- -
- 100%
- +
Тем удивительнее была «кабала» Ярополка, связанная со Сталиным. Архип начинал всерьез подозревать, что Ярополк почитывает втайне, например, Пушкина. Такие люди – внешне твердые – на деле легко ломаются от небольших трудностей. В лаборатории притчей во языцех стал случай, повлекший временное отлучение Ярополка от дел, – казнь Малюты Скуратова, которую он провел, по мнению руководства, слишком мягко.
Архип слегка улыбнулся, держа в руках портрет Сталина, – ему такое точно не грозит. Клиент смотрел с портрета, слегка хмурясь, даже как будто прикусив ус – нет, здесь жалости быть не может! Причем – ни с той, ни с другой стороны.
На секунду представилось – покушение провалилось, его схватили. Что будет в этом случае? Застенок – всего лишь слово, но и от него пробегает по коже мороз. Архип встряхнул головой, понимая, что начинает попусту трусить, и повернулся к системе.
До утра еще можно было совершить не меньше трех попыток, но хотелось верить, что получится именно эта. Архип проверил – все ли на месте? Сыворотка веры, фотографии безголовых памятников Ленину, старинные деньги, фотография Иноненко, карта Москвы…
«Помоги, Боже», – прошептал Архип и нажал «Enter».
Бог, к которому он изредка обращался в трудные минуты, был его тайной, и узнай о нем кто-нибудь в лаборатории, дело могло привести к увольнению. Архип и сам не знал, что он подразумевает под этим словом, просто произносил – и как будто становилось легче. Он догадывался, что Бог – такой же архаизм, как и литература, как и Сталин, казнить которого он отправляется, но ничего с собой не мог поделать.
Система тихо гудела, листая в голове Архипа страницы иллюстрированной книги. Иллюстрации были бледные, тусклые, плохо прорисованные. Он едва увидел здание Интеллектуальной Библиотеки, где находится РОСИИН, как тут же возник Либасов – последний Президент-человек, далее выступили Медведев, Путин, взобрался на танк Ельцин, сказал «процесс пошел» Горбачев, умерли Черненко и Андропов, получил орден Победы Брежнев, подстрелил подмосковного зайца Хрущев…
Почему он видел именно это, Архип не знал. Как-то он слышал краем уха, что Кириллу система показывает не книгу, а кино, и не про вождей, а о простых людях. Возможно, это была ложь.
Картинка замерла, стала объемной и яркой, но шелест страниц почему-то не прекратился. Архип вздрогнул и понял, что сидит на скамье с витой деревянной спинкой. Деревья шелестят и роняют разноцветные листья.
«Что делать? Осень – дни разлук.
Зверье по отсыревшей хвое,
Уходит медленно на юг».
Чьи это стихи? Гумилев? Да, кажется, Гумилев.
Но почему сейчас осень, когда сейчас лето?
Тридцать девятый медленно заполнял сознание, выдавливая настоящее, вдруг ставшее прошлым.
«Время», – вспомнил инструкцию Архип.
Как раз мимо проходила девушка в синем пальто и странных очках с толстыми бледными дужками.
– Подскажите время.
Девушка вздрогнула, бросила на него испуганный взгляд увеличенных линзами глаз и, коротко взглянув на часы, сказала:
– Полвторого.
И быстро пошла по бульвару. Ее плечи вздрагивали так, словно она хотела оглянуться, но не смела.
«Надо говорить „пожалуйста“, – напомнил себе Архип, переводя стрелки на часах, выданных ему в специальном отделе лаборатории, – а не то скоро засыплюсь».
Ему и в голову не приходило, что в телогрейке и ватных штанах он выглядит в модной, даже в конце тридцатых, Москве, несколько экзотично.
Девушка приняла его за колхозника, приехавшего посмотреть столицу, но ее удивили руки Архипа – чистые и белые, с тонкими нервными пальцами, и его задумчивое лицо.
Архип вынул карту Москвы, состряпанную лабораторными умельцами, – ее никак нельзя было отличить от настоящей. Итак, Иноненко проживает – вот переулок, отмеченный красным карандашом, – Армянский, станция метро Кировская. Дальше придется спрашивать, так как куда именно исполнителя забросит система, никто в лаборатории при всем желании знать не мог.
Кленовый лист, похожий на желтую ладонь, спланировал прямо на фуражку. Архип аккуратно взял его за гибкий черенок: там даже листья вроде бы были другими, более механическими…
Он встал со скамейки и пошел вверх по бульвару.
– Скажите, пожалуйста, как дойти до метро? – спросил он у первой попавшейся старушки. По инструкции – следовало обращаться к пожилым.
– А сынок, – улыбнулось беззубым ртом старушка. – Это тебе в обратную сторону, сойдешь с бульвара, потом по бывшей Тверской до Охотного ряда – вот тебе и метро.
– Спасибо, – поблагодарил Архип.
– А ты, сынок, не местный? – спросила старушка, рассматривая его телогрейку.
– Из Тверской области, – соврал по инструкции Архип.
– Ну, удачи тебе, мальчик, – сказала старушка и пошла, стуча по брусчатке палкой.
«Мальчик», – невольно улыбнулся Архип. Ему перевалило за тридцать. Он удивленно смотрел старушке вслед – уж очень ласково и душевно она с ним говорила, словно он и вправду был ее сынком. И то, что пришлось соврать этому человеку, вселило в Архипа смутную досаду.
Он сошел с бульвара и увидел знакомый по картинкам памятник Пушкину. Кругом на лавочках сидели люди, многие читали книги, быть может, того, кто, задумчиво склонив голову, смотрел на них. И везде кружились в воздухе желтые и красные листья. Вокруг было море красок – мир был пестрым, как старинные платки, а Архип почему – то представлял его угрюмым и серым.
«За этой красотой скрываются застенки, в которых стонут люди», – сказал себе Архип и пошел по тротуару вниз, туда, где краснели башни Кремля.
Вот и метро – крупная буква «М» над каменным низким сводом. Архип быстро спустился по ступенькам, стараясь не глядеть в сторону Красной площади – боялся, что там могут быть патрули. Он купил в кассе красный билет, не без сожаления расставшись с раритетным пятаком. Рыхлая женщина в красном берете черкнула на билете ручкой: «2 ч. 7 мин».
В метро дули теплые ветры, пахло чем-то вкусным. Светлый зал поразил Архипа: не верилось, что все это построено для того лишь, чтобы принимать-отправлять поезда. Людей было немного. Архип жадно вглядывался в лица, пытаясь прочесть в них страх, страдание, но люди были самые обыкновенные – в меру счастливые, в меру несчастные.
«Он ведь живет среди вас, – хотелось спросить. – Неужели вы не чувствуете его страшное дыхание?»
Две девочки, должно быть, школьницы, смотрели на Архипа, хихикая, но, когда он обратил на них внимание, одна строго одернула другую, и они исчезли в подошедшем поезде.
Архип знал, как добраться до Кировской, но ему было приятно слышать голоса этих людей, видеть, как меняются их лица.
– Скажите, пожалуйста, как попасть в Армянский переулок? – спросил он у старичка, сидящего на лавке с газетой. Газета называлась «Правда», и с первой полосы, слегка прищурившись, глядел на Архипа тот, ради кого он очутился здесь.
– В Армянский? – старичок задумался. – Ну, вы меня озадачили! В метро – и вдруг переулок… А! Это ж вам, батенька, на Чистые пруды!
«Ну вот, то сынок, то батенька», – с удивлением подумал Архип.
– А как на Чистые пруды?
– Сейчас сядете и через одну выйдете на Кировской. Ну а там уж спросите, где Армянский.
– Спасибо, – поблагодарил Архип. Старичок вновь погрузился в чтение, безмолвно шевеля губами.
Гремя, подошел поезд – желтый, угловатый. Архип, пропустив вперед себя нескольких пассажиров, вошел в вагон. Двери затворились.
Пассажиров было немного, большинство сидело на коричневых скамьях. Стоя ехали лишь подросток в темно-коричневом пальто с оторванным хлястиком, хорохорящийся перед посмеивающимися в дальнем углу девчонками да Архип, слегка оглушенный незнакомым городом. Городом, в котором он родился и прожил всю жизнь. Вот только там уже не было ни Армянского переулка, ни станций-дворцов, ни Чистых прудов. Метро, а также деление на улицы и переулки было ликвидировано за ненадобностью.
«Ликвидировано за ненадобностью, – усмехнулся Архип. – Вот уже и лексически становлюсь здесь своим».
Архип поднимался вверх по эскалатору, и ему жаль было покидать уютное каменное гнездо, где все люди на время как бы становились родственниками.
Усталая с виду женщина объяснила ему, что, как она выразилась, «Армяшка» находится сразу за поворотом с Чистопрудного бульвара. Бульвар шумел; гремя, ехали машины, но как только Архип свернул в закоулок, шум тутже поубавился, словно он переступил невидимую черту и сразу очутился в другом мире, мире тишины и желтого цвета, осенних листьев и стен домов.
Пару минут он шел по переулку со смешным названием – «Кривоколенный», который плавно перетек в искомую «Армяшку».
Вот и дом Иноненко – сердце Архипа застучало быстрее. Надежна ли агентура Кирилла? А ну как его никто и не ждет? Какое скверное чувство, когда никто, нигде тебя не ждет.
Во дворе играли дети, а на лавке рядом с парадным сидели две старушки, настороженно посмотревшие на Архипа. Архип поздоровался, подумав, что они могут сотрудничать с НКВД.
«Что ты несешь? – он тут же упрекнул себя. – Может, и дети тоже сотрудничают?».
Стены в парадном были исписаны древними словами и разрисованы еще более древними рисунками.
Ощущая неприятный привкус во рту, Архип подошел к двери с широкой жестяной табличкой «16». Словно гроздь винограда, рядом с дверью висели звонки и с каждым – бумажная приписка: «1 – Ивкин», «2 – Литкун», «3 – Зверевы»…
Ага, «9 – Иноненко». Архип нажал на кнопку. Звон, последовавший за этим, слышен был, наверно, и старушкам на лавке.
Дверь открыл не Иноненко, а полная женщина в бигудях и с выпученными глазами. За ее спиной клубился белый пар.
– Здравствуйте, я к товарищу Иноненко, – сказал Архип.
– К Максиму Петровичу? – лицо женщины расплылось в улыбке. – Проходите. А это…
Она кивнула головой на гроздь звонков.
– Только собрались индивидуализировать, еще не работает…
«Индивидуализировать», – повторил Архип, стараясь запомнить.
Женщина посторонилась, пропустив Архипа. Он вошел, и ему показалось, что он попал если не в ад, то Бог знает куда.
Белый пар пах свежей сиренью, по полу, вокруг наполненных водой шаек, крича и смеясь, носились друг за другом дети – кажется, пятеро. За столом в кухне сидели две женщины и пожилой мужчина.
«Коммуналка», – со странным чувством вспомнил Архип.
– У нас тут большая стирка, – радостно сообщила женщина. – К зиме готовимся.
Архип не понял, как это – к зиме, но улыбнулся и кивнул головой:
– И то дело, – сказал по инструкции.
Дети, визжа, носились рядом, какой-то мальчишка с копной светлых волос все хватался ручонками за его ноги, прячась за ними, как за забором, от друзей.
– А вот я вас, – прикрикнула на детей женщина и тут же с улыбкой пояснила Архипу. – Зверевское потомство расшалилось… Может, кушать хотите?
– Да, присаживайся, товарищ, – пригласил старик, стукнув ложкой по столу. – Я вижу, ты человек рабочий.
Архип, оглушенный и оторопевший, едва нашелся, чтобы ответить:
– Нет, благодарю, – и тут же добавил. – Мне б Максим Петровича…
– Так он можа спит еще, – проговорила одна из женщин.
– Да, спит, – засмеялась другая. – Читает, небось. Вон девятый номер.
Архип прошел по широкому коридору и тихо постучал в дверь с медной девяткой, прибитой маленькими гвоздями.
– Войдите.
Дверь оказалась незапертой. Иноненко и вправду читал и при появлении Архипа отложил в сторону книгу с золотистыми буквами на обложке – «Ленин».
– Племяш! – закричал он, испугав Архипа. – Сколько лет, сколько зим!
И тут же добавил шепотом:
– Ну, здравствуй, потомок. Притвори дверь плотнее.
Живой Иноненко мало чем отличался от своих фотокарточек – та же суровая хмурость бровей, та же жесткость линий рта и подбородка… Но черные глаза блестели, придавая лицу лихорадочную живость.
– Как звать?
– Архип.
– Хмм, – агент задумался, поводя рукой по давно небритой желтой щеке. – Да ты сядь.
Архип присел на табурет – грубый и неровный, должно быть, сколоченный своими руками.
– Я думал, придет Кирилл – идейный хлопец.
Иноненко, как показалось Архипу, пытливо заглянул ему в глаза.
– Прислали меня, – несколько жестко сказал Архип.
– Да-да, конечно, – извиняющимся тоном пробормотал Максим Петрович, встал с продавленного дивана, подошел к окну.
Архип с удивлением осмотрел комнату: он знал, конечно, что в тридцатые годы многие жили в коммуналках, а то и в бараках, но Иноненко – то был начальником кремлевского гаража, а любая власть подкармливает своих слуг.
Стены комнатки были оклеены порыжелыми обоями с плохо нарисованными колокольчиками, кроме табурета и дивана из мебели были платяной громоздкий шкаф да стол. На столе – стакан с буроватой жидкостью, бутылка воды и портрет Сталина, под столом – несколько книг с потрепанными обложками. Была еще отопительная батарея, на ней сушились носки хозяина.
Иноненко вздохнул, отошел от окна, присел на заскрипевший диван.
– Думаешь, почему я так живу, – сказал он, понизив голос до шепота, и развел вокруг себя руками. – Мне от них ничего не надо.
Архипа поразила такая догадливость, и он не нашелся, что ответить.
– А у тебя кого… ну, это самое … – приблизив лицо к самому носу Архипа, проговорил Иноненко.
– Прадеда, Максим Петрович, – соврал Архип.
Агент понимающе закачал головой, зашлепал губами и, отстранившись, откинулся на спинку дивана. Теперь он смотрел на Архипа с жалостью, словно гибель прадеда потрясла того не далее, чем вчера.
– А вы?
– Я? – вскинул брови Максим Петрович. – Я вот из-за него…
Он ткнул пальцем в том Ленина.
У двери что-то застучало, словно кто-то уронил банку.
– Дети, – многозначительно сказал Иноненко. – Ну что ж, племянничек, вечереет…
За окном и вправду образовались сумерки. Над соседним парадным зажегся тусклый фонарь.
– Идем ужинать.
Архип испуганно приподнялся.
– Да ты фуфайку-то сними, – засмеялся агент. – Или вы в своей Твери в фуфайках кушаете?
Архип скинул фуфайку, оставшись в русской вышитой рубахе, подобной той, что при царе носили «малые» и «человеки». Не хватало только подпоясаться.
Иноненко с иронией посмотрел, покачал головой и, порывшись в шкафу, выудил старый френч, кое – где попорченный молью.
– Надевай! Не бог весть, а все же… Да и в Твери сейчас несладко живется.
Архип стал переодеваться и краем глаза заметил, что Иноненко с интересом глядит на него.
– А вы, я смотрю, не шибко поправились-то. Хлипкие!
Архип промолчал – он и вправду был не очень силен физически.
Как только дверь комнаты отворилась, в нее хлынул пар, детские крики, а также неторопливый разговор. Неторопливый разговор вели сидящие на кухне люди – много людей. Женщины, мужчины. Как только Архип с Максимом Петровичем появились на кухне, все глаза устремились на новичка. Архип смутился.
– Познакомьтесь, товарищи, – весело сказал Иноненко, без церемоний заглядывая в стоящую на плите большую кастрюлю. – Мой племяш Архип. А что, теть Маш, можно у тебя макарошек своровать?
– Нельзя, – засмеялась тетя Маша, та самая женщина, что открыла Архипу дверь.
Максим Петрович тоже засмеялся и, достав из буфета две алюминиевые миски, быстро наложил макарон.
– Садись, Архип, – подвинулся один из сидящих за столом мужиков. – Ты сам-то откуда будешь?
– Из Тверской области, – проговорил Архип, чувствуя себя не в своей тарелке.
– А конкретнее?
– Не доставай парня, Прытковский, пусть поест с дороги.
– Заметано, Максим Петрович, – оскалился Прытковский. – Еда – дело святое!
Иноненко поставил перед Архипом миску с макаронами, щедро политыми мясной приправой, положил краснобокий помидор.
– Сало будешь, Архип? – спросила одна из женщин. – А то у меня есть.
– Нет, спасибо.
Но сало уже лежало перед ним – толстое, порезанное на аккуратные ломтики.
Архип с детства имел плохой аппетит, а постоянное кофе и концентрат и вовсе сделали его почти равнодушным к пище, но сейчас он позабыл об этом. Такой вкусной еды он никогда не пробовал: мясо в подливке было нежным и сочным, сало медленно таяло во рту, макароны – простые макароны – показались ему чем-то необыкновенным, почти неземным. Но особенно ему приглянулся помидор – он жадно вонзил зубы в его матовый бочок и только тут, подняв на мгновение глаза, понял, что нарушает инструкцию, предписывающую «есть осторожно, нежадно, а по возможности отказываться от пищи».
Жильцы глядели на него с удивлением и жалостью, тетя Маша даже отвернулась и украдкой вытерла набежавшую слезу. У Иноненко то ли от стыда, то ли от злости покраснели уши.
Архип кашлянул и положил помидор в миску.
– Спасибо большое, – сказал он. – Я сыт.
– Может, еще подливочки? – спросила тетя Маша, гремя кастрюлей. – А то у…
– Нет, благодарю, – грубовато отрезал Архип, собираясь в дальнейшем жестко придерживаться инструкции.
Замолчали. Максим Петрович ел, гремя ложкой.
– А что, Архип, в Москве у дяди работать будешь? – спросил Прыковский.
– А то где же? – жуя, проговорил Иноненко. – Коль дядя шофер?
– Верно, Максим Петрович, – заговорила женщина с бородавкой на верхней губе. – Нужно детям помогать. Кому они, если не нам, нужны?
Краснолицый мужик, должно быть ее муж, толкнул ее локтем, и женщина замолчала. После этого разговоры в кухне сошли на нет, и жильцы разбрелись по комнатам.
Максим Петрович выудил из миски последнюю макаронину, быстро сполоснул посуду над раковиной.
– Пойдем, Архип, – сказал он, подмигнув. – Помидор-то возьми…
Комната Иноненко уже была погружена во мрак и, завесив окно шторой, агент включил свет.
– Постелю себе на полу, а ты ложись на диван.
Архип запротестовал, но Максим Петрович был непреклонен. Он достал из шкафа старый матрас, свернутый в толстую трубку.
«Уже не раз встречал лаборантов, – подумал Архип. – Наверно, и Кирилл спал на этом диване».
Иноненко тем временем снял с дивана засаленное покрывало и переложил его на матрас, а на диван постелил клетчатое байковое одеяло.
– Ну вот, Архип… – немного смущаясь, сказал он. – Чем богаты…
– Спасибо.
Архип медленно опустился на диван – ему показалось, что он лег в гроб. Максим Петрович выключил свет. Через пару минут послышалось его свистящее дыхание. Должно быть, заснул.
«Странный человек, – подумал Архип. – Участвует в покушении на своего вождя и так спокоен. Что им движет? Да, он же указал на Ленина… Но откуда ему знать про завещание? Просто догадался, читая ленинские книги? Идейный… Ну, а я? Что движет мной? Премия по итогам квартала? Нет, конечно. Честолюбие! Конечно, мое проклятое честолюбие».
Архип иногда бывал честным с самим собой и в такие минуты, послав взгляд внутрь своей души, он находил там жажду славы – архаизма человеческой цивилизации. Подозревал он, что и Кирилл с Ярополком рискуют жизнями не ради поощрительной грамоты.
– Архип.
Хриплый шепот Иноненко заставил Архипа вздрогнуть.
– Да?
– А как там, у вас, хорошо живется?
Архип на секунду задумался, пытаясь сконцентрировать свои ощущения на этом вопросе.
– Нет, – честно признался он.
Максим Петрович тяжело вздохнул, пробурчал что-то сквозь зубы и, повернувшись головой к стене, захрапел.
Нет, там было не лучше, Архип уже в этом не сомневался: диктат информации ничем не лучше диктата человека, и то и другое направлено на порабощение человеческой души, хотя и разными путями. Если ты досконально информирован – это еще не значит, что ты свободен. В конечном итоге всеобщая информированность привела к невысказанному запрету необходимых для душ меньшинства знаний. Так произошло с поэзией, искусством, религией – большинство съело меньшинство, но счастливее от этого, конечно, не стало.
Ходили и слухи об информационных пытках, совершаемых в недрах Интеллектуальной Библиотеки, о репрессированных РОСИИНОМ – Российским Искусственным Интеллектом – писателях, поэтах, ученых, скульпторах, художниках и просто ненадежных.
«Однако Сталин проливает кровь и за это достоин казни» – решил Архип, словно оправдываясь перед кем-то.
После этого сон медленно завладел им: снился не Сталин или РОСИИН, а Надя из лаборатории, с задумчивым видом она смотрела на Архипа, виновато улыбаясь, говорила что-то. Он силился понять, что же она говорит – но никак не мог догадаться и от этого нервно вздрагивал во сне.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.