Осенний вечер. Изданный В. Лебедевым…

Знаете ли, что это за книга – «Осенний вечер»? Это – альманах! не верите – так справьтесь сами. Все признаки альманаха – набор прозаических и стихотворных статеек, подписанных самыми громкими именами. Оно так и должно быть: что за альманах, если он не образует собою яркого созвездия лучезарных имен, если в нем не участвуют представители литературы? В эпоху своего цветения наши альманахи украшались именами Пушкина, Жуковского, Крылова, Козлова, Веневитинова, Марлинского, Ф. Глинки, Баратынского, кн. Одоевского, Хомякова, Языкова, Д. Давыдова и пр., и пр. Нынешний альманах не уступает прежним ни на волос; имена, украшающие его, ничем не меньше и не ниже исчисленных мною имен; вот они: Андрей Куцый, Безмолвный, Бурманов, Гребенка, Десбут, Кислов, Лебедев, Алферов, Бенедиктов, Глебов (это чуть ли не из старых знаменитостей!), Деревицкий, Ершов, Комсин, Маркович. Ну, спрашиваю я, чем отстал новый альманах от «Полярной звезды», «Северных цветов», «Денницы» и прочих?.. Я желал бы познакомить вас с новыми светилами нашей литературы, но это было бы очень трудно, итак, ограничусь некоторыми. Вельский играл в одном обществе, на святочном вечере, в фанты: очень милая эта игра в фанты, в провинциях она и теперь в большом употреблении. Но не в том дело. Вячеславу Вельскому вышел фант, и хозяйка, умная, милая женщина, зная, что молодой человек умеет лучше писать, нежели представлять статую и прыгать через стулья (прыгать через стулья – одно из вернейших средств показать свою ловкость в порядочном обществе, особенно где хозяйка умна и мила), заказала оному г. Вячеславу Вельскому написать какую-нибудь историческую быль, пока прочие собеседники сделают две фигуры котильона. Хозяйка основала свое право задавать своим гостям сочинения, в силу французской пословицы: charbonnier est maitre en sa maison[1]. Что бы стал делать в таком затруднительном положении всякий обыкновенный человек? Пропал бы да и только. Но гения не скоро собьешь с толку: г. Вельский прочел поутру кое-что об этой пословице из Монтлюка, и он решился писать на тему: charbonnier est maitre en sa maison. Это было принято, как удачное à propos[2], и еще не кончилась вторая фигура котильона, как уже поспела целая повесть, которой и переписать невозможно в продолжение трех бесконечных котильонов. Эта повесть называется «Фант», автор ее г. Владислав Бурманов. Ну, знакомы ли вы теперь с талантом г. Владислава Бурманова?.. «Малороссийское предание» г. Гребенки отличается певучим языком; это истинная поэтическая, оссиановская проза, а все оттого, что почтенный автор, вопреки духу и законам русского языка, ставит определительные слова всегда после определяемых.

Горько рыдал безутешный отец о потере сына, рвал седины и ломал руки иссохшие. «Кто, – возопил он, – будет подпорою моей старости? старший сын мой, получив богатство, забыл меня, и я остался один с дочерью слабою. Кто нагрузит воз мой снопами тяжелыми? Кто впряжет в него волов круторогих и привезет на гумно мое богатые дары всевышнего? Кто зимою холодною, когда зашумят метели по полям и лесам обнаженным, согреет старика беззащитного? Чей топор трудолюбивый застучит в роще ближней? Чья рука попечительная разложит огонь в хате моей?»

Вот каким высоким слогом выражается г. Гребенка! Этот отрывок можно почесть за надгробный плач какого-нибудь Приама многодетного, оплакивающего сына быстроногого. Паркою беспощадною сведенного в могилу раннюю. Но это говорит не царь, а простой казак, Иван, добрый человек. Тут нет ничего удивительного: гений все украшает, все облагораживает, а творчество в том и состоит, чтобы украшать природу. Ну, знакомы ли вы теперь с талантом г. Гребенки?..

«Жертва обольщения, новая петербургская быль», принадлежит г. Безмолвному. Что это за господин Безмолвный? – спрашиваете вы. Вот нашли о чем спрашивать! ведь в нашей литературе есть г. Безгласный, так непременно должно быть и г. Безмолвному; у нас уж так исстари ведется. Но какова же эта «Жертва обольщения»? – хотите вы знать. О, чудо да и только! Самая нравственная повесть: в ней, как 2 × 2 = 4, доказано, что девушки не должны слишком доверять красивым и статным офицерам. Истина несомненная! Но нравственность составляет не конечное достоинство повести г. Безмолвного: она отличается еще и удивительною оригинальностию в мыслях и выражении, а пуще всего чувствительностию. Вот вам образчик всего этого:

Не знаю, если люди, которые бы более меня любили и любят прекрасный пол? (недостает смыслу – зато что за мысль!). Я уже отдал им половину жизни – и не раскаиваюсь, и остальные, бесцветные дни свои, посвящаю прелестным очаровательницам. Не будь их, и я не желал бы существовать. Тот не может назваться человеком, кто не знал или не знает, что такое есть любовь. Не поверю даже самому ожесточенному человеконенавистнику, чтобы в сердце его не таилось это благороднейшее, возвышеннейшее чувство. Иначе он не человек, но олицетворенная фигура человеческая. Люблю невыразимо, но естественно вас, мои повелительницы; один нежный взгляд ваш составляет величайшее счастие моей жизни. Я только живу и бываю доволен жизнию при виде вас и подле вас. Но в объятиях ваших, кажется, я испарюсь, исчезну; а потому опасаюсь еще жениться; подожду еще лет десять, пока с летами обессилит (кого?) жгущее меня пламя. Но я слишком заболтался; простите откровенности – такая натура моя: люблю говорить про себя и про других, проклятая привычка!

Нет! да будет благословенна эта привычка почтенного автора: без нее не узнали бы мы прекрасных чувств души его, без нее не узнали бы мы, что можно писать нежно, чувствительно, трогательно, не зная грамматики! Ну, знакомы ли вы теперь с талантом г. Безмолвного?..

За «Жертвою обольщения» следует «Чаша из девичьего черепа», повесть г. Владислава Бурманова. Я не буду говорить о ней: во-первых, потому, что она очень страшна и в нравственно-фантастическом роде, а во-вторых, вы уже и без того довольно знакомы с бесподобным талантом г. Владислава Бурманова.

И заслуженный ветеран нашей литературы г. Скобелев украсил этот альманах своею небольшою, по прекрасною пьескою «К благородным воинам», в которой он доказывает, что кто вступает в военную службу по расчету, чтоб дослужиться знатного чина, разбогатеть и сделаться со временем вельможею, тот никогда не будет у цели! В этой статейке много и других светлых мыслей, которые почтенный автор так убедительно излагает, что с ним невозможно не согласиться.

«Всем сестрам по серьгам», отрывок из романа, сочиняемого г. Кисловым и имеющего в скором времени появиться пред глазами нетерпеливой публики, под названием «Тушинский вор» – бесподобен, удивителен. В этом отрывке описана драка пьяных поляков – князя Адама Вишневецкого – страшного дурака и обжоры, Николая Оленицкого – страшного гримасника и кривляки, пана Лисовского – страшного нахала и буяна, пана Рожинского – страшного пьяницы и невоздержника, и, наконец, шута Кошелева. Многим, может быть, эта оргия и драка покажется вульгарною, глупою и нелепою; но что ж до этого – ведь и то сказать, на всех не угодишь. По крайней мере нам чрезвычайно понравился этот отрывок, и мы с нетерпением ожидаем выхода целого романа г. Кислова. Ну, знакомы ли вы с талантом г. Кислова?

«Гомеопатия» г. Куцого… но довольно – обо всем не переговоришь. Из прозаических статей нам лучше всех показалась «Сто сорок пять» какого-то г-на Г. Так как она невелика, то мы выписываем ее всю:

Дворяне ….ской губернии, …..ского уезда, избрали из среды себя судью.

– Я намерен, – говорил новоизбранный, входя в первый раз в уездный суд, – да – я намерен обращать самое строгое внимание на грамматику, ибо (потому что?) многие господа служащие так пишут!.. – и судья, иронически улыбаясь, обвел глазами всех канцеляристов.

– Ваша фамилия? – продолжал он, указывая на одного из них.

– Гриценков.

– Ну, например, г. Гриценков, покажите, какую бумагу вы пишете?

– Дело о нашествии мертвого тела и о нахождении при оном ста сорока пяти рублей денег, утаенных якобы земским заседателем Охременковым, и о прочем.

– Посмотрим! так и есть, на первой странице грамматикальная ошибка!.. Вы до сих пор не понимаете тонкостей русского языка; возможно ли писать сорок пять? Послушайте: играли ли вы когда в карты? не в дурачки, а игры благородные, в вист, бостон?

– Нет, не играл.

– То-то же и есть, заметьте же: люди значительные, то есть люди с весом, с образованием, всегда говорят: дама сама пят козырей, туз сам шест бубен, а отнюдь не сам пять, сам шесть. Следовательно, и писать должно сто сорок пят – это яснее дня. Надеюсь, вперед таких ошибок на будет.

Тут судья важно поворотился и вошел в присутствие; низко поклонились ему уездные заседатели, и он, садясь за красное сукно, спросил у одного из них с большим участием:

– Каковы ваши собаки?

С этого времени в …cком уездном суде пишут – пятъ, шестъ, семъ и так далее, на основании прежних примеров.

Теперь о стихотворной части – она тоже бесподобна. Г-н Ершов открывает сцену. Всем известно, что г. Ершов знаменитость уже утвержденная, авторитет уже установившийся, и потому нам остается только хвалить его, что мы и сделаем. Лучшая из его пьес, помещенных в «Осеннем вечере», есть «Фома кузнец», отрывок из драматической повести. Как это интересно, у нас еще никто не пытался делать кузнецов героями драмы. Но это, очевидно, была ошибка: чем кузнецы не люди, чем они хуже других? Итак, кузнецы должны быть очень благодарны г. Ершову за его о них память, за его неоставление. Послушайте песню, которую поет старый кузнец Лука, аккомпанируя себе молотом на наковальне; эта песня прекрасна, потому что в чисто народном духе, и

Итак, слушайте же:

Каково?

Г-н Бенедиктов есть другая знаменитость, украсившая этот альманах своими произведениями. Их два{3}, и оба они доказывают, что г. Бенедиктов, когда набьет руку, то будет делать славные стишки. О прочих поэтах, украсивших своими произведениями «Осенний вечер», умалчиваю, потому что и так устал, делая похвалы и комплименты; пора перестать, а то спина заболит от поклонов.

Сноски

Комментарии