Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932-1934

Суббота 30 июня 1934 года,

конец дня.

Во внутренний двор Штаделхеймской тюрьмы в Мюнхене врывается расстрельная команда СС. Группенфюрер (генерал-майор) Зепп Дитрих быстро идет по тюремным коридорам. За дверями камер люди, которые вчера еще были его товарищами или начальниками, вот уже несколько часов ожидают решения своей судьбы. Зепп Дитрих знает, что всех их ждет смерть. Отведя глаза, он прокричит каждому из них: «Фюрер приговорил вас к смерти за измену Германии. Хайль Гитлер!»

Не обращая внимания на их ругань и крики, он потребует, чтобы перед ним открыли следующую дверь. В это время первого заключенного уже вытащат во двор, где офицер СС, возглавляющий расстрельную команду Черной гвардии, прокричит: «По приказу фюрера – целься, пли!»

Эдмунд Шмидт, группенфюрер (генерал-майор) СА, камера 497: расстрелян.

Ганс Иоахим фон Шпрети-Вайлбах, штандартенфюрер (полковник) СА, камера 501: расстрелян.

Ганс Петер фон Хейдебрек, группенфюрер СА, камера 502: расстрелян.

Ганс Хайн, группенфюрер СА, камера 503: расстрелян.

Август Шнейдгубер, обергруппенфюрер (генерал-лейтенант) СА, полицейский префект Мюнхена, камера 504: расстрелян.

Через несколько часов в соседней камере двумя офицерами СС будет убит человек со шрамом на лице. Это – Эрнст Рем, рейхсминистр, один из основателей нацистской партии и начальник штаба СА. Одновременно с ним в Берлине будут убиты генерал фон Шлейхер, бывший рейхсканцлер, и его жена. Убийца-одиночка прикончит главу министерства связи Эриха Клаузенера, пустив ему пулю в спину в его собственном служебном кабинете.

Погибнут и многие другие, среди них: Эдгар Юнг, личный секретарь Франца фон Папена, вице-канцлера рейха, и Грегор Штрассер, соратник Гитлера с самых первых дней существования нацистской партии. Все эти люди, простые и знаменитые, будут убиты в промежуток между субботой 30 июня и понедельником 2 июля. Эта самая длинная ночь в немецкой истории, «ночь длинных ножей», станет свидетельницей уничтожения людей, которые когда-то были самыми близкими друзьями и помощниками фюрера, – Штрассера и Рема, генералов Шлейхера и Бредова.

В Третьем рейхе, как и во всем мире, появится много самых разнообразных версий, часто противоречащих друг другу, с помощью которых исследователи попытаются объяснить эти убийства. Будет отмечено, что все жертвы примут смерть от руки нацистов (это повторится и в будущем) во время выходных, когда высокопоставленные чиновники покинут столицу, оставив пустые министерства на подчиненных. Руководители страны станут недоступны, по крайней мере на несколько часов. Нацисты нанесут молниеносные удары, а редакторы газет в это время будут мирно спать, подписав в печать очередные номера своих изданий в полной уверенности, что в выходные дни никаких событий не произойдет. Большие города пусты, люди не ожидают никаких потрясений, общественная жизнь на нуле.

По всей Европе погода в субботу 30 июня и воскресенье 1 июля была солнечная и жаркая. В Ногенте в сверкающих водах реки отражаются отдыхающие, катающиеся на лодках. На берегу люди танцуют, – словом, все отдыхают и веселятся. В парках Лондона трава густа и шелковиста, люди ходят по ней босиком, там и сям лежат парочки.

Берега берлинских озер заполнены толпами отдыхающих – полногрудыми женщинами и русоголовыми детьми. Теплый ветерок колышет на пляжах нацистские флаги. Утром в субботу берлинское радио сообщает, что температура воздуха поднимется до 30 градусов, но до самого вечера ни слова не будет сказано о расстрельных командах, которые скосят ряды штурмовиков.

В воскресенье днем, 1 июля, в Берлине царит покой, и люди, как обычно, гуляют по улицам или сидят в кафе. Унтер-ден-Линден заполнена никуда не спешащими парочками. В кафе «Кранцлер» нет ни одного свободного столика, и светлое пиво, ароматизированное малиновым сиропом (фирменный напиток берлинцев), льется рекой.

Безразличие публики к происходящему в стране кажется невероятным. Вечерние газеты сообщают о смерти нескольких руководителей СА, а на улицах видны грузовики с эсэсовцами в черных рубашках, но никто не обращает на них никакого внимания и не задается вопросом, зачем они здесь. Фюрер устраивает роскошный прием в садах Канцелярии. В столице царят мир и покой.

Встревожились только иностранные дипломаты и журналисты, которые, несмотря на всеобщее спокойствие, пытаются узнать и понять, что происходит. Из их офисов и министерств вылетает целый рой вопросов. Сколько погибло людей? Почему? Погиб ли X или Y, бывший канцлер? Дипломаты и журналисты в шоке, они, не таясь, высказывают свое удивление и негодование. Андре Франсуа-Понсе, французский посол, всего лишь несколько дней назад обедал с капитаном Ремом, начальником штаба СА, но он находится в отпуске в Париже и может поделиться с министром иностранных дел лишь своими личными впечатлениями о пятидесятисемилетнем лидере СА из Мюнхена, который вступил в партию одновременно с Гитлером и который помог будущему канцлеру сделать первые шаги в политике.

«Я понятия не имел о политических маневрах Рема, – пишет Франсуа-Понсе. – Не знал я и о том, как далеко зашел его конфликт с Гитлером. Рем был мне всегда крайне неприятен, и я старался всячески избегать общения с ним, несмотря на его высокое положение в Третьем рейхе. Дело дошло до того, что руководитель протокола, граф фон Бассевиц, сделал мне замечание, и по его настоянию я согласился встретиться с Ремом и пообедать с ним. Нашу встречу никак нельзя было назвать сердечной, а беседу – интересной»[1].

Люди произносят шепотом имена погибших генералов, в особенности того, который в свое время был канцлером Германии, а также имена высокопоставленных чиновников. Иногда среди известных фамилий проскальзывает совершенно незнакомая – где-то обнаружили тело еврея или хозяина гостиницы. И снова звучит имя одного из основателей партии – самого Грегора Штрассера.

Все они были убиты бандами наемных убийц без каких-либо объяснений – холодно, бесстрастно и методично. Их расстреливали у дверей собственного дома, прямо на глазах у людей. Иногда пристреливали и жену, которая расплачивалась жизнью за неосторожное движение. Тела оставляли там, где они падали, – у входа в министерский кабинет, на обочине дороги – или бросали в лесное болото, где они лежали, наполовину покрытые водой. Через несколько часов приезжала полиция и увозила труп. Иные тела обнаруживали совершенно случайно несколько дней спустя. Штурмовиков убивали в Мюнхене, Берлине, Силезии. Отряды палачей работали в тюремных дворах. Сколько было убито – десятки? Сотни? Одни умирали с криком «Хайль Гитлер!» на устах, другие – с руганью. Одних приканчивали в постелях, других тащили в подвал, чтобы перерезать там горло. Неужели нацисты в эту долгую ночь начали уничтожать самих себя, как того требуют непреложные законы революции?

В Риме барон Помпео Алоизи, личный секретарь Муссолини, очень встревожился, ведь не далее как две недели назад он присутствовал на первой встрече дуче с фюрером, состоявшейся в Венеции. Тогда ничто не предвещало развернувшихся в Германии событий. Несмотря на отдельные слухи, СА по-прежнему казались одной из главных опор режима. Разве не коричневорубашечники со своим лидером капитаном Ремом помогли Гитлеру захватить власть и разве не они контролируют сейчас улицы немецких городов? 1 июля Алоизи записывает в своем дневнике: «Репрессии оказались весьма масштабными. Из тринадцати командиров корпусов СА было расстреляно семь». Но когда Алоизи получил свежие новости, он удивился еще больше. Отто Штрассер, брат Грегора, назвал события тех дней «немецкой Варфоломеевской ночью». Муссолини не скрывал своего отвращения. «Аресты, – сообщил ему Алоизи, – сопровождались омерзительными сценами». Дуче, гордясь своей мужественной латинской внешностью, уже успел подметить характерную особенность событий в Германии. «Одна из особенностей этого мятежа заключается в том, что большинство его лидеров, начиная с самого Рема, были педерастами».

Андре Франсуа-Понсе, самый элегантный и умный из послов в Берлине, чувствовал, что в Реме есть что-то «отталкивающее». Французский посол, чье чувство собственного достоинства граничило с высокомерием и чьи манеры и ум отличались изысканностью, принял приглашение отобедать с Ремом. Их встреча ни для кого не была секретом. Обед обслуживал Хоршер, управляющий одним из самых лучших ресторанов Берлина. Франсуа-Понсе явился первым и ждал, когда придет капитан Рем. «Он явился в сопровождении шести или семи юношей поразительной красоты и элегантности. Руководитель СА представил мне их как своих адъютантов». Но когда удивление посла прошло, ему стало скучно. «Еда была пресной, разговор – пустым. Рем показался мне тяжелым и апатичным человеком. Он оживился только тогда, когда начал жаловаться на свое здоровье и ревматизм, который собирался лечить в Висзее. По пути домой я проклинал нашего Амфитриона, заявляя, что по его милости я бездарно потерял вечер». Но позже, размышляя о своей встрече с Ремом и о судьбе банкира Регенданца, который пригласил его на этот обед, Франсуа-Понсе писал: «Он и я остались единственными живыми участниками этого обеда, да и то только потому, что Регенданц успел бежать в Англию».

2 декабря Гитлер вводит Рема в состав правительства в качестве министра без портфеля. Он повсюду появляется в форме штурмовика, проводя осмотр своей огромной армии, насчитывающей два с половиной миллиона человек, которую он сам же и создал. Он ходит, так и сочась наглостью и гордостью. Самые безобидные слова в его устах становятся грубыми и резкими, почти шокирующими – в этом, вероятно, виновата его уродливая внешность, которая превосходит все мыслимые пределы. Его череп всегда чисто выбрит, а жирное, грубое лицо от носа до подбородка пересекает большой шрам. Кончик его носа, результат пластической операции, выглядит карикатурно – он красный, идеально круглый и заостренный. Но на этой грубой, жестокой физиономии застыло выражение обиженного ребенка. Рем, с его лицом животного и огромным животом, от которого, кажется, вот-вот лопнет ремень, постоянно мозолит глаза людям, всегда появляясь в окружении молодых красавцев с гладкими щеками и томным взглядом. Их профили так и просятся на медаль, их ногти безукоризненно наманикюрены, а элегантная форма сшита у самых лучших портных. На всякого, кто говорит с ним, Рем глядит с открытым вызовом и спокойной наглостью, которую порождает ощущение могущества. «Я – солдат, – любит повторять он, – и смотрю на мир с точки зрения солдата, с точки зрения военного. В любой ситуации меня интересует только военный аспект».

Лицо и шрамы – визитная карточка Рема, его награды и личная печать. В 1908 году он был младшим лейтенантом. К 1914 году он был в Лорене, фронтовым офицером, который гнал своих солдат сквозь грязь и холод под пули противника. 2 июня 1916 года в чине капитана Рем отправился штурмовать Тиомон, укрепление в системе фортификаций Вердена. Он был серьезно ранен и обезображен – на его коже навсегда остались следы боевого прошлого. Он воевал на румынском и французском фронтах, пережил подписание позорного мира. Он был среди тех, кто присоединился к полковнику Риттеру фон Эппу из Добровольческого корпуса, который продолжал воевать и после заключения мира. Эпп, Рем и подобные им не могли смириться с мыслью, что жертвы четырех лет войны оказались напрасными. Как офицер сокращенной по условиям договора армии, Рем организовал Баварскую гражданскую охрану, чтобы сокрушить красных, которые верили, что в разгромленной и униженной Германии им удастся совершить революцию по русскому образцу. В двадцатых годах, туманными баварскими зимами, Рем вооружал и обучал своих добровольцев-полицейских. Как представитель армии, он вступил в Немецкую рабочую партию, будущую партию нацистов. Здесь, в атмосфере разнузданного фанатизма, он встретил ветерана франко-германского фронта, бледного, невзрачного человечка с экзальтированным взглядом, снедаемого националистическими страстями и непомерным тщеславием, человека, который произносил зажигательные речи, бросая в публику короткие, резкие, похожие на взрывы монологи, – Адольфа Гитлера.

Рем сделал его партийным пропагандистом, и вот теперь, 1 июля 1934 года, Рем погиб от руки двух офицеров СС, действовавших по приказу этого самого человека, который стал рейхсканцлером. А за шесть месяцев до этого, 31 декабря 1933 года, Рем получил от своего фюрера письмо, которое предали гласности газеты. Геринг, Геббельс, Гесс и Гиммлер и еще семь человек получили в этот день подобные письма от канцлера, которыми он хотел отметить первый год их совместного правления и выразить благодарность своим верным товарищам. Письмо Рему было наполнено самой искренней признательностью.

«Мой дорогой начальник штаба,

я смог возглавить борьбу нашего национал-социалистического движения только благодаря СА, которые сокрушили красный террор. Если задача армии – защищать страну от внешнего врага, то задача СА – обеспечить победу национал-социалистической революции на внутреннем фронте, а также существование национал-социалистического государства и единства нашего народа. Когда я призвал тебя на твой нынешний пост, мой дорогой начальник штаба, СА переживали серьезный кризис. Только благодаря тебе и твоей помощи этот политический инструмент стал в течение нескольких лет той силой, которая позволила мне начать решающую борьбу за власть и поставить наших марксистских противников на колени. Вот почему, в конце первого года национал-социалистической революции, я должен поблагодарить тебя, Эрнст Рем, за те неоценимые услуги, которые ты оказал нашему движению и всему немецкому народу. Ты должен знать, что я благодарен судьбе за то, что она дала мне возможность назвать такого человека, как ты, своим другом и соратником.

В знак моей дружбы и благодарности,

твой Адольф Гитлер».

Из двенадцати нацистских руководителей, которые получили подобные письма, только к Рему Гитлер обратился на «ты». «Я благодарен судьбе» – это слова самого Гитлера. А полгода спустя Рем будет убит по его приказу. Так что не будем говорить о судьбе.

Речь Гитлера

Эрнст Рем, казненный в конце концов. Кто же он – человек, предавший нацистов и фюрера? Или он сам был предан лицемером Гитлером, который окружил его вниманием только для того, чтобы не дать ему выскользнуть из западни, как в драмах Шекспира, где убийство, лицемерие и предательство составляют основу борьбы за власть?

Через две недели после убийства Рема, 13 июля, в пятницу, над немецкой столицей нависла удушающая жара. В тот день было назначено вечернее заседание рейхстага. К семи часам к зданию Кроль-оперы, расположенному в тихом, наполненном воздухом районе Берлина к западу от Кенигплац, между Тиргартеном и Шпрее, стали съезжаться служебные машины нацистских депутатов. Депутаты шли к зданию оперы, которое было построено в неоклассическом стиле в конце XIX века. Сюда после пожара Рейхстага 27 февраля 1933 года перенес свою работу парламент. Черные и белые мундиры перемешались, люди обмениваются партийными приветствиями. Это собрание энергичных людей, которым пошел пятый десяток. Все они коротко стрижены, разговаривают громким голосом и уверенно жестикулируют. 30 января 1933 года власть оказалась в их руках. А 30 июня 1934 года они пережили первую нацистскую чистку.

Когда появился Гитлер, окруженный эсэсовцами, и двинулся к трибуне, все встали и вытянули руки в нацистском приветствии. Андре Франсуа-Понсе заметил, что Гитлер был бледен и выглядел усталым. Геринг, в качестве президента рейхстага, в восемь часов вечера открыл заседание и тут же передал слово Гитлеру, который уже стоял на трибуне. В зале оперного театра, ложи и оркестровая яма которого были заполнены депутатами в форме, канцлер стоял, вцепившись в кафедру, установленную перед ним. Но вот он вытягивает руку в приветствии – только пальцы его сжаты в кулак.

«Депутаты! Члены немецкого рейхстага!» – начинает он.

Андре Франсуа-Понсе вспоминает, что голос Гитлера звучал резче, чем обычно, а слова сыпались, словно удары. Выступление с речью для Адольфа Гитлера всегда было актом насилия.

Он появился перед «самым представительным форумом нации», как он заявил в самом начале своей речи, «чтобы объяснить нашему народу события, память о которых, как я надеюсь, навсегда останется в нашей истории, а сама эта трагедия станет хорошим уроком для всех нас».

В Тиргартене, позади деревьев, окружающих Кениг-плац, стоят люди, слушающие речь Гитлера по репродуктору.

«Мой рассказ будет искренним и простым, – продолжает Гитлер, – я опущу лишь некоторые подробности, поскольку этого требуют интересы рейха и чувства приличия».

Берлинцы, слушавшие выступление Гитлера в ту пятницу 13 июля 1934 года, уже кое-что знали. Омерзительные сцены, о которых писал итальянский дипломат Алоизи, были вкратце описаны в некоторых газетах. Там утверждалось, что расстрелы были частично актом очищения нации – очищения кровью и смертью.

«Дело было не только в намерениях Рема, – продолжает рявкать Гитлер, – но и в его отношении к партии, от которой он все больше и больше отдалялся. Все те принципы, на которых основывается наше величие, стали для него пустым звуком. Поведение начальника штаба и некоторых других лидеров СА стало совершенно нетерпимым с точки зрения национал-социализма. И дело было даже не в том, что он и его друзья нарушали все правила приличия, но скорее в том, что разложение зашло слишком далеко и захватило уже даже самые далекие элементы».

Итак, капитан Рем, с которым Гитлер был на «ты», считая его самым старым и самым преданным своим другом, превратился в пугало, в «гнойник на теле нации», который требовалось удалить. Голос канцлера звучит все резче и резче. «Бунтовщиков судят по особым законам… – кричит он, – я велел расстрелять лидеров мятежа! Я приказал прижигать гнойник, порожденный внешним и внутренним ядом, до тех пор, пока не задымится живая плоть. Я также приказал расстреливать на месте всех тех, кто попытается оказать сопротивление при аресте».

«Расстрелять… пока не задымится живая плоть… расстреливать на месте». Слова Гитлера, словно пушечные выстрелы, характеризовали ту жестокость, которая сопровождала события той ночи, менее двух недель назад. «Операция завершилась ночью в воскресенье 1 июля, – добавляет канцлер, – и в стране восстановилась нормальная жизнь».

Вцепившись руками в кафедру, Гитлер продолжает говорить об очищении нации. Депутаты рейхстага встречают его слова долгими, бурными овациями. Заведенный страстями, которые он выпустил на свободу, фюрер говорит все быстрее и быстрее.

Его голос груб и резок. «Я готов перед лицом истории взять на себя всю ответственность за решения, которые мне пришлось принять, чтобы спасти то, чем мы больше всего дорожим, – немецкий народ и немецкий рейх».

Аудитория в едином порыве встает и разражается бурной овацией. Нацистские депутаты в большом зале, залитом ярким светом, громкими криками приветствуют решения, которые Гитлер перед лицом истории назвал своими собственными.

На улице толпы людей, наблюдающие, как депутаты покидают здание оперы, заметив высокопоставленных чиновников рейха Гитлера, Геринга, Гиммлера и Гесса, приветствуют их аплодисментами и вскидывают руки в нацистском салюте. Вскоре город погружается в ночную тишину. Верховный суд немецкого народа сказал свое слово.

Но решения, которые привели к расстрелам и убийствам, явились результатом долгого процесса, достигшего своего апогея в другую пятницу – 29 июня 1934 года в Бад-Годесберге на Рейне. Именно здесь, на террасе отеля, на фоне грозового вечернего неба, и началась «ночь длинных ножей».

ГЛАВА 1

Пятница 29 июня 1934 года

Бад-Годесберг, отель «Дреесен»

14.00-21.00

Рейн протекает километрах в ста к северу от Бад-Годесберга. Порой, когда в Рейнской долине дует пронизывающий северо-восточный ветер, до самого Бад-Годесберга доносится дым Рура, пахнущий серой и угарным газом.

Впрочем, в июне северо-восточных ветров не бывает, и Рейн с террасы отеля «Дреесен» по утрам похож на сказочную реку прошлых лет, реку средневековых замков и Лорелеи. В лучах теплого, ласкового солнца он сверкает, словно длинная прядь русых волос. На террасе отеля собираются руководители компаний, прибывшие из мрачных, закопченных городов, дымных центров власти, чьи имена звучат как удары молота по наковальне – Эссен, Кельн, Бохум, Дортмунд, Гельсенкирхен. Они сидят, охваченные дремой, навеянной капризными рейнскими винами, и осоловело глядят на свежий июньский пейзаж.

Терраса отеля «Дреесен», этого «Клариджа» рейнской буржуазии, – одно из тех тихих местечек, которые так любят бизнесмены. Это место, куда они временами удаляются от дел и где в атмосфере алкоголя и сигарного дыма вспыхивают порой жаркие словесные бои. Здесь служат вышколенные официанты – молчаливые и незаметные. По будням, особенно в начале лета, «Дреесен» – идеальное место для какого-нибудь важного обеда или тайной встречи.

Но лето на лето не похоже. В тот день, 29 июня 1934 года, всем бизнесменам, которые регулярно обедали в «Дреесене», было отказано. Служащие освобождены от работы, а старший официант растерянно и бесцельно бродит по ресторану. Все покинули свои посты. Но самые храбрые все-таки ухитряются пристроиться поближе к террасе. Среди них Вальтер Брейтман – один из самых молодых официантов. Он хорошо помнит, как старший официант тщетно пытался вернуть его на место.

Брейтман с восхищением наблюдает, как к отелю подъезжают черные лимузины «Мерседес-Бенц», среди которых два с открытым верхом. Машины так медленно останавливаются у крыльца, что шуршания шин по гравию почти не слышно. А вот и сам фюрер. Раздаются аплодисменты и крики. Вальтер Брейтман тоже хлопает в ладоши и, увидев, что все вытягивают руки в нацистском приветствии, вскидывает руку. Из первой машины выбирается крупный мужчина в форме СА. Это обер-лейтенант Вильгельм Брюкнер – телохранитель, ординарец и адъютант Гитлера. На парадах и трибунах он всегда стоит с беспристрастным видом позади фюрера, нависая над ним как гора.