Возлюбленная
- -
- 100%
- +
– Я и впрямь вела себя непозволительно. Но всему есть причины; тебе не следовало бросать Эвис ради меня, это была ошибка. Вместо того, чтобы жениться на Розалине, Ромео тайно обвенчался с Джульеттой. Этим влюбленным веронцам повезло умереть так, как они умерли. Не то семейная вражда очень скоро стала бы причиной бесконечных ссор. Джульетта вернулась бы к своим родным, Ромео – к своим; иными словами, противостояние разлучило бы их, как разлучает нас.
Пирстон усмехнулся. Однако Марсия говорила искренне. В ее серьезности Пирстон уверился за чаем, когда она заявила, что, раз он не намерен просить прощения, она все же отправится к тетке и поживет там – во всяком случае, пока отец не одобрит их брак. Ее решимость ужаснула Пирстона в той же степени, в какой его потрясла проявленная ею независимость, ведь обычно в подобных обстоятельствах женщины куда легче идут на попятную. Однако он не стал чинить ей препятствий, и после поцелуя, неожиданно прохладного в сравнении с недавним пылом, сей Ромео, сын владельца каменоломен по фамилии Монтекки, покинул гостиницу, чтобы не дать своей Джульетте – дочери враждебного семейства – ни намека на попытку удержать ее. Вернувшись, он нашел гостиничный номер пустым.
* * *Между молодыми людьми, чей сговор был столь скоропалителен, началась переписка; в самом серьезном тоне обсуждали они свое положение, столь непростое из-за семейной вражды. Теперь уже оба, и Джоселин, и Марсия, не обольщались насчет своего недавнего романа и признавали:
все вышло…слишком второпях и сгорячаКак блеск зарниц, который потухает,Едва сказать успеешь: «блеск зарниц»[15].В восприятии обоих появилась прохладная отстраненность, а еще, что немаловажно, мудрость; и эта манера смотреть на ситуацию не сулила возможному союзу ничего хорошего.
Конец обсуждениям положило последнее письмо Марсии, отправленное не откуда-нибудь, а из недавно покинутого ею дома на «острове». Марсия сообщала, что отец внезапно возник в доме лондонской тетки и заставил дочь вернуться домой. Марсия не скрыла от него ни обстоятельств бегства с Пирстоном, ни предпосылок к таковому. После отцовских наставлений она укрепилась в мысли, которая родилась еще при размолвках, а именно: брачные планы следует если не перечеркнуть, то, во всяком случае, отложить до поры до времени, ведь пятнышки на ее репутации и даже полноценный скандал предпочтительнее, чем пожизненный союз, фундамент которого – страсть длиною в два-три дня. Нет, жалкими жертвами ситуации, изменить которую будет не в их власти, они с Джоселином не сделаются.
Что до Пирстона, он отчетливо увидел: не будь отец Марсии коренным «островитянином» с набором предрассудков насчет семьи и брака (хоть и подлакированных благоприобретенными убеждениями), он неминуемо настоял бы на том, чтобы использовать проверенное средство от дочкиной горячности. Однако мистер Бенком предпочел подождать, не выйдет ли последствий.
Впрочем, Пирстон по-прежнему думал, что Марсия к нему вернется, вот только поостынет и осознает, каково ее истинное положение; вернется, проигнорировав семейную вражду. Ибо нет ни единого аргумента против их союза. По рождению они равны, а если Бенкомы и опередили Пирстонов в накоплении капитала и создали впечатление, будто все преимущества на стороне невесты, то ведь сам-то Пирстон – скульптор, и может прославиться. Выходит, их союз нельзя считать неудачным для Марсии, у которой из перспектив – лишь изрядное состояние по смерти отца (и то не гарантировано), а взлетов никаких не предвидится.
Таким образом, Пирстон, хоть и свободный теперь от иллюзий, считал делом чести жить в своей лондонской квартире до тех пор, пока сохраняется шанс возвращения Марсии либо получения письма, в котором она призывала бы к себе Пирстона, дабы они наконец-то рука об руку пошли к алтарю. Однако по ночам молодому человеку мерещились голоса, исполненные сарказма; казалось, самый ветер смеется над тем, какой оборот приняла их с Марсией страстная влюбленность. Тянулись бесцветные дни, и молодой скульптор горестно констатировал про себя: Возлюбленная неумолимо покидает недавно избранную ею оболочку, столь им боготворимую. И вот она ушла совсем. Конкретный миг ее исчезновения Пирстон не зафиксировал. Просто все меньше черт Возлюбленной находил он в облике Марсии (который помнил в деталях), а в голосе Марсии, воспроизводимом мысленным слухом Пирстона, все реже слышались божественные переливы. Связь, даром что столь пылкая, оказалась слишком недолгой – впечатления не успели закрепиться.
А вскоре Пирстон из надежного источника узнал сразу две новости, имевшие до него касательство. Одна была о замужестве Эвис Каро – она вышла за своего кузена; другая – о том, что семейство Бенком отправилось в кругосветное путешествие; в их планах было посетить Сан-Франциско, где жил родственник мистера Бенкома, банкир. Старик Бенком, отойдя от дел, буквально не знал, куда девать время; счел, что путешествие будет полезно для его здоровья – и не стал тянуть со своим планом. О дальнейшем Пирстон догадался без дополнительных сведений: Марсия поняла, что нежелательных последствий романа с ним, Пирстоном, не будет, и решила сопровождать родителей. Сильнее, чем все прочее, молодого человека ошеломил подтекст сего турне: упрямое сопротивление старика Бенкома браку дочери с представителем клана Пирстонов.
1. IX
Знакомые объекты в отдалении
Мало-помалу Пирстон вернулся к привычному существованию; профессиональная деятельность, как и прежде, занимала большую часть его времени. За последующие год или два он лишь однажды, от земляков, слышал о Бенкомах. Их турне все еще продолжалось; судя по всему, они вошли во вкус. Отец Марсии был еще в целом весьма бодр; говорили, что он берет все возможное от благоприобретенных космополитских взглядов – то есть, инвестирует в иностранные предприятия. Догадки Пирстона подтвердились: Марсия путешествовала вместе с родителями. Таким образом, конца его разлуке с без пяти минут супругой не предвиделось.
Казалось, Пирстону уже не отыскать плотского жилища, где вздумает поселиться его навязчивая идея. С Марсией у него дело зашло так далеко, что он хлопотал о разрешении на брак; он чувствовал себя связанным с ней нравственными узами и потому избегал высматривать свой эфемерный идеал в других женщинах. Тем не менее, в первый год разлуки с мисс Бенком этот человек прихотливого нрава, решивший хранить верность последнему телесному воплощению своей Возлюбленной на случай, если ей взбредет вернуться и заявить на него свои права, по временам испытывал трепет. Что станется с его мрачным намерением, если Возлюбленная внезапно обнаружит себя в самом неожиданном месте и завладеет чувствами Пирстона, да так ловко, что он и опомниться не успеет? Несколько раз он и впрямь как будто видел желанный образ – то в конце улицы, то среди дюн, то в окне, то на лугу, то на перроне; однако Пирстон тотчас отворачивался и уходил в противоположном направлении.
И вот в течение многих бессобытийных лет, что последовали за приступом независимости мисс Бенком (каковой приступ служил Джоселину объектом тайного восхищения), наш герой вдыхал в свои скульптуры кипенье чувств, свойственное неугомонной юности; то самое кипенье, которое, если не дать ему должного выхода, фатально коверкает жизни, щадя только выдающихся людей. Возможно, по этой причине (и уж точно не благодаря судорожному стремлению к славе) Пирстон как художник вырос очень быстро; казалось, он совершил прорыв, одним махом вознесся на огромную высоту, презрев постепенное накопление мастерства.
Он преуспевал, не стремясь к преуспеянию. Он был теперь членом Королевской Академии художеств.
Однако признание, некогда столь желанное, не приносило Пирстону практической пользы. Он оставался холостяком, не имел в море социальных связей ни якоря, ни причала, ни алтаря, и поэтому почести, которые могли бы кристаллизироваться в центре притяжения – семье, распылялись без толку, отнюдь не работая на материальное благополучие Джоселина Пирстона.
Если бы даже ни единому смертному не суждено было увидеть его творения, Пирстон ваял бы с тем же точно пылом. Безразличие к тому, как примет публика плоды его фантазии, дало Пирстону качество, редкое для художника – уверенность в себе. Шквалы критики не вредили ему и не лишали душевного равновесия.
На долгие годы единственной радостью для Джоселина стало изучение красоты. Случалось, его взгляд выхватывал лицо, или даже только фрагмент лица, и ему мнилось, что в этой бренной плоти выражено, пусть на толщину волоса, как раз то, что он в данный момент стремился запечатлеть в вечном камне. Тогда Джоселин начинал преследование: он крался за потенциальной моделью, словно сыщик: мог запрыгнуть в омнибус или нанять кеб, мог сесть на пароход; он пробирался сквозь толпу, заходил в магазин, церковь, театр, паб, не гнушался даже городских трущоб – но, когда цель была близка, Джоселина, как правило, ждало горькое разочарование.
В ходе этих погонь творца за проблесками Прекрасного Джоселин иногда бросал взор на противоположный берег Темзы, точнее, на один конкретный причал, где ежедневно швартовались суда, груженные камнем, прибывшие с южного побережья Англии. В их числе, он знал, были кечи[16] с сырьем из отцовской каменоломни. Джоселину даже удавалось разглядеть нагромождения белых кубов. Его родитель столь методично выгрызал плоть скалистого «острова», что казалось, со временем «остров» будет съеден до последней крошки.
Одного только не мог понять Джоселин: на каком основании поэты и философы утверждают, будто любовное пламя всего сильнее в юношах, что оно угасает с наступлением зрелости? Возможно, причиной был статус холостяка; но только в самый плодотворный период своей жизни – с двадцати пяти до тридцати восьми лет, то есть через считаные годы после расставания с Марсией – Пирстон регулярно воспламенялся, причем страсть (которую, к чести его будь сказано, он умел обуздывать) имела накал, какой в незрелой юности Пирстону и не снился.
* * *То, что начиналось как прихотливая фантазия коренного «островитянина», переросло в устойчивую эмоцию, в убеждение, будто Возлюбленная (которая вновь взялась воплощаться) постоянно находится где-то рядом. В течение нескольких месяцев Джоселин видел ее на театральной сцене; затем она улетучивалась, оставив оболочку – свое недавнее жилище, и этот ее жалкий пустой саркофаг тщился жить так, словно все еще был одушевлен. С болью наблюдал Джоселин потуги сего тела – изобилующего изъянами, запятнанного заурядностью. Возлюбленная, между тем, перемещалась едва ли не в первую попавшуюся женщину: допустим, в даму, встреченную Джоселином на роскошном вечернем приеме, выставке, ярмарке, званом ужине. Пожив в ней месяц-другой, Возлюбленная воплощалась в грациозную молоденькую продавщицу из огромного магазина тканей, куда Джоселин принимался ходить без всякой нужды. Затем, оставив оболочку продавщицы, Возлюбленная избирала себе новое место обитания – вселялась в популярную писательницу, пианистку, скрипачку – и целый год именно эта оболочка была объектом поклонения Джоселина Пирстона. Однажды Возлюбленная воплотилась в танцовщицу из «Альгамбры»[17]: Джоселин ни разу не заговорил с нею, а сама она даже не подозревала о его существовании. Он знал: десятиминутная беседа за кулисами спугнет Возлюбленную, заставит ее скрыться в оболочке, доступ к которой будет для Джоселина затруднен еще более.
Возлюбленная являлась ему белокурой и темноволосой, рослой и миниатюрной, худощавой и пышнотелой; имела то классические, то неправильные черты лица. Одно только ее свойство сохранялось во всех инкарнациях – непредсказуемость выбора тела и срока пребывания в оном. Перефразируя Людвига Бёрне[18], можно было сказать, что в Возлюбленной, кроме непостоянства, не было ничего постоянного.
– Удивительно, – говаривал сам себе Пирстон, – что этот мой опыт, или моя особенность – да как ни назови – которая всякого другого вымотала бы, мне дает недурные средства к существованию.
Так оно и было, ибо свои фантазии Пирстон воплощал в камне; оказалось, что ему удается угодить публике, хотя он никогда не ставил себе такую цель – он вообще, по большей части, презирал общественный вкус. Одно время ему даже грозило скатиться с высот репутации серьезного художника в обыкновенную популярность, которая, суля блеск и всеобщие восторги, явно была бы скоротечной.
– Когда-нибудь ты будешь пойман, дружище, – время от времени остерегал Сомерс. – Нет, не ввяжешься в нечто неблаговидное – я говорю не об этом, ибо признаю, что твои поступки столь же безупречны, сколь и твои помыслы. Я имею в виду другое. Допустим, есть некая женщина, чей идеальный Возлюбленный тоже вот так перепархивает из одной телесной формы в другую; ты увлечешься этой женщиной, прилипнешь к ней, как моллюск, она же будет следовать за своим прекрасным Фантомом – то есть, бросит тебя и причинит тебе боль.
– Может, ты и прав, хотя вряд ли, – отвечал Пирстон. – Моя Возлюбленная умирает во плоти каждый день, тут все строго по учению апостола Павла[19]; едва я добираюсь до ее телесной формы – ее самой там уж нет, и я просто не в силах, даже при всем желании, быть верным одной-единственной инкарнации.
– Ну, значит, жди, пока наступит зрелость, – бросил Сомерс.
Часть вторая
Молодой человек сорока лет
Велит Любовь, чтоб я любил —И мне ль ловить в контракте «блох»:Мол, здесь не поскуплюсь на пыл,А здесь довольно будет крох?Нет! Вот мой росчерк – я готовНа все условья без торгов.Сэр Томас Уайетт2. I
Знакомый Фантом обретает плоть
В этот долгий период Пирстон был всего однажды выбит из колеи – когда узнал о кончине отца. Его родитель скоропостижно умер в Сэндбурне, куда отправился, чтобы «сменить климат», как ему посоветовал врач.
Мистер Пирстон-старший и впрямь был прижимист, как в пылу ссоры заявила его сыну Марсия Бенком. Однако Джоселина он никогда не стеснял в средствах. Требовательный работодатель, он аккуратно и не мелочась платил своим работникам; денежки у него всегда водились, причем наличные, но он их придерживал. Ко всеобщему удивлению, капитал Пирстона-старшего, нажитый на торговле камнем, оказался весьма велик; Джоселину, во всяком случае, и не снилось, что подобный бизнес может быть столь доходным, тем более что об истинных масштабах своего предприятия отец никогда не распространялся.
На деле же, покуда сын посредством резца воплощал в вечном камне свои эфемерные фантазии, отец целых полвека долбил породу, из коей был сотворен «остров» в водах Английского канала, выбирая из его недр материал для этих самых фантазий. С помощью подъемных кранов со шкивами, вагонеток и кечей Пирстон-старший снабжал камнем все графства Великобритании. Когда Джоселин, как было рекомендовано ему завещанием, бросил столичные дела и стал вникать в тонкости отцовского бизнеса, он обнаружил, что может прибавить около восьмидесяти тысяч фунтов к тем двенадцати тысячам, которые заработал благодаря своему искусству и получил из иных источников.
Распорядившись о продаже «островной» недвижимости (кроме каменоломни, конечно), Джоселин вернулся в Лондон. Жить на «острове» он не планировал. Он часто думал о Марсии; как-то сложилась ее судьба? Верный обещанию не тревожить Марсию, он держался целых двадцать лет, хотя и вздыхал по ней – как по подруге, что в затруднительных обстоятельствах проявила великолепное здравомыслие.
Родителей ее, верно, уже нет в живых, рассуждал Джоселин; сама она, насколько было ему известно, на «остров» не возвращалась. Не иначе, вышла замуж в чужой стране, сменила фамилию – попробуй теперь, сыщи ее.
В жизни Пирстона наступило затишье. Едва ли не первым его появлением в обществе после траура по отцу стал ответ на приглашение одной из немногих высокородных леди, коих он числил в друзьях. Не имея на вечер лучших вариантов, Джоселин поймал кеб и назвал вознице адрес резиденции, которую сказанная леди занимала в течение трех-четырех месяцев в году.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Имеется в виду Портленд, известняковый полуостров (6 км в длину, 2,4 в ширину), связанный с южным побережьем Англии узкой галечной косой. Административно относится к графству Дорсет. – Здесь и далее примечания переводчика.
2
Средник, или горбылёк, – деталь, разделяющая остекление оконного переплета на части (обычно квадратики или ромбики). С появлением листового стекла перешел в разряд декоративных элементов.
3
Щипец – верхняя часть фасадной стены, ограниченная двумя скатами крыши, но, в отличие от фронтона, не имеющая карниза.
4
Здесь и далее, если не указано иное, стихи даются в переводе Ю. Фокиной.
5
Уэссекс – вымышленное название, под которым Т. Гарди зашифровал южные графства Британии – Дорсет, Уилшир, Сомерсет, Девон, Хэмпшир, отчасти Беркшир и Оксфордшир. Оба полуострова, Гибралтар и Портленд, вытянуты строго на юг – отсюда и аналогия.
6
Цитата из путевых заметок английского поэта и историка Джона Леланда (1503–1552).
7
Цитата из поэмы П.Б. Шелли «Освобожденный Прометей» дана в переводе К. Бальмонта.
8
Строка из «Оды к Афродите» древнегреческой поэтессы Сапфо дана в переводе В. Вересаева.
9
Т. е. в середине XIX в. Роман «Возлюбленная» написан в 1892 г.
10
Леррет – тип гребной лодки, используемой у галечного пляжа в Дорсете. Поскольку намывы гальки в этих местах очень круты, подобные лодки делают с высокой стойкой кормы и плоским днищем. Леррет рассчитан на 2–4 пары гребцов и предназначен для ловли рыбы неводом; также удобен в качестве спасательной шлюпки. Само слово «lerret» представляет собой сокращение от «Lady of Loretto». Так, в честь святыни в итальянском городе Лоретто, назвал в XVII в. это судно его разработчик.
11
Имеется в виду сюжет из Ветхого Завета. Перед Моисеем, который вел народ Израиля из Египта, расступилось Красное море. Израильтяне прошли по дну меж волн, после чего волны снова сомкнулись, уничтожив их преследователей-египтян.
12
Джон Мильтон, «Потерянный рай»; цитата дана в переводе А. Штейнберга.
13
Двухколесный экипаж, в котором возница (кебби) сидит на высоких козлах позади пассажирской кабины и глядит на дорогу поверх крыши. Хэнсомы отличались большой маневренностью.
14
Оправдание моей жизни (лат.).
15
Цитата из пьесы «Ромео и Джульетта» дана в переводе Б. Пастернака.
16
В XVIII–XX веках в Британии кечем (или кэчем) назывался небольшой двухмачтовый парусник, который использовали в основном для прибрежных перевозок грузов.
17
Имеется в виду театр-варьете на Лестер-сквер, построенный в 1854 г. в неомавританском стиле.
18
Немецкому писателю, публицисту, фельетонисту еврейского происхождения (наст. имя Иуда Лейб Барух, 1786–1837) принадлежит афоризм «Нет ничего более постоянного, чем перемены».
19
В антропологии ап. Павла тело становится мистическим объектом человеческого бытия – либо смертным и греховным, либо чистым и духовным.