Черный часослов

 
Это твоя кровь
течет в моих жилах;
скажи мне, как возможно
это забыть.
 

Рупи Каур, «Молоко и мед»

Eva María García Sáenz de Urturi

EL LIBRO NEGRO DE LAS HORAS

© 2022 Eva García Sáenz de Urturi

© Огиенко Н., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство Эксмо», 2025

1. Похищение мертвой

Май 2022 года

Тот, кто мертв уже сорок лет, не может оказаться похищенным и, конечно же, не может оставить следы своей крови. Тем более оставить следы своей крови на месте преступления – в элитарном издательстве, специализирующемся на факсимиле, где была убита Сара Морган, известный профессионал в области библиофилии: ценнейшая инкунабула ^[1] взорвалась у нее в руках – да, рванула как настоящая бомба, – потому что чей-то больной и изощренный мозг придумал нанести на переплет какую-то смесь на основе производного глицерина, что сделало книгу смертоносной.

Меня зовут Унаи, мое прозвище Кракен. Кровь, обнаруженная рядом с телом, принадлежала моей матери, скончавшейся в 1982 году; во всяком случае, так гласила надгробная плита на кладбище в Вильяверде, где я молился всю свою жизнь, положив букетик лаванды под надписью, теперь вдруг оказавшейся неправдой.

Однако нужно рассказать историю с самого начала…

* * *

За несколько минут до звонка, перевернувшего мою жизнь, я прогуливался по музею игральных карт среди старинных оттисков и печатных форм, в окружении стен из тесаного камня и красочных колод со всех пяти континентов.

– Инспектор Кракен? – спросил какой-то металлический голос, искаженный голосовым модулятором.

– Уже нет, – поправил я его.

Я ушел со службы в полиции и теперь занимался подготовкой криминальных профайлеров в Академии Аркауте. С тех пор моя жизнь была более размеренной… и невыносимо предсказуемой.

– Слушайте внимательно: ваша мать у меня, и я не верну вам ее живой до тех пор, пока вы не отдадите нам «Черный часослов» ^[2] Констанции Наваррской.

– Моя мама давно умерла и похоронена, – только и смог произнести я. – Послушайте, это очень несмешная шутка. Не знаю, как вы достали мой номер, но…

– Будь бы вы лучше информированы ^[3], вы бы знали, что ваша мать – величайший фальсификатор коллекционных книг за всю историю и, к несчастью для библиофилов всего мира, она продолжает работать, – весьма нетерпеливо прервал меня голос.

У меня в телефоне было приложение для записи разговоров, и я сразу его включил. Мой мозг профайлера, никогда не изменявший своим привычкам, тотчас лихорадочно заработал, как только на меня обрушилась вся эта лавина загадок. Это явно был никакой не шутник, я почувствовал в нем нетерпение и нечто похожее на сдерживаемую ярость. Что-то большее, намного большее скрывалось за этим подчеркнуто вежливым голосом.

– Это, наверное, какая-то ошибка, – настаивал я. Нужно было сделать так, чтобы этот человек продолжал говорить. – И кто же, по-вашему, та женщина, которую вы похитили?

Он назвал мне имя – я никогда в своей жизни его не слышал. Тиски, сжимавшие все внутри у меня, разжались. Это была просто ошибка, все стало возвращаться на свои места: земля у меня под ногами, небо над головой… Шут из карточной колоды XVII века уже не насмехался надо мной со своей стеклянной витрины.

– Это не моя мать, но в любом случае, если вы действительно удерживаете эту женщину против ее воли, я…

– Это совершенно точно ваша мать, – снова перебил меня голос. – Мы сегодня же пришлем вам домой образец ДНК нашей заложницы. Вы получите его через несколько часов. Можете сделать анализ, сравнить ДНК, мы дадим вам на это несколько дней, а потом принимайтесь за дело – вы должны найти «Часослов». Это шестисотлетний старец, заслуживающий большего почтения, чем мы с вами. Итак, у вас на все про все семь дней. Вы должны выполнить наши условия, иначе ваша мать взорвется.

Потом незнакомец четко объяснил мне, при каких обстоятельствах должен был состояться наш следующий разговор.

Однако меня прежде всего занимали мысли о ДНК, поскольку о старинной книге я не имел ни малейшего понятия, а угрозы кого-то взорвать показались мне далекими от реальности.

О моей маме у меня осталось мало воспоминаний: она умерла от осложнений после родов, когда на свет появился Герман. Мне было тогда едва шесть лет. А потом произошло это несчастье с моим отцом… Бабушка с дедушкой взяли все на себя, они нас и вырастили. Мы мало расспрашивали их о родителях, потому что, как мы рано поняли, им было больно говорить с нами об этом. Среди скудных сведений, дошедших до нас, был тот факт, что наши родители владели небольшим книжным магазинчиком в Каско-Вьехо и его двери навсегда закрылись после их смерти.

– Что ж, давайте попробуем договориться, – сказал я, решив изменить стратегию. – Мое имя вы знаете, а как мне к вам обращаться?

– Калибан, можете называть меня Калибан.

– Как, простите?

– Неужели вы никогда не слышали? Подумать только… Калибан, персонаж из «Бури» Шекспира!

– Из «Бури», ну разумеется, – ответил я, чтобы как-то отреагировать. – Хорошо, значит, Калибан. Но хотя бы расскажите мне об этом «Черном часослове» – ведь я понятия не имею, что вы от меня требуете и где это нужно искать.

В этот момент послышался звук удара, и моему уху удалось различить, как мне показалось, крик.

– Эй, послушайте, вы еще тут? – спросил я, встревоженный.

И тогда раздался другой голос, тоже искаженный, но от его звучания меня как будто ударило током:

– Унаи, сынок! Нет!.. – Снова послышался звук удара, и сразу все стихло. Затем на другом конце линии отключились.

А я так и остался стоять, едва держась на ногах, прислонившись к каменной стене музея, и эти слова – «Унаи, сынок» – все еще звучали в моих ушах. Никогда в жизни я не испытывал подобного потрясения.

Потому что сын не может не узнать крик своей матери. Пусть даже целых сорок лет мне и в голову не приходило усомниться в том, что металлические буквы, служившие свидетельством о смерти на кладбищенских надгробиях, были непреложной истиной.

Калибану хватило недели, чтобы разрушить все те незыблемые убеждения, на которых была построена моя жизнь.

2. «Черный часослов»

Май 2022 года

Выбежав из музея, я оказался на вымощенной камнем улице. В тот день шел сильный дождь, и на Кучильерия было скользко, но я, не сбавляя шагу, помчался к себе домой, в квартиру на площади Вирхен-Бланка, в самом сердце города.

Я набрал номер Эсти. Она по-прежнему работала в должности инспектора отдела уголовного розыска. Эстибалис Руис де Гауна была наделена горячей душой и холодной головой. Эта комбинация никогда не проигрывала, а мне как никогда нужна была хорошая карта, потому что я не мог понять, что же мне выпало – «Башня» или «Шут».

– Эсти, мне позвонил тут некий тип, возможно похитивший человека. Я записал разговор с ним и хочу, чтобы ты это послушала. Сейчас перешлю тебе.

Я отключился и отправил Эсти запись. Подождав пару минут, перезвонил ей.

– Ну как, ты послушала?

– Ты ведь остался без родителей, когда был совсем ребенком… что это вообще значит? – спросила Эсти, явно сбитая с толку.

– Возможно, это какая-то глупая шутка. Если честно, не знаю, насколько всему этому верить.

Я уже подошел к своему подъезду и, перепрыгивая через ступеньки, взлетел на третий этаж. Почему-то мне пришло в голову подойти к окну, чтобы осмотреть оттуда всю площадь Вирхен-Бланка.

– Да, вероятно, это просто шутка, – согласилась со мной Эсти. – Но меня очень настораживает, что речь тут зашла про «Черный часослов».

– Ты имеешь в виду недавнее убийство антиквара-книготорговца, верно? Именно поэтому я тебе позвонил. Слишком много совпадений, чтобы быть случайностью.

Пару дней назад всех потрясла с утра шокирующая новость: один из известнейших на севере страны книжных антикваров был найден мертвым в своих владениях – в знаменитом книжном магазине «Монтекристо», слывшем настоящей пещерой Али-Бабы среди библиофилов, которые стекались туда со всего мира в поисках какой-нибудь редкой инкунабулы или раритетного издания Библии на лимузенском диалекте. Книготорговца звали Эдмундо, и хотя фамилия у него была не Дантес, он настаивал на том, чтобы к нему обращались «Граф». Он всегда любил быть на виду, слыл ловеласом и транжирой. Сотрудница Эдмундо обнаружила его мертвым в подсобке: очевидно, он был отравлен каким-то летучим веществом, потому что после пребывания в помещении у нее также возникли признаки интоксикации, и ее увезли в больницу Чагорричу.

– Что ты можешь мне рассказать об этом книготорговце? Есть ли какая-то связь между ним и «Черным часословом»? – спросил я.

– Мне ничего не известно ни о каком часослове; я даже не знаю, было ли похищено у антиквара что-нибудь ценное. В любом случае его смерть была, безусловно, насильственной. Сейчас мы опрашиваем его окружение. Эдмундо никогда не отличался особой сдержанностью, он был из тех, кто любит хвастаться направо и налево своими ценными приобретениями. Он был женат на наследнице семьи Гойя, на десять лет старше него.

– Тех самых Гойя, владельцев кондитерских?

– Не знаю, состоят ли они в родстве или это отдельная ветвь, но доподлинно известно, что жена принадлежит к солидной бизнес-династии, – пояснила Эсти. – Детей у них с Эдмундо не было. Она руководитель Фонда Санчо Мудрого, занимается меценатством в области культуры. И еще, должна сказать, я не заметила у нее особого желания дать мне показания. Вот уже два дня она кормит меня пустыми обещаниями по телефону. То ли ей удается стоически переносить свое горе, то ли, как мне показалось, она вообще абсолютно спокойна… Ну а теперь давай сосредоточимся наконец на твоем деле: у тебя состоялся странный телефонный разговор, и, предположительно, речь идет о похищении. Есть два голоса, два фигурирующих человека. Я передам эту запись в лабораторию криминалистической акустики, и нам нужно составить оперативный план. Итак, некто Калибан сообщил, что отправит тебе образец ДНК заложницы через несколько часов. Надо полагать, эта посылка будет доставлена курьером, но в любом случае мы его задержим и попытаемся установить, кто был отправителем. Ты находишься сейчас в своей квартире, в Витории?

– Да, я сейчас здесь, и если б ко мне приставили парочку сотрудников, я был бы не против. Поговори с лабораторией и предупреди, что, возможно, через несколько часов мы пришлем им два образца ДНК для сравнения и что анализ нужно сделать срочно, в первую очередь. Кем бы ни была эта похищенная женщина, но, судя по тем крикам и звукам борьбы, которые я услышал, она явно находится в опасности.

– Да, именно так я и сделаю, а потом приеду к тебе. Если через несколько часов тебе принесут посылку, будет лучше, чтобы я находилась рядом. Но, Кракен…

Только Эсти продолжала называть меня Кракеном, и меня это нисколько не раздражало.

– Твоя мама умерла, когда родился Герман, верно?

– Она похоронена рядом с моим отцом в Вильяверде. Она была из Мадрида, совсем без родных, и мои бабушка с дедушкой сразу приняли ее как собственную дочь. Да, такова наша семейная история; дедушка же не мог лгать мне на протяжении сорока лет, как ты думаешь?

– Разумеется нет; если кому и можно верить в этом мире, то это, конечно же, дедушке. Я просто хотела убедиться, что все правильно помню… Да, кстати, тот человек назвал тебе имя похищенной. Оно довольно необычное. Ты слышал его когда-нибудь раньше? – спросила Эсти.

– Не думаю, что у кого-либо из моих знакомых могло быть такое имя, я бы его помнил. Может быть, фамилия нам что-то скажет?

– Вполне возможно, – согласилась инспектор. – Если эта женщина действительно существует, она должна была родиться где-то в пятидесятых годах. Нужно поискать ее по базам данных. Если, как утверждает этот Калибан, она является лучшим фальсификатором старинных книг, то не исключено, что информация о ней имеется в картотеке… Ладно, на этом пока закончим наш разговор, и я возьмусь за дело.

* * *

Наступил вечер, но никакой курьер так и не появился. Я несколько раз спускался, чтобы проверить почтовый ящик, хотя подъезд был под наблюдением и никто, кроме жильцов, за это время не заходил. Как бы то ни было, лишний раз убедиться не мешало – ведь любого из соседей вполне мог кто-нибудь перехватить по дороге и попросить бросить конверт в мой ящик. Однако он был по-прежнему пуст.

Я позвонил Альбе: мы, как могли, согласовывали нашу жизнь с ее работой в должности управляющей роскошным отелем в Лагуардии и моим преподаванием профайлинга в Академии Аркауте, на выезде из Витории. Нашей дочке Дебе, которая росла жизнерадостным и не по годам развитым ребенком, исполнилось уже пять лет. Я разрывался между Виторией, Лагуардией и Вильяверде, где мой почти столетний дедушка упорно продолжал жить один, выходя каждый день обрабатывать свой огород, как будто время для его организма отсчитывалось как-то по-другому.

Также я поговорил с директором Академии Аркауте, так как решил взять на работе несколько свободных дней ввиду сложившихся обстоятельств.

* * *

Прошел целый день, но никто так и не объявился в моем доме, ни в Витории, ни в Лагуардии. Тогда я позвонил Эстибалис.

– Пока – никого. В любом случае твои люди следят за подъездом. Но мне уже просто невыносимо сидеть сложа руки, а ведь обратный отсчет, запущенный Калибаном, идет полным ходом.

– Я доложила комиссару Медине об этом звонке и о предполагаемом похищении. Он просил передать тебе, что ты можешь присоединиться к нам в качестве эксперта по профайлингу – как тогда, когда ты занимался делом «Водных ритуалов». Не скрою, мне нужна твоя помощь. Два дня назад мы провели общий осмотр, но книжный магазин все еще опечатан. Мне очень нужно, чтобы ты сам осмотрел место преступления и высказал свое мнение как профайлер. Я принесу тебе все заключения, увидимся прямо на месте. Мы еще ждем результаты вскрытия, но сотрудница, обнаружившая труп, уже вне опасности, хотя пока остается в больнице Чагорричу, так что, если хочешь, можем взять у нее показания. И еще у вдовы, которая все так же не желает идти мне навстречу.

– Нужно проявить терпение, она ведь потеряла своего мужа… Многие в такой ситуации закрываются и не готовы сразу общаться с полицией.

– Не знаю… Мне она показалась не столько убитой горем, сколько холодной. В любом случае в моем распоряжении имеется огромный список друзей и коллег из мира библиофилии. Эдмундо был гиперобщительным человеком. Кстати, мы можем воспользоваться случаем и поспрашивать насчет «Черного часослова», чтобы выиграть время. Необходимо отфильтровать всех знакомых и взяться за составление списка подозреваемых, и еще нужно изучить его биографию и полицейское досье. Если удастся что-то накопать, я запрошу информацию о его банковских счетах.

– Хорошо, я позвоню комиссару Медине, поблагодарю за предложение и скажу, что готов присоединиться к расследованию дела Эдмундо, – произнес я.

– В таком случае тебе нужно знать еще кое-что, Кракен.

– Что именно?

– Я видела, в каком состоянии был труп: все это было проделано человеком с явной патологией. Остается только надеяться, что за этим убийством в книжном магазине «Монтекристо» не стоит некто Калибан, предположительно похитивший твою покойную мать.

3. Итака

1972 год

Тебя зовут Итака Экспосито ^[4]. Тебе не нравится, когда называют твою фамилию, потому что она обнажает и выдает твое постыдное происхождение: женщина, давшая тебе жизнь, или ее родственники оставили тебя у дверей школы Веракрус в северном городе пятнадцать лет назад. Ты не знаешь, почему монахини дали тебе такое странное имя и почему не отправили тебя в приют. Ты не знаешь ничего, даже дату своего рождения: ее заменили на не слишком правдоподобное «1 января 1957».

Глядя на других девочек, ты думаешь о том, что могла бы быть одной из них. Той, у кого были заботливые родители и семья, где любят и обнимают, – и свой дом, и шкаф, и ящички, и одежда, а не только эта вечная унылая униформа.

Твои одноклассницы насмехались над твоим происхождением, пока о тебе не начали писать в газетах.

Их родители были очарованы историей о девочке-вундеркинде, маленьком Моцарте-художнике из Витории. Монахини возили тебя в Мадрид и Барселону, Лондон и Венецию. Тебя выставляли перед важными лицами и журналистами, и ты за фантастически короткое время копировала у них на глазах произведения Гойи (это было просто), Вермеера (свет на его картинах был настоящим волшебством, и ты впитала его настолько, что оно стало тебе подвластно) и Караваджо с его «тенеброзо». Тебе было тогда девять лет, и детство для тебя уже закончилось.

Ты вдруг оказалась в мире галеристов, директоров музеев и картинных галерей.

Перед очередным выступлением, после изматывающих гастролей по всей стране, ты почувствовала себя настолько плохо, что не смогла даже подняться с постели в хостеле. Они пытались давить, уговаривать, но потом мать Магдалена поняла, что все закончилось, и дальнейшие гастроли были отменены. Ты не знаешь, тогда ли она возненавидела тебя, или ее холодная враждебность появилась еще раньше. Ты ни разу не увидела ни песеты из того, что получили монахини за твои выступления: они говорили, что это была плата за твое содержание и воспитание с младенчества.

С математикой у тебя был порядок. Ты видела счета в чемодане сестры Акилины, монахини, преподававшей предтехнологию (это именно от нее ты получила все свои знания о холстах, масле и перспективе).

Ты единственная сирота в школе, ты спишь с другими воспитанницами в общей спальне с одинаковыми кроватями, и там, в маленькой тумбочке, хранится все твое имущество: униформа и ночная сорочка. По выходным ты стираешь свою одежду и вешаешь ее сушиться на батарею, а сама тем временем читаешь какую-нибудь книгу, взятую из школьной библиотеки, твоего настоящего пристанища. Эти страницы убаюкивают тебя каждую ночь в своих объятиях; сотни писателей радушно принимают тебя в свой мир, не напоминая тебе о том, что ты могла бы быть кем-то другим, и украдкой приоткрывают перед тобой завесу над тайнами твоей будущей жизни.

У тебя есть план.

Великолепный план побега.

Но это будет потом.

А сегодня ты сосредоточена на том, чтобы извлечь иллюстрацию со старинным видом Мадрида из книги, увлекавшей тебя с пяти лет: «Путешествие по Испании и Португалии» Иеронима Мюнцера. Это старинное переиздание XIX века, при том что оригинал был еще на четыре века древнее. Сначала эта репродукция просто вызывала у тебя восхищение, но потом это переросло в настоящее помешательство, и ты поняла, что хочешь ее для себя. Как свою маленькую собственность. Нечто только твое.

Картинка не занимает много места, а школа такая огромная, просто гигантский муравейник со своими рабочими муравьями – рядовыми монахинями – и королевой, матерью Магдаленой, которая, несмотря на свою молодость и красоту, служит настоящим жестким стержнем этой экосистемы. Тут столько галерей, туннелей и укромных уголков, где можно припрятать свои сокровища, вроде той потрясающей иллюстрации, которой ты задумала завладеть…

Ты быстро научилась отличать настоящие жемчужины от экземпляров, не представлявших особой ценности. Наиболее древние книги имели самые неприглядные переплеты: пожелтевшие пергаменты, сморщившиеся от времени, перепадов температуры и сырости. А самые красивые переплеты, из кожи и бордового бархата, с металлическими накладками, были у более поздних книг – XIX века, золотой эпохи великих библиофилов.

Сестра Акилина выписывает библиофилический журнал, из которого ты черпаешь все свои знания. Он называется «Титивиллус», по имени маленького демона, нашептывавшего переписчикам под руку, чтобы они совершали ошибки в своей работе, и потом поджидавшего их в аду. Ты утаскиваешь журнал после ужина, когда сестра Акилина исчезает – как говорит она сама, ухаживать за стариками… кто ее знает, что она имеет в виду. Ты входишь в ее келью и подменяешь журнал на предыдущий номер. Изучаешь его, выписываешь все самое интересное, чтобы не забыть, и возвращаешь на место до того, как сестра прошествует обратно по коридору из восточного крыла, со стороны частных владений школы – великолепного здания из серого камня, наподобие английского замка, со своими маленькими зубцами на стенах и круглой башней.

Однако на этот раз тебе предстоит нечто другое: ты собираешься похитить драгоценный кусочек библиографической редкости.

Весь план тщательно продуман.

Во время празднования дня святой покровительницы ты вызвалась поработать на школьной ярмарке-лотерее. Ты рисовала забавные карикатурные портреты учениц, по пять песет за штуку. Ты работала двенадцать часов без перерыва. Даже когда все сестры отправились обедать, ты осталась, чтобы нарисовать еще несколько портретов. В конце дня ты сдала кассу, целое состояние: сто песет. Ученицы, желавшие получить портрет, сменялись одна за другой, и монахини были настолько заняты лотереей, музыкой, мессой и визитом епископа, что никто не подсчитывал количество сделанных тобой рисунков. Поздно вечером, оставшись одна в туалете, ты наконец смогла развернуть перед собой свое богатство: шестьдесят пять песет. Это был твой первый заработок, твой первый гонорар, твой первый доход.

Потом будет еще много – и всегда благодаря твоему мастерству, которое так радостно и легкомысленно все называли «твоим даром». Как будто годы упорной учебы и практики были ни при чем, словно ты родилась, уже умея копировать Гогена, и для этого не нужно было бесконечно изучать грустные лица его таитянских женщин, пытаясь вжиться в их душу и постичь тайну их потерянного взгляда.

С деньгами, вырученными на дне святой покровительницы, ты улизнула в одну пятницу, когда у вас было свободное время и монахини позволяли воспитанницам выходить на часок прогуляться по Витории. Когда-то ты упросила сестру-библиотекаря, чтобы та разрешила тебе подметать пол в библиотеке и вытирать пыль с книжных полок. По прошествии некоторого времени иногда – лишь иногда – случалось, что она оставляла тебе ключ, а сама уходила. Однажды такой счастливый день выпал на пятницу, и ты помчалась в хозяйственный магазин на улице Олагибель, где за двадцать песет сделала себе дубликат. Потом выжидала несколько недель, стараясь не посещать слишком часто библиотеку, чтобы сестра-библиотекарь успела о тебе подзабыть. И вот наступил понедельник – в этот день библиотека закрыта во второй половине дня: много уроков у приходящих учениц и все монахини заняты…

Это был долгий день. Микаэла, самая богатая из учениц школы, наверное, уже получила сюрприз. Она всегда плохо к тебе относилась, и ты знаешь, что она устраивала неприятности девочкам, которые когда-либо пытались общаться с тобой. Микаэла возглавляет «круг избранных» в классе. Монахини смотрят на все сквозь пальцы благодаря щедрым пожертвованиям ее отца.

Ты всегда старалась держаться от нее подальше, чтобы не быть постоянным объектом насмешек – она любила задавать одни и те же вопросы: «Эй, а тебя куда родители повезут на каникулы? Где ты будешь отмечать Рождество?» Сначала было больно, но потом ты научилась принимать это как обычную неприятность, вроде ливня или грозы с громом. Дождь тебя намочит, но не убьет. Молния может тебя испепелить, но ты доверяешься своей судьбе, и все проходит стороной.

А вчера Микаэла пришла с отметиной на щеке. Все пять пальцев. Видимо, от ладони ее отца, как все мы предположили. Никто ничего не сказал. Микаэла тоже молчала. У тебя самой нет отца, и ты впервые рада быть сиротой: что, если б твой родитель тоже оказался таким? Ты знаешь, что Микаэла влипла в историю. В последнее время она часто прогуливает занятия, и всем известно, что виной этому мальчик, один из учеников школы Саградо Корасон. И вот вчера она опять прогуляла.

Мать Магдалена потребовала от Микаэлы, чтобы ее отец прислал в школу объяснительную записку по поводу ее отсутствия. Ты от кого-то об этом услышала: в школьных коридорах эхом разносятся все разговоры, особенно самые сокровенные. Всегда найдется кто-нибудь, монахиня или ученица, кто разболтает секрет. И пока сестра Акилина ведет урок естествознания у учениц третьего класса, ты проникаешь в ее кабинет и ищешь объяснительные записки от отца Микаэлы. Подпись у него простая, стилизованная, с курсивным начертанием и незамысловатым росчерком. Твердая и высокомерная – как и сам отец, бьющий свою дочь.

Важно также использовать правильную бумагу, но, к счастью, это обычный альбомный лист; чернила – черного цвета, найти такие же не составит труда. Ты составляешь письмо, беря слова из предыдущих объяснительных записок, и в результате отсутствие на занятиях в часы запретных поцелуев оказывается следствием обычной простуды. Микаэла никогда не узнает, кто спас ей другую щеку.

А ты тем временем трясешься от страха в библиотеке.

Одно дело – тысячу раз по ночам представлять себя обладательницей иллюстрации, которой ты одержима. И совсем другое – повернуть ручку, вставив в замочную скважину дубликат ключа, тяжело дышать в ожидании, сработает ли замок, потом быстро проскользнуть внутрь и закрыть за собой дверь. И вот ты наконец в пещере Али-Бабы, но свет включать нельзя. Тебя окружают несметные сокровища – настоящий соблазн для того, у кого нет ничего за душой, кроме сорока пяти песет и ключа.

Вокруг царит полутьма, благодаря высокому и узкому окну, и ты пробираешься сквозь светотени этого живого полотна. Наконец добираешься до своей вожделенной книги и достаешь скальпель, прихваченный на уроке предтехнологии. Вырезать страницу из старинной книги вовсе не так-то просто, как казалось раньше. Бумага крепко прошита, и нить не поддается. Лезвие скальпеля недостаточно острое. К тому же ты не хочешь испортить книгу: она заслуживает того, чтобы оставаться такой же прекрасной в последующие сто лет – пусть без одной страницы, но в безупречном состоянии. Ты не хочешь повредить другие страницы – они не виноваты в том, что в них нет той завершенности и красоты, как на этой иллюстрации, завладевшей твоим воображением с детства.

Ты закрываешь глаза и стараешься сосредоточиться. Повторяешь про себя стихотворение Альмафуэрте, одного из твоих учителей, одного из тех, кого ты не знала, но кто открыл для тебя первые крупицы жизненной истины:

 
Даже если побежден ты, не сдавайся.
Даже если раб, не будь в душе рабом.
И, дрожа от страха, действуй смело.
Яростно сражайся, хоть изранен…
И пускай грозит возмездьем и кусает
По земле катящаяся голова ^[5].
Ну что ж, «даже если побежден ты, не сдавайся».
 

Теперь существуют только эта иллюстрация, скальпель и ты. Вы превратились в закрытую экосистему, где ты была хищником, страница с иллюстрацией – добычей, а скальпель – твоим грозным оружием.

* * *

Тысячи часов, которые ты провела, держа кисть и виртуозно копируя ею чужие мазки, сослужили тебе хорошую службу: благодаря этому у тебя твердая рука – не хуже, чем у часовщика, хирурга или наперсточника.

Ты прикладываешь необходимую силу, и столетняя нить наконец поддается – иллюстрация начинает понемногу отделяться.

Вся суета мира остается где-то далеко за пределами твоего ровно бьющегося сердца. Точность – единственное, что сейчас важно: пациент, перенесший операцию, не должен получить никаких увечий. Ты вырезала драгоценность из старинной книги, и листок, отделенный от остальных, становится почти невесомым в твоих руках.

Ты расстегиваешь свою белую блузку и прячешь листок под майку, которая уже стала тебе мала. В такой ситуации это даже к лучшему. Бумага быстро становится как будто частью твоего тела.

Ты ставишь пострадавшую книгу обратно на предательски зияющее пустое место на стеллаже с инкунабулами. Именно для этого ты вот уже несколько месяцев старательно протирала пыль на полках: там не должно остаться никаких следов, которые могли бы выдать, что кто-то тайком туда забирался.

Теперь остается вторая часть твоего плана: нужно хорошо припрятать свое сокровище, чтобы иметь возможность снова любоваться им, когда захочется. Это твоя первая собственная драгоценность, отнятая у прошлых веков.

И так будет всегда: ничто не будет дано тебе просто так, тебе придется брать все самой. Свободу, любовь, жизнь…

Наступает вечер, и ты хочешь только одного: чтобы ужин поскорее закончился и ты могла бы наконец отдохнуть, лежа в темноте на своей кровати.

Однако в этот день что-то идет не так. Происходит нечто необычное. Мать Магдалена зажигает свет в общей спальне воспитанниц. Слышны удивленные перешептывания, кое-кто даже осмеливается ворчать. Но ты уже знаешь, что это из-за тебя. Настоятельница любит во всем порядок и предсказуемость, она никогда прежде не нарушала в полночь покой ваших снов.

– Итака Экспосито – в мой кабинет. Со мной.

Ты в оцепенении выбираешься из кровати в ночной сорочке; ночь очень холодная, и нужно скорее обуться. Все смотрят на тебя, и ты видишь в их глаза ужас. Возможно, у некоторых еще сочувствие.

– Забери свою форму, ты покидаешь школу.

Твои щеки начинают леденеть изнутри.

«Куда? Куда меня могут отправить?» – думаешь ты. И сразу приходит осознание: ты пятнадцатилетняя сирота, которую собираются изгнать из монастырской школы.

Ты берешь свою потрепанную форму школы Веракрус и идешь следом за матерью-настоятельницей. В этот раз на ней нет покрывала, и ты впервые видишь ее светлые волосы с короткой мужской стрижкой, стройную и прямую фигуру под ночной сорочкой: она красивая женщина, несмотря на неизменную горькую гримасу, кривящую ее рот, когда она улыбается.

– Закрой за собой дверь.

Ты подчиняешься: тебе не хочется, чтобы кто-то все это видел и слышал.

Ты знаешь, что она ждала этого момента много лет, и вот случай подвернулся – ты сама преподнесла ей его на блюдечке. Проклятое помешательство – ведь можно было ограничиться тем, чтобы просто любоваться иллюстрацией во время каждого визита в библиотеку… Но желание обладать этим сокровищем, сделать его своей собственностью, постепенно завладело всеми твоими мыслями.

И ты поддалась.

Это твоя вина.

Настоятельница предъявляет тебе улики, подтверждающие твое преступление. Рядом с иллюстрацией лежит также сказка Андерсена «Девочка со спичками». Самая грустная, рассказывающая о нищей девочке, которая в канун Нового года умирает на улице от холода под снежным покрывалом. Она видит в небе падающую звезду и вспоминает, что говорила ей бабушка: «Кто-то теперь умрет». Девочка поджигает оставшиеся у нее три спички, пытаясь согреться. Когда загорается последняя, появляется ее покойная бабушка, берет ее на руки и уносит с собой на небо. Ты украла эту сказку на прошлое первое января: у тебя был день рождения и ты решила что-нибудь себе подарить. Это был твой первый подарок, и ты была просто счастлива. Ты спрятала сказку под занавесом в старой часовне, где постоянно шел ремонт и куда никто не ходил.