Стул №13. Книга номинантов конкурса имени И. Ильфа и Е. Петрова, 2022

Невесёлая былица

На краю высокого отвесного яра высится крохотная беседка. Деревянную клеть украшает вывеска, приколоченная к притолоке двумя ржавыми от времени гвоздями – «Храм уединённого размышления». Привалившись спиной к одному из двух опорных столбов, в беседке сидит небольшого роста человек преклонных лет. Он любит приходить сюда на вечерней зорьке и тихо провожать день, размышляя о странной судьбе, обязавшей его жить по лекалу чужой, недружелюбной к нему самому, жизни. Теперь эта жизнь заканчивается. Выходит, отгулял он свои холопские денёчки, отмучила его какая-никакая совесть… При слове «совесть» человек морщит лоб. Он в обидке на божью надзирательницу. Трындит она всякий день, будто комариха над ухом зудит: «Ну, какой ты человек? Нелюдь ты, а не человек – существо дурное и случайное!» После таких слов поневоле взвоешь. Но странное дело, как ни воет он, ни пакостит, ни злобствует – не легчает ему – не лезет севрюжка в горло от жизни таковской! Раньше думалось: случись чё – откупится. А потому «Бабки надо делать, бабки!» – твердил он по молодости лет, хмыкая и хмурясь. И вот пришёл срок, прижало времечко, как воблу на ветерок подвесило – бабки, бабки давай! Он даёт, а откупиться не может… И ладно б, мало давал, не беда, можно и прибавить, но даёт-то, о-го-го, как много! Да, видать, не то. Не то, видать, будущему нужно.

– Да-а, время подобно течению реки, – думает он. – Как ни городи русло, не строй плотину – всё одно: теченье вспять не повернуть. С другой стороны, зачем мне такое будущее? – Воблой на верёвочке быть не хочу! А что, если…

Человечек достаёт из кармана пузырёк с какой-то чёрной, как смоль, жидкостью (чернила что ль?), перегибается через ограждение и льёт содержимое пузырька в волну, бегущую под косогором. Тотчас вода в реке окрашивается в чёрный цвет, и огромное пятно, похожее на разлившийся нефтяной мегалитр, устремляется вниз по течению времени – в будущее.

– Экий я! – человечек наблюдает происходящее.

И правда, на реке творится бог знает что! Рыба, попавшая в пятно, дохнет без разбору, рыбачки матерятся и против течения на чистую воду (в прошлое!) выгребают. А на самой чёрной пустоши десятки, нет, сотни, да какие сотни – тысячи дохлых рыбьих животиков плавают и белеют, ну, прям, звёздное небо! Весело стало человечку. Выходит, не один он такой горемычный.

– Много ль погибло? – слышится от реки.

– Эх, судачок, не спрашивай. Разве во тьме сочтёшь. Кого хватились – о том известно, а прочих и следка не сыщешь.

– Должны же чернила когда-нибудь закончиться! Река вечна, а глубь в пузырьке конечна – ха-ха! – пытается хохотнуть судачок.

– Не смешно, – отвечают ему. – Посередь кляксы не хохочется.

– Да что вы такое говорите?! Худа без добра не бывает! – кипятится судачок, ушится, можно сказать. – Щука передохнет, рыбалке хана – живи-не хочу!

– Кто живи?

– Ну эти, мы что ль…

Озадаченный странным поворотом разговора, судачок ослабляет плавниковую кадриль, и тотчас течение сносит его в чёрную акваторию. «Буль-блин-буль!» – булькает он, исчезая в набежавшей волне.

– Хороший был судачок, – воздыхает жерех, – прямой и вкусный.

– Стыдись! – беззвучно ворчит толстолобик. – Как можно так цинично говорить о товарище? Ты же не пробовал!

– Щуки говорят, – отвечает жерех, – я что.

Вдруг из пасти огромного зеркального карпа выкатывается каскад гневных пузырей:

– Мало того, что он отнял у всех нас будущее, глядите, его чёрная сущность начинает распространяться вверх по течению. Нас всех-всех-всех непременно ждёт гибель!..

* * *

Вот такой странный сон приснился одному ответственному работнику. А всего-то – выпил виски да прилёг на часок в кабинете – и такие сны!

– Просыпайтесь сэр, вас ждут!

Вальсингам открыл глаза и посмотрел в окно. Чума! – На чёрном бархате неба посверкивали крупные августовские звёзды. Будто серебряные, начищенные до блеска пуговицы, они украшали камзол владыки мира.

«Ах, да!..» – Вальсингам вспомнил о назначенной встрече. В гостиной уже собрались люди. Слышались их возбуждённые голоса и нетерпеливые приветствия: «Не пора ли начинать?»

Он ещё раз взглянул в окно, затем поднялся с дивана и опираясь на руку Мэри (дал же Бог верную служанку!), вышел к собранию. Жёлтые волосы Мэри на фоне высоких стрельчатых окон гостиной казались золотыми.

– Друзья! – Вальсингам обвёл присутствующих внимательным взглядом. – Нам следует откликнуться и прийти на помощь. Чёрное пятно увеличивается. Скоро оно доберётся до нас с вами. И хотя сейчас нам ничего не угрожает, призываю вас к ответственности и благоразумию!

* * *

И что вы думаете? Получилось! Списались, обменялись угрозами, заставили-таки человечка закупорить недовылитую черноту. А чтобы никогда больше не было соблазна использовать смертоносный пузырёк, всем миром постановили: «Отныне считать: право жить на планете Земля и факт чернильного злодейства – вещи несовместные. Точка!»

Прощай, ПандомидОра!

Гриша проснулся и сразу почувствовал себя плохо. Он поглядел на спящую жену, вздохнул, подошёл к зеркалу. За тонкой плёнкой вакуумного напыления то ли серебра, то ли алюминия (да-да, скорее алюминия!) стоял явно больной человек, вид которого более пугал и отталкивал, чем вызывал сожаление.

– Н-да, ему нужен врач, – поморщился Гриша и вышел на крыльцо.

Загородный дом, постройку которого он закончил минувшим летом, располагался на задах живописной подмосковной деревни. День был воскресный. Ехать никуда не хотелось.

Тем временем проснулась и вышла на крыльцо жена. Осмотрев Гришу, она молча выкатила из гаража машину, усадила мужа, включила аварийку и по пустой воскресной дороге помчалась в город.

Они вошли в вестибюль современной коммерческой клиники «Здорово быть здоровым!».

– Здравствуйте, ваши проблемы? – обратилась к ним миловидная девушка-регистратор.

– Да вот… – начал было Гриша.

Девушка положила перед ним бланк договора и попросила расписаться в трёх местах. Гриша расписался. Регистратор сообщила, что первичный осмотр стоит две с половиной тысячи рублей, и пальчиком указала на окошко кассы, где следует оплатить приём. Гриша выложил пятитысячную купюру, взял чек и, пока кассир отсчитывала сдачу, вернулся к стойке регистрации. За рабочей панелью он увидел сразу двух зеркально похожих друг на друга девиц и никак не мог сообразить, какой из них следует отдать оплаченную бумажку. Гриша тяжело задышал и покрылся испариной.

– Девушка, – забеспокоилась жена, – скажите, где приём?

– В двадцать первом. Одну минуту, – ответила распорядительница, – я должна занести в компьютер факт оплаты, выдать талон и…

Не дослушав распорядительницу, жена подхватила Гришу под руку и повела в кабинет первичного приёма.

– Стойте! – взвизгнула девушка. – Вы не надели бахилы.

Она бросилась вслед, обежала пожилую пару и перегородила проход.

– Наденьте, пожалуйста, бахилы! – голос прозвучал сухо, как бой металлокерамики.

Спорить было бесполезно. Жена вывела Гришу обратно в прихожую и, усадив на диван, обклеила синими целлофановыми мешочками. Сдерживаясь, чтобы не заплакать, она упёрла хрупкое плечико в грузное тело мужа и вторично повела к кабинету первичного приёма. Оказавшись перед двадцать первой дверью, женщина с минуту ждала пригласительного распоряжения, затем постучала. Ответа не последовало. Плюнув на приличия, она распахнула белую широкую (видимо, для проезда каталки) дверь и втащила Гришу в светлое стерильное помещение. Спиной ко входной двери сидел врач и что-то сосредоточенно писал.

– Доктр, осмтрите, пожалста, моего мужа, ему п-плохо, – задыхаясь и глотая звуки, сказала жена, усадив Гришу на единственный свободный стул.

Врач продолжал писать. Его спина выгибалась то в одну сторону, то в другую в зависимости от того, начинал он строку, или заканчивал. Неожиданно Гриша потерял сознание и повалился на пол. Произошло это так стремительно, что жена только всплеснула руками и бросилась поднимать мужа. Врач обернулся, взглянул на случившееся и продолжил запись.

– Одну минуту.

Наконец он отложил бумаги, подошёл вплотную к стулу, на котором неловко распластался поднятый с пола Григорий и спросил, разминая пальцы:

– Что болит?

– Ему плохо! – вдруг взвизгнула жена. – Сделайте что-нибудь!

– Вижу, женщина, не слепой. Надо сдать анализы. Я выпишу направление. Завтра утром приходите натощак. Попросите сделать вам экспресс-диагностику и с результатами ко мне. Всего доброго!

Он вышел из кабинета. Жена, не веря в происходящее, с минуту слушала затухающий перестук его шагов. Наконец она поняла, что врач действительно ушёл и первичный приём окончен.

– Пойдём, Гриша, отсюда. Я сама.

Не снимая бахил, они вышли из клиники и направились к машине.

– Вы будете сдавать анализы? Мне оформлять или нет? – крикнула вслед девушка-регистратор.

– Ответь ей, – шепнул Гриша.

На воздухе ему стало легче.

– Садись, пожалуйста, – буркнула жена, отщёлкивая сигнализацию.

Она запихнула Григория на заднее сиденье, захлопнула дверцу и, обхватив лицо ладонями, с минуту стояла неподвижно. Затем юркнула в машину и, чтобы не слышать девушку-регистратора, погнала старенький «Рено» быстрее скорости звука. Ехали молча. Гриша пригрелся на заднем сидении и уснул. Ему приснился сон.

Сон Гриши

На выезде из города жена вдруг притормозила. Симпатичная девушка стояла прямо на проезжей части и голосовала, подняв вверх белую, будто мраморную руку. Одета была девушка в короткий хитон и кожаные сандалии с перевязками поверх точёных мраморных голеней и напоминала античную статую работы Фидия или Лисиппа. Жена остановила машину, буркнула в зеркало заднего вида: «Жди, дорогой!», подошла к девушке и повела с ней оживлённый разговор.

Говорили они минут пять. Мраморная незнакомка несколько раз повторила имя Пандора.

«Ага! – усмехнулся Гриша. – Вот оно что!»

Наконец женщины попрощались, обменялись какими-то коробками и разошлись, послав друг другу воздушные поцелуи.

– Надо срочно вернуться в клинику, – сказала жена, перекладывая коробку на заднее сидение, – терпи, Гриша и надейся на лучшее.

Она развернула машину через двойную сплошную линию и поспешила обратно в клинику. В вестибюле их встретила девушка-регистратор:

– О-ба-на, умирающие лебеди вернулись!

Отслонив жену, она припала к груди Григория и стала вместе с градусником измерять его температуру.

– Сколько? – спросил Гриша, когда девушка извлекла из него свой измерительный прибор.

– Одна тысяча сто рублей, – ответила девушка.

– Так много? – удивился Гриша.

– А ты как думал, малыш? Грипп – дело серьёзное! Теперь определим наше, – она прыснула, – внутреннее давление.

Говоря слово «внутреннее», девушка присела рядом с Гришей так, что её колени упёрлись в его левое бедро.

Григорий затаил дыхание.

– Ну вот, так я и знала, – огорчённо пропел девичий голосок, – три тысячи четыреста рублей! У тебя очень высокое давление, медвежонок. Нужна срочная госпитализация. День стационара стоит четырнадцать тысяч пятьсот рублей. Необходимо лечь минимум на три года. Положение очень серьёзное!

– Тебя звать-то как, милочка? – спросил Гриша, высчитывая в уме стоимость госпитализации.

– Звать? – улыбнулась девушка. – Ну, положим, Пандорой звать.

«Пандора!..» – с ужасом подумал Григорий. Калькулятор закончил предварительный подсчёт и выдал на-гора итоговую сумму, от которой он вздрогнул и открыл глаза.

– Что с тобой, тебе плохо? – не оборачиваясь спросила жена.

Несколько минут Гриша вживался в происходящее. Потом запел, как если б хвори вдруг отпустили его:

– Получи, мадам Пандо-ора, два гнилые помидо-ора! А. – А. – А-а-а – два Пандо-помидора!

– Что-что? – переспросила жена, выруливая на деревенский большак. – Какая ещё Пандомидора?..

Семь-сорок

Мой рассказ не про еврейский танец. Нет.

Вообще-то, это прозвище моего бывшего мужа Джимми. Нет, Джимми не еврей. Он никогда даже не был в Израиле. И мама его там не была. И его бабушка тоже. Он чистокровный англичанин. Почти… шотландец. Так он мне говорил. Откуда такая кличка, спросите вы? И почему бывший? Позвольте рассказать вам эту историю от первого лица и с самого начала.

Всё случилось из-за моих подружек. Ну и из-за меня тоже, но чуть-чуть, самую малость. И что с того, что у меня прописка… Не Караганда и не Кызылорда – Алма-Ата! В конце концов, и Джимми тоже не из Лондона оказался. Хвастался, что он из Mainland. Я-то поверила, дура! Думала, что это действительно главная земля. А это забытый принцем Эдингбургским остров в Северном море. И не деревня даже – хутор. И не хутор, а винокурня из трёх сараев.

В одном из них можно было жить. А чего ж не жить-то, если всё под рукой? В тех двух других амбарах, спрашиваете, что было? В ближнем к пастбищу бараны обитали… настоящие. Никого к себе не пускали на постой. В другом хранились бочки с виски, и стояли самогонные аппараты. Как стояли? Работали… Двадцать четыре часа в сутки. Шумновато, но зато пахло приятнее, чем в овчарне. При желании жить можно. Джимми там и жил. За закуской, правда, шлёпать далековато – сорок миль. Ну и что? У нас в Казахстане и не столько скачут по степям! За водкой, правда, поспешают, а это принципиальная разница. Но у Джимми виски всегда был в наличии, а без чипсов можно обойтись как-нибудь.

Говорили мне подружки, мол засиделась я в девках. Ну, самую малость – тридцати семи даже не стукнуло. При пятьдесят четвёртом размере платья-тулупа-сорочки-трусов и сорок пятом «лабутенов» – это вообще, считай, самый сок баба. Сами-то чё, намного моложе что ль? Или взять объём в талии… Ну, мой-то не взять двумя руками… Да и зачем она, талия-то? Подружки посмеивались, что у меня спина-спина и… сразу пятки! Подумаешь, со спины не видно. Так я грудью повернусь, чтобы сразу все вопросы снять.

Да и Джимми, по правде говоря, тот ещё женишок был. Не сказать, чтобы ростом удался – метр шестьдесят, или в кость широкую пошёл – весу в нём пятьдесят кило всего. Был он, скажем так, сух и техничен. Британской пропиской подружки меня соблазнили. Говорили, когда королеву увидеть придётся! Надо поспешать – старушка-то уже не всех своих болонок в морду узнаёт. Ну, я и поспешила. Правда, не сразу, а присмотрелась к Джимми повнимательней. Уж больно он популярный был у нас в Алма-Ате.

Не, не среди девчонок или взрослых женщин – вы ж его габариты видели. И не… – вы не подумайте, ничего такого. Походка у него была прикольная. Прихрамывал он на левую ногу малость. Прилично его так шатало. Хвастался, что бочка с виски прокатилась по ноге как-то в молодости. А они, бочки-то, быстро катятся, оказывается. Чуть зазевался, и всё – крантец пришёл. А мой Джимми, красава, ловко увернулся. Сказал, что спал под бочками в сарае и во сне на другой бок перевернулся. Вовремя, кстати. Ногу, правда, левую забыл подтащить. Не вовремя, кстати. Ну, чего во сне да спьяну не забудешь сделать. Хорошо, что только ногу, а не то, что… Между прочим, повезло парню. И мне тоже.

Ходил он, значит, как брейк-дэнс танцевал. И всё бы ничего, да равновесие-то попробуй удержи. Но Джимми мой, молодчина, сообразил, что, если локти в стороны развести и держаться за подмышки, то не всё так плохо будет с балансом. Понятно теперь, почему его прозвали Джимми «Семь-сорок»? Я же говорила, что он техничный.

Теперь о популярности его. Кого сейчас удивишь брейк-дэнсом? Пусть и в стиле «цыплёнок жареный – цыплёнок пареный». У нас пацаны вон на каждой автобусной остановке такие пируэты крутят – закачаешься! Но мой Джимми всё равно был супер. Он же из Шотландии и знал толк в виски. То есть выпить мог прилично, несмотря на свои скромные габариты. Я говорила, что он техничный? Так и есть. Я рассказывала, как он ловко увернулся от бочки? Ну, вот…

Все бармены в Алма-Ате его обожали. Ждали, когда, наконец, он до них до… брейк… до танцует, то есть. Посетители не расходились, пока не увидят Джимми в деле. Я же говорила вам, что он популярный. Почему? Любили делать ставки на то, пришибёт его дверью, пока он сквозь неё про… танцует – руки-то заняты подмышками, или зажмёт как танкиста в подбитом танке, или же он ловко увернётся и… пролетит от пинка дверью… На сколько метров он улетит тоже делали ставки. На то, сколько он выпьет, ставок не делали – чё, дураки они что ли с шотландцем в такую рулетку играть? На «зеро», в общем, ставки не принимались. А на «прижмёт-не прижмёт», «прибьёт-не прибьёт» и «сколько пролетит» на обратный ход ноги, то есть при выходе из бара, конечно, играли. Я же говорила, что мой Джимми очень у нас популярен? Ну и…

Как тут за такого замуж не выйти? Вы бы сами не усидели! Да, были у него проблемы с женским полом. Но, во-первых, у кого их нет? Я вас спрашиваю, у кого их с нами нет? Давайте, девки, по чесноку… признайтесь. Тем более, что, в основном, его не любили уборщицы. Почему? А вы сами попробуйте… станцевать брейк перед писсуаром или на горшке! А во-вторых…

Ещё его не любили стриптизёрши. Я никак не могла взять в толк, отчего! Вроде бы мужичонка-то хоть куда! Пока… Пока не наступил медовый месяц. Ржёте? А мне не смешно. Я лежу в постели. Вся такая в истоме и в… ночной сорочке пятьдесят четвёртого размера – готовая отдаться любви, пусть даже в виде супружеского долга! А он, Джимми, крадётся такой по спальне, брейк танцует – ну, это он с себя лишнее сбрасывает. Трудно ему – руки-то заняты. Идёт, на меня наступает и путается в трусах, пытаясь их пяткой снять. В общем, ни обнять, ни прижать, ни… ничего. С непривычки, когда он со спины заходил, да в темноте, было страшно. Очень страшно. Понятно, что секс с ним, как у мух на стекле – всё время у него что-то куда-то не туда разъезжалось. Теперь понятно, почему его стриптизёрши не любили?

Всё бы ничего… Вы, наверное, поэтому подумали, что я Джимми того… Ну, что он теперь мой бывший? Из-за этого? Да, ну что вы! Медовый месяц что – пришёл, да и прошёл! Пролетел, как Джимми после пинка дверью. У нас в подъезде тоже дверь была… С пружиной, кстати… Очень тугой… Удобно оказалось. Дверь как поддаст, и Джимми мой сразу дома – прилетел на пятый этаж. Остальные же лифта ждут. Дурачки. Лифт у нас работал только по праздникам и на день рождения президента. Когда Джимми на работу шёл, я ему ту дверь с пружиной, как пуделю на прогулку, открывала. Сухой же он был. Соседи нам завидовали – любовь какая!

Да что там простая казахстанская девчонка! Я читала, что даже у принцессы Дианы как-то не очень получилось… И у королевы Елизаветы тоже что-то не так пошло, но ведь живёт же старушка… живёт. Странно как-то, ни у королев, ни у принцесс медовый месяц не задаётся что-то. Сказки всё это про счастье во дворцах… А мне тогда чего надо?

Мне-то совсем мало нужно – прописку мне шотландскую дай. И дворец мне не нужен. Я даже на жилплощадь на винокурне претендовать не буду. Но Джимми сказал, что сначала нужно на ноги встать – это он себя имел в виду, хозяйством обзавестись. Ну, хозяйством, так хозяйством. Пошли мы как-то в субботу посуду покупать. Купили. И не просто там кастрюльки, сковородки, тарелки небьющиеся… оловянные. Нет, настоящий столовый сервиз купили из фаянса. Всё как у людей!

Купила я, значит, сервиз. Разложила его по пакетам и… развесила их у Джимми на локтях. И проверила, крепко ли он держит пакеты. Джимми же был после пятницы. Рассказывали, что он на пять метров улетел, выходя из последнего бара – всего полметра до рекорда не хватило. В общем, сами понимаете – за ним глаз да глаз нужен, особенно в субботу. Возвращаемся мы парочкой из магазина. Джимми со мной рядом идёт, как всегда брейк танцует, сервизом позвякивает. И всё бы ничего, и было б у нас хозяйство, но тут Джимми увидел своего приятеля и… Побежал к нему навстречу поздороваться. Так уж рад был повидаться, так уж рад, что даже правую руку вытянул вперёд, пока бежал… Чтоб поздороваться, конечно, не сервиз же грохнуть об асфальт. А уж когда до него дошло, что случилось… Джимми же не дурак. Он и… второй рукой схватился за голову. Ух-ты, напасть какая приключилась – ну чистый форс-мажор. Конечно, форс-мажор – и второй пакет с оставшимся сервизом тоже… туда же… а чего уж там? Пришла беда – открывай ворота! Без хозяйства мы остались в ту субботу.

Вот сами и прикидывайте. Без секса – медовый месяц уж полгода как прошёл. И без посуды теперь. Думаете, я поэтому Джимми отшила? Нет, но терпение моё уже к концу… к его концу подходило. Я ему так и сказала, чтоб он сквозь землю провалился со своим брейк-дэнсом и чтоб не позже, чем в семь сорок вечера. Но можно и пораньше. Но сначала он мне заявил, что не хочет возвращаться на родину. Ему, видите ли, и здесь, в Казахстане, хорошо. Везде его любят – это про он бары (уборщицы и стриптизёрши не в счёт!). Женился удачно. Это он про… Ну вы понимаете, конечно? Чего ещё надо? Именно это меня и взбесило окончательно. И я ему сказала, чтоб проваливал отсюда куда подальше, а лучше, чтоб совсем провалился куда-нибудь.

И Джимми ушёл. Но, гад такой, в бар сначала пошёл. Там его дверью на входе придавило, но не до конца. Уборщицы в туалете добивать не стали – пожалели его, болезного. А скорее всего, надеялись, что на выходе дверь сама добьёт его. Я тоже надеялась, но… Все забыли, что мой Джимми не только техничный, но и сухой. Отлетел он метра, говорят, на три только – выпил многовато… А то ж, с горя же! Поплёлся он, конечно, в стрип-клуб. Там тоже дверь была, и шансы на то, чтобы она его… тоже были. Причём два раза – на входе и на выходе, но… Но стриптизёрши не пустили его в клуб. Сказали ему, чтоб к жене законной валил, и нечего, мол тут шмелём исхудалым крутиться. Знаем твоё жалко, видели. Тоже мне – подруги называются!

И тут звонок мне на мобильный. А времени-то уже четыре утра! Те самые подруги мне и звонят. Сообщают, что Джимми мой… Скорбно так, почти рыдают. Они ведь не знали, что никакой он мне не мой, а очень даже бывший. И только я им хотела сказать, чтоб забирали его себе, как… Они говорят мне, что всё… Джимми бедный… провалился в канализационный люк… А у нас, в Алма-Ате канализация – это ж горная река в половодье. Пограничники некоторых аж в Китае вылавливали.

У меня от такой удачи аж дух перехватило. Я дыхание – вдох-выдох – перевела и спрашиваю… еле слёзы сдерживаю… Провалился? Да, отвечают девчонки, провалился. Унесло и утонул? Нет, говорят, не утонул, и не унесло – застрял! Сволочь… Не Джимми, конечно… А брейк-дэнс долбаный «семь-сорок» – локти в люк его не пустили. Так и висит на локтях, говорят мне девчонки. Ждёт меня, когда приду и вытащу его из канализации…