Тени Завораша

Похоже, они оказались не просто вдали от Ахерона, но и бесконечно далеко от цивилизации вообще. Где тот шиван, что привез Энсадума сюда? Лодка бы им сейчас пригодилась. Или тот «проводник», приведший его к дому. Или компания нападавших, тех, что забрали его саквояж… И наконец, как далеко торговый форпост, в котором ему еще недавно пытались перерезать горло? Последний мог располагаться на сколь угодно близком или далеком расстоянии: Энсадум все равно не смог бы протащить ангела на себе дальше, чем каких-нибудь два десятка метров.

Тисонга знал, что умирает. И он знал, что умрет. Именно в этот момент Энсадум осознал разницу между этими двумя вещами.

Именно тогда Энсадуму пришла в голову мысль, что он умирает вместе с ангелом. Он был человеком, трижды столкнувшимся со смертью меньше чем за сутки. Кто-нибудь наверняка сказал бы, что смерть – в некотором смысле болезнь. А раз болезни заразны, то не могла ли к нему прилипнуть частичка смерти? Не стал ли он на шаг ближе к собственному концу? Кто знает? Кто вообще мог знать?

Кураторы не были вампирами. Они не пили кровь, чтобы насытится. То, что называлось алхимией крови, не было религиозным ритуалом. Искусство кураторов имело больше общего с наукой, чем с философией или верой, хотя все, связанное со смертью, рано или поздно приводит к религии.

Наверное, если и существовал некий первоначальный замысел, по которому возводился Курсор, ныне он был неведом. Возможно, никто не планировал населять его воспоминаниями.

«Душами», как говорили одни; «думами» – так говорили другие.

А правы наверняка были третьи, те, кто считал, что эссенция памяти – это нечто среднее между думами и душами тех, кому они принадлежали.

Кровь была ключом. Для одних этот ключ отпирал врата бессмертия, для других сам служил дверью, за которой находилась власть и богатство.

Кураторы не были орденом бедствующих монахов или безумными учеными, то и дело проводящими какие-нибудь странные эксперименты. Между тем кураторы не всегда были так влиятельны. Когда-то их вообще не существовало, как и практиков, а то, чем Энсадум занимался сейчас, сочли бы темным, непотребным ритуалом, а самого его – просто невеждой, вроде деревенского колдуна, ставящего компрессы из коровьей мочи. Иногда, думая об этом, Энсадум мысленно именовал себя «знахарем». Так, по его мнению, его называл бы тот, кто не имел ни малейшего представления ни о том, чем занимаются кураторы, ни о том, что входило в круг обязанностей их младших соратников – практиков.

Знахарь, вот кем он был. Когда воздух вокруг стал серым, а стены окрасились пепельным и черным, ведь приближался рассвет, он впервые попробовал кровь ангела на вкус.

***

Все было задумано так, что в Башню ремесленников сна можно было попасть только одним способом: по воздуху. Если ты недостаточно ловок в полете, то попытка покинуть Башню могла привести к печальным последствиям. Бывали случаи, когда стремящиеся покинуть башню ангелы камнем падали вниз и разбивались – в лучшем случае. В худшем они получали увечья: ломали кости или даже крылья, что автоматически исключало их из числа ангелов. Быть крылатым и не иметь возможности воспользоваться этими крыльями – вот что по-настоящему унизительно.

В свои годы Кенобия уверенно держался в воздухе, превосходя других учеников в скорости и умении маневрировать. Даже его брат Тисонга, с которым они проводили все время, не поспевал за ним, когда дело касалось гонок. Другая область, где Кенобия был лучшим – это умение хватателя и уроки сна. Он не раз приносил из сна настоящие вещи. В основном это была мелочь: необычные камушки, раковины моллюсков, монеты… а один раз он принес даже небольшую золотую рыбку в ладонях, сложенных лодочкой. Рыбешку потом выпустили в один из бассейнов. В то же самое время Тисонга и другие ученики приносили из сна только ожоги да синяки.

Однажды Кенобия спросил Тисонгу, летал ли он когда-либо за край острова? Опускался ниже? Тема была запретной, так как с детства ангелов учили, будто внизу воздух отравлен, а под слоем облаков ничего нет. Поднырнуть под край острова было равносильно самоубийству: если не свалишься прямиком в бездну, то наверняка погибнешь позже, наглотавшись смертельного яда. Поэтому в тот раз вопрос показался Тисонге странным, а брат вдруг рассмеялся: «ну ничего, сказал он, когда-нибудь и ты станешь достаточно смелым». Неизвестно почему, но сказанное задело Тисонгу не сразу, а лишь позже, когда он размышлял над словами брата.

Трус? Он – трус? Не на эти ли намекал Кенобия?

А может, его осторожность на самом деле была простой нерешительностью? Тисонга много раз прокручивал в голове слова брата, стараясь вспомнить выражение его лица, с которым произносилась фраза. Не помнил. А потом Кенобия исчез. Учителя сказали, что он улетел из Башни и больше не возвращался. Тисонга много раз спрашивал их об этом, но всегда получал один и тот же ответ.

На самом деле Тисонга знал, что брат может совершить какую-нибудь глупость. Любопытство Кенобии порой граничило с безумием, а то, что брат именовал отвагой, можно было назвать обычным безрассудством. И не случайно ли он завел разговор о том, чтобы облететь остров снизу? Последнее было как раз в его духе – рисковать без какой-либо надобности. Как будто управлять собственными сновидениями, откуда можно забирать разнообразные предметы, было недостаточно…

***

Энсадум открыл глаза. Он по-прежнему сидел на кровати в убогом, пыльном доме. Ощущение полета рассеялось. Всего минуту тому назад он ощущал не только радость высоты, но и удивительно чистый, сладкий на вкус воздух! Этот воздух не шел ни в какое сравнение с тем, что он вдыхал сейчас – все равно что втягивать запахи могилы.

Ощущения, захлестнувшие Энсадума, касались не только запахов и вкусов. На мгновение он ощутил себя кем-то другим