Остров милосердия. Хирурги в спецоперации

На исходе рабочего дня ординатора отделения оперативной хирургии капитана медицинской службы Гулянина срочно вызвали в операционную.

По коридору в сторону операционного блока стремительной походкой прошёл небольшого роста, сухощавый молодой человек с открытым располагающим лицом и добрыми, внимательными глазами, в которых читалось какое-то особое, неподдельное участие. Он, как говорили ветераны госпиталя, был почти точной копией своего знаменитого прадеда фронтовика, в послевоенные годы снискавшего славу выдающегося военного хирурга. Даже назвали капитана Михаилов, в честь знаменитого прадеда, и лишь отчество было другим.

Вызов в операционную – дело обычное.

Работа отделения оперативной хирургии отличалась от деятельности других отделений уже тем, что операции там не планировались и не обсуждались заранее, а, порой, приходилось их выполнять немедленно, буквально, как говорится, «с колёс». Доставили пострадавшего в катастрофе – срочно на стол, доставили с прободной язвой, тоже немедленно оперировать, ну и так далее, всего не перечислишь. Ну а с началом спецоперации по демилитаризации и денацификации Украины, тем более всё нужно было делать молниеносно – и принимать раненых, порой, доставленных прямо из районов боевых действий, и оказывать им помощь срочно, поскольку часто были случаи, не терпящие отлагательств.

В предоперационной, дежурная медицинская сестра кратко доложила:

– Девушку привезли санинструктора. Героическую девушку. Когда эвакуировала раненого и начался обстрел, закрыла раненого собой… Ну и осколки в спину… Помощь врачебную оказали на полковом медпункте, но решили эвакуировать не в медсанбат, а сразу к нам… Возможно, в медсанбате хирургов нужного уровня нет…

– Только без этого, «возможно – невозможно», говорите, по существу. – строго оборвал Гулянин, – И короче. О подвигах потом…

– Карточка передового района в предоперационной…

Пока Гулянин облачался в хирургический халат, шапочку-колпак, пока надевал бахилы и медицинскую маску, медсестра зачитывала всё, что записано в карточку ещё на полковом медицинском пункте. Гулянин подошёл, сам ещё раз пробежал те моменты, которые особенно обеспокоили, и решительно ступил в операционную.

Светила ярким даже, как казалось, слегка отдававшим небесной синевой светом бестеневая лампа. На столе лежала лицом вниз девушка. Уже был дан наркоз, и всё готово для начала борьбы за её жизнь.

Сейчас Гулянин не думал ни о подвиге девушки, оказавшейся в его руках, ни о том, каковы негодяи нынешние бандюги, с которыми ведут бой наши воины, он думал только о том, каковы повреждения и как спасти раненую, поскольку в эти минуты самым главным врагом была занесённая над ней острая коса преисподней, коса смерти.

После детального осмотра он понял, операция предстоит сложная. Действительно, вряд ли могли справиться с таким объёмом хирургического вмешательства в медсанбате.

Он сам начинал службу после окончания Военно-медицинской академии именно в медико-санитарном батальоне. В мирное время там серьёзной работы для хирурга не было по определению, а потому с радостью воспринял перевод сначала в гарнизонный госпиталь, а затем и в Москву. Быстро завоевал уважение и снискал добрую славу способного, даже, как всё чаще начинали говорить о нём, талантливого хирурга. Те, кто ещё помнил его прадеда, или слышал о нём от старших товарищей, говаривали что правнук уверенно идёт по стопам прадеда. Такие разговоры были приятны, но он не очень любил их, полагая, что преждевременные похвалы вредны. Он работал над собой, памятуя рассказы прадеда, использовавшего каждую передышку между боями, каждый вывод соединения на пополнения, для работы в находившихся поблизости госпиталях.

Операция была сложной, но никаких подводных камней он не предполагал, работал точно, и, наконец, смог с уверенностью повторить любимую фразу своего прадеда:

– Будет жить!

Домой возвращался поздно. Постепенно рассасывались пробки. Москва по-прежнему поражала обилием поганых западных реклам. После того, как сделал в минувшие дни и нынешним вечером несколько серьёзных операций, спасая молодых ребят, получивших ранения именно от цепных собак этих вот стран, ценности которых нагло кричали с рекламных щитов, да ещё на всех, теперь уже не партнёрских, а вражеских языках, это всё казалось более чем странным. Он даже представил себе с горькой усмешкой, как было бы, если бы с сорок первом, когда враг стоял у стен Москвы, на улице Горького рекламировали бы, скажем, баварское пиво или ещё какую-то германскую продукцию.

Утром он заглянул в палату интенсивной терапии к своей вчерашней пациентке. Она лежала на животе и потому ей потребовались некоторые усилия, что повернуться и приподнять голову. Хотелось взглянуть на хирурга, спасшего, как она понимала в силу своих знаний в медицине, ей жизнь.

– Ну как наши дела? – спросил Гулянин.

– Спасибо, доктор… Когда я смогу вернуться к своим?

Вот это поражало не только в ней, поражало в каждом, кого доставляли из района боевых действий. Все просились назад, к своим боевым товарищам.

– Будете себя хорошо вести, скоро отпустим, – с улыбкой ответил он и прибавил: – Всё будет хорошо, но полечиться всё-таки надо.

– Конечно, буду послушной, – изобразив что-то похожее на улыбку, ответила девушка.

Накануне было не до того, чтобы рассмотреть её, но теперь Гулянин заметил, что у его пациентке очень милое лицо. Его не портило даже то, что ей приходилось немножко напрягать его, поворачивая голову в неудобном положении.

Те, кто поступал из районов боевых действий, обычно неразговорчивы, но всё же на вопросы своих спасителей – хирургов, отвечали, когда не очень охотно, а когда и довольно живо, если это касалось чего-то наболевшего.

– Слышал, что вы получили ранение, когда выносили с поля боя раненого? – спросил Гулянин.

– Ну что вы, доктор, теперь у нас есть замечательные средства, замечательная техника. Не выносила – вывозила. Есть такие транспортёры переднего края. Слышали?

– Конечно. Когда служил в войсках не просто видел…

Он не стал уточнять, когда и где служил.

– Так вот… Положили мы раненого и стали эвакуировать. Да, видно, заметили нас недобитки, что в рощице засели. Ну и из гранатомёта…

Девушка даже показала свои знания оружия, сообщив, что стреляли из старого советского гранатомёта АГС-17 «Пламя» или из украинского аналога, созданного не так давно на «незалежной», КБА-17.

– Считаете, что видели, в кого стреляют?

– Конечно, на бортах транспортёра переднего края красные кресты. Их нельзя не заметить. Ну вот когда стали рваться гранаты, осколки и полетели…

– И вы закрыли собой раненого?

Девушка стушевалась. Тем, кто способен на подвиг, всегда присуща скромность. Но как-то отвечать надо было, и она ответила:

– А как бы вы поступили?!

Что он мог сказать? Заявить, что да, конечно, именно так, а не иначе? Но он знал хорошо пословицу: не хвались идучи на рать.

Да, он поступил бы также, конечно, также, но говорить об этом не мог, потому что есть человеческие поступки, о которых можно рассуждать, относительно себя, только совершив их, а не похваляться в способности совершить.

– Да, я понимаю. Любой бы поступил на вашем месте также. Поступил бы. А вы уже поступили! – заметил он.

– Меня сразу на полковой медпункт, а потом сюда, хотя должны бы в медсанбат.

Видно, она ждала разъяснений каких-то, которые косвенно могли дать понять о том, в каком на самом деле она находится состоянии и насколько серьёзны ранения, но Гулянин перевёл разговор на её самочувствие и сообщил, что если всё пойдёт хорошо, скоро переместят в обычную палату.

Вернулся в ординаторскую. Сел за стол. Решение начало складываться ещё накануне. Теперь сложилось окончательно. Взял стандартный лист бумаги, стал быстро писать чётким, каллиграфическим почерком. Этот почерк – тоже в прадеда, писавшего, не в пример некоторым медикам, очень разборчиво.

Положил листок в папку и отправился к начальнику отделения. Понимал, что разговор предстоял трудный и, возможно, даже бесполезный, но настроил себя твёрдо, по-боевому.

Начальник отделения, полковник медицинской службы Войнов, сорокалетний среднего роста крепыш с суровым волевым лицом, сидел за двухтумбовым столом и что-то писал. На стене, между двумя шкафами, уставленными разными книгами и какими-то папками, висел портрет прадеда Михаила. Его поместил здесь один из предшественников Войнова, ученик знаменитого хирурга. Все, кто впоследствии сменял его на этом посту, оставляли портрет, потому что являлись либо его учениками, либо с особым почтением относились к легенде госпиталя, прадеду Михаила.

– С чем пришёл Миша?

– Прежде всего, доложить о состоянии прооперированной вчера раненой. Всё в норме.

– А что ещё? – спросил Войнов, поняв, что, сколько бы не был важен доклад, есть и другая проблема.

Гулянин положил на стол лист бумаги.

– Да ты садись, садись… Та-ак, что ты здесь изобразил…

Он стали читать, вполголоса пробежав шапку: «Начальнику отделения оперативной хирургии полковнику медслужбы Войнову Е.А.»

И возвысил голос:

– «Прошу Вашего ходатайства перед вышестоящим командованием о направлении меня на службу в медсанбат одной из мотострелковых дивизий, участвующих в спецоперации по демилитаризации и денацификации Украины, поскольку я не только имею опыт службы в медико-санитарном батальоне, но и приобрёл в госпитале опыт и навыки хирурга, способного делать серьёзные операции, что сейчас необходимо на переднем крае».

Войнов положил рапорт на стол, посмотрел с прищуром на Гулянина и сказал:

– Задал задачу… А ты знаешь, что в медсанбате для тебя должности нет, дорогой мой.

– То есть как? – переспросил Гулянин.

– Очень просто… Ты у нас на какой должности? Ординатор. Категория – подполковник. А в медсанбате подполковник – командир батальона. Кто ж тебя направит на капитанскую или майорскую должность? Это понижение…

Войнов пытливо посмотрел на молодого ординатора:

– Ну, что скажешь? И потом… Рвался в госпиталь рвался, а теперь в медсанбат?! Госпиталь – школа хирурга…

– Я рвался в мирное время. А теперь – война. Между прочим, прадед мне рассказывал… Когда группа выпускников военно-медицинского факультета второго меда получила направление в воздушно-десантный корпус, который находился на пополнении личным составом в Приволжском военном округе, начальник санитарного отдела округа предложил желающим назначение в госпитали, которых немало было в городе. Мол, сразу в дело, сразу к операционным столам. Вы ж хирурги! Никто не согласился. Рвались в боевой строй. Мало того, когда воздушно-десантная бригада оказалась на Волховском фронте, в перерывах между действиями в тылу врага, прадед работал в одном из хирургических госпиталей, что был поблизости от места дислокации. Учился у госпитальных хирургов. И там, после одной из сложных операций, которую пришлось срочно сделать самостоятельно. Все хирурги были заняты. Начальник госпиталя предложил перевести его к себе. Прадед сказал, что в госпиталь только после войны.

– Это я всё читал… Вон томик мемуаров прадеда твоего, на почетном месте в шкафу, – сказал Войнов. – Ну что ж, логично. А рапорт… Рапорт подам по команде. Но сразу скажу. Будет отказ. В конце концов, в медсанбатах у нас отличные хирурги…

– Знаю, всё знаю. Ребята замечательные. Грамотные хорошо подготовленные, – сказал Гулянин и после короткой паузы уточнил: – В теории. Но что важно для хирурга? Опыт, а опыт даётся при работе под руководством опытного специалиста. Согласен, что госпиталь – школа хирурга, но вот прадед мой любил повторять, уж не знаю чьи слова, что война вообще школа для хирурга. На у то, что говорил наш великий Пирогов о войне, вы и сами знаете…

– Знаю, конечно, знаю, – кивнул Войнов, – Пирогов говорил, что «война – это травматологическая эпидемия». Всё, рапорт подпишу… Не беспокойся, припишу ходатайство, а сейчас готовься. Сообщили, что уже везут новую партию раненых.

– Вот, вот… Не со всеми ведь справляются медсанбаты. А может когда-то и такое случится, что времени на доставку не будет, что тронуть с места раненого нельзя, что может хирургу надо, к примеру, из медсанбата в полковой медпункт спешить, а не раненого туда эвакуировать.

– Может, может…

Если бы тогда Гулянин знал, что как вводу глядел, если бы знал, что подобные случаи действительно не единичны и ему уже вскоре придётся встретиться с одним из таких. Встретиться один на один, в полковом медпункте, встретиться без наставников, встретиться так, как его прадеду довелось однажды ещё до начала боевых действий делать сложнейшую хирургическую операцию, когда не раскрылся парашют, и десантник упал комом, уцелев только благодаря наметённому сугробу у простого сельского плетня. А в боевой обстановке бывало всякое – тогда бывало, а почему не могло быть и теперь.

На следующий день вскоре после очередной операции начальник отделения сам заглянул в ординаторскую и сообщил:

– Собирайся… Идём на ковёр к начальнику госпиталя. Переполошил всех своим рапортом…

Гулянин знал, что начальник госпиталя суров, требователен. Но знал и то, что он в тоже время чуток и справедлив. В начальственном кабинете бывать приходилось, но бывать разве что при приёме и сдаче дежурств.

Уже перед самой приёмной Войнов предупредил:

– Если предложит сесть, значит, всё нормально, не будет распекать, а если… Ну да сейчас убедимся.

Зашли. Войнов доложил о прибытии. Начальник встретил суровым взглядом. Сесть не предложил. Напротив, сам встал и, выйдя из-за стола подошёл к офицерам.

– Так что же, товарищ капитан медслужбы, вы полагаете, что без вас хирурги медсанбатов не справятся со своими обязанностями?

Начало не предвещало ничего хорошего. Гулянин возразил, как можно деликатнее:

– Я так не считаю. Просто думаю, принесу пользу, имея опыт службы и в медсанбате, и в отделении оперативной хирургии госпиталя.

– Не думаете ли вы, что в Главном военно-медицинском управлении не учтено то, о чём вы написали в рапорте? Вы должны знать, что наша военная медицина более чем достойно и организованно встретила Великую Отечественную, показала себя на десять голов выше военной медицины фашистской Германии. Так вот, и в настоящее время всё отработано в совершенстве, учтён и опыт войн и военных конфликтов.

– Я всё это знаю и вовсе не считаю, что кто-то не справится без меня…

Он хотел снова сослаться на прадеда, но счёл в данном случае более чем не корректным – словно бы старается защититься авторитетом знаменитого хирурга. Предпочёл промолчать.

– То-то же, – сказал начальник госпиталя.

Он вернулся за стол и неожиданно сказал:

– Присаживайтесь, товарищи офицеры.

Войнов сделал Гулянину знак одними глазами, мол, кажется, пронесло.

– Ваш порыв похвален – продолжил начальник госпиталя: – Я посоветовался с руководством. Принято решение в порядке исключения командировать вас на время спецоперации в медсанбат той самой дивизии, в которой служил ваш прадед. Её не так давно, как говорится, возродили. Не сомневаюсь, что вы не уроните честь госпиталя, принесёте пользу медсанбату, ну и приобретете ещё больший опыт. Сделаем так. Для более успешной работы, возьмёте с собой хирургическую бригаду. Но только на добровольной основе, поэтому не надо настаивать на том, чтобы отправились в командировку те, кто постоянно ассистирует вам. Будем считать шефской помощью медсанбату. Оснащены медсанбаты по последнему слову. Вы поразитесь, как всё усовершенствовано даже за то короткое время, пока вы служите в госпитале. Но самое главное, конечно, не оснащение – самое главное это люди: – и закончил неожиданно резко, но уже мягче: – Желаю удачи и, конечно, вернуться живым и здоровым.

Гулянин встал, вытянулся и сказал:

– Благодарю вас. Доверие оправдаю.

Начальник вышел из-за стола, крепко пожал руку Гулянину и Войнову и снова довольно сухо сказал:

– Не задерживаю.

– Думал откажет, – проговорил Войнов, когда они вышли из кабинета. – Понимаю, что дело благое. Многие бы хотели вот так как ты, туда, где главные события. Но мы в армии. В армии главное дисциплина. В армии главное не то, что хочу, пусть и хочу на передний край борьбы, а то, что нужно для общего дела.

Возвратившись в отделение, Войнов приказал собрать операционных сестёр. Когда все расселись на стульях в кабинете, объявил причину вызова и попросил встать желающих отправиться в командировку. И тут же пожалел о том, что собрал коллектив, потому что встали все. Ну а в этом случае решение было одно – поедут именно те, кто постоянно работал с Гуляниным.

Когда они остались одни с начальником, Гулянин проговорил:

– Кто бы сомневался, что вызовутся все.

– Да, порой мы недооценивали свою молодежь, – ответил Войнов.

Ну а у Гулянина осталась ещё одна проблема, причём проблема важная. Как сообщить родителям о своём решении? Ведь он отправлялся не на курорт. Он ехал туда, где стреляют и, как показали боевые действия, с особым садистским наслаждением стреляют нелюди, с которыми идёт война, именно по медицинским подразделениям. Отец одобрит. Он сохранит при себе свои тревожные мысли, но одобрит, хотя ему, как никому другому пришлось уже в детстве испытать тяжесть потери родного человека. Так получилось, что его отец – дед капитана медслужбы Гулянина – избрал не медицинскую профессию. Окончив Военную академию имени Дзержинского, стал учёным, занимался испытаниями новой техники, защитил кандидатскую диссертацию, был удостоен вместе с группой товарищей Премии Ленинского комсомола и трагически погиб при выполнении ответственного и секретного задания, связанного именно с новейшей боевой техникой. Его сын – отец Михаила – окончил суворовское военное училище и пошёл по стопам своего отца. Он достиг немалых успехов. Каких? Об этом в семье толком и не знали, точнее знали лишь в самых общих чертах.

Михаил Гулянин, несмотря на то, что уже капитан и далеко не юноша, оставался холостым. Как-то всё не получалось встретить ту единственную, которую – он точно знал – встретил именно на фронте прадед и с которой прожил счастливо всю свою долгую, исполненную тревог и испытаний жизнь.

За ужином собралась вся семья. Не было только младшего брата, суворовца того самого училища, которое окончил отец. Пятнадцатилетняя сестрёнка жутко ему завидовала и жалела, что не родилась мальчишкой.

Михаил не спешил выкладывать новость, не зная, на кого и какое она произведёт впечатление.

Мама возмущалась тем, что одна из её приятельниц сетовала на специальную операцию, которая, де, привела к закрытию иностранной фирмы. А в той фирме работали и дочь её, и зять.

– Ну как это можно? – говорила она. – Не желает даже слушать, что было бы, если б мы не упредили этих бандитов. Твердит, что теперь, видите ли, нечем будет платить за учебу в институте внучки.

– А на бесплатный не могла поступить? – возмутился отец. – Зачем такие специалисты, которые зачёты и дипломы получают за деньги? Здоровый лоб сидит в тепле под защитой наших парней и тоскует по заморской фирме?

– Да он ли один! – воскликнула мать.

– Шёл бы воевать, – ворчливо заявил отец.

Вот тут Михаил и воспользовался ситуацией:

– Действительно! Долг каждого быть в это время на переднем крае борьбы со злом. Так?

Ну, конечно, все почти хором ответили, что верно.

– Вот и я послезавтра отправляюсь со своей бригадой на усиление медсанбата, кстати, прадедовской дивизии.

Наступила пауза. Вот уж не ждали, так не ждали. Первой отозвалась сестрёнка-Алёнка. Гулянин, кстати, так её и называл обычно.

– Это же здорово! Какой молодец. Эх, ну почему мне только пятнадцать лет?! Я бы поехала с тобой хоть медсестрой.

– Что б стать медсестрой, надо учиться, да ещё как! – Михаил поспешил перевести разговор в иную плоскость.

– Ну хоть кем… Кем бы взяли…

– Там не нужны неучи! – парировал Гулянин: – Там нужна высокая подготовка. Там нужны подлинные профессионалы. Именно потому я и подал рапорт. Опыт службы в медсанбате плюс опыт хирурга отделения оперативной хирургии. Конечно, и мне учиться и учиться, но прадед всегда говорил, что война – это школа для хирурга.

– Ну что ж, решение, достойное мужчины, – проговорил отец.

Мать была в растерянности. Она просто не знала, что сказать. Только и смогла вымолвить:

– Ты, главное, береги себя, сынок, – и приложила к глазам платочек.

– Мой рубеж боевой, не линия огня, мой передний край, – операционный стол, – твердо сказал Михаил: – И давайте не будем об этом. Прадед недаром рассказывал, как не хватало на первых порах опыта, как он сам учился при каждой возможности, как работал в госпиталях, если удавалось. И как учил товарищей делать сложные операции, которые освоил сам.

– Звонила Лариса, – неожиданно сказала мама. – Спрашивала, куда ты подевался. Совсем не заходишь и даже не звонишь.

– Завтра загляну. Звонить не хочу… На пустую болтовню нет ни время, ни желания.

Лариса, дочь одной из приятельниц мамы. Он встречался с нею и всё было нормально, хотя и не очень нравились её компании, её общество. Но теперь, после начала грозовых событий, когда приходилось постоянно оперировать, а потому разговаривать о людьми оттуда – с переднего края борьбы со злом, Гулянин стал ощущать что-то чуждое, отталкивающее в среде, далёкой от той, в которую хоть и немного, хоть поверхностно, но окунулся в госпитале.

Он понимал, что его в семье Ларисы считают выгодным женихом, да одно время и не прочь был подумать об устройстве семьи, а то ведь друзья иногда подшучивали, мол, оправдывает он свою фамилию. Гуляет Гулянин и всё попусту.

Утром он побывал в госпитале, осмотрел свою пациентку, разрешил перевести в обычную палату, пригляделся к ней и вдруг подумал: «Вот ведь, и красавицей не назовёшь, если в классическом стиле, но какое же обаяние? Какая внутренняя сила! И в тоже время, какая женственность в этой хрупкой девушке. Да, это совсем другой сорт людей!»

Домой вернулся во второй половине дня. Собрал всё необходимое для командировки и решил всё-таки заглянуть к Ларисе. Ведь как никак почти жених.

Позвонил и предупредил о визите.

– Ну наконец-то. Жду, жду, жду, пропащий! – был ответ.

Жила неподалёку, в том же микрорайоне. Прогулялся пешком по знакомым с детства местам. Микрорайон уже не новый – постройки поздних советских времён.

У Ларисы в гостях были её подруги.

– Сейчас выпровожу, – шепнула она. – Вот только чайку попьём. А то приволокли торт. Без чая прогонять неудобно.

– Да ради бога! – сказал Гулянин.

Подруги заканчивали какой-то свой, давно начатый разговор, заключавшийся в стенаниях по поводу того, что вот теперь летом и поехать будет некуда.

– Вот уж некстати, – говорила одна, вся из себя моднючая, с большими, почти как у Мальвины из мультфильма, ресницами, вероятно, и взрощенными умышленно, поскольку и назвали её, кажется, Мальвиной.

– Ну надо же как не повезло, – вторила другая, Агния, несколько иного вида, но столь же накрученная. Собственно, Гулянин особо к ним не присматривался. Знал, что это её однокурсницы, и что все учатся платно, собственно, как и сама Лариса.

Он сначала не хотел говорить при них о том, куда уезжает уже завтра, но когда Агния высказала опасение, что вот, мол, могут забрать в армию её братца, отчисленного из института после участия в прошлогоднем митинге навальнят, сказал специально:

– Я бы всех таких в строй, и в самое пекло!

– Сам бы пошёл, а то в Москве сидишь, – заявила Агния.

– А я иду. Иду уже завтра… Командирован в медсанбат гвардейской дивизии. Сам подал рапорт!

Немая сцена, завершённая восклицанием Мальвины:

– Нее-но-ор-мальный.

– Ты что? – побледнела Лариса. – Это правда?

– Таким не шутят.

Она бросила резкий взгляд на подруг и те, поняв, что дальнейшее их присутствие нежелательно, стали поспешно собираться.

Когда закрылась дверь за ними, Лариса спросила:

– Зачем же ты сам-то? Понимаю, если б послали.

– Давай не будем об этом. У каждого своё понимание долга, – и прибавил: – Не хочу высокопарных слов, а потому не будем.

– Ведь там могут убить. Вон, говорят, что эти самые, как их там, нацики, за медиками охотятся.

– Могут, как могут любого. А могут любого ранить, а я вот хочу тех, кого могут ранить, спасать, потому что чувствую в себе силы делать это, потому что сумел приобрести опыт.

Пауза затянулась. Ему вдруг стало как-то очень душно в комнате, как-то неуютно и некомфортно рядом с Ларисой. Спас приход её матери. Она обрадовалась, увидев гостя. Но Лариса тут же ошарашила:

– Миша завтра уезжает на войну.

Мать что-то хотела сказать, но посмотрела на его жёсткий, суровый взгляд и произнесла явно не ту фразу, что была готова сорваться у неё с языка: