего не удалось найти.
– И вряд ли когда-нибудь удастся, – пробормотал Стивен, углубясь в чтение.
Сначала он читал быстро, не проявляя никаких чувств, но затем начал читать медленнее, то и дело возвращаясь к началу и перечитывая уже прочитанное. До сих пор он сомневался, что Белл была замужем, полагая, что она все это придумала, но теперь все его сомнения рассеялись. Она в самом деле была замужем. Вполне официально.
Боль пронзила его сердце. Эта боль не имела ничего общего с ревностью. Просто он прочитал, в каком возрасте ее выдали замуж.
– Что-нибудь еще, сэр? – спросил Натан. Забывший о нем Стивен, вздрогнув, поднял глаза:
– Да. То есть нет. Больше мне ничего не потребуется. Можешь идти.
Когда Натан вышел, Стивен услышал звонок и прошел на верхнюю лестничную площадку, откуда он мог видеть весь вестибюль.
Звонок зазвонил вновь, и как раз в тот момент, когда Натан подошел к парадной двери, из гостиной, пошатываясь, вышел Адам. Уэнделла поблизости не было, и Адам открыл дверь.
– Адам!
Узнав голос Белл, Стивен отпрянул.
– Как ты плохо выглядишь, бедняга! – добавила вошедшая.
Даже со своего места Стивен мог видеть, что глаза брата как стеклянные, а улыбка странно пустая.
– Спасибо на добром слове, – иронически поблагодарил Адам.
– Мое почтение, миссис Брэкстон. – Притронувшись к шляпе, Натан выскользнул из двери.
– Входи, пожалуйста, – с пьяным поклоном пригласил Адам.
– Я вижу, ты пьешь, и пьешь слишком много.
– Нет, дорогая. Скорее недостаточно. Ведь я все еще не утратил способности думать.
– Адам…
– Не продолжай! – резко вздохнул он. – Я не нуждаюсь в твоей жалости!
Белл вздохнула:
– Почему ты не хочешь ничьей помощи?
Резко отвернувшись от нее, он пошел к лестнице. Белл поспешила за ним:
– Адам!..
Белл не договорила, ибо в этот момент зацепилась ботинком за толстый край восточного ковра. Она безуспешно попыталась за что-нибудь ухватиться. Стивен со своей лестничной площадки хотел броситься на помощь, но не успел. Быстро повернувшись, Адам поймал Белл в свои объятия.
Ухватившись за перила, Стивен успел предотвратить и свое падение сверху.
– Какая я неуклюжая! – воскликнула Белл, высвобождаясь из рук Адама.
Тот посмотрел на нее слегка прояснившимися глазами. Выпитое вино придавало ему смелости.
– Как это случилось? – спросил он.
Стивен хорошо видел, как Белл сделала резкий вдох. Затаив дыхание, он ждал, что она ответит.
– Что случилось? – спросила она, поправляя корсаж платья.
– Почему ты прихрамываешь? Отвернувшись, Белл оправила юбки. Стивен думал, что она отмолчится. Но через несколько мгновений она ответила:
– Это у меня с рождения.
Слова прозвучали так неожиданно, что Стивен подумал, что ослышался.
– С рождения?
– Да, Адам. А теперь скажи, пожалуйста, Стивену, что я хочу его видеть.
Адам, видимо, не знал, что ответить:
– Извини, Белл, он никого не принимает.
– Приказал никого не впускать?
– Да, – сказал Адам. – Очень сожалею, но это так.
Застыв на месте, Стивен обдумывал сказанное Белл: «Это у меня с рождения». Он ведь хорошо помнил, как выглядит нога: она сломана, и, судя по всему, никто даже не делал попытки ее выправить. Глядя на нее, он почувствовал, как в нем вновь закипает гнев. Она лжет! Как лгала и о многом другом.
И тут, подняв глаза, она увидела его.
– Стивен!.. – воскликнула она. Обернувшись, Адам тоже посмотрел на брата. На лице его отразились противоречивые чувства: надежда, печаль, сожаление, и затем все затопило отчаяние. Он повернулся и исчез в гостиной.
Стиснув зубы, Стивен хотел было скрыться в своем новом кабинете.
– Стивен!
Он остановился спиной к ней.
– Стивен, я хочу поговорить с тобой.
– Уходи, Белл.
– Нет, мы должны с тобой поговорить!
«О чем?..» – с недоумением подумал он. И что она ему может сказать? Нагородить гору всякой лжи?
– Нет, нам не о чем разговаривать, Белл. Все уже сказано.
– Может быть, ты и все сказал, но я многое должна тебе сказать.
Он усмехнулся:
– Меня это не удивляет. Но я не хочу больше ничего слышать.
– Тебе все равно придется выслушать меня! – крикнула она. – Ты затеваешь прием в моем доме, а я не хочу никакого приема! Отмени его!
– Я думал, этот прием доставит тебе удовольствие, – равнодушно обронил он. – Но если ты против, отмени его сама.
Она стиснула зубы.
– Я пробовала. Но никто меня не слушает. Пожав плечами, он вновь направился к кабинету.
– Ах ты, бесчувственный, надменный эгоист! Это мой дом! Слышишь? И я не хочу, чтобы кто-то устраивал в нем прием.
Он остановился. Долгие месяцы неопределенности, раздражения и гнева вдруг всколыхнулись в его душе. Медленно, с угрожающим видом он повернулся к стоящей внизу молодой женщине.
– Нет, миссис Брэкстон, – сказал он с холодной улыбкой, – это мой дом.
В замешательстве она сделала шаг назад:
– Твой дом? Что за чепуха!
– Совсем не чепуха. Чистая правда. Я пересмотрел контракт. В нем были допущены технические неточности. В следующий раз выбирайте себе лучших агентов.
– Ты лжешь!
– Нет, Белл. Возможно, я обладаю многими недостатками, которые ты с таким удовольствием перечислила за эти месяцы, но я не лгу.
Она забормотала что-то нечленораздельное, потом сказала:
– Так просто это тебе не удастся. Я буду бороться!.. Холодная улыбка улетучилась.
– Если ты только попробуешь, то потерпишь неудачу. Я просто раздавлю тебя, Белл, как раздавил других.
Ее плечи поникли.
– Но меня-то ты не раздавишь, – сказала она, и всякое беспокойство словно по волшебству исчезло из ее голоса.
Он прищурился:
– Почему нет? Я это сделаю.
– Нет, Стивен, ты этого не сделаешь. Ты никогда не причинишь мне боль. И никому другому ты намеренно не причинишь боль.
В нем клокотал гнев.
– Ошибаешься! Я могу и сделаю то, что говорю.
– Нет, не сделаешь… – В ее голосе не звучало никакого сомнения. Ни малейшего.
Метнув на нее суровый взгляд, он повернулся и вошел в свой кабинет. Белл торопливо, насколько позволяла ей хромота, поднялась по лестнице. Когда она наконец вошла в кабинет, Стивен стоял за письменным столом.
– Стивен! – запыхавшись, проговорила она. Он даже не обернулся в ее сторону.
– Ты говоришь, что никогда не лжешь, не солжешь и сейчас. Ведь ты спас меня, Стивен! И не отнимешь у меня то, что мне досталось такой дорогой ценой, не уничтожишь меня.
С холодным гневом и разочарованием на лице он схватил со стола официальный документ.
– Ошибаешься. – Отражаясь от стен кабинета, его голос звучал с особенной звучностью. – Дело уже сделано. Ты понимаешь? Отныне ты живешь в моем доме.
Глядя на документ, который он держал в руке, Белл подошла ближе. Взяла его так, словно это была склянка с ядом, и начала читать. Прочитала раз-другой, затем плотно прикрыла глаза:
– Зачем… зачем ты спас меня?
– Ты предала меня! Белл вздернула подбородок.
– Я никогда не предавала тебя!
– Ты знала об Адаме, но утаила от меня. В ее груди вспыхнуло негодование.
– Причина не в этом, – сказала она протестующим тоном. – А в том, что я отказалась стать твоей женой.
– Я любил тебя, как ни одну другую женщину в своей жизни.
– Но это – твое заблуждение, не мое. Я все время говорила тебе, что не хочу выходить замуж. Единственное, чего я хотела, это быть твоим другом.
– Мне не нужны друзья!
– Друзья нужны всем.
– Но не мне. Мне нужна жена. Не друг. Не любовница. Жена!
– Но мне то не нужен муж, – шепнула она, отворачиваясь.
Слова, которые произносил Стивен, вырывались у него как будто против его воли, под влиянием обуревавшего его гнева, раздражения и… панического страха, который густой струей растекался по его жилам. И словно разошедшийся ребенок, он стремился причинить ей как можно более сильную боль.
– Только что ты сказала Адаму, что нога у тебя такая от рождения. Как я понимаю, это такая же правда, как то, что ты была счастлива в браке.
Она застыла на месте. Стивен вышел из-за стола:
– Я знаю о твоей ноге все.
Белл стояла к нему спиной, но он заметил, как она вздрогнула.
– Я видел ее.
– Нет!
– Да. В ту ночь, когда я спас тебя, как ты любишь повторять. Это не природный изъян, Голубой Колокольчик. – Он взял ее за руку и повернул лицом к себе: – Ты лгунья, Голубой Колокольчик. Признайся. Ты лгала о своей ноге, как лгала об отце. Теперь я знаю, что ты была замужем, но очень сомневаюсь в том, что брак был таким счастливым, каким ты его изображаешь.
Белл попыталась вырваться.
– Отпусти меня! – прошипела она.
К этому времени Стивен уже не чувствовал ни гнева, ни раздражения, только панический страх.
– Признайся, Белл. Признайся, что ты не любила его. Просто не могла любить.
– Думай что хочешь.
– Боже правый, твое бракосочетание состоялось четырнадцатого февраля!
– Ненавижу тебя! – выпалила она.
– Признайся, Белл.
Она изо всех сил рванулась, но он удерживал ее стальной хваткой.
– Ты в самом деле его так любила или же просто выдумала это, чтобы отделаться от меня? – Он увидел, как ее глаза затуманились, стали странно отчужденными, и добавил смягчившимся голосом: – Признайся же, ты его не любила? Да и возможно ли любить кого-нибудь в таком юном возрасте? О Господи, ведь ты же вышла замуж, Белл, в свой тринадцатый день рождения!
Глава 23
1877 год
Ренвилл
Белл просыпалась медленно. Первым, на что она обратила внимание, была незнакомая обстановка. Затем она почувствовала боль. Сильную, пульсирующую боль, пронизывавшую все ее юное существо.
Белл попыталась шевельнуться, но боль обжигающим огнем полыхнула в ее ноге. Откинувшись на подушку, она прижала руку к глазам. «Что со мной случилось? Ведь это мой день рождения. Почему же я где-то в незнакомом месте?» Напрягая память, она вспомнила, с каким видом ее отец смотрел на подарок, который она ему преподнесла, но это было все, что она могла вспомнить. И больше ничего. Пустота. Только эта нестерпимая боль.
– Где ты, папа? – шепнула она, но лишь безмолвие было ей ответом.
Тут ее внимание привлек какой-то шум. Убрав руку, она посмотрела в сторону. Ее губы приоткрылись в немом негодовании. Рядом с ней сидел фермер в отутюженном черном костюме и белой рубашке с накрахмаленным воротником. Ненавистный фермер, за спиной которого висело большое зеркало в раме. Он сидел неподвижно, чопорный и высокомерный, и не отрываясь молча смотрел на нее.
– Фермер Брэкстон! – встревоженно шепнула она. Превозмогая боль, она повернула, голову в другую сторону. Тонкое льняное белье, обтянутые парчой кресла, картины в роскошных позолоченных рамах. Все это было ей незнакомо.
Когда она повернула голову обратно, Брэкстон уже исчез, и в большом зеркале отражались лишь аккуратно оштукатуренные стены с другой стороны комнаты.
Неужели фермер привиделся ей во сне? Это был кошмар? Но к этому времени все ее тело содрогалось от невыносимой боли, она ощущала одно-единственное желание – уснуть, бежать от окружающей реальности. Но прежде чем погрузиться в забытье, Белл все же успела заметить тонкое золотое колечко у себя на пальце.
Когда Белл проснулась, то даже не представляла себе, сколько времени проспала: несколько минут или несколько дней. В комнате было почти темно, только неярко горела лампа-молния, заключенная в красивое стекло, стоявшая в углу на застеленном шелковой скатеркой небольшом столике. Она вспомнила, как ей приснилось, что рядом с ней сидит не сводящий с нее глаз фермер, и вздрогнула. Но тут же у нее отлегло от сердца: ведь это был только сон.
Однако облегчение длилось недолго, ибо через несколько минут с подносом в руках появился фермер. Не произнося ни слова, взглянув на нее с таким видом, словно даже видеть ее было неприятно, он поставил поднос на постель. Поднос был поставлен косо, и тонкая фарфоровая посуда стала съезжать в одну сторону. Фермер неловким движением поправил поднос.
– Что вы здесь делаете? – прошептала она испуганным голоском. – И где мой папа?
– Ешь! – пробормотал он с застывшим как маска лицом, повернулся и вышел.
Белл была слишком испугана, чтобы есть.
«Где ты, папа?» – в отчаянии взывала она. Еще никогда за свои двенадцать – тринадцать, мысленно поправилась девочка – лет не испытывала она такого леденящего страха. Почему она здесь одна, без отца?
В голове у нее роились смутные видения. Праздник в честь ее дня рождения. Странное выражение на лице отца. Она и фермер наедине. Кольцо… Ее стало охватывать все более сильное беспокойство, поэтому она постаралась отделаться от обуревавших ее мыслей. Но в глубине души она знала, что мысли не исчезли, просто затаились, но она боялась над ними задумываться, не зная, какие неожиданные ответы могут последовать на ее вопросы.
После этого она сосредоточила все свое внимание на боли. Только боль была ее постоянной подругой все эти дни. Кроме фермера, в комнату заходила лишь незнакомая старуха, которая купала ее и меняла простыни.
Однажды, после того как старуха уже вышла, Белл, которая боролась с болью, всегда становившейся сильнее после ее посещений, услышала снаружи ее дребезжащий голос:
– Тут и думать нечего, она никогда больше не будет ходить.
Девочка была потрясена, все ее тело пронизал жгучий страх. Она никогда больше не будет ходить? Разве такое возможно? Наверняка старуха говорит о ком-нибудь другом. Да, нога у нее сильно болит, но это еще не означает, что она никогда не сможет ходить. Конечно же, нет.
Переведя дух, Белл приподняла простыни и, преодолевая боль, взглянула на ногу. Ведь она должна знать, что с ней. От того, что она увидела, все поплыло у нее перед глазами. С большим трудом ей удалось сохранить сознание. Одна ее нога вся почернела, посинела, распухла и выглядела как карикатура на другую, стройную, прелестную и молочно-белую. И хотя нога вся распухла, Белл могла видеть, что она не такая прямая, какой была прежде.
Вот когда ее высокой волной с головой накрыло отчаяние.
Что произошло с ее ногой? Она попыталась вспомнить, но память отказывалась ей служить. Она закусила нижнюю губку, по щекам покатились обжигающе горячие слезы. Ее сил хватало только, чтобы не закричать.
– Я хочу домой!.. – молила она сквозь слезы.
– Ты дома.
У нее перехватило дыхание.
– Нет, я хочу к себе домой, – упрямо твердила она, размазывая слезы. – Хочу к себе домой… – Она хотела добавить: домой к отцу, но что-то ее остановило. Видимо, страх перед возможным ответом? Точно она и сама не знала и вместо этого сказала: – Я хочу спать в своей мансарде. – В этой же комнате не было ни света, ни окна, откуда она могла бы глядеть на мир в лучах солнца или на небеса в звездном сиянии. – Я не должна быть здесь. Мое место – в своем доме.
– Ты – моя жена, – сказал он, с шумом захлопывая большую черную Библию.
В тот же миг Белл забыла про окна и звездные небеса.
– Жена! – выдохнула она, ошеломленная. Хотя, конечно, все время эта мысль подспудно таилась где-то в ее сознании. Тринадцать – магическое число. И еще кольцо. – Как это может быть?
Он как-то странно поглядел на нее:
– Ты не помнишь?
Белл и в самом деле не помнила. Ее память хранила только ее приготовления к возвращению отца, рисунок, пирог – и ничего больше.
Она отвернула голову, отказываясь ему поверить, убеждая себя, что все это кошмар, который скоро рассеется, и, проснувшись, она окажется в своей кровати, вдали от этого человека и его дома. Отчаяние, которое она теперь постоянно ощущала наряду с болью, перешло в какое-то другое чувство, хотя она и не могла бы сказать, какое именно. Она только знала, что сильно изменилась, даже переродилась. Холли Голубой Колокольчик перестала существовать. Маленькая девочка, которая танцевала в объятиях своего отца по грубо отесанному полу, исчезла, как исчезает задутый огонек свечи. И когда, повернув голову, она увидела прекрасно отделанную мебель и дорогие ковры, поняла, что это не сон, а самая настоящая явь. Резко изменились и ее мысли. Старые, привычные приобрели какой-то новый оттенок, а то и стали неузнаваемыми.
Дни превращались в недели, недели – в месяцы, но каждый раз по утрам она просыпалась в доме фермера, в его постели.
Жена. Ее юная грудь болезненно сжималась, когда она вспоминала об этом. Женой была ее мать. Женой была миссис Уилмонт, имевшая собственное торговое дело. Но они были взрослыми женщинами. А вот она совсем еще девочка. По ее летам ей полагается учиться в школе, заниматься арифметикой, читать учебники. Какая из нее жена? Жены не играют в куклы, не купаются в прудах весной и летом.
Сколько ни раздумывала, Белл не могла или не хотела понять. Но хотя она в точности и не знала, что значит быть женой, под ее кроватью, словно страшные чудища, прятались смутные догадки и страхи. Фермер никогда не засиживался в комнате и ничего не объяснял, а сама она не решалась задавать вопросы.
Жена! Как странно, что ее называют теперь этим словом, думала она, и ей казалось, будто она плавает в каких-то мутных, непроницаемых для взгляда водах. Миссис Брэкстон. Это имя возвращало ее на реальную почву. Но ведь она даже не знает его христианского имени. Она жена человека, полного для нее незнакомца.
Когда фермер бывал в ее комнате, он редко притрагивался к ней, редко с ней разговаривал, только смотрел на нее, особенно когда полагал, что она спит.
Постепенно Белл приспособилась сидеть на плюшевых подушках. Время от времени она вспоминала о Дне святого Валентина, но всегда старалась заглушить это воспоминание. Понемногу она стала создавать свой собственный, воображаемый мир, откуда изгоняла смутные, отрывочные воспоминания о реальности. И со временем мир воображаемый и мир реальный слились в одно трудноразделимое целое. И все, что отражалось в ее сознании, представлялось ей совершенно истинным.
Мало-помалу она научилась спускать ноги с кровати, но, как и предрекла старуха, ходить не могла. Белл откидывалась спиной на свой перьевой матрас и, болтая ногами, с трудом удерживалась от слез. Она уже успела усвоить, что от слез нет никакого прока. Ее отец все равно не вернется, а нога не заживет. И девочка так и не давала воли накипающим слезам.
Однажды фермер принес ей самодельный костыль. День стоял солнечный, спальня была наполнена светом. За все те годы, что ее отец работал на хозяина, она так ни разу не видела его вблизи. А с тех пор как жила у него в доме, видела лишь в полутьме. Неудивительно, что ее детскому воображению он рисовался этаким безобразным, в бессчетных шрамах чудовищем. Но этот человек вовсе не был чудовищем.
Волосы у него были белокурые, и выглядел он куда моложе, чем она представляла себе, хотя в ее глазах он и был старым. Как бы там ни было, ему уже явно перевалило за тридцать. И Белл он казался дряхлым стариком. Глаза у него были голубые, кожа гладкая, белая. Под ее изучающим взглядом он явно чувствовал себя неловко. Но не только не ушел, а даже подвинулся ближе.
Сердце у Белл тревожно забилось. Она откинулась на подушки. В комнате было очень жарко, и еще до прихода фермера она отбросила в сторону одеяло и пододеяльник. Когда она хотела было прикрыться, он схватил ее за руку.
– Нет! – шепнула она. Она сама не знала, что подразумевает под этим «нет».
Он не обратил внимания на ее возражение. Тяжело опустился на матрас, который прогнулся под его весом. Его движения были неуклюжими, и Белл сосредоточенно наблюдала за происходящим. Он не сводил с нее глаз.
Она обмирала от стыда:
– Пожалуйста, нет…
Он продолжал смотреть, как бы не замечая, однако, ее изуродованной ноги. И в тот самый момент, когда он протянул, руку, чтобы прикоснуться к ней, она резко отодвинулась и еще раз выкрикнула:
– Нет!..
От ее движения одеяло и пододеяльник упали, открыв ее изуродованную ногу. Его протянутая рука повисла в воздухе. Белая кожа стала еще бледнее.
Странное до этого выражение его глаз сменилось чувством, которое Белл могла бы определить только как отвращение. Он отдернул руку, словно обжегся.
– Я принес тебе костыль, – сказал он через миг-другой.
– Для чего? – спросила она, чувствуя облегчение и унизительный стыд от того, что ее нога производит такое отталкивающее впечатление.
– Чтобы ты училась ходить! – отрезал он.
– Но эта старая женщина…
– Что – старая женщина?
– Она сказала, что я никогда не буду ходить. Его лицо потемнело.
– Она сама не знает, что говорит. Если захочешь, снова будешь ходить.
Она взглянула на него, затем на костыль и только после этого протянула руку. Ненавидит она его или нет, не важно, у нее нет другого выхода, кроме как поверить ему.
– Хорошо, я попробую. Тогда после возвращения моего отца я не буду обузой.
Фермер нахмурился:
– Твой отец не вернется! Ее грудь стиснул страх.
– Вы лжете!
Его черты исказил гнев.
– Никогда не смей называть меня лгуном!
– Мой отец обязательно вернется за мной! – резко ответила она. – Он ни за что не оставит меня здесь. Ведь он вас ненавидит.
Он изо всех сил стукнул кулаком по стене:
– Твой отец никогда не вернется за тобой. Ты – моя жена. Понимаешь? Моя, и больше ничья! Принадлежишь мне, как коровы на пастбище и лошади в конюшне. – Его лицо было перекошено. Белесые шелковистые пряди спадали на глаза. – Никогда не смей об этом забывать. Ты моя, только моя!
Хотя Белл и было всего тринадцать, с тех пор как гроб с ее матерью опустили в промерзшую землю, в ней почти не осталось детскости. Приподняв голову, она смело встретила его гневный взгляд.
– Я не ваша, – решительно шепнула она. – И никогда вашей не буду!
Она повернулась и пошла мелкими шажками по комнате, ощущая острую боль в ноге и под мышкой, куда упирался костыль. Она научится ходить с костылем, а потом и без него. А когда достаточно окрепнет, навсегда покинет этот дом. И, свободная, отправится на поиски своего отца.
Глава 24
– Да отвечай же, черт подери, Белл! – сказал Стивен, запуская пальцы в темную шевелюру. – Ты очень его любила?
Губы Белл сжались, глаза потемнели. И с чего она вообразила, что будет свободной?
Она осторожными шажками – только бы не упасть! – направилась к двери. Как ей нужен дом, свой дом! Но само это слово звучало сейчас пародийно. А ведь она была уверена, что приготовила для своего отца собственный дом – именно такой, о котором он всегда мечтал. И что же из всего этого получилось? Она не знала, смеяться ли ей или рыдать? Вместо этого она стала молиться. Пожалуйста, папа… Пожалуйста, приезжай домой!..
Подойдя изнутри к парадной двери дома, она схватилась тонкими пальцами за медную ручку, ярко золотившуюся на белом фоне, открыла дверь и оказалась наконец снаружи.
Стивен последовал за ней. Его волосы развевались на ветру, широкие рукава белой рубашки вздувались как паруса. Все время, пока они шли к ее дому, он разговаривал с ней. Но что бы он ни говорил, она ничего не отвечала, продолжая решительно двигаться, а он тащился за ней по пятам как тень. В другое время он был бы смущен подобной сценой. Но это время было особое, к которому не подходили обычные мерки.
Войдя в дом, она стала медленно и осторожно подниматься наверх, ее белая рука резко выделялась на полированном темном дереве перил.
Стоя в вестибюле, Стивен наблюдал, как она поднимается все выше и выше, пока не достигла четвертого этажа. Когда она скрылась в своей спальне, он подумал, что ему следует уйти. Эту мысль он пытался внушить себе несколько раз, однако вместо того чтобы уйти, бросился вверх, перепрыгивая сразу через несколько ступеней. Белл стояла у стеклянной двери, которая вела на балкон. Ее лоб был прижат к стеклу, затуманенному узорами ее дыхания. Она была вся во власти отчаяния и одиночества. Стивен уже много раз видел ее в таком состоянии. При виде страдающей молодой женщины Стивен почувствовал, что весь его гнев разом угас. «Или, может быть, это был не гнев, а ревность?» – вдруг пришло ему в голову. Но у него не было времени раздумывать, так это или не так. Она походила на потерянную маленькую девочку. Голубая лента, вплетенная в ее волосы, сбилась набок. Он даже не мог видеть ее глаз. Но он знал, что вряд ли сможет когда-нибудь понять затаенные в ее глазах желания. Если бы только он мог их понять! Но для этого ему нужна ее помощь. А она тщательно скрывает ключ к своему прошлому. Он может обыскать весь мир, может найти свидетельства о рождении, свидетельство о браке, даже свидетельство о смерти, но только из ее уст может узнать сокровенные тайны ее жизни.