- -
- 100%
- +
© Дмитрий Гавриленко, 2021
ISBN 978-5-0055-7729-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Поэт Д. С. Гавриленко на осеннем автопортрете
ОТ АВТОРА
Семнадцатилетним студентом Суражского педагогического училища я отправил почтой свои стихи в Москву известному поэту, литературоведу, профессору Литинститута имени М. Горького Льву Озерову. У меня почти не было надежды на отклик маститого писателя. И тем не менее ответ не заставил себя ожидать. Не просто письмо, а крепкая серая книжечка с избранной лирикой и дарственной надписью под портретом: «Дмитрию Гавриленко на добрую память от автора». Размашистая, округлая подпись сделана синим стержнем шариковой ручки. У меня же сохранилось впечатление, что поэт подписался по старинке, гусиным пером. Быстро выведенные буквы как будто представились живым ощущением связи с неувядающим, цветущим садом русской классики. Строгих её традиций я старался придерживаться и в собственном творчестве, которое сполна отразило не только личные, но и общественные потрясения, переполошившие всех.
НА ТРОИХ
(отрывок из поэмы)
По пьянке плакался на жизньКиклоп худой и одноглазый,И противоречивый разумВсё откровенно изложил.Промчались лучшие годаВ погоне трудной за дипломом,А он тогда не слыл киклопом,Киклопом не был он тогда.О, сколько девушек вокруг —Их нежно-ситцевая сила!И счастье около ходилоПрелестных лиц, прекрасных рук.Но эгоизм преодолетьНе просто взрослому мужчине,К тому же в невысоком чине,К тому ж начавшему стареть.И что тут делать? Он запил,Чтобы развязней на судьбинуПенять соалкашу-кретину,Ругая и войну, и мир.И в голос медленно-живойВложились, будто бы в доспехи,И плотские его успехи,И импотенция его.А Одиссей в родном краю,Невзгодами на юг гонимый,Под мини-юбкою любимойОставил голову свою.Он знал, что женихов стадаПотопчут без пощады ниву,Не мог беспечно быть счастливым,Когда вокруг вода-беда.И потому любой уклонСердечного их разговораНам сразу говорит, в которомЕсть хитрый ум, а кто – киклоп.А третий, чувствуя весну,В морях не плавал, не сражался,Женился рано, размножался,Боготворил по гроб жену. 1974ТОРФЯНИК
(быль)
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Сергей Есенин
«Ходить здесь надо осторожно.Вот в лёгкой зелени пыреяСверкает будто бы дорожка —Канава топкая, чернея,Где трактор землю грыз, а нынеСтена отвесная нависла.Здесь летом душно, как в пустыне,И воздух тут от пыли кислый,» —Рассказываю терпеливоУченикам про жизнь болота,А солнце сверху – с рыжей гривой:От пыли стёрлась позолота.Раскрылась пасть – корми машину.Мелькает торф, как будто птица.Я в передышку фото выну —Миг, что ушёл и ночью снится.И в нём, беспечный и бездумный,Устойчиво, как скифский камень,Стоит мальчишка, чуть угрюмый,С привычными к труду руками.Ходить не будет осторожно:Он знает, где среди пыреяСверкает будто бы дорожка —Канава топкая, чернея.Он видел, как слегка у краяУж воду колыхнул в карьере.Он рос трудясь, а не играя,Открыт добру, любви и вере.Когда менялся запах летаНа предосенний, предморозный,Для девочки чернявой СветыВ болото лазил за рогозом.Но вот крутнулась пыль по следу,И торф – на новую машину.Работают устало дети,Я с ними гну на солнце спину.И кажется, что на коне…Так нет, здесь кони не проскачут.Живёт и будет жить во мнеМальчишка, верящий в удачу. 1979НОЧНАЯ РЫБАЛКА
(быль)
Иван Иванович ПеровИ Пётр Петрович ВодолазовВ один из майских вечеров(Им бредень дал старик Алмазов),Шутя беспечно и легко,Гонимые попутным ветром,Сошлись в лесу, недалекоОт берега речушки Светлой.Сей ручеёк прослыл рекойС разлива бурного в апреле.«У старой вербы глубоко», —Перов промолвил еле-еле.Он первый раз ходил в ночи,Стучал зубами от испугаИ непривычки. «Помолчи!» —Одёрнул Пётр Петрович друга.Как за бухгалтерским столом,Где он полжизни проработал,Петрович, сразу за селомНаметив путь, шёл как по нотам.Остановились у реки.Излуки здесь как переулки,А под водой лежат пески,Что золото на дне шкатулки.Теченье шустрое, как вихрь,Но общий колорит так беден!Иван Иванович притих,И стал разматываться бредень.Река темна и холоднаС улыбкой смутной, неживою.Тащили первый раз со днаМотню с корягой и травою.Попалась пара пескарейДа краснопёрок лёгких стая.Повторно всё пошло скорей,Само собой произрастая.Одежда мокрая былаВ реке приятна и теплее,И два капроновых крылаРаскрылись шире и смелее.И вот из тёмной глубины,Волнуясь, шепчет Водолазов:«Иванович, поправь штаны —Против течения вылазим».Натужено упёрлась сеть,Отчаянно согнулись спины.Вода упрямая, как смерть,Их не пускала из стремнины,Песок сыпучий ускользал…Лишь на мели пошли быстрееИ с нетерпением в глазахСложили створки, словно стрелы.Мотня ползла песком бесшумным,Храня и тину, и улов.Всё споро делали, бездумно,Не отгоняя комаров.Пропеть бы радость петуху —Другие будут на подхвате.«О, тут не только на уху,Коль продадим – на водку хватит!» —Возрадовался так Перов,Добавив в развесёлом слоге:«Пропал мой тапок и шнурок,Ванваныч нынче разноногий».Бросал в мешок лещей, плотву,И окуней, и щук зубастых.Во сне, не только наяву,Такое видится нечасто.И вдруг ему на спину чёртМетнулся, прыткий, из-за вербы!И мрак не мрак, и спорт не спорт:Враг наскочил коварно первым.Но Водолазов не дрожал,Смотрел внимательно и слушал,Увидел вовсе не рога,А растопыренные уши.Шест будто прыгнул к голове,С размаху – меж ушей, и снова…Лиса сдыхала на травеУ ног трясущихся Перова,А Водолазов, как чужой,Рассматривал при лунном свете:«Лису худющую, дружок,Ты принял, верно, за медведя.Да что ты так к мешку приник?Вставай! Пушистая лисицаЖене на новый воротникБез промедленья пригодится».Луна искрилась, как янтарь.Петрович сам решил устало,Что удочки пора смотать,Да и улов у них немалый,Да и Перов сказал всерьёз,Что больше в омут не полезет,Что бредень он на ловлю нёс,Но дома бредень бесполезен.А впрочем, всё вполне сошло.И выпили втроём удалоЗа небывалый тот уловДа случай – тоже небывалый.И, три стакана опростав,От ванивановских рассказовСочувственно похохоталПрославленный рыбарь Алмазов. 1986ПРОВОДЫ РУССКОЙ ЗИМЫ
(быль)
Мэр наш коротко сказал,От волненья красный:«Нынче площадь – это залЯсный и прекрасный.Урожайный, щедрый год —Царь и в нашем стане.Оторвись вовсю, народ!За сверкающий уходВеселиться станем».И добавил Дед Мороз:«Чтобы не грустилось,Чтобы елось, и пилось,И хотелось, и моглось —Празднество открылось!».Из кастрюли пар густой —К девушке опрятной.Здесь блины. А к пиву – строй,К бочке необъятной.Я стою в большой толпе,Хмурой и суровой.Приз повешен на столбеНа семиметровом.От смущенья льётся пот:Все знакомы лица.Знаю тех, кто люто пьёт,Как ему не литься?!Свежий столб, как мёд, душист,Гладкий, как ракеты.Первым друг мой, тракторист,Надевает кеды.Я полезу босиком,Обняв, как молодку,Стройный вяз. Схвачу рывкомПриз – бутылку водки.Слезу, спрыгну прямо в круг —Все меня встречают.Ты прости меня, мой друг,Я тебя – прощаю.Выпьем все по два глоткаИз бутылки светлой,Поболтаем у лоткаС продавщицей Светкой.Вот промчится тройка вдруг,Кони – как в доспехах.Управляют восемь рук,Колокольчик во весь духГрянет звонким смехом.Дед Мороз, совсем как мы,Смотрит новосёлом,А затем в костре весёломСпалит чучело Зимы. 1988ЗАЯЦ
(быль)
Я шёл по выпасу, коровПасти ещё не начинали,И вымахали будь здоровТравы высокие причалы.Со мною фотоаппаратДля непочатой фотоплёнки.Здесь можно было выбиратьЦветы в траве, их шёпот звонкий.Подстепь играла красотой,Идущей от земли и неба,И неприметной, и простой,Обычной, словно сила хлеба.Я размышлял о глубине,Родившей Бунина-поэта.Сполна подстепь раскрыла мне,За что любима и воспетаОдним из вечных сыновей,Шагавших, как и я, по лугу,Стихи читавших только ей —Неизбалованной подруге.В руках журнал, а в нём – словаО под межой уснувшем нищем:Травинку с корнем не сломатьВ её родной, привычной нише.Пырей, лядвенец, клеверокИдут, спеша, до горизонта.О мир душистый! Будь здоровВ лучах от бунинского солнца.Слежу, усталый, за тобой,Надеясь сделать редкий снимок.Желтеют донники толпой,Люцерна пробегает мимо.И вдруг из тихой пестроты —Она цвела, меня касаясь, —Взметнулся длинноногий заяц,И поскакал, и след простыл.Я растерялся, не успелСфотографировать косого,Большого, шустрого такого,Что был беспечен или смел.Во мне осталось лишь одно:Он распростёрся над землёю,Как меховое полотно,Едва не порванное мною.Исчез стрелой, ничто вокругО беглеце не вспоминало.Лишь я в траве увидел круг —Ни много это и ни мало.Но стал невольно размышлятьО светло-сером, длинноногом.И неба вековая гладьПозволила узнать о многом.Ни тучи не было на нём,Ни облака в глубокой сини,А солнце праведным огнёмВыравнивало чёткость линий.Беглец! Такая вот судьбаЛегла на сердце и на плечиИ господина, и раба,И суходола, и далече.Как заяц, он бежал на юг,Петлял, берёг свою свободуОт лишних гроз, ненужных вьюг,Писал, работая до поту,Со злом – об окаянных дняхДа о любви – с большой любовью.Не кое-как, не второпяхИ с недоверьем к суесловью.Был академиком не зря,Причём на деле – самым строгим.Подстепь, как ясная заря,Не отдала другим дорогамЕго перо и зоркость глаз,Его успехи и печали.Не слава в книги пролилась,А желчи думы накачали.В стране богатой бедно жил,Едва сводя концы с концами.И не до жиру – где он, жир?Слова не золотом бряцали.Держал в Париже суходолДа прежней жизни буераки,И с ними до конца прошёлВсе испытания во мраке.И заяц долго проживёт,Недавно проявивший резвость.Ведь он, спасая свой живот,Над лугом прыгал, как над бездной. 1991РОБКОШ
(поэма)
Лишь только розы отцвели —Весна ушла с лица земли,А дочь её осталась,Почувствовав усталость.Она красавицей слыла,Как роза росная, цвела,И ей навстречу – лето,Всё женихом одето.Красавица забыла мать,Легла в тенёчке подремать.Шумит вокруг полянка,Но крепко спит Веснянка.Румянец на её щеках,Цветочек в девичьих руках,Рассыпались тут косы,Летают пчёлы, осы.И надобно случиться так,Что мимо шествовал чудак:Он был простак опасный,Весь от загара красный,Как исполин среди осин,Бессмертного Кащея сынИ Робости-дворянки.Он около ВеснянкиСтал тихо, словно истукан,Лихой, свирепый великан.Робкош – такое имяНикем непобедимо.Смотрел он долго на лицо,Заметил на руке кольцо,Задумался, пригнулся,Чему-то улыбнулся.И вдруг как будто озверелИ бросил взгляд, как тучу стрел;За косу цап Веснянку,Бегом – через полянку.Негромко плакала она,Обиды, горьких слёз полна.Душа её проснулась,Робкошу ужаснулась.Он показался ей столбомС нависшим обезьяньим лбом,Захваченным порокомВ безумии жестоком.Веснянку притащил домой,К хоромам Робости самой.Дворянка бросила Кащея,Кащей помчался вслед за нею,Пропали оба невесть где,А сын их в родовом гнездеСовсем один остался,Судьбе крутой не сдался.Робкош подрос и возмужал,Невзгоды жизни переждалИ вышел спозаранкуНа пёструю полянку.Среди дремотной тишиныУвидел сразу дочь весны,Румянец на её щеках,Цветочек в девичьих руках…Крутой Робкош! Твоя жестокость —Наследье цепкого ВостокаС его чадрой, его домброй,Незрячей смелостью порой.Веснянку заточив в подвал,Робкош пошёл на сеновал,Довольный и счастливыйСреди сухой крапивы.Улёгся в мягкую постельИ взмыл за тридевять земель.А что Веснянка? Видит цвет,И никого с ней рядом нет,Ничьих не слышно голосов,Да дверь закрыта на засов.Душа напугана былаИ еле-еле в ней жила;Цветочек начал увядать.Веснянка вспомнила про мать,И лишь подумала о ней —В подвале сделалось светлей,Цветочек ожил и сказал:«Теперь смотри во все глаза.Ведь ты не бросила меня,Насильника вовсю кляня,А я тебя сейчас спасу,Из заточенья унесу».Цветочек стал расти, расти,Уже подвал прощай-прости,Цветочек – дерево; на нёмВеснянка в платьице своём.Она спустилась по ветвямНа землю к быстрым муравьям,Прошла два шага, и – ещё,Ей на свободе хорошо.И вдруг под птичий шум и гамЦветочек пал к её ногам:«Не забывай меня, девица.Всегда цветочек пригодится».Его Веснянка поднялаИ быстро в тёмный лес вошла.Он без просвета был хорош —Не то, что сумрачный Робкош. 1996РУКОТВОРНЫЙ
(быль)
1
2
3
На площади, как в тёплом доме, встречая дальнюю зарю,«Спасибо за гостеприимство!» – поэту громко говорю.Не лошади, а иномарки здесь пробуждают ранний час,И, шин шуршащих испугавшись, взлетел Пегас.Тут шум шокирует кошмары, тут спать нельзя,А сон в бессонницу влюбился, как тень, скользя.Тут нет пока ещё народу, но он придёт,Медвежьей хваткою пространство на нет сведёт,Присядет чинно на скамейки, хрустя жратвой,Он – царь природы и свободы, один живой.А ведь поэту надоело не спать всю ночь,Он сделал шаг, он с пьедестала уходит прочь.Никто не видит и не слышит – лишь я смотрю:Поэт в плаще своём тяжёлом порвал зарю.Как беззащитен ты, великий!Беспомощен… И как могуч!Над головой вороньи крикиУжасней самых тёмных туч.Задумался поэт и шляпуВ глубоком размышленье снял,Как будто бы стальному кляпуОн тайну жизни поверял.Увы! Всё это бесполезно:Ворона не слезу прольёт —С бесцеремонностью железнойВонючий выплеснет помёт.И кудри чёрные поэтаВраз побелеют от него.Я с горечью замечу этоНахальной птицы торжество.Я рад бы взять ведро и швабру,Ведрить и швабрить с порошком,И серость изловить за жабрыДа отметелить хорошо.Но вижу: нет у ней предела,Нет ни начала, ни конца,Душа отсутствует, и тело,И выражение лица.Запахнет паленым и серой.Где царь? где узник? где их червь?Чернь побледнеет – днеет серость,Сгустится серость – реет чернь.На площади кусты из терний.Дождём грядём – сквозь них идём.Как много серости и черниИ мало света ясным днём!Что могут неуклюже слизни?На них с рождения печать,А мы должны его при жизниИ после смерти защищать.Душа поэта не остынетВо вдохновении своём.Глас вопиющего в пустынеВопит с пустынею вдвоём.Есть святая святых – есть святые дороги,Даже буквы в названиях сумрачных строги.Неотмирность возвысила их и хранит,Опершись на холодный, но вовсе не вечный гранит.Этот памятник – здешний и рос на глазах у народа,Он от мира сего, и дворянская честь – в нём порода.Свой для площади, свой для пространной страны,Много лет без войны простоял у небесной спины.Почему же взорвали у бронзовых ног тишину?Почему объявили повторно поэту войну?Он стоит равнодушно-спокойный на вид,Вход в метро для него – погруженье в Аид.Запах тлена скрывается запахом дыма,Чья-то ненависть к людям вонюча, едка, нелюдима,Застилает глаза, разрастается вширь без помех,А поэт-тайновидец смотрел в тот момент глубже всех.Он увидел и трупы, и чистую кровь, что засохла,Вперемешку валялись кровавые камни и стёкла.В развороченном и покорёженном слоеПритаилось всё дикое, тёмное, злое.Всё, что было геройством в умерших веках,Обернулось простой сединой на висках.Генералы, и маршалы, и президенты!Ваши подвиги рьяные беспрецедентны,Ваши площади, улицы, лица чисты —Не нужны здесь придирчивые блокпосты,Батальоны, дивизии, роты, полки,Автоматы, винтовки, к винтовкам штыки.Беззащитен всегда только тот, кто поэт,Лишь открытому сердцу спасения нет!Был однажды убит – он на площади встал,Не податливый воск, а надёжный металл.Но поэт – это челяди цепкой укор,Это ливень, счищающий с истины сор.Он – упрёк проходимцам, погрязшим в крови,И великим безликим, что лживы в любви.Где же кров твой, поэт? Без постели кровать…Не её ли пытались убийцы взорвать? 2002АЛЬМА-МАТЕР
(быль)
ВЫПУСКНИКАМ ШКОЛЫ №1219 (ул. Садовая-Сухаревская, д.12)
Дом двенадцать – не поэма, не творенье Блока,Светлый он – не чёрный и не белый,И компьютера недремлющее окоОхраняет школьный мир осиротелый.Из него в большую жизнь сейчас уходятСтаршеклассники, всех старше и мудрее;Дом двенадцать – удивительные годы,Не спешите позабыть их поскорее.Не спешите… Оглянитесь на Садовом:Вашу школу скрыли здания другие,Но всегда за незнакомым новым словомСкрыты старые, безмерно дорогие.Не забудьте! Их сказали вам однаждыДочь Ивана, Александра, Николая,Но воспринял их душой и сердцем каждый,Счастья всем своим наставникам желая.Ну а больше всех на свете в целом миреСами вы теперь нуждаетесь в удаче.Вам учиться, вам работать, вам все ширеМир освоить виртуальный – не иначе.Утро жизни всё ж не то, что жизни вечер.В нём таится клад сокровищ и чудес.Вы спросите: «Где надежда и опора?». Я отвечу:«Здесь девчата. Здесь Трофимова и Новикова здесь».Счастлив тот, кто свой талант нигде не прятал,Шёл вперёд, не опуская руки вниз.Вы спросите: «Где надежда и опора?».«Здесь ребята:Селезнёв Марат и Старченко Денис».Утро жизни всё ж не то, что жизни вечер.Есть исток у самой маленькой реки.Вы спросите: «Гордость школы?». Я отвечу:«Гордость школы – все её выпускники!».Талисман от неспокойной непогоды,Альма-матер, и тепло, уют гнезда.Дом двенадцать. Ученические годыПусть пребудут вместе с вами навсегда! 2006(Стихотворение «Альма-матер» принадлежит к тем немногим, которые прочитаны мной в Москве публично. Слушателями были учащиеся, их родители, учителя и приглашённые на торжественное мероприятие гости).
ДЕБРЯНСК
(поэма)
ЧАШКА
КНЯЗЬ РОМАН
С МОЛИТВОЙ СВЯТОЙ
Дебрянск, затерявшийся в дебрях веков,Имел от природы охранников,И каждый был к небу и солнцу влекомТой силой, что знает заранее,Как лучше устроить земные делаИ соотнести их с небесными.Здесь чаща густая дышала, цвелаПчелиной духмяною песнею.Дубрава надёжностью дикой своейДарила и крепь, и уверенность,С утра заливался вовсю соловей —Солист, глухоманью проверенный.Нечасто бывает в лесах уголок,Где подступы – словно зашитыеИ плещутся вдоль, и бегут поперёкКормилицы-реки, защитницы.Десна поражала своей шириной,Болва удивляла течением:Ей скучно под солнцем славянским одной —Отсюда к сестрице влечение.Слились в полноводном потоке они,Сверкая от радости золотом.Не диво, что рядом вспорхнули огниКургана под небом распоротым.На ярко-зелёной вершине егоСошлись рыболовы, охотники.Места показались им больше всегоДля жизни оседлой пригодными.Так Чашка возникла вверху и вдали,Главу вознеся над окрестностью.Внутри сердцевина дебрянской землиВосстала бревенчатой крепостью.В Десне изобилие щук и сомов,Чащобы с медведями, зубрами.Тут светлое царство природы самой,Людьми со старанием убранной.Не зря обустроенный, рослый курганПрославлен торговлей, ремёслами.К умытым прозрачной водой берегамНасады причалили с вёслами.Причалы прокладывать стали путиС языческих мест в христианские,А волей-неволей с креста не сойти —Расширили крестное странствие.Природная насыпь была высока,Её дополняли искусственной.Опорой одна и другая рекаСлужили запоров искуснее.И Чашка жила, опоясана рвомШироким, а глубь – трёхметровая.С неё погляди: распростёрлась кругомВся местность лесная, здоровая.Таких городищ поискать – не найдёшьВ минувшего тёмных урочищах,Как будто идёт нескончаемый дождь,Размывший века среди прочего,Как будто у предков гостюешь сейчас,Что долгой стезёю протопалиНад зарослями за какой-нибудь часИ в тот же момент – над эпохами. 25 марта 2021 Немало сокровищниц Древней РусиРазрушено было монголами.Потери давнишние не воскреситьИ под небесами неголыми.За веру святую Романа отец,Великий владетель Черниговский,Ордынцами злобно, без всяких затей,Убит в сентябре – в центре ига их.Что сделать в ту пору мог юноша-сын,Наследник разбитого княжества?От горя – горячего моря – остыньИ жди, как разруха уляжется?Роман поступил по-иному – емуХватило упорства и мужества.Решил он поехать к Бату самому,Владельцу чужого имущества.Нашествие стрелы несло и огонь,А всё уцелевшее грабило.Оно не щадило в пути никого,Воюя с дружиной и бабами.И юноша сердце скрепил навсегдаЖестокими, жёсткими целями.Усобица, как без пределов беда,Неопытных зрела умелыми.Поездка в Орду – это терны венца,Обратных мостов не сожжение.Привёз он в Чернигов и тело отца,И ханский ярлык на княжение.Оплакали те, кто остался в живых,Как мученика, так и прошлое,Наследники стали земель родовыхРадетелями прехорошими.Средь братьев Роману достался в уделДебрянск, при Десне расположенный.Недолго в пенатах отцовских сидел,Горюя о чести низложенной.Ярлык от язычника – зримый позор,На сердце пятно – несмываемо.Для Рюриковича – злодейский узорВ гербе при дороге незнаемой.Исконную совесть не убереглиИ к хану за властью приехали,Толпились позорно друзья и враги,Совсем не считаясь с помехами.Усобица! Вмиг позабылась онаНа дикой площадке Батыевой,А в эту минуту стонала странаИзмученным голосом Киева.Он ехал с дружиной и думал о том,Как будет радеть и наследничать,Заботясь о скромном уделе своёмВ местах, где нельзя привередничать.Река, и болото, и лес-берендей,К тому же – угроза нашествияИ мало при граде посадских людей;В округе – одни происшествия.На деле Дебрянск становился другим,Ведь в нём обретали пристанище,Кто жизнь уберёг, хоть остался нагим,Спасаясь от полчища ханского.А в Чашке остались, укрыты землёй,Лишь печи, что плавкой известные,Ножи, инструменты да грудой одной —Иконки, керамика, крестики.Высокую Чашку настигли враги,Которым завидовать впору.Сгорела она, но никто не погиб:Ушли на Покровскую гору.Давно в городище был ход потайнойПрокопан на случай опасности,И каждый мужик с детворой и женойПредстал чудодейственно спасшимся.Такую историю князь услыхал,А время-то длилось тревожное.На Русь налетал, будто коршун, нахал,Приведший всех конных безбожников.Роман поразмыслил, и вот на горе,Над речкой, лесами, болотами,Вновь крепость могла защитить и согретьОрлов с их детьми желторотыми.Точили мечи, наконечники стрел,Ковали другое оружие.Крепчал на глазах отдалённый удел —Удар по тому, кто заслуживал.А мирную жизнь защити – и судьбаЛазурной изнанкой распустится.Уже увенчалась успехом борьба?Она не настолько проста, как капустница.Торговля наладилась через Десну,Тут кожа, мёд, воск и мехов изобилие.Могла и дружина спокойно вздохнутьИ не напрягать сухожилия.Посад хорошел, расширяясь к реке,Занявшись щитами, кольчугами.Дебрянск устремился вперёд налегкеВ шеломе шагами упругими.Напал на Романа Миндовг из Литвы,Обрушился шумною конницей,И снова в дебрянских лесах вековыхЗапахло тревожной бессонницей.Надел князь доспехи и сел на коня,Повёл сам дружину в сражение.Рубились жестоко до гибели дня,До солнца с небес низвержения.Светило ушло, и врагов увело —Живыми остались немногие.Напуганы были литовцы зело,Бежали знакомой дорогою.Роман же доволен, а раны сперваЕго не весьма беспокоили.У крепости славной, у главного рва,Дружинники стали героями.Молитвы вовсю помогали тогдаИ дебри вокруг неприступные.Княгиня-красавица мужем гордаИ матерью Божьей, заступницей.Не зря на горе этой храм ПокроваВознёсся, красивый, из дерева.И слава жива, и святые словаБольшого, Всевышнего, терема. 29 марта 2021 Миндовг оклемался и новую ратьСобрал в тех лесах, что при Балтике;Неймётся ему, понеслись умиратьОружные вои – не мальчики.В Литве получив королевскую власть,Никак не желал успокоиться.Как тать, на дебрянцев намерен напасть,Расширить владенья – удвоиться.Ведь княжество было его небольшим,Миндовг на чужое позарился.Прикидывал площадь на лживый аршин,Равнину в борьбе и пожарищах.Роман понимал, что попал под прицелВесь род их Чернигово-Северский,И если Миндовг в том бою уцелел —Придёт за лугами и клевером,Простором лесным и богатством полей,За мёдом, мехами и кожами.Но князь оказался литовца умнейИ сделал почти невозможное:Расширил дружину и братьев привлёк,Чтоб действиями их совместнымиХранить и таить родовой уголёкИ силы, и чести, и честности.Коварный противник в открытом боюПовторно очнулся разгромленным.Об этом в былинах замшелых поютНа гуслях Бояны – не сломленыНапором ордынцев, атакой Литвы,Их жадностью к приобретениям.И певческий голос, и шёпот листвыСродни полуночному бдению.Окрепший посад ликовал-пировал,Украсилась крепость дебрянскаяВиновниками сего торжества —Любовью, содружеством братскими.И нет ни баскаков, ни злобной Орды,Как будто попрятались вороги.От горечи междоусобной враждыОстались лишь дальние всполохи.Миндовг получил обновлённый урок,Бату был тревогой, угрозою.Роману опасности явные впрок:Он выводы делал серьёзные.А схватки с врагом свой оставили следВ душе и на теле израненном.От язвы давнишней князь вскоре ослеп,Лечили его со стараниемИ знахари лучшие, да и женаИскала вернейшее снадобье.В посаде ближайшем старушка однаСказала: икона тут надобна —Намолена верой славянской святой,Печерская – Божией Матери.Бояре прислушались к женщине той,Гонцов снарядили искать её.Романа любил православный народ,Желал ему выздоровления.Десною широкой и светлой поройДоставили князю спасение.Молился он истово на берегу,И чудо явилось, как водится.Прозревший увидел иголку в стогуИ милость узнал Богородицы.На месте чудесном воспрявший РоманВелел возвести монастырскиеВысокие стены. С любого холмаВидны их врата богатырские.И знает великая матушка-РусьО Свенской святыне красивейшей.Приду к ней теперь, не спеша помолюсьИ стану навеки счастливейшим. 31 марта 2021