Забудь меня. Китайская версия «Списка Шиндлера»

Xu Feng

忘记我 (FORGET ME)

Copyright © 2021 by 徐风 (Xu Feng)

Russian translation rights authorized by Yilin Press, Ltd. through China Educational Publications Import & Export Corporation Ltd. All Rights Reserved

© Голыбина И.Д, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

Телефонный звонок через бездну времен

2002 год, поздняя осень, 16:00 по времени Пекина; 10:00 по времени Брюсселя

Телефон зазвонил ровно в договоренный момент. Мягкий старческий голос произнес в трубке с явственным акцентом провинции Цзянсу:

– Здравствуйте! Это Цянь Сюлин.

– Бабушка Цянь! Как вы? Я работаю на местном телеканале. И мне удалось договориться с вашей семьей, чтобы они устроили этот звонок. Может быть, вы хотите что-нибудь сказать своим односельчанам?

– Односельчанам?

– Ну да, бабушка Цянь. Что угодно, что сами захотите. Все очень скучают по вам и хотят услышать ваш голос и узнать ваши мысли.

– О… Но я всю жизнь провела в разъездах по миру. Больше всего я боялась вновь услышать это слово: «односельчане». И мысли свои я лучше оставлю при себе.

– Вам совсем нечем поделиться с ними?

– Я скучаю по родному городку. И мне хотелось бы вернуться. Но я слишком стара и ездить мне нелегко. Теперь я уже точно не вернусь. Тем не менее я им желаю всего наилучшего.

– Хорошо, бабушка Цянь. И вам всего наилучшего. Если у нас появится возможность, мы приедем повидаться с вами в Бельгии.

– Любопытно. Вы действительно могли бы приехать ко мне?

– Ну конечно, могли бы!

– Ладно. Значит, жду вас в Брюсселе! – сухо усмехнулась она.

Однако нам не удалось договориться о встрече. Всегда находилась тысяча причин, препятствовавших ей. А потом пожилая дама умерла.

И неисполненное желание пришлось отложить на шестнадцать лет.

Глава 1

Жером и истории из бабушкиного родного городка

Есть множество вариантов развития истории, которая едва началась. Мне нравится пословица: если повезет со случаем, ты получишь, чего хочешь.

Однако, если честно, я не осмеливался начать с таких нереалистичных ожиданий.

Была ранняя осень прошлого года, когда я встретился с Жеромом. До того момента я получил немало скрытых предупреждений: когда молишься за того, кто мог бы тебе помочь, помощь порой приходит из мира духов.

«Бездна» – как много смыслов в этом слове! Есть старая поговорка, гласящая, что люди на разных берегах реки мыслят разными способами. И только небесам известно, как это получается.

Тем не менее Жером привез с собой настоящий ключ. Несмотря на то, что тогда он не поделился им со мной, он, по крайней мере, позволил мне сделать маленький шажок вперед. Он позволил мне увидеть первую дверь, которую я мечтал открыть.

Если подумать, судьбы всех людей тесно переплетены. Предположите на мгновение, что всемирно известный фотограф не пригласил бы Жерома поснимать виды древнего города на берегах Желтой реки – тогда я никогда не познакомился бы с ним, а наша встреча отодвинулась бы куда-то в далекое будущее. И мечта, теплящаяся у меня внутри, никогда бы не созрела.

Однако Жером – человек, который все делает по-своему.

Каждый раз, приезжая в Шанхай, он не посылал ни сообщений по мессенджеру, ни электронных писем, чтобы уведомить друзей. По сути, он вообще не пользовался мобильным телефоном.

Время от времени он мог послать открытку. Это не имело ничего общего с любовью к рукописным текстам. Его близкие нетерпеливо ждали у экранов компьютеров, надеясь получить что-нибудь вроде: «Я приехал. Если есть время, можем повидаться». Его их ожидание нисколько не беспокоило. Люди, подобные ему, обладают чем-то вроде интуитивной мудрости. Они следуют за судьбой – куда бы она их ни вела. Возможно, по их мнению, судьба подобна магии? Она может выдернуть двух ничем не связанных людей из человеческого моря и соединить для того, чтобы они вместе прошли какой-то отрезок сурового пути и завязали новый узел отношений.

Кто такой, собственно, Жером? Он – старший сын Цянь Сюлин. Кто такая Цянь Сюлин, спросите вы? Загляните в «Гугл»! Там ей посвящены тысячи страниц.

В тот день мы решили встретиться в городе, на Нанкин-роуд, близ отеля «Хайлун». Жером с женой явились точно вовремя. Поначалу я думал, что старший внук Цянь Сюлин должен выглядеть как китаец. Однако, сидя напротив него, я понял, что он – стопроцентный европеец средних лет.

Очень сложно было по его лицу отследить его происхождение. Обычно для этого достаточно вернуться назад, к истокам, но в случае Жерома приходилось напоминать себе, что кровь – не водица. Так что я представил себе его бабушку – старую седую женщину и один из корней его генеалогического древа.

Сто лет назад, ясноглазой девушкой с жемчужными зубками, она уехала из поместья семьи Цянь под названием Ванг По Паньцяо в уезде Исинь провинции Цзянсу, и долго толкалась в огромной толпе на причале в Шанхае, чтобы сесть на круизный лайнер «Сфинкс», направлявшийся в Европу.

Ее происхождение не было выдающимся. Тот факт, что она получила докторскую степень по химии и физике в возрасте двадцати двух лет, никого не касался за пределами ее ближайшего круга.

Однако, когда ей было около семидесяти, люди из ее родного городка внезапно получили о ней удивительные вести: в тысячах километров от них, в Бельгии, она спасла более ста заложников, став национальной героиней чужой страны.

Событие было слишком значительным, чтобы им пренебречь. Теперь односельчанам было неудобно называть ее дядей Си (люди в Цзянсу обычно заменяют «тетю» на «дядю»). Они всегда считали, что дядя Си – некто вроде знаменитой ученой мадам Кюри. В конце концов, когда дядя Си была молодой, она только о ней и говорила.

Однако Жером сказал мне о ее тогдашних представлениях так: «Возможно, бабушка даже не догадывалась, кем ей суждено стать. Обычно так и бывает, когда события развиваются независимо от наших приземленных планов. В пору нужды происходит божественное вмешательство – оно поставило перед ней препятствия и решительно помешало стать мадам Кюри, несмотря на докторские степени по химии и физике, превратив в управляющую тремя китайскими ресторанами.

Жером много раз приезжал в Китай. Судя по всему, он был любимым внуком бабушки. Его первая «Лейка» была ее подарком. Она хотела, чтобы он взял камеру в Китай и сфотографировал жизнь местного населения и его обычаи. Иногда она громко смеялась над снимками, которые он ей привозил. А бывало, молча уходила на кухню, чтобы не показать слез, струившихся по лицу.

Дедушка Грегори Перлинги был доктором. И очень заботливым человеком. Бабушка всегда говорила, что это его слабость. Однако в нем бушевали греческие гены. Дух противоречия был в нем настолько силен, что выражался даже в отказе менять привычную одежду или пищу и питье. Никто, однако, не сказал бы, что это объясняется его культурной принадлежностью.

За обеденным ли столом, в своей гостиной или на кухне, бабушкина сфера деятельности была крайне ограничена. Никому не нравились ее китайские спринг-роллы или вонтоны. Вафли, печенье, гамбургеры, жареная рыба и стейки – вот что предпочитали ее новые соотечественники. И говорить на родном китайском ей тоже было негде. Ее французский и фламандский были достаточно хороши, но думала она по-прежнему на китайском – с выраженным акцентом провинции Цзянсу. Дома, однако, каждое ее слово имело громадный вес. Детей она воспитывала с истинно китайской строгостью. Если описывать ее методику воспитания одним словом, этим словом будет «сурово».

Жером часто слушал бабушкины сказки – традиционные китайские истории о богине Нуве, починившей небеса, о Чанджи и полете на луну, похищении колокола, пока все закрыли уши, захвате корабля, где находился волшебный меч, о взгляде на небо со дна колодца, об услуге, оказанной отшельником, и много о чем еще. От ее сказок у него словно вырастали крылья, а сердце рвалось вверх, к голубым небесам, перелетало континенты и океаны, следуя за ее мудрыми древними пословицами. Сказать, что с детства Жером проникся китайской культурой будет, конечно, преувеличением. Однако в первый раз, когда он приехал в Шанхай, бабушка велела ему прежде всего купить карту города. Она сказала, что это город, где она выросла. Она обожала его. Бабушка хотела, чтобы Жером прошел по каждой линии на карте собственными ногами – а не проехал на автомобиле. Каждый раз, когда улица заканчивалась, Жером помечал ее на карте красным. Спустя три месяца у него накопилась целая груда мятых, исчерканных красным карт, а еще тысяча фотографий, которые он собирался ей показать.

«К сожалению, ты не добрался до места моего рождения. Это маленькая деревенька на берегах Тайху». Ей не удалось скрыть разочарования, сквозившего в голосе. «Ну ничего. Может, глядя на другие фото, я и сумею не заснуть».

Слова бабушки ледышкой легли на самое дно его сердца. А потом однажды он понял, что ее родина, та деревня на берегах Тайху, где она появилась на свет, является живой частью ее. Это место составляло значительную часть бабушкиной истории, ускользавшую от него, – ее детство и раннюю юность. И теперь он вернулся в Китай, чтобы побольше узнать о ее родных местах.

Пока мы разговаривали, он казался таким мечтательно-сосредоточенным, что можно было подумать, будто Жером слышит, как волны Тайху бьются о берег близ крошечной деревеньки. Сквозь их шум до него доносился смех детей, игравших на пляже. Он слышал звуки бабушкиного детства.

Во время нашего обеда в отеле слово «родина» превратилось в подобие закуски – нет, не закуски, а главного блюда, и даже не одного, а целой их череды.

Глава 2

Древний мост судьбы

Если посмотреть на этот мост издалека, в свете заходящего солнца, он похож на скелет динозавра. Некоторые называют его горбом Ванг По.

Название, «Ванг По», восходит к одной старой женщине – правда, отнюдь не к свахе из истории о Золотом Лотосе. В китайском народном эпосе есть тысячи персонажей, подобных ей. Они семенят повсюду на крошечных ножках-лотосах, перемещаясь между рисовыми полями и огородами, где растут овощи. Вообще, жизнь у них самая обычная – они просто ведут домашнее хозяйство да исполняют повседневные обязанности. А потом вдруг совершают поступок, который производит переворот в их деревенской общине, и их имена становятся легендой на веки веков.

Ванг По была благочестивой, добродетельной женщиной, и при рождении носила имя Янши. Она славилась своими изысканными вышивками. Еще ее называли Королевой Ян. Муж ее умер молодым, и она блюла свое вдовство, в одиночку растя их единственного сына. Однажды мальчик свалился в реку и утонул. Она столько плакала, что едва не ослепла. Однако, по истечении траура, она решила сделать так, чтобы над рекой, шедшей вдоль главной улицы деревни, появился мост. Возможно, причина заключалась в том, что часто, проходя по берегу реки, она видела детей, которые ехали в школу – им надо было пересечь реку на пароме. Наверное, ей казалось, что и ее сын где-то среди них, а может, она боялась, что и эти дети, подобно ему, исчезнут в набегающих волнах.

Паром был ненадежным – люди боялись переправляться на нем, когда шел дождь или дул ветер, когда капитан болел или днище протекало. Дожидаясь своих детей, люди мучились тревогой.

Многие видели, как Ванг По перебирала своими крошечными ножками по берегам реки, уходя далеко в поле, пока ее силуэт не растворялся на горизонте. Куда она ходит, гадали они. Никто не знал этого наверняка. Иногда она пропадала на долгое время, а потом, непогожим вечером, возвращалась с тяжелым заплечным мешком по темной улочке в родную деревню. Кто-то рассказывал, что ее видели в соседних деревнях, где она просила подаяния. Вдова, конечно же, отрицала эти предположения. На самом деле она уходила в деревни, где у нее не было знакомых, и там рассказывала людям, как ее сына поглотили речные воды. Чем дальше, тем больше история обрастала подробностями, и вот, в самом конце, она сообщала, что задумала строительство нового моста, и по лицу у нее струились слезы. А потом вдова заявляла, что собирает пожертвования на это самое строительство.

Никто никогда не узнал, сколько пожертвований она собрала, прося милостыню за пределами деревни. Однако спустя всего несколько лет арочный мост из белого известняка дугой перекинулся над бурным потоком, окруженный шелковичными деревьями и полями цветущего рапса. В древних архивах не осталось записей о взносе Ванг По на строительство моста, однако по всей округе о ней ходили легенды.

Практически в любом поколении в любой далекой деревушке ходит какая-нибудь история, служащая людям вдохновением и утешением. Поднимались и падали династии, шли столетия, но Ванг По не канула в бездну времен. Память о ней увековечена в самом камне моста. В Древнем Китае то был способ выражения общественной признательности. Постройка может быть уничтожена, однако она навсегда останется в человеческой памяти. Кто может заткнуть людям рты? Да, их можно лишить пищи, но истории, которые вылетают из этих ртов, не поддаются ничьему контролю.

Однако присвоение мосту имени Ванг По не стало кульминацией ее истории. Впоследствии она сформировала характер всего региона.

Будущие поколения скептически относились к легенде о вдове. Постройку моста приписывали семье Ян – какое отношение имела к нему Ванг По? Исследователи предложили кое-какие объяснения. В период Небесного царства Тайпин (1851–1864) повстанцы и армия поймали и казнили правителя востока Яна Сюцина. Потом они перебили всех представителей семейства Ян – резали, резали и резали! Естественно, Ян По решила сменить имя на Ванг По.

Они говорили, что Ванг По так и не дожила до окончания строительства моста. Ходили слухи, что она вознеслась на небо в ту самую ночь, когда две половины моста сомкнулись. Местные жители утверждали, что ее останков так и не нашли – только лужу крови у постели в ее полуразвалившейся хижине и кровавые пятна на одеяле. Кто-то видел пару старых матерчатых туфель на берегу реки. Все сразу поняли, что это означает: она отправилась на поиски своего сына.

Даже более века спустя Ванг По, семеня ножками-лотосами, продолжала жить в местных сказках. К сожалению, мост ее оставили разрушаться под воздействием стихий. Бесконечные войны приносили в некогда процветающий Цзяннань одно бедствие за другим. Голодающему народу оставалось лишь надеяться, что Ванг По восстанет из старинных легенд и починит мост своего имени.

В родной деревне Ванг По жила семья Цянь. Главу семейства звали Цянь Шэнсян, и некогда он приложил немало усилий к тому, чтобы поступить в университет – сдать императорские экзамены. В ходе этих экзаменов требовалось написать сочинение, и он написал про то, как Ванг По построила мост. А еще поклялся, что первое, что сделает, добившись успеха, – станет выделять большую часть своей ежегодной зарплаты на восстановление и поддержание моста в надлежащем состоянии. Школьником Цянь Шэнсян каждый день проходил по этому мосту, направляясь в город. Мост был свидетелем его тяги к учению. Однако Шэнсян не рвался, как остальные его однокашники, получить должность в суде. Нет, он вернулся к себе в деревню, где унаследовал от деда поместье, чтобы поставить сельское хозяйство там на научные основания. Он любил землю, любил сельские пейзажи, знал тяготы фермерской жизни и заботы крестьян. Он хотел не только вспахивать поля, но также взращивать души и разум людей. Изучая старинные книги, он познал тайные махинации, лежащие в основе государственного управления. Тогда-то в нем и зародилось острое отвращение к политике с ее подводными течениями. Вскоре его любимым чтением стали сборники поэта Тао Юаньмина, которые он неизменно держал возле своей постели.

Чтобы проследить корни семьи Цянь, придется пройти долгий, очень долгий путь. В родовом замке Цянь есть часовня Цянь Лю – с его портретом и мемориальной табличкой. В период Пяти Династий и Десяти Царств (900–960 н. э.) Цянь Лю владел большим имением в уезде Лин близ Ханчжоу – прародине Южного Китая. Раньше, в конце династии Тан, Цянь Лю последовал за Дун Чангом – вместе они боролись с повстанцами и защищали свой дом. В результате Цянь Лю дослужился до поста военного губернатора. Когда же Дун Чанг обратился против императора Тан, Цянь Лю призвали, чтобы он усмирил Чанга, от которого некогда получил губернаторский титул. Своим натиском он оккупировал тринадцать префектур из двух восточных провинций, составлявших на тот момент центр Ханчжоу. Одна за другой правящие династии этих провинций (Тан, поздняя Лян, поздняя Тан) награждали его титулами короля Ю, короля Ву и короля Ву Ю. Он правил 41 год, построил свой величественный родовой замок, посмертно получил титул Великого короля-воина и был похоронен в усыпальнице короля Цянь.

Его род продолжался, разрастаясь в разных направлениях, и одним из его потомков был Цянь Шэнсян, переехавший в северный Чжэцзян и обустроившийся в старинном поместье Ян Сиань. Это налагало на него определенные обязанности. В роду велись генеалогические книги, и поддержание их считалось долгом следующих поколений. Славу своего великого родоначальника, Цянь Лю, семья Цянь Шэнсяна старалась скрывать. И не только из опасений показаться тщеславными, но и чтобы самим не испытывать разочарования при виде царящей вокруг разрухи.

Цянь Шэнсян выбрал погожий, ясный весенний день, чтобы устроить первый фейерверк в честь постройки моста Ванг По. В деревне существовал давно укоренившийся обычай: каждое благое деяние называлось в честь его вершителя, чтобы имя это не было забыто. Кто-то предлагал переименовать мост Ванг По в мост Шэнсяна, но Цянь Шэнсян категорически отверг это предложение. Он не собирался и уничтожать каменную табличку на опоре моста. Не то чтобы ему не хотелось увековечить свое имя, просто он считал, что это будет бесчестно по отношению к человеку, которого он так превозносил в своем сердце: к Ванг По.

Цянь Шэнсян во многом отличался от других людей. Например, он не имел множества любовниц, как было принято в те времена, не курил одну папиросу за другой и не злоупотреблял алкоголем. К сожалению, здоровый и почтенный образ жизни не подарил ему долголетия. Он скончался в 43 года – в том самом возрасте, когда мужчина только подходит к главным своим свершениям. Новая могила на семейном кладбище Цянь стала последним прибежищем ученого студента Цянь Шэнсяна, безвременно ушедшего из жизни. Она же была свидетельством того, что не существует прямой связи между добрыми делами и удачей или долголетием.

Цянь Сэнсун был вторым сыном Цянь Шэнсяна. Из всех членов семьи Цянь Сэнсун был самым эрудированным, мудрым и трудолюбивым, не говоря уже о ценной способности поддерживать человеческие отношения и блюсти карму, одновременно придерживаясь принципов разумного управления, внушенных ему отцом. От последнего он отличался, однако, куда большим вниманием к роли культуры в личном развитии.

Они с женой произвели на свет трех сыновей и двух дочерей. Всех детей в семье очень любили, но больше остальных Сэнсун выделял младшую дочь, Сюлин. Она была не только самой сообразительной, но обладала и множеством талантов. В три года она наизусть рассказывала стихи Тана и блестяще владела каллиграфией. В сезон цветения Цянь Сэнсун частенько брал ее крошечную ручку в свою ладонь, и вместе они шли по дорожкам между зелеными полями и любовались бегом воды, стоя на мосту Ванг По.

Почему Ванг По уходила из деревни, чтобы собирать деньги в чужих краях? Почему люди в собственной деревне не помогали ей? Сюлин так занимал этот вопрос, что она лишалась аппетита, представляя себе, что Ванг По до сих пор бродит где-то, прося подаяния.

Сюлин указывала пальчиком на большую кучу риса у них в сарае: «Почему мы просто не отдадим это все Ванг По?!»

Глава 3

Родовое имение семейства Цянь

Почему же они не поделили рис между Ванг По и бедняками вроде Ванг По? В определенном смысле это была проблема.

В китайских деревнях, на севере или на юге, на каждого богатого человека приходилось по меньшей мере несколько сот бедняков. Вечный голод делает лицо бледным, а глаза прозрачными. Считается, что бедняки работают за богачей – богачи наживаются за их счет. Позднее мы узнали, что это называется эксплуатацией. В действительности отношения между богачами и бедняками никогда не были столь холодными, особенно в Чжэцзяне. Со времен южной династии Сон (1127–1279) и до сих пор там действовала система долгосрочной аренды. По ней арендатор получал право возделывать хозяйские земли на постоянной основе. В этом заключалась суть их отношений. Однако, если уж говорить честно, пока фермер возделывал земли хозяина, тому невыгодно было этого фермера разорять. И даже если арендатор не выплачивал аренду, хозяин ничего не мог с ним поделать. В общественном устройстве деревни власть землевладельца была ограничена многочисленными традициями, в частности из-за того, что его арендаторами являлись преимущественно родственники. На Новый год землевладелец приглашал арендаторов к себе и вручал подарки, а повседневная их жизнь мало чем отличалась, вне зависимости от статуса. Разница, если и была, заключалась в образовании. Если изучить их быт пристальнее, станет ясно, что богачи жили отнюдь не в роскоши, а бедняки тоже не были лишены определенного комфорта.

Из-за громкой славы, которую Цянь Шэнсян заслужил, починив мост Ванг По, заслуги его сына Цянь Сэнсуна не казались особенно серьезными. По сравнению с отцом, он гораздо больше времени просиживал за книгами. У него определенно имелась склонность к наукам. В их провинциальной деревне это делало его белой вороной. Он часто наезжал в город, чтобы участвовать в каких-то собраниях, суть которых ускользала от его односельчан, и дружил с людьми, головы которых были набиты совершенно новой терминологией. Если вспомнить, какие тогда были времена – 1919 год, по окончании националистской эры, – станет ясно, что из города он привозил в деревню отнюдь не только модные товары. Именно тогда зародилось культурное движение 4 мая. Цянь Сэнсун ходил в город через поля, и его худая фигура вырисовывалась на фоне садящегося солнца. Иногда он добирался туда на моторной лодке. Осенью ему нравилось стоять на корме и глядеть, как удаляется и бледнеет берег под гигантским куполом небес. При себе у него всегда были книги. Никто не знал, как эти книги и фермерство соотносятся с образом жизни, который он вел дома.

Цянь Сэнсун участвовал в благотворительной организации – был президентом местного Общества хранителей каллиграфии. Как ясно из названия, в организацию входили поклонники рукописных текстов. Свою задачу они понимали так: ни один листок бумаги с надписью на нем и никакие инструменты для письма нельзя выбрасывать. Будь то старая газета или просто крошечная записка, ее необходимо тщательно хранить. Он самолично ходил по деревне, собирая в каждой хижине образцы, и затем отправлял их в местный архив на хранение.

Даже безграмотные крестьяне, неспособные прочесть ни иероглифа, питали почтение к родному языку. Такая неявная система ценностей веками влияла на повседневную жизнь людей в мирном Чжэцзяне.

Приближаясь к среднему возрасту, Цянь Сэнсун внезапно решил открыть в деревне школу. Естественно, бесплатную. Каждый ребенок в деревне, богатый или бедный, должен был посещать ее и учить иероглифы. При воплощении своей несколько утопической идеи Сэнсун столкнулся с кое-какими трудностями – его безграмотные односельчане считали образование роскошью и не стремились к нему. Хотя все помнили о благодеяниях многих поколений семьи Цянь, им казалось, что школа в деревне – что-то вроде лестницы в небо. Некоторые боялись, что другие станут над ними смеяться, если у них возникнут проблемы при чтении вслух. К тому же это отсрочит время, когда ребенка можно отправить работать в поле. Однажды Цянь Сэнсун заглянул к своему старинному арендатору, чтобы узнать, почему его одиннадцатилетний сын не посещает уроков. Фермер ответил: «Ему уже одиннадцать. Я не могу больше кормить его бесплатно. Пора ему выходить в поле и трудиться, как трудится скотина». Цянь Сэнсун вышел из себя. Он поставил фермеру ультиматум: либо тот немедленно выплачивает долг по арендной плате, либо отправляет сына в школу.

Школа разместилась в родовом замке семьи Цянь. Обычно это место тщательно охраняли – двери замка открывались только на Новый год, когда фермеры приходили за подарками, или в другие большие праздники. Теперь же дверь стояла широко открытая, а за ней, в просторном холле, разместился класс с двадцатью учениками из всех социальных слоев. Цянь Сэнсун считал это главным своим достижением. Члены семьи замечали, что нимб над его головой сиял теперь еще ярче, когда он стоял посреди своего пшеничного поля во время осенней жатвы.