Лейтенант. Назад в СССР. Книга 8

Глава 1. Живой

В себя я пришел практически сразу, однако лишь на несколько мгновений.

Сознание то включалось урывками, то выключалось вновь, поэтому я видел перед собой лишь какие-то разрозненные неясные картинки, то и дело сменяемые темнотой… В голове все путалось, в ушах звенело, тошнило. Мысли – как вязкий кисель. Переплетались между собой, будто внутри меня что-то сломалось. Я никак не мог сосредоточиться и взять себя в руки – мысли, словно куда-то утекали из головы, и я с трудом понимал, что происходит.

Разозлился, усилием воли заставил взять себя в руки.

Разом ощутил, что все тело отзывалось болью, но вместе с тем было даже как-то странно – будто бы руки и ноги не совсем мои. Словно резиновые, какие-то чужие.

Я внезапно вспомнил, как меня взрывом выбросило из салона бронетранспортёра – сейчас вокруг были какие-то камни. Сухая пыль, глина. Темнота. Воняло пылью, дымом.

Щека в крови – видимо, ударился о камни. Глаз открывался с трудом. Поза неестественная, неудобная.

Смотреть на ноги не было ни времени, ни желания – ничего хорошего я там точно не увижу. Однако нижние конечности я вроде как чувствовал, значит, они на месте – не оторвало при взрыве. При таком экстриме, даже в живых остаться – настоящее чудо.

Я внезапно вспомнил, что где-то рядом находятся душманы, совершившие внезапное нападение на наш транспорт. Сколько их там? Десять? Двадцать? Оружия при мне не было, улетело куда-то при падении. Я сейчас совсем не боец, меня можно брать голыми руками.

Не думаю, что кто-то ещё из наших мог выжить в этой мясорубке – те, кто находились в бронетранспортёре, с высокой вероятностью погибли – там почти без вариантов. Конечно, многое зависело от того, чем именно по нам выстрелили… Первая машина осталась где-то позади, уничтоженная взрывом. УАЗ это не БТР, брони нет вообще. Даже очередь из Калашникова – прошьет насквозь.

Да, я уцелел. Возможно, один. Но надолго ли?

В каком я состоянии? Вокруг жестокий враг, которому жалость неведома в принципе. Духи практически всегда жестоко расправлялись с ранеными шурави, заставляя их перед смертью страдать ещё больше.

Я помню, как наш замполит майор Ветров, ещё в той воинской части, где моим ротным командиром был капитан Воронин, рассказывал, что в плен к духам лучше не попадать. Особенно будучи раненым. Он тогда все очень красочно описал. Да я по другим событиям знал, что победителей не судят.

В будущем, во всех горячих точках, где мне, уже прожжённому боевому волку довелось побывать, всегда в голове была одна мысль: для меня плен немыслим. Ни в каком смысле. Русских солдат в плен почти не брали ни в Сирии, ни в Ливии…

Но в Союзе, во время Афганской войны ситуация была несколько иной – молодые солдаты были срочниками, погибать не хотели. Иногда попадались бойцы, считающие, что если был хоть какой-то шанс уцелеть и вернуться домой, то лучше сдаться врагу. Далеко не все, но они были. Потом их обменивали, освобождали в ходе боевых операций, выкупали. Кто-то сбегал, а кто-то принимал ислам и оставался там жить. Но последних были единицы… И черт возьми, понять, почему они вступили на этот путь, я не мог.

Если душманы меня найдут здесь, то гарантированно пристрелят – на кой черт им сдался тяжелораненый русский солдат? Кто его будет таскать, лечить? Откуда брать лекарства?

А даже если меня и не пристрелят, то возьмут в плен. Опять бросят в холодный зиндан и будут морить голодом, жаждой, пытать, заставят работать изнурительным трудом… Что с раненого взять? Во всем этом вообще сложно найти что-то хорошее, как ни посмотри. Но погибать сейчас я не собирался. Даже мысли не было – зубами буду грызть, но выберусь. Легче всего сейчас все бросить, лечь и ждать своей судьбы! Но не про меня эта песня!

С трудом оглянувшись через свое же плечо, я увидел позади в темноте горящий БТР-80, позади, на неопределенном расстоянии от него горело что-то ещё. Наверное, это был УАЗ «Буханка», в которой ехал старший лейтенант Чесноков. Придурки, зачем нужно было так рисковать и ехать по темноте?

Я же пытался предупредить, но разве кто слушал?!

Воняло гарью, было жарко. Я вспотел, был мокрый. Даже не знаю, может, это была моя кровь?

Кто-то где-то ещё стрелял, но все доносившиеся до меня звуки были приглушенными, гулкими. Почти все время я слышал звон в своей же голове, такой же, как во время контузии. И звон не проходил, то нарастал, то затихал.

Тошнило, сильно болела голова, волнами наказывала слабость и смертельная усталость. В глазах плясали разноцветные звёздочки, радужные пятна.

Я не хотел в плен. Поэтому, нереальным усилием воли, цепляясь пальцами за высохшую землю, за торчавшие из нее камни, стебли растений, помогая себе локтями, куда-то пополз. Неважно куда, главное – подальше от места нападения. Духи будут тут очень скоро, они не должны меня найти. В темноте никто тут прочесывать ничего не будет. Духам не до этого – прибегут, добьют живых, возьмут самое ценное, что можно забрать, и свалят.

Медленно, но верно, я полз вперёд. Движение за движением. Через боль. В голове пульсировала только одна мысль – ползти, ползти, ползти. Метр, ещё один. Ещё метр. Ещё.

Спастись. Выползти из зоны видимости, чтобы меня не увидели, не схватили.

Второй раз умирать не хотелось… Да что там, мне и в первый раз не хотелось! Но тогда у меня выбора просто не было – либо несколько смертей, либо только одна. Я российский офицер, со своими собственными идеалами, я тогда не мог поступить иначе. Времени соображать – тоже не было, вот и накрыл собой ту проклятую гранату. Внезапно поймал себя на мысли, что, может, это меня так «сверху» отблагодарили за то, что без раздумий пожертвовал собой? Спас гражданских, женщин. Мол, второй шанс?

Сейчас ситуация была совсем иной, правда, впереди по-прежнему маячила смерть.

Я полз и полз, кое-как сдерживая тошноту, игнорируя слабость. Ненадолго останавливался, через боль вдыхал воздух в легкие, усилием воли заставлял себя двигаться дальше. Мутным взглядом выхватывал из темноты какой-нибудь камень, полз до него, затем искал другой ориентир. Я даже не мог сказать, быстро шло время или медленно – я как будто бы находился вне его. Сколько я прополз? Тридцать метров? Пятьдесят? Сто?

Сзади послышались голоса. Говорили на пушту, вроде бы.

Но я полз дальше, не обращая внимания. Затылком чувствовал мерзкое ощущение того, что в любой момент в меня прилетит пуля. Когда кто-то позади выстрелил, я аж вздрогнул. Но свои намерения не изменил… Дайте только выбраться, дайте выжить, а я еще дам знать о себе.

В какой-то момент я вдруг почувствовал, что заваливаюсь куда-то вниз и падаю. Кубарем качусь, бьюсь локтями, коленями головой. Задыхаюсь в пыли. Перед глазами сплошное мельтешение.

В таком состоянии невозможно было как-то оценивать своё самочувствие – пожалуй, тут уместно всего одно слово – дерьмовое. Без вариантов.

А скатившись вниз, я попал в какую-то вязкую грязь. На этом силы покинули меня окончательно – всему есть предел, каким бы подготовленным ты ни был…

***

Майор Игнатьев был в плохом расположении духа. Он лежал на больничной койке, мрачно смотрел на свои перебинтованные ноги и сильно сжимал и разжимал кулаки.

Да, в крупном госпитале Ташкента ему провели сложную операцию, в результате которой удалось восстановить перебитую пулей кость. Изначально она срослась плохо, отчего её снова пришлось ломать. Провели все необходимые процедуры… Да, в советское время военная медицина тоже не блистала, но тогда хотя бы было человеческое отношение. Раненому давали все, что было. Нужно – бери! Больно? Сейчас поможем, хоть как-нибудь. А сейчас военная медицина – это одно название. Позорище, кто бы там что ни говорил. Собачье отношение.

«Помню, как я как-то дал в зубы начальнику отделения гастроэнтерологии. Получил по заслугам», – подумал про себя Игнатьев.

Правда, какой бы удачной ни была операция, для организма ничего бесследно не проходит… Уже позднее Игнатьеву сообщили, что бегать как раньше, он уже никогда не сможет. Одна нога стала немного короче другой, про высокие нагрузки можно было забыть.

И сей факт его серьёзно выбил из колеи. По сути, это означало, что его снимут с должности и в лучшем случае посадят где-нибудь в штабе. А то и вовсе отправят на «дембель», точнее, на заслуженный отдых. Бессрочно.

Командир группы «Зет» являлся тем самым человеком, который до мозга костей был военным. Он больше ничего не умел, вся его жизнь была посвящена только армии. Это неплохо, но лишь в советские годы. В будущем все резко изменится – не каждый сможет стать гражданским, не каждый.

И вот теперь, вверенная Игнатьеву чуть ли не лучшая группа разведчиков во всём Афганистане, лишилась своего командира. А ведь он, несмотря на звание майора, несмотря на выслугу лет, на имевшийся опыт, добровольно вызвался проходить все «скачки» вместе со своими парнями, хотя по факту командование от Игнатьева такого не требовало. Это было сугубо его решение, которое позволило максимально сплотить команду между собой. Сблизить командира и подчиненных. Спустя время, майор Игнатьев пользовался беспрецедентным авторитетом среди своих людей, да и многие командиры, коллеги и разведчики знали, какой он человек.

В госпитальной палате находилось ещё два офицера, один капитан со сложным переломом руки, другой старлей с ампутированной стопой – подорвался на душманской противопехотной мине.

– Саня, да не переживай ты так! – подбадривал его старший лейтенант. – Главное, что она у тебя есть! Нога, в смысле. Не то, что некоторые… ну да, ты теперь не такой боевой как раньше, особо не побегаешь, но жизнь-то не кончилась!

– Вот-вот, дело говорит! – поддержал капитан. – Я от мужиков слышал, что у вас там настоящая мясорубка была?! Скажи спасибо, что сам выжил и группа в полном составе домой вернулась.

– Не домой… – всё так же мрачно отозвался майор. – Я же больше ничего не умею. Да и как они теперь без меня?

Игнатьев имел в виду тот факт, что без толкового руководства, группа просто развалится. Раскидают их кого куда, и дело с концом. Много уже таких историй было – командованию-то все равно.

– Ну и что?! Отставить, майор… Чего ты раскис? – В дверях палаты показался еще один сосед по палате, перемотанный бинтами подполковник. – Это к лучшему, если уволят, домой поедешь, к жене, к семье. Дети-то есть?

– Есть! – тут Игнатьев наконец-то широко улыбнулся. Единственный светлый лучик в его жизни.

– Ну вот, а командира тебе на замену найдут!

Прошло уже почти три недели – майор ходил на костылях, правда, зона его перемещений была очень небольшой. Палата – туалет, палата – столовая. Ну и небольшая площадка в зелёной зоне, с лавочками. Там было достаточно прохладно и тихо, хорошо оставаться наедине с собой и думать.

– Пойду-ка я проветрюсь! – ответил майор, устав лежать на кровати.

– Куда? Обед же скоро…

– Успею!

Кое-как поднявшись с койки, вооружившись парой громоздких деревянных костылей, он отправился к выходу из палаты. Прямой и практически пустой коридор вел во внутренний двор госпиталя, где как раз и располагалась зелёная зона. Цокая по кафельной плитке деревянными костылями, Игнатьев неторопливо шел вперед, останавливался, снова шел. Когда он практически добрался до выхода, в дверях внезапно появился хорошо знакомый ему офицер, которого он совсем не ожидал здесь увидеть.

– Товарищ полковник?

– Ну привет тебе, майор! – отозвался Хорев. – Как самочувствие?

– Пойдет.

– А настроение?

– Паршивое, товарищ полковник! – вздохнул майор. – Вы здесь какими судьбами?

– Не поверишь, но как раз по твою душу… Вернее, не совсем так. Есть у меня для тебя кое-какие новости и вопросы тоже. Но давай отойдём туда, где потише? Нужно обсудить кое-что важное, под грифом секретности.

– Справа от входа есть такое место. Там нам никто не помешает.

Они медленно вышли из здания, свернули направо и по узкой дорожке углубились в сквер, где стояло несколько лавочек. Там было практически пусто – только вдалеке дворник поливал цветы.

Полковник Хорев осмотрелся, прислушался – вокруг не было ни души. Уже близилось время обеда, поэтому прогулки закончились и других пациентов здесь не было.

– Я вас слушаю, товарищ полковник.

Тот сел на лавочку, посмотрел Игнатьеву прямо в глаза.

– Перейду сразу к делу. Помнишь те документы и фотографии, что ты прихватил с собой, когда во время операции «Петля» твои ребята накрыли обученных душманов?

– Это вы про бункер? – задумчиво произнес майор.

– Именно. Ты знаешь, что это такое?

– Понятия не имею, но мне показалось странным – зачем такие фотографии вообще были сделаны? И кем? Запечатлённый на них военный объект явно советского производства, однако вместо советских солдат, там были отчётливо различимы душманы. Фотографии свежие. Несложно догадаться, что теперь объект контролируется бойцами афганской оппозиции.

– Всё верно, бункер, действительно, советский. Его кодовое название «Объект-702». Он был построен советским военным руководством в центральной части Афганистана еще в шестьдесят втором году. Там проводились какие-то эксперименты относительно химического оружия, но точной информации у нас нет. Всё было под грифом секретно, о нем знали очень мало людей. С началом войны объект был законсервирован и почти заброшен. Всю эвакуированную документацию, результаты исследований, опытные образцы вывезли на двух грузовиках… Часть персонала была эвакуирована задолго до того, как в Афганистане начались волнения, приведшие к гражданской войне. Вот только до места назначения машины тогда не доехали. Все было утеряно. Начиналась война. В ДРА входила сороковая армия, чёрт знает что творилось. Не все шло гладко, над многими моментами был утрачен контроль. Никому тогда и дела не было, что там и куда не доехало! Предполагалось, что машины подорвались на минах. Ну и как ты понимаешь, о том, что осталось внутри самого бункера, никому не известно!

– Так… и какое решение?

– Майор, к тебе в руки совершенно случайно попали доказательства того, что душманы получили контроль над тем объектом. Понимаешь, к чему я это тебе рассказал?

– Да. Нужно выяснить, что там сейчас происходит и какова обстановка?

– Именно так. Ну, не буду темнить… Твоя группа наиболее подготовлена, лучше всего подходит для выполнения такого задания. Однако отправлять восемь человек на разведку слишком рискованно. Поэтому лучше всего отправить только троих-четверых. Операция сугубо разведывательного характера. Не боевая. Ее предварительный проект существует только у меня на столе. Сроки пока не установлены. О квадрате почти ничего не известно. Но сейчас это и неважно. Проблема в том, что у группы нет командира. Половина в госпитале на лечении… А отправлять другие группы, я не хочу. Ну, что скажешь?

Несколько секунд Игнатьев просто молчал, переваривая информацию. Полковник явился сюда вовсе не для того, чтобы узнать о состоянии его здоровья, цель была совсем иной.

– Товарищ полковник, для такого задания я вам не нужен, – вздохнув, ответил Кэп. – В группе есть люди куда толковее, чем я сам. Например, Максим Громов способен полностью заменить меня! Он инициативен, думает нестандартно. Всегда с холодной головой, обладает потрясающими аналитическими способностями, здраво оценивает любую обстановку. В одиночку неоднократно доказал, что умело действует при любых обстоятельствах.

– Знаю… – кивнул Хорев. – Я говорил с ним. Там, правда, другая проблема появилась, но мы ее решим. Я уже доложил наверх о том, что наши технологии, что могут находиться в бункере и могут попасть в руки американцев или любых других иностранных спецслужб. Мне дали месяц на подготовку. Как по мне, это слишком много.

– Товарищ полковник, в данный момент я не тот человек, с которым это стоит обсуждать. Если Громов всё ещё в госпитале, вам лучше поговорить с ним. Он и группу соберет и план поможет составить. Можете положиться на него как на меня самого. Не смотрите на звание, ну и что, что прапорщик. У нас прапорщики лучше, чем генералы, и толку от них больше.

– Хм… Я думал временно назначить к твоим бойцам другого командира, но у меня возникали сомнения. Пожалуй, ты меня убедил окончательно. Скажи, майор, а у той группы, что вы ликвидировали, с собой не было ничего подозрительного?

Майор на мгновение задумался.

– Нет, ничего такого… А что?

– Да так, неважно… – махнул рукой Хорев, хотя сам явно был чем-то озабочен. – Ладно, тогда я пойду. Ты вот что, давай, не распускай сопли и выздоравливай! А у меня дел столько, что не знаю, за что хвататься! Ну и с Громовым я обязательно поговорю, это достойный кандидат!

Глава 2. Необратимость

Майор Кикоть поторопился запереть за собой входную дверь на прочный деревянный засов…

Конечно, надолго это никого не задержит, но в случае чего даст немного времени.

Вновь обернувшись к связисту, он спросил:

– Ты меня понял?

Американец почему-то медлил, вероятно, надеялся на то, что душманы вытащат его раньше. Безумный русский, недавно взятый в плен, его не на шутку испугал. Одно дело, сидеть на пятой точке и эфир слушать, но совсем другое – встретиться лицом к лицу с пленным советским офицером, который настроен более чем решительно.

Однако, несмотря на страх, подчиняться он не торопился. Виктор Викторович решительно навел на него ствол Калашникова, затем выжал спусковой крючок. Громыхнул выстрел – пуля устаревшего образца, прошла совсем рядом и насквозь прошила деревянную столешницу стола, на котором размещалась аппаратура связи. Лишь щепки полетели.

Возможно, это и демаскирующий фактор – уже не так уж и важно. Все равно его пропажу обнаружили или вот-вот обнаружат. Зато это явное доказательство того, что чекист пойдет до конца. Для американцев это было очень странно. Во всех смыслах, они все делали иначе. А те, что все-таки рискнули торчать в Афгане, сидели тише воды, ниже травы.

– Американец! Следующая пуля полетит тебе в колено! – решительно заявил чекист, глядя на него выразительным взглядом. – Это больно, уж поверь. А нормально ходить после такого ранения ты уже вряд ли сможешь. Но я могу и не стрелять, если просто сделаешь то, что я требую. Итак, поможешь?

Связист оказался вовсе не дурак, быстро сообразил, что злой русский с автоматом в руках в игры играть точно не намерен – выстрелит без зазрения совести. Интриги и увиливания тут точно не к месту, косить под дурака тоже не выйдет. К тому же аппаратура связи не такая уж и сложная – тот, кто более-менее знаком с принципами радиосвязи, разберется минут десять, можно и чисто по-русски, методом тыка. В теории. К тому же, все было уже подключено и практически настроено.

А снаружи уже творилось черт знает что – чуть ли не паника. Там раздавались крики, беготня. Шум. Ну, несложно догадаться почему – обнаружили тело охранника и пропавшего шурави. Это изначально был лишь вопрос времени, майор это хорошо понимал. Пока духи заняты поисками, сюда, к американцам они точно не сунутся. По крайней мере, сразу они этого не сделают однозначно – ума не хватит. Да и сами американцы хотя и находились рядом, но держались обособленно и даже отстраненно.

Дверь более-менее прочная, хотя и деревянная. Очередь из автомата по петлям точно не выдержит. Сначала прострелить, потом выбить сильным ударом.

Глядя на связиста, становилось ясно, что на базе есть и другие американцы, численностью до отделения, не больше – вот они точно представляют скрытую угрозу. Еще неизвестно, согласовал ли Джон Вильямс этот момент с другими представителями армии США.

– Нет-нет, я все понял… – торопливо пробормотал связист, испуганно замахав руками. – А что и куда нужно передавать?

Майор ловко закинул Калашникова за спину, быстро вооружился пистолетом американца – это была классическая «Беретта 92». Наиболее часто используемое оружие американской полиции, армии и некоторыми спецподразделениями других стран, восьмидесятых годов. Хотя производится он в Италии. Ранее Кикоть из такого не стрелял, но это его совершенно не смущало.

Затем майор быстро осмотрелся, отошёл к тумбе, что стояла в углу, и взял там лист бумаги из стопки. Хмыкнул.

– Ты смотри, какая белая… – тихо пробурчал он, задумчиво повертев его в руке. – Наша не такая.

Другой же рукой он держал на прицеле связиста, чтобы тот чего-нибудь не выкинул. – Ручку дай!

– Что?

– Ручку! – прорычал Кикоть, изобразив, что что-то пишет.

Тот сразу догадался, перебросил авторучку, лежащую в журнале.

Быстро, печатными буквами и цифрами, написав нужную частоту и позывной, майор положил лист перед связистом. – Вызывай!

– Что? – изумился тот, глядя на майора. – Это же безумие!

– Нормально! Делай!

– Я не все понимаю… – несколько секунд связист изучал написанное, потом схватился за гарнитуру и принялся щелкать ручками и тумблерами на центральном блоке. Прошло около сорока секунд, когда тот обернулся к майору. Кивнул, затем еще раз.

– Ну?

– Готово!

– К стене отошёл, живо! И без глупостей! Руки на виду, увижу, что-то, что мне не понравится, стреляю на поражение. Это ясно?

Американец кивнул и поспешно отошёл. А Виктор Викторович схватив наушники с гарнитурой, прислонил их к уху. Микрофон был рядом.

– Вымпел три, я Бастион! Прием! – громко произнес Кикоть, думая только о том, как и что ему делать. – У меня срочная информация… э-э…

Вдруг в дверь громко постучали, потом ещё раз, уже настойчивее. Дернули ее, потом ещё раз. Снаружи послышались голоса, крики. Кикоть различил требование открыть дверь, прозвучало оно на английском языке и, судя по всему, на местном пушту. КГБ-шник проигнорировал. Посмотрел на американца.

Дверь затряслась куда сильнее. Послышались требования других лиц.

– Ответь им что-нибудь… пусть потише себя ведут! – потребовал на крик майор.

– Я не… Я не знаю! – растерялся тот. – Что сказать?

– Придумай! – ситуация была крайне волнительная, майору приходилось балансировать чуть ли не на грани нервного истощения, несмотря на спецподготовку, а также прилагать все усилия, чтобы сохранять спокойствие и действовать методично. Учитывая кучу факторов, быстро меняющуюся обстановку, то становилось ясно, что ситуация вечно такой оставаться не может.

– Чего? Кто это? – вдруг недоверчиво раздалось из наушника. Звук был чистый, почти без помех, майор даже удивился – вот у америкосов техника!

– Вымпел, я Бастион. Как меня слышно?

– Что за ерунда?! – связист с той стороны то ли был сонный, то ли вообще не понимал, кто на него вышел.

– Да твою же… Заткнись и слушай внимательно, потому что у меня мало времени! – жестко потребовал Виктор Викторович. – Код «сто один». Повторяю, код «сто один». Свяжись с полковником Егоровым! Я тебе сейчас передам координаты, здесь полевой сотрудник контрразведки Кикоть… Запиши их!

КГБ-шник посмотрел на связиста внимательным взглядом.

– Эй… где мы сейчас находимся? Квадрат?

– К-7…

– Точнее!

– Высота одиннадцать сорок три.

– Высота одиннадцать сорок три, повторяю – высота одиннадцать сорок три. Срочно! Полковнику Егорову!

Вдруг в эфире раздались сильные помехи, а ещё через несколько секунд радиосигнал вдруг резко усилился, а затем пропал и связь оборвалась окончательно.

– Вымпел три, Вымпел три… Прием!

В эфире только белый шум.

– Какого хрена? – он снова навел ствол пистолета на связиста. – Что ты сделал?

– Я ничего не делал! – для убедительности, он даже руки вверх поднял.

– Связь мне сделай, прямо сейчас! – рявкнул Кикоть, теряя контроль. Быстро шагнув к нему и целясь в голову, Виктор поймал себя на мысли, что из-за сложной обстановки ему все сложнее выбирать правильные решения. Еще бы, последние дни в его жизни, происходит полная зебра. Где черную полосу сменяет серая и обратно… А вот белых что-то даже не видно!

Американец решительно подскочил к радиостанции, что-то пощелкал, покрутил.

– Все, нет связи… – тяжко вздохнул он, с испугом посмотрев на Кикотя. – Внешнюю антенну отключили. Отсюда ничего не сделать!

– Сука! – выругался Виктор Викторович, осознав, что произошло. Те, кто был снаружи, видимо, догадались, куда делся шурави. Услышали выстрел. Именно поэтому они и оборвали связь.

Вероятность того, что Вымпел правильно понял сообщение, воспринял его всерьёз, и доложит куда нужно, была весьма небольшой.

Несложно представить, что дежурный связист на прошлом месте службы майора Кикоть, в таком требовательном ключе не сразу поймет, что это за странный вызов такой и кто этот непонятный Бастион… Здесь достаточно сложная и запутанная история, в результате которой Виктор Викторович получил этот позывной, а также знает, кто такой Вымпел и чем он занимается. Обращаться туда, значит быть на волоске. Пятьдесят, на пятьдесят.