Парень не промах
- -
- 100%
- +
– А инженер что?
– Инженер ко мне прибежал. Денег-то у него нету.
– О родне заботиться надо, – многозначительно покивал Лабуткин.
– Отмаксаем старому чёрту?
Лабуткин подумал, прикинул.
– Беспонт. Он ещё захочет. Будет потихоньку из нас тянуть.
Он не то чтобы верил своим словам. Категорически претило расставаться с деньгами, которые легко пришли в руки. Да и доля правды была – чёрт знает этого кладовщика, что ему захочется потом, когда он почувствует слабину.
И не факт, что промолчит на допросах. Не потому что будут бить или пугать – такие методы к старику за мелкие хищения не применят, – а вот запутать и вытянуть могут. Следаки по финансам известны своими подходцами хитрыми.
Лабуткин молчал. Думал, что думает, но мысли в голову не приходили. Не знал, что сказать, кроме самого примитивного.
– Что делать будем? – не выдержал Зелёный.
– Надо сходить с ним по грибы. Передай через инженера, что мы заплатим за молчание, но хотелось бы обстоятельно потолковать без лишних глаз. Встретимся в лесу, будто за грибами пошли. Пусть Тихомиров добазарится с кладовщиком про время и место, и тебе маякнёт. А мы придём.
– Сколько денег возьмём? – упавшим голосом поинтересовался Зелёный.
– Я всё возьму.
* * *Последние дни августа выдались сырыми и тёплыми. Ночью шёл дождь, днём пекло солнце. Грибы пёрли как на дрожжах, но в рабочий день немногие выбрались их собирать.
Кладовщик Костромской охотно согласился прогуляться ради денег. Что такое прогул, когда впереди срок?
– Ты чего улыбаешься? – удивлялся Зелёный.
– Хорошо здесь. Детского плача не слышно.
Они шли вдоль старой узкоколейки, по которой когда-то в Петроград возили дрова. Рельсы давно были сняты. Между прогнившими шпалами выросли деревца. Полоса отчуждения также подзаросла кустарником. Чтобы не ободраться, Лабуткин оделся попроще – в яловые сапоги и отцову тужурку. На спину повесил плоский берестяной кузов с крышкой. Зелёный нацепил брезентовый плащ, обулся в короткие сапоги с квадратными носами. В руке нёс корзинку, с которой сестра ходила по ягоды. Сам Зелёный грибов и ягод не собирал с детства. В трудные годы из леса он таскал дрова, но те времена давно прошли, и заядлый картёжник много лет здесь не появлялся.
– Ты ножик-то взял? – спрашивал Лабуткин товарища.
– Не люблю ножи, – морщился Зелёный. – А ты?
– Наган взял, – похлопал он по боку.
– Самое то за грибами.
Лабуткин подумал и здраво рассудил:
– Хотя бы кладовщик придёт с ножом на перестрелку.
Зелёный поёжился.
– Ты серьёзно хочешь его шлёпнуть?
– А о чём с ним тереть? Думаешь, если в рыло шпалер суну, Костромской будет молчать? Под стволом он обхезается и будет со всем соглашаться, а потом оттает и сдаст нас с потрохами. Я не верю в запугивание.
– Поймают… Это же расстрел, – притихшим голосом сказал Зелёный.
– А так мы с гарантией засыпемся, – заметил Лабуткин. – Хочешь загреметь в Кресты по предварительному сговору группой лиц? Малым сроком не отделаемся. Что я с одной рукой в тюрячке делать буду?
– В инвалидную команду пойдёшь.
– Нет. Лучше три года свежую кровь пить, чем триста лет падаль клевать. Мне семью кормить надо, – серьёзным тоном добавил он, и Зелёный не нашёлся, как возразить.
Уговаривая друга, Лабуткин больше успокаивал себя. И не потому, что ему было жалко старика, которого совсем не знал, а зародилось опасение, что на нём не закончится. В деле участвовал инженер.
Тихомиров знал, с кем и где встречается сегодня Костромской.
Предчувствие тяготило больше, чем предстоящее сейчас. С кладовщиком дело было решённым, а насчёт инженера – неясным. Что, если тот побежит к мусорам? Вполне мог. Вины за Тихомировым особой не имелось. Он был наводчиком и получил долю за кражу, но явка с повинной и сообщение о чужом тяжком преступлении способны повлиять на приговор. Может, и вовсе отделается условным сроком. «Понимает ли это Тихомиров?» – думал Лабуткин.
Понимает.
Если Зелёный сказал, что Тихомиров – человек непростой, должен понимать.
Когда узнает про Костромского, примерит и на себя.
Условленное место должно было оказаться уже где-то здесь, когда подельники увидели за кустами возле насыпи две фигуры.
– Это он? – шепнул Лабуткин.
– Похоже.
– Кто с ним?
– Какая-то бабка.
– Зачем он её привёл?
– Я знаю?
– А кто?
– Страхуется, сволочь.
– Иди, разговаривай с ними, – Лабуткин медленно отшагнул в лес. – Я потом подойду.
– О чём с ними говорить? – растерялся Зелёный.
– О чём хочешь.
Деревья скрыли от него странную парочку, а значит, кладовщик тоже не мог его видеть. Лабуткин быстро зашагал по лесу, озираясь, – нет ли ещё грибников? Он старался не шуметь и не хрустеть ветками. Описав дугу, зашёл к насыпи. Впереди развиднелось небо, деревья заканчивались. Лабуткин достал наган.
Он крался, раздвигая обрубком руки ветви волчьей ягоды. Отводил рукой с револьвером кусты, чтобы не шелестели. Осторожно ступая, он выбрался из подлеска и замер, прижавшись к самому большому стволу. Тот полностью скрыть его не мог, но стало спокойнее.
Перед ним, шагах в пятнадцати и чуть левее, виднелась фигура в картузе и фуфайке, а рядом другая, пониже, в жакете и пёстром платке. За ними, лицом к нему, раскачивался Зелёный, что-то бойко доказывая собеседникам.
Лабуткин взвёл курок.
«Далеко. Задену. Шарики – не пуля, летят как хотят. Они даже по наружному краю нарезов не обтюрируются, – с досадой думал охотник на людей. – Стрелять надо накоротке».
Он вышел из-за дерева.
Зелёный увидел его, но виду не подал. Лабуткин крался, держа револьвер в вытянутой руке и целясь в затылок Костромскому. Зелёный продолжал отвлекать разговорами. По лицу картёжника нельзя было ничего прочитать.
Он убеждал их, а они слушали.
И когда до цели осталось шагов пять, Лабуткин, метя под обрез картуза, спустил курок. Тут же, самовзводом, выстрелил в круглую как мяч голову, затянутую платком.
«В Зелёного не попал!» – с торжеством отметил он.
Шарики оказались не так уж плохи.
Старики повалились по-разному. Костромской рухнул ничком, как дерево. Бабка развернулась, всплеснула руками как тряпичная кукла, которую крутанули в воздухе, и повалилась боком, раскорячив ноги.
Подельник замер. Он сильно побледнел.
– Готово, – сказал убийца.
Зелёный опустил руку. Он закрывал ею сердце.
– Давай теперь быстро обставляться.
Лабуткин сунул в карман револьвер и принялся неловко стаскивать с плеч лямки кузова.
Подгонять Зелёного было не надо. Когда он смекнул, что подельник сделал своё, то немедленно впрягся.
– Смотрю, у тебя рука не дрогнет, – между делом заметил он.
– Как на стрельбище. Сам от себя не ожидал, – признался Лабуткин.
Снял с трупа Костромского ботинки, уложил на дно кузова.
– А с бабки… сблочивай клифт, – пропыхтел он, переворачивая тяжёлое тело кладовщика, чтобы обшарить карманы. – Обставим как ограбление.
Он нашарил кошелёк и сунул в карман. Зелёный стянул с мёртвой женщины жакет. Смял поплотней и запихал в кузов.
Лабуткин приткнул крышку.
– Не торчит. Помоги, – он закинул короб за плечо, Зелёный помог вдеть другую руку в лямку. – Погнали. Корзинку не забудь!
И побежали, приминая мокрую траву.
Место у насыпи было не грибное.
Туда никто не заходил.
* * *– Ты серьёзно думаешь, что менты поверят, будто двух человек шлёпнули за старые чоботы и бабкины лантухи?
– Пусть рюхают. Их дело мусорское – жиганов искать.
– А мы не жиганы, что ли? – притворно надулся Зелёный.
– Мы налётчики. Кто ворует спирт с завода, тот не понесёт бабкин гнидник на толкучку. Пускай легавые по рынкам вынюхивают, а я эти обноски в печке сожгу.
– Только бы прокатило!
Лабуткин почувствовал, что нужный момент настал.
– Кто ещё про стариков знает, инженер? – он в упор смотрел на подельника.
Зелёный быстро кивнул.
– Завтра выходной. Слухи про кладовщика пока не дойдут. Вытягивай инженера за грибами. Мне ещё перед сменой надо отоспаться.
Зелёный, которого едва не вывернуло, когда он раздевал труп старухи, перестал понимать друга.
– Тебе действительно всё равно? – с недоверием спросил он.
Они шли от станции к дому, будто два грибника, которые могли себе позволить прогуляться в рабочий день по лесу. Лабуткин непринуждённо шагал с полным кузовом снятых с убитых вещей на спине, и продолжал убеждать:
– Ты сам говорил, что Тихомиров – мужик кручёный. Зачем нам нужен такой шпиндель, который уверен, что мы шлёпнули кладовщика с его бабкой? А если он испугается и ментам настучит? Или у нас вымогать начнёт? Или будет вымогать, пока мы сможем платить, а потом настучит? Мы теперь у него на кукане. Инженер не нужен.
Зелёный занервничал.
– О как ты всё разжевал. Гулевой какой! А если засыпемся?
– За Костромского нам всё равно расстрел, так что грузись по полной, – улыбнулся Лабуткин, отчего у Зелёного сердце ушло в пятки.
И, заметив, что Зелёный колеблется, добавил:
– Да не дрейфь, выкарабкаемся. Стукача только оставлять нельзя. По моему мнению, пожил он, и хватит. А у нас – всё впереди.
14
Главшпан и полушпан
Бывший доходный дом на углу Большеохтинского проспекта и Панфиловой улицы казался таким огромным, что стоящая за ним бревенчатая двухэтажка выглядела длинной собачьей будкой. Она покосилась и напрашивалась под снос. Это и был дом 10, о котором говорил ему Виталий Захаров.
В выходной день Охта жила своей сельской жизнью. Пахло печным дымом и яблоками, раздавался стук топора и мерное повизгивание двуручной пилы. Обыватели занимались домашним хозяйством, прямо как до революции. А вот тарахтенья машин и звона трамваев почти не было слышно.
Чем дальше от Невы, тем становилось тише. Квартирные дома стояли деревянные и полукаменные, а дальше можно было встретить избы с огородом и непременным яблоневым садиком.
Вася Панов завернул в проулок и во дворе дома 10 увидел Захарова, колющего дрова. «Удача опера!» – так Чирков называл особого рода везенье, когда обстоятельства способствуют поимке преступника. Противоположностью им был «бандитский фарт». Бандитов Чирков сильно недолюбливал, а мелкокриминальный элемент откровенно презирал. У него были с ними какие-то особые счёты.
Если Чирков выделялся в бригаде своей нетерпимостью, то Вася не испытывал к уголовникам никаких пылких чувств. Вероятно, мало знал их, чтобы проникнуться, а может, характер был сдержаннее. Колодей, по васиному мнению, так и вовсе был к уркам излишне милосерден. Он готов был часами выслушивать задержанных, расспрашивать о житье-бытье, утешать, поддерживать добрым словом. В результате добывал из них больше остальных сотрудников, и приговор суда от этого не становился мягче, однако Вася не был готов к тому, чтобы всякая тварь распахивала перед ним душу. Пока не готов. Но хотел брать с Колодея пример.
Сейчас как раз выдался случай поупражняться.
По двору бегали дошколята, тётка полоскала в лохани бельё, у дальней поленницы дремал на солнышке дед в валенках, возле него грелась кошка. Время было удачное – двор оказался почти безлюден.
– Захар! – издалека позвал Панов, чтобы не напугать главшпана внезапным появлением. Настораживать его при заводе знакомства было явно излишне.
Захаров обернулся. Узнал и помахал свободной рукой.
– Здоров! – он был рад видеть Васю. – Тебя сюда как занесло?
– Выходной.
Опер Панов решил врать как можно меньше. У Захара мог оказаться нюх, поэтому историю про подружку, живущую на Охте, Вася отбросил. Захар мог знать всех окрестных девок, да и кому понравится, когда к бабам клеится чужак?
– Решил до тебя доехать, раз позвал. Чего дома делать?
– У тебя центральное отопление? – с завистью спросил Захаров.
– Ага, паровое, – Вася кивнул, как бы говоря о чём-то само собой разумеющемся, тем более, что так и было. Топящуюся печку Вася видел только у бабушки в Рахье, да на обысках, но случалось это редко.
– Везёт, – Захар воткнул топор в колоду. – Пойдём, покурим.
Отошли под навес, сели на низкую, только начатую поленницу.
Вася достал коробку папирос «Светлана», угостил Захара.
– Ты здесь так и родился? – спросил Панов.
– Вон, в этой хижине. А ты где?
– На Васильевском, на Восьмой линии.
– Кого из людей знаешь?
– Чугуна и Жору Мыло, – Вася усмехнулся и решил доиграть фраера. – Только они меня не знают. Ну, рос шкет и рос.
Ванька Чугун работал мясником на Андреевском рынке, а Мыло заделался скокарем, и они могли даже признать Васю в лицо, поскольку много лет его видели во дворе, но сказать, кто он и что он, вряд ли могли. А вот опер Панов из виду их не терял. Он даже знал, что Мыло освободился и догуливает на воле. Пускай Захар о нём у блатных поинтересуется.
Захар о жиганах с 8-й линии что-то знал, потому что стал серьёзен, покивал и крепко затянулся.
– Чего общение не поддерживаешь?
– Давно переехали на проспект Бакунина. Там комната побольше освободилась от бабки, вот мы и перебрались.
Захар даже не стал спрашивать про людей. Тот район был передовой, без гопников с Лиговки и шпаны с Васьки. Он стал понимать, почему молодой человек ошивается на Охте в поисках патронов и развлечений.
– Там меня знают все, – упреждая его вопрос, добавил Вася. – Могут легавым стукануть за шпалер. А здесь – стучи не стучи.
– Чё за шпалер?
– Наган в лесу нашёл. Не ржавый почти, кто-то сбросил. Весь расстрелянный, так что семь гильз у меня есть.
– Понял, – кивнул Захар. – Чем париться с самоделками, проще нормальных маслят надыбать.
– А деньги? – печально сказал Вася.
– Они приходят и уходят, – философски рассудил Захар. – С пустым наганом тоже можно денег поднять. Бери, приезжай.
– Понту с пустого? – спросил Вася.
– Пугануть бобра, а то некоторые поразнежились, финского ножа не боятся.
Они сидели на дровах и несли – каждый своё.
– Надо патроны снарядить, да пугануть выстрелом в воздух, или под ноги, чтобы грязью обдало.
– Пальнёшь – мильтоны набегут, – справедливо заметил главшпан и резко сменил тему: – Ты стрелять умеешь? Стрелял когда-нибудь?
– Конечно, – говоря чистую правду, Вася смотрел в глаза, чтобы он уверился. – Много раз.
– Где? – глядя в упор, спросил Захар.
– В армии.
– Ты в армии служил?
– В Архангельске склады охранял, – прозаичным тоном ответил Вася.
Так оно и было.
Захар опустил взгляд, повозюкал носком ботинка пыль под ногами, сплюнул, растёр.
– А я в этом году «фазанку» закончил, – с долей отрешённости сообщил он. – Скоро повестка должна прийти.
– А тебе сколько?
Для выпускника ФЗУ Захар выглядел слишком взрослым, под стать оперуполномоченному Панову.
– Двадцать. Двадцать один через месяц.
«В восемнадцать не был призван, а к двадцать первому году закончил ФЗУ. Значит, в этот промежуток почему-то отсутствовал для военкома. Сидел? – Вася посмотрел на его руки. – А наколок нет, пальцы чистые. Если сидел, то умный, отсюда проистекает авторитет у шпаны. И выглядит старше своих лет, потому что вынес много нехорошего».
– А тебе сколько? – спросил Захаров.
– Двадцать три. А ты на кого учился?
– На электрика. Я на заводе «Ленэнерго» работаю.
– Дельная профессия, – рассудил Вася. – В военкомате скажи. Пойдёшь в инженерно-техническую роту. Электрики в армии нужны.
Захаров кивнул, при этом саркастически улыбнулся, словно хотел возразить, но вовремя скрыл своё намерение.
«Чего же тебя так в тюрьму-то тянет? – подумал опер Панов. – Привык?».
У себя дома Захар не казался налётчиком, как в кругу шпаны.
«Домашний», – подумал Вася и решил быть ещё проще, но не слишком, чтобы тот не счёл его недостойным лохом, который нашёл по чистой случайности шпалер, но не способен на дело.
– Ты к цыганам как относишься?
– К цыганам?
Вася вспомнил сербско-румынскую артель, Гучана и вдохновенно понёс:
– В прошлом году иду с работы хмурый, жара ещё была страшная. И тут цыганка подскакивает: «Позолоти ручку!». Я как ей с ходу в морду двинул! Она с копыт. Перешагнул было, смотрю, а у неё кольца золотые в ушах. Толстые! Нагнулся, а на меня цыганки бегут, орут. Я как рванул золото вместе с мочками. Они у меня в руках остались. Как погнал галопом. Цыганки орут, мильтон свистит, но лови меня, давай. В Торгсин снёс. Пять граммов каждое. Гуляли мы потом.
– Цыганку обобрал! – Захар испытующе смотрел на него.
«Проверяет реакцию на похвалу. Если я продолжу хвастаться, поймёт, что вру, – подумал Вася и даже не стал многозначительно молчать, а перешёл в наступление.
– Разбогатеем, будем курить «Сафо» первого сорта, – Вася достал свою дешёвую «Светлану». – Надо срочно поднять тугриков.
Завязался оживлённый разговор двух молодых людей, одному из которых охота денег, а другому хочется приключений, и обоим скучно.
– Торгсин обнести не думал? – с отсутствующим видом, как о чём-то малозначительном, поинтересовался Захар.
– Подломить, в смысле, или налёт?
– Ночью мы сейф не откроем. Вот зайдём, когда там директор с ключами, сунем ему шпалер в морду, сам всё отдаст. Суки они проклятые, сволочи, – с досадой, как о чём-то глубоко личном, заговорил Захар. – В Торгсине у граждан последнее отнимают, а мы у них отберём.
– Раздадим народу?
– А родные наши не народ? Девки наши – не народ?
– Народ, – признал Вася.
– Так как думаешь? – стрельнул глазами Захар.
– Да верняк, – признал Вася. – Если заартачится, можно и в потолок шмальнуть.
– Сделаем тебе боевых патронов, – заверил Захар. – Денег надо сначала добыть. Ты давай приноси наган, есть делюга. Будем обувать жирных.
15
«Иди, Вася, иди!»
– Что о Захарове скажешь? Как он тебе глянулся?
– Корчит из себя блатаря, – пожал плечами Вася. – По молодости. Сам не приблатнённый, так, фраер порченый.
Сотрудники Первой бригады собрались в кабинете начальника и обсуждали насущные дела.
– Затормозился в развитии, – с иронией сказал Колодей. – Захаров Виталий Петрович, двенадцатого года рождения, проживающий на Панфилова… в общем, понятно. Две судимости. За кражу, на первый раз и с учётом несовершеннолетия, дали полгода условно. Продержался, судимость погасили, а потом совершеннолетним гульнул. Грабёж, восемнадцать месяцев. В колонии режим не нарушал, посещал занятия. Освободился, пошёл доучиваться и вроде бы полностью встал на путь исправления, а, вишь ты, маскируется. Умный.
– Хитрый, – возразил опер Чирков. – Хитрость – ум дураков. Сейчас догуляется в третий раз. Ты сходи, Вася, с ним на дело. Наберём посадочный материал.
– Не получится ли так, что я провоцировал? – засомневался Панов.
– А ты не говори на суде, что провоцировал. Ты ведь только что нам поведал, как он сам предложил и даже настаивал. Так ведь?
– Так, – кивнул Вася.
– Ну, вот видишь. И Захаров у нас на крючке. После дела притянем его к нам, склоним к сотрудничеству, пускай барабанит на блатных. Может, про патронную мастерскую что-нибудь узнает. А не захочет нам стучать, так передадим следователю. Что там у Захарова намечается, разбойное нападение с угрозой применения огнестрельного оружия?
– По предварительному сговору группой лиц с целью наживы, – закивал опер Панов.
– И не один эпизод за вечер. Они если выбрались в другой район и сразу всё пошло как надо, то фарт свой не упустят, – авторитетно заявил Чирков. – Это хорошо. С таким букетом даже малолетки по первому разу условным сроком не отделаются. Ну, а Захаров пойдёт паровозом, и сядет теперь уже надолго. Если он не полный дурак, то об этом знает или хотя бы догадывается. Но мы ему всё равно диспозицию объясним. Напугаем до дрожи в коленках. Потом предложим выход. Никуда Захаров от нас не денется. С таким барбосом только так и надо. Иди, Вася, иди.
Однако же Вася всё сильнее опасался, кто в этот вечер станет жертвой ограбления. Отнимут у простачка наган, и что, по мнению гопников, он сделает? В милицию не побежит. Обращаться к авторитетным людям не станет – Захар специально выведал, кого он знает и с кем общается. Как возразит шайке малолетних уголовников? Никак. Если встанет на дыбы – отбуцкают. Подходящий способ для гопников добыть револьвер.
Колодей рассудил иначе.
– Сходи с ними на дело. Табельное оружие не бери, конечно, вдруг оно потом в руках бандита выстрелит, – с иронией постановил он. – Мы тебе из вещдоков старый наган выдадим, годный, осечный. Оспа из него меня три раза застрелить пробовал. Вот его и возьмёшь.
Вася знал, что бандит Афанасий Рожин, за весьма приметную внешность прозванный Оспой, недавно был осуждён городским судом к справедливой мере социальной защиты, а вещдоки по делу вернулись на склад и ждали утилизации.
Васе было стыдно за пустопорожнюю болтовню с главшпаном, но так хотелось почувствовать себя крутым налётчиком, что он утешался необходимостью оперативной работы.
Однако сейчас, глядя на Чиркова, он думал, что Чирков бы точно не мучился, а ради дела заплёл бы язык в косу куда похлеще, с удовольствием трепался и распускал хвост в бригаде. А если бы результата не было, никому потом не рассказал бы, как хвастался перед уголовниками выдуманными подвигами.
Вообще-то Чирков часто хвастался. И ни капли не смущался. Ему было чем похвастаться, опер он был лихой. А вот Эрих Берг никогда не хвастался, хотя Вася знал о нём немало геройского и кое-что видел сам. Он бы предпочёл пойти в засаду с Эрихом, и обрадовался, когда Колодей сказал, что за ним будет наблюдать Берг.
16
Четыре сбоку, ваших нет
С жирными в Ленинграде было туго. Неурожаи 1932 и 1933 годов привели в Торгсин бывших нэпманов и тех, кто ухитрился за двадцать тощих лет сберечь антиквариат и какое-никакое золотишко. Тем не менее, в городе было легче жить, чем в деревне. За два года не все разорились и не все обносились. Бедняцкой молодёжи с рабочей окраины, привыкшей к спартанским условиям, было чем поживиться в «городе», как тогда называли Левый берег Невы.
* * *– Принёс?
– Ага.
– Покажи.
Встретились на трамвайном кольце возле Охтинского мыса. Захар привёл троих самых крепких из своей гоп-компании, самым старшим из которых был Штакет. Вася помнил их по знакомству в пивной. Им едва исполнилось по восемнадцать. Белобрысого звали Ситный, у него были густые жёлтые волосы под носом, изображающие юношеские усы, и вьющаяся поросль на щеках, изображающая бакенбарды. Чернявый носил погоняло Дёма, и руки его казалась длинными, как ноги, с кулаками взрослого мужика.
«Сущие дети, – подумал Панов. – Только сильные и опасные, даже один на один».
Захар с умом выбирал подельников.
Толкались поодаль от домика диспетчера, в котором собирались вагоновожатые и кондукторы – попить чаю и забить козла, пока трудящиеся дрогнут на остановке.
Оглянувшись, Вася отогнул полу тесного пиджака и неловко вытянул из-за ремня револьвер.
Наган Оспы, тоже весь в каких-то ямках и зарубках, с облезлым воронением, был под стать своему расстрелянному хозяину. Такое оружие табельным не бывает. В таком состоянии его просто списывают. Однако на гопника с Охты старый револьвер произвёл впечатление, как свежий сандвич на туземца Сандвичевых островов. Глаза его загорелись, чуть слюни не потекли. Захар схватил наган, как ребёнок игрушку, с восхищением повертел в руках.
– Ого, братва, – сказал он.
Вытянул руку, нацелив ствол в темноту. Надавил на спусковой крючок.
Ничего не произошло.
Револьвер был одинарного действия.
– Почему он не работает? – Захар крутил оружие так и сяк, разглядывал, чтобы обнаружить причину.
«Мартышка и очки», – подумал Вася.
– Курок взведи, – сказал Штакет.
«Грамотный, падла», – отметил опер Панов.
Захаров взвёл и спустил курок.
– Дай мне, – заторопился Штакет.
– И мне, – засуетились пацаны. – Дай помацать.
Холодок отчуждения сразу исчез. Взрослым детям принесли игрушку.
Револьвер пошёл по рукам.
«Вернётся ли?» – загрустил Вася.
Подошёл 23-й трамвай.
Наган быстро вернулся владельцу. Заспешили к остановке, на которой собрались редкие пассажиры.
Залезли в вагон, купили билеты. Заняли места в хвосте. Ехали чинно, как деловые люди.
Ведь ехали делать дела.
Трамвай катил вдоль Невы. Пацаны спокойно курили, Поглядывали на Васю с уважением, как на человека, которому сказочно повезло, и фарт поставлен ему в заслугу.
Когда трамвай, дрожа и дребезжа, проносил своё гнилое нутро мимо Крестов, нутро оживилось. Пацаны смотрели на высокую красную стену, протягивающуюся унылыми кирпичами мимо них на расстоянии плевка. Поднимали взгляд на желтеющие во многообещающих корпусах прямоугольники с решётками. Всматривались, и в глазах тюремный свет отражался огнём романтики.