Пролог. Март, 1898 года. Лесная избушка близ города Полевского.
– Положите руки на волка, – велела знахарка.
Матильда и Лиза недоумённо переглянулись, а Поля засмеялась:
– Ну же, девицы, смелее! Он вас не укусит.
И первая ухватилась за жёсткую шерсть. Знахарка и девушки последовали её примеру и словно провалились куда-то. Только видение предстало перед глазами:
…обыкновенная комната в крестьянской избе. Бревенчатые стены, печь, иконы в углу, лавки. На одной из них, в ворохе пледов, лежит маленькая девочка. Она в беспамятстве. Тяжёлое дыхание, бледная, с испариной, кожа.
Рядом восседает старуха. Перед ней, на коленях, стоит красивая, молодая женщина со скорбным лицом.
– Спасу, незаконную твою, а дальше-то что?
– Муж за границей, не знает… Отцу отдам… В приёмную семью… Главное, чтоб жила…
– Значит не подле тебя расти станет, – бормочет старуха и лицо её расплывается в довольной ухмылке. – Имя приметное, сменить надобно.
Следующее, что видят Матильда, Лиза и Поля, это та же комната, но всё изменилось.
Повсюду свечи. Они еле горят, коптят. И в их неверном свете беснуется старуха. Чёрный сгусток мрака плывёт по воздуху. Зависает над девочкой. И втягивается в её приоткрытый рот.
Зловеще бормочет старушечий голос:
– … если окропит себя человеческой кровью … до того, как ей исполнится шестнадцать… телом завладеет мелкий бес, обрядом призванный…
И вот уже мать шепчет девочке, на щеках которой расцвел нежный румянец:
– Ты будешь жить долго-долго и счастливо, ангел мой, Светлана…
Глава 1. Лиза. Август 1896 года. Нижне-Исетская волость Пермской губернии.За полтора года до событий в прологе
– Сокол мой! – громко и жеманно пропел молодой женский голос. – Твоя голубка желает этот салоп. Посмотри, какие пуговки, как они блестят. Ах, восторг! А какие розаны по подолу! Неужели тебе не хочется побаловать свою нежную супругу?
Лизу, стоящую возле прилавка с платками, этот громкий возглас вывел из задумчивости. Она заглянула в этот городок перед поездкой домой, желая повидать Никиту, и вспомнила, что нужно купить хоть какие-то подарки своей семье. Базар подвернулся удачно. Здесь торговали всевозможным товаром.
Девушка обернулась, чтобы посмотреть на вещь, вызвавшую столько восторга, и встретилась взглядом с бывшим женихом. Сердце её замерло на мгновение, а потом затрепыхалось, словно птица в ладонях.
– Никитушка! – окликнула его.
Но парень, державший под руку разнаряженную в пух и прах барыньку, восторгавшуюся пуговками и розанами, быстро опустил глаза и отвернулся к своей спутнице.
– Выбирай, – коротко бросил он ей. – Маменька поспособствует. А я отлучусь ненадолго. Ворочусь и расплачусь.
– Ты куда? – капризно протянула барынька и вновь цепко ухватила его руку, которую он только что освободил от неё.
Лиза невольно задержала на них взгляд. Рука Никиты, когда-то сжимавшая её ладонь с такой нежностью, теперь принадлежала другой.
– Сбегаю в трактир, – громко сказал Никита, явно для посторонних ушей. – Куплю твои любимые пирожные.
– Пиро-о-о-ожные? – закатила от удовольствия глазки жеманница. – Но ведь доктор…
– Душенька, – нетерпеливо перебил её парень. – Счастие твоё, отныне, моя первоочередная забота. И если пирожные делают тебя счастливой, то и бог с ним, с лекарем.
– Ты самый любезный муж на свете! – расцвела барынька и хихикнула. – Возвращайся быстрее. Мне нужно, чтобы ты одобрил покупки.
Лиза зашла в трактир, который приметила ранее. Никита уже поджидал её. Он схватил Лизу за руку и потащил в укромный угол. Затем метнулся к буфетчику, заказал пару чая и козликом поскакал назад. Лизе этот суетливый, нервный Никита был незнаком. Она его таким никогда не видела.
– Привет, Лизок! – Он наконец уселся за стол и настоял, чтобы Лиза села спиной к общему залу. – Уф, взопрел! Ты как здесь? Зачем? Следишь за мной? С ума сошла! Мы с супружницей да с маменькой её променад совершаем. А тут ты! Опасно!
– Отчего ж опасно, Никитушка? – насмешливо спросила Лиза. Всего год назад она отдала бы за эту встречу полцарства. Теперь же смотрела на милое когда-то лицо и не узнавала Никиту.
– Ну, ты можешь меня скомпрометировать, – с трудом произнёс он явно непривычное слово. – Ты же моя невеста. Хоть и бывшая, но всё же…
– Понятно, – усмехнулась Лиза. – Ну и как ты живёшь? Доволен?
– Да! – восторженно зачастил Никита. – Живём мы богато. На золоте едим, в шелка одеваемся. Я, знаешь ли, всегда замечал в себе тягу к этакому всему, дорогому, богатому. Дядюшка души во мне не чает. Я в главных приказчиках хожу. А остальные передо мной шапки ломают да кланяются. Никита Силантьич, то, Никита Силантьич это. Как я прям всё это люблю и уважаю! И покупатели меня обожают, особливо которые дамочки. Да-с. Как самая богатая купчиха приходит, так непременно – подайте Никиту Силантьича. И дочки её, хорошенькие, мне глазки строят. А уж какую я выручку делаю…
Никита распалялся всё больше. Он раскраснелся. Грудь надулась, плечи расправились. Он словно стал выше ростом и шире в плечах. Лиза смотрела на бывшего жениха и удивлялась. За этого индюка она собиралась замуж? Ей стало так весело, как давно уже не бывало.
– Ты знаешь, а ведь мне пора, – прервала она Никиту на полуслове. Он замолчал и несколько секунд смотрел на неё обиженно. – Домой путь держу. Сговорилась с возничим одним, велел не опаздывать.
– А ты чего хотела-то? – наконец отмер он и сдулся до прежнего объёма. – Зачем приезжала?
– Да так, – туманно сказала Лиза. Всю её влюблённость как ветром сдуло. О чём она только думала, когда решила увидеть его?
– Ну, ты это, приезжай ещё, – пробормотал Никита и внезапно пожаловался: – Супруга моя после родов хворает по-женски, так что промеж нас давно ничего не было. А с тобой бы мы…
– Прощай, – Лиза встала из-за стола и пошла на выход. Навстречу ей половой тащил две пары чая в мельхиоровых подстаканниках.
Чем ближе она подъезжала к родному дому, тем меньше ей хотелось туда. Права была Матильда, это плохая идея. Может ну его? Дать денег ямщику, пусть отвезёт обратно на станцию. Ладно, поздно уже. Вон и первые дома показались. Была не была.
– Лизка приехала! Лизка вернулась!
Под вопли младших братьев взошла она на крыльцо. И – ничего. Ни капли радости, ни трепетания сердца. Теперь Лиза убедилась, что приезжать не стоило. Это место было её страданием и каторгой. Никаких тёплых чувств к семье она не ощущала. Может права была кухарка, болтающая, что мать её нагуляла. И место ей не в родном гнезде, а в каком-нибудь монастыре для ублюдков. Но совершенно точно – не здесь.
С такими мрачными мыслями зашла Лиза в дом. И видимо так красноречиво они отразились на лице, что мать не посмела сказать какую-нибудь обычную гадость. Налетели сёстры и сразу залезли в котомку в поисках подарков. Ничего не найдя, потеряли всякий интерес и убежали по своим детским делам. Батюшка, как обычно, отсутствовал. Кухарка была другая. И только няня обрадовалась ей.
Вечером отец вернулся и Лиза встретила его холодно. Не смогла простить давешнего равнодушия. Зато батюшка облегчённо выдохнул, увидев её живую и здоровую. Пока вместе пили чай, все притворялись, что они дружная семья, принимающая нежданного гостя. Не очень желанного, но и не противного. А вот когда за столом остались только мать, отец и Лиза, потому что батюшка изъявил желание выпить за её приезд, тогда-то всё и началось.
Лиза отдала им немного денег. Она решила не раскрывать сразу, что теперь богата. Рука слегка дрожала, когда она положила купюры на стол. Оставалась крохотная надежда, что можно купить любовь и изменить прошлое. Но маменьку, наконец, понесло:
– Ты, бесстыжая, хоть бы подарков купила! Хоть ленточку какую, паршивую. У других-то вона дети с отхожих промыслов возвертаются, так родне гостинцы привозят. Да и денег-то, кошке на лизок. Што, нынче девкам мало платят?
Она зло цедила слова и Лиза чувствовала, как внутри всё привычно сжимается. Хотелось стать маленькой, незаметной, а лучше всего кошкой.
– Ты это, того, мать, чего завелась? – выпивший отец заплетающимся языком попытался осадить супругу. – Домой вернулась. Живая. Руки-ноги целы. Аще и денег припёрла.
– А хоть бы вовсе не возвращалась! – вызверилась матушка. – Тоже мне, королевишна прибыть изволила. Обещал ведь, что в 15 годков и духу её здесь не будет. Доколе ещё я терпеть должна!
Лизу словно облили кипятком. О чём это она?
– А ну-ка! – прищурилась Лиза. – Что за дела? Извольте объяснить.
– Ишь как заговорила, – съехидничала мать. – Што, ноги раздвигать научилась, так и родителям хамить выучили? Поили её, кормили, байстрючку этакую, а вона ишь чего балакает!
– Тише ты, дурища! – рявкнул отец.
– А ты меня не затыкай! – огрызнулась мать. – Вернулась и теперь чево? Здесь жить останется? Нет на то мово согласия!
– Объясните толком, в чём дело? – разозлилась Лиза, переводя взгляд с мать на отца и обратно. – Мама?
– Какая я тебе мама! – взвизгнула та. – Шлёндра подзаборная твоя мама, девка гуляшшая, как и ты. Только и делов то, что знатная, а сама что ни на есть прошмандовка, как Дунька с окраины.
– Я сейчас как возьму, как порву все деньги, что привезла, – холодно заявила Лиза, схватив пачку. – Быстро сказывайте в чём дело!
– Ты кашу заварил, тебе и хлебать, – маменька подскочила к Лизе, вырвала из её рук деньги и удалилась с кухни, что есть силы хлопнув дверью.
Отец тяжело вздохнул, налил себе стопку, махом выпил, занюхал рукавом, помолчал и стал рассказывать.
– Семейство наше, Батюшковых значить, из крепостных, – глухо произнёс он, глядя в сторону. – А я, значить, старший сын. Без земли мы были, зато с руками. Я тогда в Верхнем работал, конюхом. У графьёв Верейских. Конюшня не бог весть – рабочие лошадки да два жеребца для выездов. Хозяева приезжали туда не часто, жили больше в столицах да заграницах.
Он замолчал на мгновение, будто вспоминал прошлое. Лиза сидела напротив, слушала внимательно, стараясь ничего не упустить.
– И вот однажды, значить, графиня приехали. Без мужа, но с девчушкой. Тихой такой, щуплой. Кожа да кости. И глаза печальные. Пробыли так, значить, несколько дней. А потом вдруг хозяйка пришла ко мне. Не в конюшню, а в дом, где я жил рядом. Я сперва и подумал… – отец коротко усмехнулся. – Ну, сама понимаешь… холостой парень, графиня. А она другое предложила.
Он внимательно посмотрел на Лизу, впервые за вечер. По-доброму, с любовью и сожалением.
– Сказала, мол, девочка не её. Дальняя родственница померла. От холеры, значить. И вся семья с ней. А графинька-то бездетная, вот и приютила сиротку. Только вот оставить подле себя не может. А почему – не объяснила. Спросила, есть ли у меня девка какая на примете, ну чтобы жениться, значить, да взять девочку на воспитание. Мол, даст денег. Щедрое приданое посулила, чтобы, значить, всё как у людей. До пятнадцати лет, сказала доглядеть, а потом заберёт.
Отец снова налил себе рюмку. Выпил как воду, не поморщившись, и захрустел огурцом. Лиза поняла, к чему идёт рассказ, ещё раньше. Но только сейчас руки её задрожали и она крепко сжала кружку, так что пальцы побелели.
– Я подумал… Почему нет? Девка давно на уме была. Первая красавица, не замечала меня. Как с деньгами графскими пришёл, тут же и свадьбу сыграли. Дом, значить, купили в другом селе. Там и дело начал. А ты с нами была.
Он снова выпил, но уже две рюмки подряд. Словно оттягивал неприятный момент.
– Сперва-то жена исправно ходила за тобой. А потом, значить, как свои-то пошли – всё, как отрезало. Злится, значить. И всё ждала, когда графиня объявится. А она – ни письма, ни гроша. Как сквозь землю провалилась. Только блазнится мне… не родственница ты никакая, а её дочка. Графини этой, значить. Нагуляла видать, а признать не захотела. Надо понимать, прелюбодейство грех. Нехорошее дело, позорное.
Лиза молчала. Мир внутри сжался в одну точку. Обида, стыд… и облегчение. Отныне всё становилось на свои места.
– А теперь, дочка… – голос отца дрогнул. – Жена не даст нам жизни, коли ты, значить… У нас свои дети. Ты… чужая.
Он встал, подошёл ближе и, не решаясь прикоснуться, замер:
– Не обессудь, дочка, но тебе придётся уехать.
Глава 2. Матильда. Весна, 1897 год. Москва. За год до событий в прологе.
В Матильду словно бес вселился. Деньги, свалившиеся на неё после уральских событий, испортили прежнюю жизнелюбивую певунью – лёгкую на подъём, острую на язык. Капризность переросла в высокомерие, смелость в безрассудность, кокетливость в вульгарность.
Ещё недавно она распевала романсы в прокуренной гостиной сосновоборского борделя. А теперь у Матильды личная горничная, французские ароматы и свобода распоряжаться своим временем. История Золушки, достойная театральных подмостков. Не имея академического образования и дела, занимавшего её время полностью, она предпочитала праздную жизнь.
– Хороша я была бы, с кучей денег да работать! – твердила она Михаилу, ласково укоряющего её. – À chacun ses goûts. У каждого свой вкус, дорогой мой. Мне нравится нынешняя жизнь.
И он смирился.
Распорядок дня бывшей куртизанки строился теперь так. Просыпалась она к полудню, приводила себя в порядок с помощью служанки Ганны. Приходящий парикмахер укладывал в затейливые прически её белокурые локоны.
Потом неспешно завтракала, перебирала с десяток платьев, прежде чем выбрать, и отправлялась по магазинам. Или на примерку к портнихе, обувщику или шляпной модистке. В зависимости от того, что ей взбрело в голову заказать.
Матильда увлеклась рисованием и брала уроки живописи. Она считала, что написание картин не для заработка – занятие для благородных и состоятельных девушек, к которым она ныне причисляла и себя. После возвращалась домой, обедала с Михаилом, отдыхала. А потом либо принимала у себя свежебретённых приятельниц, либо отправлялась развлекаться с ними. Приезжала Матильда обычно под утро.
Михаил тем временем трудился, не покладая рук. Мало было выгодно продать сокровища малахитницы. Нужно было ещё сохранить тайну…
Он воспользовался помощью друзей. Удачно продал часть драгоценностей и основал акционерное общество «Три девицы и Ко», участниками которого стали Матильда, Лизавета и Поля. Михаил оформил опекунство – до времени, пока девушки не смогут распоряжаться капиталом самостоятельно. Немного акций досталось и Павлу.
На деньги общества Михаил удачно купил особнячок на Остоженке, в тихом Лопухинском переулке. С помощью знакомого архитектора переделал его. Добавили третий этаж, пристроили крыло, так что дом стал Г-образным, провели водопровод, канализацию. В планах были электричество и телефон. Во внутреннем дворике организовали крохотный садик с клумбами, декоративными кустарниками и скамейками.
Перестроенное здание Михаил превратил в доходный дом. Первый этаж сдал под конторы и магазины, на третьем поселился сам, с Матильдой в качестве воспитанницы. Второй этаж и свежеотстроенное крыло он отделал под роскошные квартиры внаём.
Арендаторами стали несколько докторов и адвокатов, которые использовали их и как конторы. Также к сдаче предназначался отремонтированный двухэтажный флигель в глубине двора, стоявший пока свободным. Аристократический район, близость к центру Москвы и храму Христа Спасителя позволили назначить хорошую цену. Михаил планировал, что вложенные средства окупятся за пару лет. Он также мечтал выстроить еще один доходный дом, побольше, заказав проект у любимца московской буржуазии, архитектора Льва Кекушева, создавшего красивейшие здания в стиле модерн.
Пока он занимался всем этим и был загружен практически круглосуточно, Матильда попала под влияние новой подруги. С Аделаидой Энгель она познакомилась в салоне модистки, когда заказывала очередную шляпку. Мати мучалась над выбором цветов, украшающих головной убор, и роскошно одетая, невероятно красивая девушка любезно помогла ей. Они разговорились, обсуждая модные новинки. Потом выпили по чашечке кофе в кондитерской и решили встретиться ещё раз. Матильда с восторгом окунулась в новое приятельство, словно в тёплую ванну. Тем более, что Аделаида была девушкой интересной. Одевалась вызывающе, вела скандальный образ жизни и биография у неё была ему под стать.
Младшую дочь богатого купца-старообрядца в девичестве звали Аграфена Микешина. Отец хотел наречь её Агриппиной, в память своей первой любви, но мать, всегда покорная тихая женщина, воспротивилась. Брак их был договорным, сливали состояния двух купеческих фамилий, и особой любви промеж них никогда не было. Суровый отец соблюдал в семье жёсткий патриархат и всё, чего удалось достигнуть несчастной женщине – это заменить резкое, для русского уха, Агриппина на певучее Аграфена. Вопреки тому, что имя напоминало о равнодушии к ней супруга, мать Ады нежно любила и баловала единственную дочь. И та выросла норовистой и непокорной. Имя своё она ненавидела.
Отец рано выдал девушку замуж за Готфрида Энгеля, состоятельного пожилого бюргера. Тот приехал в Россию, чтобы найти красивую молодую жену, славянского происхождения. Немец обратился к свахе и она предложила нескольких девушек на выданье. Он выбрал Аграфену. Брак был коротким, но счастливым. Немолодой муж обожал своего «Engelchen», ангелочка, и разрешил ей сменить имя на Аделаиду.
Овдовевшая Ада получила большое наследство, опыт супружеской жизни и статус молодой вдовы. И более не зависела от строгих порядков собственной семьи. Поэтому в одночасье стала одним из самых лакомых кусочков. От повторного брака она категорически отказывалась, предпочитая менять любовников как перчатки. Иногда одновременно находилась в отношениях с двумя, и это не всегда были мужчины. Родственники супруга отреклась от неё, тем более что наследников Аделаида не подарила. А своя семья, особенно мать, жалела «заблудшую Адочку» и старалась вернуть её в стан порядочных женщин. Аделаида любила мать, терпела отца, но категорически отстранила их от своей жизни. Весёлой вдове исполнилось двадцать два года.
Аделаида быстро стала для Матильды образцом для подражания. Особенно её восхищали экстравагантные туалеты новой подруги. Девушки проводили время вместе, развлекаясь и болтая. Сперва Ада относилась к семнадцатилетней Матильде снисходительно, не приглашая в близкий круг. И бывшая куртизанка довольствовалась дневными развлечениями, в публичных местах. Вроде долгих поздних завтраков, в окружении приятельниц и поклонников Аделаиды, с шампанским, светской болтовнёй и целованием рук.
Матильда жаждала стать своей для нового «шикарного», как говорила она Михаилу с горящими глазами, окружения. Поэтому улыбалась кавалерам, хихикала над сплетнями и поднимала бокал. Как все. Но иногда, при воспоминаниях о Лизе и Поле, о временах «Союза трёх девиц» и об их приключениях, её улыбка становилась чуть натянутой. Но пузырьки шампанского быстро изгоняли былое из её хорошенькой головки.
Но в последнее время заскучавшая дива стала уделять больше внимания юной подруге. Вот и сейчас она пригласила Матильду на занятия живописью, где модель и художник менялись местами, поочередно рисуя друг друга.
Ада решила, что Матильда будет писать её обнаженную, и войдя в свою роскошную студию, тут же скинула ботиночки и бросила на стул горностаевое манто. И далее, стремительно передвигаясь по огромной комнате и пытаясь вспомнить где шампанское, она стягивала с себя один предмет туалета за другим. На пол полетели белоснежные перчатки, шляпка лавандового оттенка, жёлтый шёлковый шарф, лиловое бархатное платье, нижняя сорочка. Вскоре Аделаида, оставшись в тонких чулках молочного оттенка и жемчужном ожерелье, уже разливала шампанское в высокие фужеры.
– Ты без корсета? – удивилась Матильда, смущенно разглядывавшая девушку сквозь бокал с пузырящимся напитком.
– Да, – непринужденно сказала та, устраиваясь на диване, укрытом пледом из шкур ягнят. – Это прекрасно, когда тело свободно и ничем не ограничено. Ты что-нибудь слышала про платье reform?
Глава 3. Лиза. Август 1896 года. Лесная избушка близ города Полевского.
Так Лиза покинула дом, в котором прошло её детство.
Кто бы мог подумать! А вдруг она – знатная особа? Графиня! Пусть и незаконнорождённая… Передается ли титул в таком случае? Лиза совсем не разбиралась в этом. Но стало легче от осознания, что настоящими родителями были другие люди. Прощай постылый дом, где так неласково с ней обходились! Прощай прежняя жизнь, где она была даровой прислугой наглого семейства! Здравствуй новая жизнь без ругани, унижений и равнодушия.
Правда, немного жаль было терять отца. Да и предавшая дважды, возможная мать тоже не вызывала симпатии. Поэтому Лиза даже не спросила её имени. Всё равно это лучше чем прежняя жизнь, с этим она как-нибудь разберётся. Измученная ночными кошмарами и ошеломлённая новостями, Лиза решила вернуться к знахарке. Шар не подвёл и вскоре она уже входила в лесную избушку.
Рыжеволосая травница Поля ей очень обрадовалась. Знахарка тоже встретила любезно. Павел был в отъезде. Лиза поведала свои новости.
– Ах! – восхищённо воскликнула Поля, тут же припомнив любимую латынь. – Quidquid latet apparebit…
– Да, – усмехнулась знахарка. – Именно, всё тайное станет явным. Там ещё продолжение есть. Nil inultum remanebit, что значит «ничто не останется без возмездия».
– Надеюсь, расплата не заставит себя ждать, – прозвучал голос Лизы чужой и жёсткий. – Я хочу, чтобы все предатели ответили за свои деяния и мучились ещё при жизни.
Знахарка внимательно посмотрела на неё, ничего не сказала и отошла, давая возможность им поговорить наедине.
– Вот же гад этот твой Никита, – возмущалась Поля. – Приспособленец и пройдоха.
– Глупый индюк, – спокойно сказала Лиза. – И пару нашёл под стать себе. Надеюсь, они сдохнут от холеры.
– Лизонька, ты стала такая… – Поля запнулась, подбирая подходящее слово.
– Какая? – растянула губы в неискренней улыбке Лиза.
– Лиза, которую я знаю, ни за что бы не пожелала зла людям. Даже обидчикам. Добрый, светлый человек. Старалась примирить всех. А сейчас… Ты изменилась. Колючая, безжалостная, резкая.
– Прежней жалкой бесхребетной амебы больше нет, – странным низким голосом ответила Лиза.
Поля смотрела на подругу во все глаза. Та пугала всё сильнее. Черты лица исказились, будто на неё натянули чужую маску. Глаза запали, а зрачки расширились, став чёрными. Нос заострился. Щёки стали впалыми. Бледные губы вытянулись в тонкую полоску. Кожа посерела.
Поля однажды видела такое лицо. Спасший её сельский священник выглядел таким перед своей внезапной кончиной. Предсмертные, фатальные изменения. Поля испуганно охнула и прижала ладони к лицу. И морок пропал. Лиза снова была обычной. Светлокожей, румяной, с добрыми карими глазами, милым носиком, пухлыми щёчками и розовыми красивыми губами.
– Что с тобой? – недоумённо спросила её Лиза. – Почему ты так на меня смотришь?
– Эээ… я… ты… – блеяла травница, не в силах забыть пугающее зрелище.
Ситуацию разрядила знахарка, позвав девушек пить чай. Поля наконец пришла в себя. Подруги принялись болтать о прошлых приключениях, вспоминая Союз трёх девиц. Лиза даже достала свои записи и прочла пункты клятвы, которые они дали друг другу прошлым летом на ночном лугу.
– «Союз трёх девиц» создан в августе месяце 1895 года от Рождества Христова, – читала Лиза серьёзным голосом, который уже стал её постоянным спутником, в отличии от прежнего времени. – Участницы сего Союза – девицы Поля, Матильда и Елизавета. В основе Союза – вечная дружба и верность. Никто не должен стать между нами. Мы всегда будем помогать друг другу и приходить на помощь по первому зову. Союз скреплён клятвой на крови и разрушить его может лишь смерть!
– Здорово! – восхитилась Поля. – Прямо как в книжках. У нас есть свой Союз и клятва. И я теперь не одна-одинёшенька, как раньше. Пусть у меня нет семьи, зато есть верные подруги!
– А как твоё полное имя? – поинтересовалась знахарка. – Ведь Поля это краткая форма.
– А я не знаю, – пожала плечами травница. – Полей меня отец Сергий назвал, ну тот священник, который меня у побирушек отвоевал, и в свой приход забрал. Меня крестили в октябре в день преподобной Поликсении Испанской. А мне больше по нраву Поликсена. Это из древнегреческой мифологии. Дочь Приама и Гекубы. Невеста Евримаха, сына Антенора. Её воспевали Еврипид и Овидий, античные авторы. А Приам – троянский царь. Так что Поликсена – греческая принцесса и…
– Поля, ты отвлеклась, – вернула на землю увлёкшуюся подругу Лиза.
– Но отец Сергий сказал что такого имени нет в святцах, – уныло сказала та. – Сошлись на Поле и с тех пор меня так и кличут.
– Поликсена – звучное имя, с историей, – сказала Лиза. – И оно к тебе очень идёт. А фамилия твоя?
– У меня её нет, – грустно сказала Поля-Поликсена. – Ни фамилии, ни родины, ни документов.
Лиза только и смогла, что подойти и обнять подругу, сидевшую на противоположной стороне большого стола. Та собиралась заплакать.
– Разводить нечего тут слёзы-сопли, – решительно пресекла их знахарка. – Есть имя. Придумать фамилию. Выправить документы. Будет с родиной посложнее. Но «подданная Российской Империи» неплохо на мой вкус.
– А действительно, Поличка, – поддержала знахарку Лиза. – Ты можешь выбрать себе любую фамилию.
У травницы загорелись глаза, она немного подумала и зафонтанировала идеями:
– Франкенштейн? Представьте – Поликсена Франкенштейн! Роскошно! Звучит, как героиня из немецкой оперы! Или поэтесса!
Знахарка и Лиза не успели прокомментировать эпатажность выбора, как Поля понеслась дальше:
– Дюма? Поликсена Дюма. Нет, слишком просто. Бестужева-Рюмина? О, а можно в честь городов! Московская. Или Бостон. Как вам Поликсена Бостон? А еще растения мои разлюбезные. Бетула, берёза значит, моё любимое дерево. Идеальное растение. И лечит и греет. Из бересты посуда отличная. Дёготь берёзовый. Опять же сок…
– Поля, остановись, – изнемогала от смеха Лиза.
Обычно бесстрастная знахарка тоже не удержалась от широкой улыбки.
– Ну ладно, – не обиделась Поля. – А в записях про Союз нужно исправить Полю на Поликсену.
– Непременно, Поличка, – согласно кивнула Лиза.
– Ваш Союз прекрасен, – знахарка наливала свежий чай в опустевшие кружки и рассуждала вслух. – Но сделать что вы можете? Польза какая? А есть организация Время дочерей. Учат там девушек воинскому искусству, разным премудростям, противостоять злу. Становится женщина сильной, независимой. Защитить может себя и близких. Надвигается зло когда, Время дочерей объединяется и сражается …
– …с Недобрыми, – невежливо перебила её Лиза. – Мы помним.
– Говоришь напрасно, девочка, с пренебрежением о том, силу чего понять пока не в состоянии, – кротко сказала знахарка. – Представь тренированных, владеющих тайными знаниями, бесстрашных девушек и молодых женщин. Спасти под силу которым десятки, сотни, и даже тысячи людских душ и жизней. Это не слабые существа целиком зависящие от мужчин. Это самодостаточные личности которые могут применять и силу и ласку.
– Да неужели так бывает? – недоверчиво спросила Лиза. – Это наверное придуманные истории, чтобы женщинам было проще нести своё бремя?
– Бывает, – утомившись, знахарка вновь вернулась к телеграфному стилю разговора. – Решишь узнать – расскажу. Покажу. Научу.
– Пожалуй, мне это интересно, – помолчав, ответила Лиза. – Проведаю Матильду и вернусь. Шар пусть здесь побудет. Хочу на поезде поехать. Говорят, он очень удобный.
Она не стала уточнять, что из-за усиливающихся ночных кошмаров опасается, как бы не натворить чего непоправимого. Вот вернётся и попросит их приготовить какое-нибудь снадобье.
Переночевав в лесной избушке, Лиза отправилась в Полевской на попутной телеге поставщика продуктов. А оттуда, на извозчике, в Сосновоборск.
На вокзале она узнала, что нужный поезд будет только завтра. Решив повидаться с кухаркой Агафьей, но не желая появляться в борделе, она послала к ней мальчика-посыльного с запиской. Радостная Агафья прибежала на вокзальную площадь через час.
– Голубка моя, – кухарка бросилась обнимать нежданную гостью. – Молодец, что приехала. Сейчас быстро извозчика кликнем, да ко мне поедем. Я ж домик прикупила, на денежки-то твои. Как же мне благодарить-то тебя? Ужо наиглавнейшей гостьей будешь! Накормлю от пуза!
– Не стоит, – отбивалась Лиза. Она почувствовала себя нехорошо по пути в Сосновоборск, ещё стоически держалась, но силы были на исходе. – Мне бы прилечь. Укачало, видать, в дороге.
– Действительно, бледненькая какая, – всполошилась Агафья и заорала во всю мощь лёгких: – Извозчик!
К ним моментально подъехала пролётка. Пока кухарка с возницей, здоровым широкоплечим детиной, грузили Лизу в экипаж, та потеряла сознание.
– Охтимнеченьки! – всплеснула руками Агафья и крикнула кучеру. – Давай, в земскую больницу! Да быстро!
– Как скажешь, хозяйка! – обнажил в ухмылке великолепные зубы тот.
Он вскочил на козлы и тряхнул копной тусклых грязных волос. На несколько мгновений обнажилась мочка уха со шрамом, выглядевшим так, словно её разорвали и неаккуратно сшили.