Над солнцем яркокрылым. Венки сонетов

Name: Над солнцем яркокрылым. Венки сонетов
Rating: 0 (0 reviews)
Author: Дмитрий Гавриленко
ISBN: 9785005578815

Дмитрий Гавриленко

Издательство:

Автор

Жанры:

стихи и поэзия,серьезное чтение,cтихи, поэзия

Аннотация

Читать онлайн

Cкачать на Литрес

-
100%
+

ISBN 978-5-0055-7881-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОТ АВТОРА

Семнадцатилетним студентом Суражского педагогического училища я отправил почтой свои стихи в Москву известному поэту, литературоведу, профессору Литинститута имени М. Горького Льву Озерову. У меня почти не было надежды на отклик маститого писателя. И тем не менее ответ не заставил себя ожидать. Не просто письмо, а крепкая серая книжечка с избранной лирикой и дарственной надписью под портретом: «Дмитрию Гавриленко на добрую память от автора». Размашистая, округлая подпись сделана синим стержнем шариковой ручки. У меня же сохранилось впечатление, что поэт подписался по старинке, гусиным пером. Быстро выведенные буквы как будто представились живым ощущением связи с неувядающим, цветущим садом русской классики. Строгих её традиций я старался придерживаться и в собственном творчестве, которое сполна отразило не только личные, но и общественные потрясения, переполошившие всех.

Чернобыльский венок

Имя сей звезде полынь; и третья часть вод

сделалась полынью, и многие из людей умерли

от вод, потому что они стали горьки.

(Новый завет, Откровение Святого

Иоанна Богослова, гл. 8, ст. 11)

Воскресшие мгновенья бытияПриблизились, и время их – настало.Не будет мне ни жизни, ни житья,Когда на жизнь пожалуюсь устало.Когда скажу, что впереди – стена,А за стеной – пространство из бетона.Хоть вылези из кожи, но должнаПробиться речь из вечного затона.Сквозь прах и страх решительность мояРешительна, как риск проводника, —Вот главное среди других мгновений.Шипя, ползёт из пояса змея,И цель её – прервать навернякаЧетырнадцать печальных откровений.Четырнадцать печальных откровений —Не много ли печали над землёй,Проснувшейся, веселой и весенней,Пропахшей и духами, и смолой?Я против умолчанья о грядущем,Я против светлых сказок о былом.Родители под чернобыльским душемМахнули, словно ангельским, крылом.Как тень, лежу; как пень, не понимаюЧто надо мной не ветер, а беда,Тяжёлая, чугунного литья.Подарок скорбный к Пасхе, к ПервомаюНа судные и трудные годаВ момент от пробужденья до бритья.В момент от пробужденья до бритьяВ себе и то не сможешь разобраться,Не отличишь восторга от нытья.Отца в дому от собственного братца.И в небе, и в окне – полурассвет,Вот-вот он запоёт и нечисть сгинет,Нескромным жестом передав приветТой женщине, что выглядит богинейКосой-косой, а за людьми следит,Как фарой, освещая каждый мигБез приглашений и благословений.А рядом с нею лишь крутой бандит —Больной реактор, что весну настиг.Поднял до неба пыль гигантский веник.Поднял до неба пыль гигантский веник,Замёл родные души ни за грош,И в длинной череде исчезновений,Хоть плачь, ты ничего не разберёшь.Невидимые бойкие частицы,Как пули, вдруг увидевшие цель, —Всех тех, кто перед Пасхою поститсяИ не постится, – взяли на прицел.Теперь и при желанье не забуду,Как видел всё и оставался слепВ напасти, что летела напролом.Мать расставляет чистую посуду,На полотенце водружает хлеб;Родители за праздничным столом.Родители за праздничным столом,Горит перед иконою лампада,И в комнате торжественно-светло,И за окном – как в пору листопада.Христос воскрес? Воистину воскрес!Яйцом крутым скатилось воскресенье,И засияло царственно окрест,И стало красным людям во спасенье.Родители – друг друга обнимать.Весь мир боготворя, растёт заряВ огромное яйцо из красной пыли.Святыми кажутся отец и мать,И три перста – как три богатыря.А бывший мирный атом чернобылит…А бывший мирный атом чернобылит,Ему святыни наши нипочём,И норов необъезженной кобылыВ готовности быть быстрым палачом.И микромир, и в нём аплодисментыБеззвучные, ну а слышны везде.Эксперименты – это экскременты,В тяжёлой затонувшие воде.Не щит нам аварийная защита,Трещит реактор, в небе столб огня,Горит графит – пылает окоём.И с той поры в единый блик отлитаАварии кромешной беготня,И Пасха, и весна в саду моём.И Пасха, и весна в саду моёмВ селе невинном, скромном и красивом,Не праздновали весело вдвоём,Не восхищались древним-древним дивом.Не целовались. Ведомое имДля остальных окутано покровом.Мы на пиру, спокойные, сидим,А что летит над нашим тихим кровом?Шумит ли огнедышащий дракон?Раскрыл свои двенадцать пастей змей?Чудовища все небо закупили?Едим и пьём, и веку испоконТе, кто пьянее водки и трезвей,Не расцвели, а просто жили-были.Не расцвели, а просто жили-былиВ любимой мною с детских лет избе,О прошлом ничего не позабыли,О будущей не ведали судьбе.Какие силы и какие стили!Какое буйство крови на заре!Родили, и крестили, и растилиСело когда-то при монастыре.Вокруг раскол, разруха-завируха…Коварные, они со всех сторонВели на монастырь за ратью ратьИ прятались трусливо друг за друга,Услышав, чем народ вооружён.Как нелегко всё это вспоминать!Как нелегко всё это вспоминать!Звон кос, и топоров, и звук молитвыОставили на местности печатьЖестокой и незавершенной битвы.И жили много лет лицом к лицуРаскольники, противники раскола.У каждого по своему крыльцу,Но лишь один учитель, как и школа.Везде Отец, и Сын, и Дух Святой,И мать везде – о ней не забывать! —Она одна покой в сердца приносит,Всегда своей Пречистой простотойБлагословляя пищу и кровать,Красавицу просторов русских – осень.Красавицу просторов русских – осень,Беспомощную, видел я в окне.Дарила ослепительная просиньОстатки радиации стране.Попробуйте рукой, глазами троньте!Вон океан, а где же берега?Отец-солдат на всём великом фронтеНадёжно видел каждого врага.И потому он одержал победу,А тут и растерялся, и притих,И заболел и, как огонь, погас.За ним пошла и мать моя по следу.Остался мне от грустных дней лихихОдин коварный миг, кровавый час.Один коварный миг, кровавый час,Преследует меня с упорством диким,Он глубину сознания потрясНечеловечески-ужасным ликом.Лишиться сразу милых лебедейИ преданных друг другу, и красивых,В беде застрявших, словно в лебеде,А ждали их и яблони, и сливы.Я молча над могилами стоял,Над солнцем яркокрылым и домамиПод соснами, где хорошо дрематьКрестам рядком, ни капли не таясь.Но что-то в глубине души сломали,Похоронивши и отца, и мать.Похоронивши и отца, и мать,Я стал другим и многое отринул.Их опыт жизни не перенимать,У них забрали птицу и скотину.Потом свезли за тридевять земельОдносельчан, а кладбище осталось.Среди крестов теперь поёт метель,Но в бесшабашности слышна усталость.Накрыла чернобыльский след зима,А он блестит из-под сугробов лет,Коварный, грязный свет его несносенВ тишайшем уголке, где закромаСпокойствия и вечности билетНа кладбище среди зелёных сосен.На кладбище среди зелёных сосенВидны в снегу роскошные цветы,Которых цвет естественен и сочен,И кровь из них сочится на кресты.Длинна она, последняя квартира,Красна, как угольки в седой золе,И шепчет мне, что тайны микромираТаинственнее прочих на земле.И кажется, что здесь торчат антенны,И явственны безмолвные слова,И несомненна эта связь для нас.А мы на белом свете несомненны?Там, где горчит засохшая трава,Я плакал так, как плачу я сейчас.Я плакал так, как плачу я сейчас.Да будут грозы, слёзы не напрасны!Мой тихий, мой родной очаг погас,Но он живёт, по-прежнему прекрасный.Мне от него по-прежнему тепло,И в этом главный смысл родного дома.Царапнул сердце, словно гвоздь стекло,Незримый враг, что вырос, как истома.Набедокурил здесь и не ушёл,А спрятался в расселины и щели,Как водяная тонкая струя.Жена накрыла к годовщине стол,И за него со мною рядом селиВоскресшие мгновенья бытия.Воскресшие мгновенья бытия —Четырнадцать печальных откровений.В момент от пробужденья до бритьяПоднял до неба пыль гигантский веник.Родители за праздничным столом,А бывший мирный атом чернобылит.И Пасха, и весна в саду моёмНе расцвели, а просто жили-были.Как нелегко все это вспоминать:Красавицу просторов русских – осень,Один коварный миг, кровавый час.Похоронивши и отца, и матьНа кладбище среди зелёных сосен,Я плакал так, как плачу я сейчас. 1988

Бальный венок

Я была единственной поверенной

его огорчений и свидетелем его слабости,

так как он был в отчаянии от того, что по-

покидает Одессу, в особенности

из-за некоего чувства, которое разрослось

в нём за последние дни, как это бывает.

Княгиня В. Ф. Вяземская

Закончился роскошный листопад,Шептал, шуршал и в небесах растаял.Морские волны всё ещё не спят,Катясь легко, как истина простая.Не спит, а дремлет суматошный сад,На листьях перепревших вырастая.Закат к морозу красен, полосат,Лихих карет спешит к подъезду стая.О, сколько быстроногих щеголихСтепенно по ступеням в дом вошлиПри родственнике, важно разодетом!Лакеи, кланяясь, встречают их;С мелодией от ноты соль-землиЗашелестели платья над паркетом.Зашелестели платья над паркетомКолоколами пёстрыми в кругу,Как на лугу букеты пляшут летомСреди травы, согнувшейся в дугу.Открылась дверь – вошла Елизавета,Обворожив покорного слугу.Мне кажется: достойнейшим приветомМгновенье это в сердце берегу.Ей тридцать лет, полна очарованья,Она, как день июньский, хороша;Брильянты разноглазые слепят.Он – кладезь и огня, и дарованья.Избыточно горит его душа:Прекрасна дама с головы до пят.Прекрасна дама с головы до пят.Давно ли из родительского домаУвез её сиятельный солдатСвоей женой – желанной, незнакомой?Как молода она! От прошлых датВ груди растёт приятная истома.Так было с нею десять лет назад,Сгоревших на ветру сухой соломой.Кокетливость подарит ей Париж,Родители – и рост, и красотуС белоцерковским розовым рассветом.И вот сейчас ты радостно паришь,По-прежнему в негаснущем цвету,Воспета восхитительным поэтом.Воспета восхитительным поэтом,Осталась непреклонна и горда,А в сердце, свежим чувством разогретом,Воздушные воскресли города.Здесь адюльтер совсем не под запретом,И в доме губернаторском, когдаОн щёлкнет еле слышно шпингалетом,То прозвучит в губернии всегда.Распахнуто окно – идёт любимый,И распростёртые объятья ждут:Порывы юности вернутся вспять.Но лучше, если сблизит вальс, поднимет,Закружит вас на несколько минут…Деревья вековые сладко спят.Деревья вековые сладко спят,А Пушкин окрылённый с нею рядом.Встречается прозрачный, долгий взглядС прозрачным и красноречивым взглядом.И дам, и кавалеров – как опят,То пляшут пары, то идут отрядом.Их пёстрый, длинный кружевной нарядПохож на змейки с несмертельным ядом.Поэт чудесным локоном сражён,И бьющимся, и вьющимся на лбу,Когда графиня медлила с ответом.Все ждут беспечный танец котильон,Где выберут партнершу – не судьбу,И всё-таки волнуются при этом.И всё-таки волнуются при этомПредчувствии избранницы своей,А бал плывет мазуркою-балетомВсё грациозней, бойче и быстрей.Элиз жива традицией, заветомИз русско-польских смешанных кровей,Богатством предков, добрым их советом,Приветливостью, красотой бровей.Как древность рода Пушкина чарует!В причудах танца ценит он задорИ за него намерен ставить пять.Он даму взял на грудь, он озорует,Шепнув куплет про волю и простор, —В шикарном зале блеск и шум опять.В шикарном зале блеск и шум опять,И парам до друг дружки мало дела.Поэт от счастья целый мир обнятьЖелал душой, которая запела.Его восторг не выкрасть, не распять;Она певца отметить захотелаИ этому стремлению – сиятьСиятельным особам без предела.Здесь море кружев, шёлка и цветов.Графиня в белом платье на видуЛюбуется своим одесским светом.Поэт её боготворить готовЗа ум блистательный и красоту,Усиленные строгим менуэтом.Усиленные строгим менуэтом,Любезность, нестроптивость, доброта,Вальсируя, продолжились дуэтом,К мазурке вместе выйдя неспроста.И заслонили мощным силуэтомВ тот миг, как породила суета,Надменность, рот открывшую наветам,И властность, что безвластию чета.Мужские соло – соль и шик мазурки,А после них она идёт на спад;Устала, и в усталости светла.И кажется, как будто для прогулкиМелькают, и мерцают, и спешатТут нежные воздушные тела.Тут нежные воздушные телаКак символы души простой, открытой,Которая кружилась и плыла,Кружила зал, как легкое корыто.И каждая любимого ждала,Сверкнув поэту грацией забытой:Она из материнского крыла,Пушинкой из усадебного бытаС надеждой тайною явилась в светПод множество строжайших глазС напутствием бодрящим, кратким, лестным.А талию её стянул корсет,А ножки из-под платья напоказНаполнены изяществом прелестным.Наполнены изяществом прелестнымВсе те, кто ожидает котильон.В роду кадрили больше всех известнымСчитается в роскошном вихре он.И вертопрахам, и кокеткам местнымВеселья будет полный павильон,А шум пойдёт по всем домам окрестным,Что Пушкин платьем белым окрылён.О, не проста графиня Воронцова!Жена вельможи не заметна в ней,В её живых пленительных чертах.Горят, пылают губки так пунцово,Как будто привлекают всё вернейНевинностью в брильянтах и цветах.Невинностью в брильянтах и цветахНе каждый ангел прелести отмечен,Когда на грешных, на земных устахПечать любви и враг бесчеловечен.Такие розы, а не на кустах!Их след блистателен и быстротечен,Как свет от чудных перстней на перстах;Лишь давний бал неповторим и вечен.Упал цветок, красу боготворя,На грудь полуоткрытую графине,Где кожа, словно первый снег, бела.Раскрылась величавая заря,И для её величия отнынеОставил Пушкин важные дела.Оставил Пушкин важные дела,Задорный, молодой и кучерявый.От жёсткого рабочего столаОн к ней пришёл, забыв заботу славы.Причудливо фортуна их свела!Одесса, как Помпея в бликах лавы,Царицею сидит среди селаИ улыбается, о Боже правый!Где лесть свила покойный уголокИ фоб, и фил, и фавн, и англоманНа редкость злоязычны и бесчестны.Печально улыбается пророк,Предвидя кратковременный роман,Спеша на бал к волшебницам чудесным.Спеша на бал к волшебницам чудесным,Нельзя не слышать крылья за спиной.Они плясать помогут в круге тесномВдоль зрителей, столпившихся стеной.Зашаловливит котильон, и здесь в нёмГрафине не бывать уже одной.Надежда в сердце Пушкина воскреснетНа радостную связь с душой родной.И непременно станет на колени,И угадает искренний девиз,Разгадывать незримое мастак.Через платок без устали и лениПеремахнет в присутствии девиц,Лелея женщину в своих мечтах.Лелея женщину в своих мечтах,Он пребывал в рассеянье великом,Держал её – остался же в рукахЛишь перстень с ярко-красным сердоликом.Подарок сей запомнится в векахТаинственным и неподкупным бликом,Окажется в заснеженных местахДля ссыльного призывным милым кликом.Любое заточенье – как подвал!Вельможа из прославленного родаИзрёк отборнейших ругательств градИ Пушкина мерзавцем обозвал,Когда притихла за окном природа,Закончился роскошный листопад.Закончился роскошный листопад,Зашелестели платья над паркетом.Прекрасна дама с головы до пят,Воспета восхитительным поэтом.Деревья вековые сладко спятИ все-таки волнуются при этом.В шикарном зале блеск и шум опять,Усиленные строгим менуэтом.Тут нежные воздушные телаНаполнены изяществом прелестным,Невинностью в брильянтах и цветах.Оставил Пушкин важные дела,Спеша на бал к волшебницам чудесным,Лелея женщину в своих мечтах. 1997

Венок поэту

Я Пушкина младенцем полюбил…

Антон Дельвиг

Темноволосый, шустрый, ясноглазыйС друзьями веселится на пиру,А позади – лицейские проказы.А впереди – прикованность к перу.Приятелей шумливые приказыПохожи на беспечную игру:«Достаньте нам, поэты-скалолазы,Волшебный, чистый камень поутру.Прозрачный камень принесет свободу,Властителю попав и в глаз, и в бровь,Напомнив зримо нашу старину».Возможно ли: пройдя огонь и воду,Приблизил разрушение и кровьПоэт, возвысивший свою страну?Поэт, возвысивший свою страну,От ненависти жил далековато.Роскошный бал, сплошную тишинуНа выбор, если хочешь, бойко сватай.Он выбрал бал, красавицу одну:Вся кожа белизною схожа с ватой,Лицом затмила светлую луну,Что пух, легка, хотя и полновата.А ножка самой маленькой была.Однако от родителей – отказ,Как будто их обязанность – отказы.И вот жених у краешка стола,Прощаясь с милою в последний раз,Рассыпал чудо-строчки, как алмазы.Рассыпал чудо-строчки, как алмазы,О чувстве сокровенном на листке.Цветком пунцовым, вынутым из вазы,Поэт увидел счастье вдалеке.Узнал его волнующие фазы,Зовущие пуститься налегкеБез ложной скромности и лживой фразыВсе с тем же милым символом в руке.И вот она, высокая удача!Прелестная, изящна и чиста,Уже находится в его плену.Разгадана труднейшая задача,Сияет для поэта красотаНа всю её большую глубину.На всю её большую глубинуСветилась мысль в сознании поэта,Как солнце, озарившее соснуИ давшее смоле источник света.Так истинную жизнь – свою весну,Что молода ещё и не одета,Он посвятил единственному сну,Где творчество царём заходит в лето.Престол его подвижен, словно ртуть,Блестящ, и недоступен, и суров,Ужасен, как пришествие проказы.Попробуй из великих кто-нибудьРазжечь из белых сыроватых дровРоман в стихах и сказок лик чумазый.Роман в стихах и сказок лик чумазыйНа гибком языкастом языкеВозникли долгожданно, как оазис,Как пышные растенья на песке.Синонимы любви и перифразыКувшинками купаются в рекеИ раскрывают с помощью эмфазыВесь мир, что лишь забрезжил в уголке.Пять быстрых пальцев с длинными ногтями,Что лодки с вёслами, плывут из строкВеличественно, словно на войну.Он маленький один между гостями,Как знамя, поднял исподволь и впрокИ честь семьи, и лирики волну.И честь семьи, и лирики волнуВзлелеял лилией плавучей,Стремясь в эпоху смутную одну,Где ненависть висела тучной тучей.Там не было покоя даже сну,Уставшему вконец в тайге дремучей.Бунтовщики стреножили странуИ вместе с нею замерли над кручей.Прекрасно видел, ясно понималНарод, и самозванца, и царя,И противоречивые указы.Какую ношу Пушкин поднимал!Свой идеал, его боготворя,Он защитил, как лучшие наказы.Он защитил, как лучшие наказы,Вино любви, и дружбы, и добра,Шипучее и вязкое, как вязы,И нужное, как солнышко с утра.Сиятельный поэт! Надёжны связиИ с Африкой, и с временем Петра.Из черной, липкой грязи вышел в князиЕго противник – духа и пера.Ни пуха ни пера друзьям Пегаса!Хорош очаг, навеявший теплоВ домашнем, нежном, сказочном плену.Невидимое пламя не погасло:Поэт и мыслил, и смотрел светло,Очаровав и новь, и старину.Очаровав и новь, и старину,Блеснул своею честью и свободой.Зажёг свечу ярчайшую однуИ вместе с ней воспламенился одой.Державин там. Державин восхищён.Звучит везде: «Мы близимся к началу…».Опять, как встарь, благословляет онИ отрока, и замершую залу.А мы сейчас восхищены с тобой,Страна моя, кудрявым крепышом:Поэзия – твоей земли основа.Как он поднялся над большой толпой,Решительно к бессмертию пришёл,О Русь, взгляни попристальнее снова.О Русь, взгляни попристальнее сноваНа главного героя и борца.Как свежий век, так яркая обнова,Кипучие сужденья без конца.Опять о нём, о Пушкине – и ново,И горячо, от сердца, от сосца.Земного счастья где она, подкова?В Михайловском не видно ли с крыльца?И вроде бы поэт заходит в гостиК себе, в знакомый мягкий кабинет,В котором притаилось торжество.Он замер здесь, как будто на погосте,И кажется, что посмотрел в лорнетНа дивный свет наследства своего.На дивный свет наследства своегоГлядит страна усталая, больная.Она в очках не видит никого,На память необычный облик зная.Хранит арапский профиль оттого,Что в нём, дыша, душа живет родная,Её убожество и божество, —О славных, мощных предках вспоминая.Нам всем читать и не перечитатьИ ветхие, и вещие страницы,С которых раздаётся трубный глас.О мудрость ёмких пушкинских цитат!Они у нас в руках, его синицы,Пока источник давний не погас.Пока источник давний не погас,Пока величие поэта с нами,Мы разберёмся с будущим сейчас,Поленья расчихвостив колунами.Надёжен у поэзии каркас,Устойчив под житейскими волнами,Прекрасен без особенных прикрас.Коль нет в печи огня, душа вольна ли?Слизнет огонь хулу клеветниковИ похвалу завистников-котов,Стащивших весь кукан у рыболова.Среди холодных, чистых родниковИ непрозрачный напоить готов —Вот скрытый смысл у пушкинского слова.Вот скрытый смысл у пушкинского слова,Но он – увы! – доступен не для всех.Глаза, исполненные духа злого,Насупясь, видят озорство и смех.Не слышат уши радостного зоваПрироды милой, закопавшись в мех.Поэт откроет главный лик былогоВ конце тысячелетья без помех.Прислушайтесь, провидцы и пророки:Вещает и провидец, и пророкС кудрявой золотою головой.Теперь, когда все на исходе сроки,Для нас берёг вперёдсмотрящий рокЗаветный лад, запретный клад живой.Заветный лад, запретный клад живой —Последнее сокровище, святыня.Припорошив его своей листвой,Хранит не африканская пустыня.Ведь ночью раздаётся волчий вой,И кровь заворожённо в жилах стынет:Копают здесь лопатой не впервой,Вокруг мерцают головы на тыне.Работайте! игра да стоит свеч!И если не погибнете с позором,Заплатит щедро золотой Парнас.Взмывая вверх с его могучих плеч,Поэт прославленный кружит дозором —Он вовремя спасёт, разбудит нас.Он вовремя спасёт, разбудит нас,Поддержит и душевно, и духовно.Его глаза, сверкая, как атлас,Со мною говорят немногословно.Задумчивость, и дерзость, и экстаз,И преданность семье стезёю ровнойЖивут в зрачках совсем не напоказ,Не на картине прелести условной.Отточен ум, полупрозрачен взор,И чётко вижу я издалекаЛицейские, им пройденные классы.Растёт разъединяющий простор,А Пушкин остаётся на векаТемноволосый, шустрый, ясноглазый.Темноволосый, шустрый, ясноглазыйПоэт, возвысивший свою страну,Рассыпал чудо-строчки, как алмазы,На всю её большую глубину.Роман в стихах, и сказок лик чумазый,И честь семьи, и лирики волнуОн защитил, как лучшие наказы,Очаровав и новь, и старину.О Русь, взгляни попристальнее сноваНа дивный свет наследства своего,Пока источник давний не погас.Вот скрытый смысл у пушкинского слова:Заветный лад, запретный клад живой —Он вовремя спасёт, разбудит нас. 2000

Божественный венок

По образу, подобью своемуОгромное воссоздается в малом,Напяливает нищую сумуВ домовладенье нищем небывалом.Сквозь хаос мира, жизни кутерьму,Накрытое лихим девятым валом,Летит святое слово за корму,Защищено судьбой, как покрывалом.Вновь из него возникнет великан,Всевидящий, всеслышащий мудрец,Не ведающий наглости и страха.Не меч и лук, не стрелы и аркан,И не роскошный золотой дворец —Он создал человечество из праха.Он создал человечество из праха,Спасти людей явился Божий сын.Не фарисей, не пахарь и не знахарь,А тот, кто сердцу молвил: «Не остынь!».О Вифлеем! У твоего размахаСокровище евангельских картин,Исток любви народа, а не магаИ веры, одолевшей карантин.Не страх, не беспокойство в Иудее,А ненависть к Младенцу и звезде,Да заодно и к Богу самому.Но невозможно помешать идее,Которая, придя, цветёт везде,Надёжно разделивши свет и тьму.Надёжно разделивши свет и тьму,Добиться отчуждения порокаИ ждать гостей не в ясном терему,А на ладони смуглого Востока.Царь Ирод гневно мечется в дымуОзлобленности дикой и жестокой.Он знает всё и хочет потомуДобраться до всесильного истока.О бедный, бледный детный Вифлеем!Царь Ирод не щадил малюток сирых,Так безобразен, будто росомаха.Осиротил, оставшись глух и нем,Всех матерей. Они и жить не в силах,Не защитив творение от краха.Не защитив творение от краха,Господь его о том предупредил,Не будь лишь недотёпой, растеряхойУ вечных незапамятных могил.Не надо плакать, охать или ахать.Кто всю пустыню плачем огласил?Найдя звезду, рассеянный неряхаПочувствует приливы чистых сил.Благословен таинственный Египет!У пирамиды встретит он гостейИ сохранит их в собственном дому.Сосуд несчастий всё ещё не выпит,Но здесь Иосиф добрых ждёт вестей,И тихий сон спускается к нему.И тихий сон спускается к нему —Младенцу, что на родину вернулся,На тёплую постель, на ту кошму,С которой он впервые улыбнулся.Ему давно известно, почемуГонитель злой уснул и не проснулся.Не знал, в глаза не видел сулему —Внутрисердечным ядом захлебнулся.Младенец рос, храним своим Отцом,А рядышком – премудрость, благодатьЧистейшие, как поле снегопаха.И в детстве перед вечности лицомСумел без промедленья отгадать,Зачем в груди о рёбра бьётся птаха.Зачем в груди о рёбра бьётся птаха,Ведь путник зноем яростным томим?Для фарисея, как и для феллаха,Один прославлен Иерусалим.На Пасху книжник бойче альманаха,Хотя он тоже скользкий, как налим,Вся кожа в пятнах, из греха рубаха,А тот, кто не такой, – гоним, хулим.Родители нашли Иисуса в храме,Сидящего среди учителей,Внимательных и бережных к нему.И в уголке ещё никто не в раме,Лишь только человек принес елей —Во сне жена увидела тюрьму.Во сне жена увидела тюрьму,Как Ева – первобытную темницу.Столетия прошли, я не пойму,За что там узник мог страдать, томиться?Зачем на шее пёструю тесьмуОн по ошибке принял за синицу,Которая опять в эпоху смутОкажется на шее иль приснится.Напрасно искуситель-сатанаРасхваливал все царства на землеВ пустыне грустной, как чело монаха.Судьба стояла рядом, и онаПророчески шептала, что во мглеГолгофа не гора уже, а плаха.Голгофа не гора уже, а плаха,Христос предвидел это сквозь туман.Она ползёт, как будто черепаха,Похожая на розовый обман.Подножье кесаря иль падишахаИ финикийский раньше всех роман.Он мог вполне привлечь и вертопраха,Чтоб тот рассеянно не задремал.Но проповедь для всех людей звучалаИ до сих пор понятно всем звучитЗелёная, душистая, как мирт.В ней одухотворённости начало,Возможность против бесов сделать щит,Открыть глаза на потаённый мир.Открыть глаза на потаённый мир,Которому бесчувствие – ограда,Помог Он человеку, вразумилИ притчами, и описаньем ада.Как облик мощный просветлённо-мил!Ему и фарисеи не преграда,Пороки лжепророков он сломил,Душа, дыша, освобожденью рада.А волосы у нас и сочтены,И цвет их рано предопределёнПо первохристианскому примеру.Но есть ли смысл у сумрачной стеныПосеять шелковистый светлый лён,Вселить неиссякаемую веру?Вселить неиссякаемую веруВ любую твердокаменность сердец,Пройти сквозь катакомбную пещеру,Воспрянуть с чистым сердцем наконец.Такой суровый, долгий путь не в меруИ пастыря измучил, и овец,Но грешницу, блудницу и гетеру,И множество других простил Отец.Прощение… Тяжелыми камнямиТы не летишь к усталому челуПодобно рою шершней, пчёл и ос.Горишь во тьме призывными огнями,И чтоб они собрали всех к столу,Ушёл из Назарета вдаль Христос.Ушёл из Назарета вдаль Христос.Где вечеря последнего примера?Она из той эпохи – как утёсИ вместе с тем зияет, как пещера.Какой же нужен здесь каменотёс,Чтоб истово трудиться, свято веря?Не нужен мастер, и раствор, и тёс,И можно ночью не бояться зверя.Двенадцать с ним, а больше – никого!Недавно тихо пили, скромно ели,И вдруг Христос их просто изумил.Он им поведал тайну одного,И мысли у того бежать хотелиТуда, где жил языческий кумир.Туда, где жил языческий кумир,Известие о Сыне Божьем скороИ приглашение на общий пирПридут вдвоём, как счастье, без укора.Его распяли, и дрожал эфир,Земля тряслась от лютого позора,Когда Христос, душ чистых ювелир,Не опустил пред палачами взора.Он мучился от жажды на кресте.Вокруг стояли те, что были злы,Блюдя свою торическую сферу.Христос пришёл, как слово на листе,Преодолев знобящий вой хулы,Туда, где поклонялись изуверу.Туда, где поклонялись изуверу,Апостолы усталые брели,Рассеяли давнишнюю химеруО кесаре, властителе земли.Свою религиозную карьеруОни осуществили, как могли,И выработали одну манеру,И для тысячелетий сберегли.Её лелеют многие народы,Крестясь во имя Троицы СвятойТам, где песчаный, снежный где нанос.К большой душе одной на всех природы,Божественный, прощающий, простой,Он свет Царя Небесного принёс.Он свет Царя Небесного принёсИ в те углы, где этого не ждали:В одном растёт сосна, в другом – кокос,Ракеты мчатся, вертятся педали.И самый лучший в мире медоносНасытит ли немереные дали?Не охватить обширнейший покос,Где мучились за веру и страдали.Но горькие и сладкие плодыУчения, нетленного вовеки,Попробовать придется всем, комуЗахочется вдруг есть и пить воды.Воссозданы божественные рекиПо образу, подобью своему.По образу, подобью своемуОн создал человечество из праха,Надёжно разделивши свет и тьму,Не защитив творение от краха.И тихий сон спускается к нему:Зачем в груди о рёбра бьётся птаха?Во сне жена увидела тюрьму,Голгофа не гора уже, а плаха.Открыть глаза на потаённый мир,Вселить неиссякаемую веруУшёл из Назарета вдаль Христос.Туда, где жил языческий кумир,Туда, где поклонялись изуверу,Он свет Царя Небесного принёс. 2001

12>