Лилит. Злое сердце куклы

Месяц назад Павел Константинович припарковался напротив театра кукол – огромной стеклянной стены три метра высотой, разделенной такими же стеклянными дверями. Повсюду висели яркие афиши с фотографиями сцен из самых популярных спектаклей. Пару раз он водил сюда Женечку, когда ей было лет пять. Он хорошо помнил, как она смеялась вместе с другими детьми и хлопала в ладоши, каким восторгом и радостью горели ее глаза. Но после травмы она отказалась от выходов в свет. Позже много раз он проходил или проезжал мимо театра, мельком поглядывая на витрину «кукольного дома», но кроме горечи не испытывал ничего. А тут вдруг остановился. Прекрасная Мальвина и ее печальный воздыхатель Пьеро, в компании с королевским пуделем, приглашали всех горожан посетить выставку кукол театра «Лукоморье», которая проходила в фойе. Называлась она «Волшебный мир Саввы Андроновича Беспалова. Персональная выставка художника к 70-летию со дня рождения». С фотографии под текстом на прохожих доброжелательно смотрел благообразный худой старик с живыми колючими глазами и пышной седой шевелюрой.

Мальвина и Пьеро были так хороши, что Павел Константинович улыбнулся, открыл стеклянную дверь, зашел в театр и купил в кассе совсем недорогой билет для взрослых. Деток, разумеется, пускали бесплатно. А поднявшись на второй этаж и войдя в фойе, по которому бродили любопытные родители и дети, не пожалел, что пришел сюда.

По всему периметру и в центре зала за стеклянными витринами стояли, сидели, летели или вступали в смертельные схватки персонажи русских и зарубежных сказок. Улыбался хитрый весельчак Буратино в неизменном колпаке, крепко державший в деревянных ручонках огромный золотой ключик; ехал на печи беспечный Иван-дурак, а в его ведерке плескалась исполнительница желаний – чудесная щука; лукаво и самодовольно подкручивал усы Кот в сапогах, над которым грозно навис великан-людоед; дрались в небе Руслан и Черномор – витязь ловко прихватил похитителя Людмилы за бороду и тащил лиходея вниз, к земле, чтобы поквитаться с ним. Персонажей сказок тут было не менее полусотни. Всех объединяло удивительное мастерство художника, создавшего их. Одна кукла особенно удивила Павла Константиновича – это была Аленушка, та самая, чей непослушный братец Иванушка испил из лужицы и превратился в козленка. Девица в красивом сарафане, с широкой золотой косой через плечо стояла за стеклом, левую руку положив на грудь в районе сердца, а правую вытянув к зрителю, будто говоря с опаской свою знаменитую фразу: «Не пей, Иванушка, козленочком станешь!..» Зеленые глаза Аленушки казались абсолютно живыми, мимике сказочной героини могла позавидовать любая драматическая актриса.

– Хороша наша Аленушка, правда? – спросили рядом.

Павел Константинович обернулся. Вопрос задала пожилая женщина, сотрудница театра, следившая за порядком.

– Очень хороша, – согласился Павел Константинович. – Да все они хороши. Но ведь это не театральная кукла как таковая?

– Нет, конечно, это образец. «Идеал», как говорит наш Савва Андронович. А с него он уже потом создает куклу для сцены. Где они только ни побывали, его куклы: и в Англии, и во Франции, и в Италии. В Америках, даже в Японии. Вот где они всех удивили. Знают японцы толк в куклах, так сказал наш директор. Он сам возил выставку в Японию.

Оскомин про себя усмехнулся: ну, понятно, куда же выставка без директора? Тем более в Японии.

– И пять спектаклей с выставкой возили. Полный аншлаг был, как наш режиссер сказал. А теперь куклы к нашим деткам вернулись. Теперь пусть свои порадуются.

– А он сейчас здесь, ваш кудесник? – спросил Оскомин.

– Кто, Савва Андронович?

– Да, художник, кукольник?

– Не-ет, – скептически протянула смотрительница. – Он тут редко бывает. У него дом за городом, старенький, но просторный. Там, как наши говорят, у него большая мастерская, а тут – угол, не развернешься. Куклы-то вон какие! Гиганты.

– А как бы мне его найти, вашего Беспалова?

Она вздохнула:

– Адрес только директор может сказать. Он сейчас здесь. Должен быть на месте. Кабинет на первом этаже.

– Благодарю, – учтиво поклонился Оскомин.

– Куклу решили заказать? – в спину ему спросила смотрительница.

– Как вы догадались? – обернулся Павел Константинович.

– А на что ж вам еще кукольник мог понадобиться?

Она была права.

– Дочке на день рождения.

– Делает он под заказ, делает, только дорого берет, говорят.

– Разберемся! – через плечо бросил Оскомин.

Через десять минут он уже выходил из театра марионеток. Когда изложил свою просьбу, очень занятой директор по фамилии Цоколь пробурчал: «Каждая его кукла состояние стоит». – «И этот туда же», – подумал Павел Константинович. А вслух уверенно сказал: «Деньги значения не имеют». Директор смерил его оценивающим взглядом: посетитель выглядел очень респектабельно. «Ладно, – пожал плечами местный Карабас Барабас. – Если у нашего гения есть время, если он согласится…» – «И срочно», – добавил Оскомин. Директор Цоколь взял телефон, набрал номер. «Савва Андронович, тут к вам один человек хочет заехать, кукла ему нужна от великого мастера. Да. И срочно. Представьте себе! Что в копеечку встанет? Сказал, сказал. Вы когда приедете? – спросил директор у Оскомина». – «Сейчас, если можно», – уточнил тот. «А что за кукла нужна и для кого?» – «Для девочки-подростка, моей дочери, что-то наподобие его Аленушки…» – «Аленушку хочет, – пояснил директор. – Да, напишу. Пока, Савва Андронович. – Он нажал на кнопку. – Мастер дал согласие и ждет вас». С адресом в кармане Оскомин забирался в салон своего «БМВ», чтобы отправиться на окраину, вернее, еще дальше, туда, где город с юго-восточной стороны обтекала речка Лиховая.

На выезде как назло оказались пробки. Он еле прорвался. В обед Оскомин перехал через бетонный мосток, переброшенный над Лиховой. Внизу на жаре, со стороны города, между прибрежных кустов неровным рядком стояли полуголые рыбаки и ловили на поплавок сорожку и чебака. В камышах затаились резиновые лодки. Там удили рыбку покрупнее и похитрее – золотого карася. У одного над водой забилась серебристая рыбка, да так яростно, что сорвалась. Павел Константинович улыбнулся: вспомнил, как и он с мальчишками со двора приезжал сюда на велосипеде и удил до самой темноты речную мелочь. Разводили костер, коптили на крепких палочках рыбу, иногда варили уху. Они уезжали, когда река стремительно темнела и со стороны мрачного села Зырино ярко загорались огни. О селе исстари ползла дурная слава: мол, было оно прибежищем воров и супостатов всех мастей, которые бежали от судов и полиции, селились тут, плодились и совершали бандитские набеги на город. Еще до революции. И после войны тоже – много тогда хулиганья и шпаны развелось. Но теперь все это быльем поросло.

Село за окраиной города, дом кукольника на дальней окраине. Прямиком по центральной дороге, поднимая пыль и разгоняя коз, в сторону леса. Слева, сказали, будет водонапорная башня, справа – искомый «дом нашего Лешего». Мастаки эти местные жители лепить клички всем, кто непохож на них, хлебом не корми. А где еще селиться такому странному человеку, старому одиночке, который живет в мире сказочных персонажей и своих фантазий, если в городе никто дворца не предлагает? Вот именно – на отшибе, в гордой изоляции.

Дом его был стародавний, деревянный, давший легкий крен на один бок, и просто огромный. Видать, строили на большую семью. Одноэтажный, но с высокой крышей, которая, несомненно, скрывала обжитой чердак. Его условную древность выдавали старинные растрескавшиеся наличники, сплетенные из замысловатых фольклорных орнаментов, и прочая фигурная резьба, которая покрывала фасад дома. Каждый из орнаментов, любая загогулина явно таили в себе глубокий смысл.

«Курьих ножек только и не хватает, – подумал городской, избалованный презентабельной архитектурой гость. – Может, осела просто избушка, да ножки и придавила?»

Павел Константинович снял петлю с колышка деревянной калитки, толкнул ее, вошел и вернул на место. Только потом двинулся через заросший, душный от ароматов трав и жары садик по тропинке к дому. Вот и крыльцо. Каждая ступенька звучала по-своему – хрипло, сипло, бранно, с пронзительным визгом, как клавиши безнадежно расстроенного и всеми забытого пианино.

Гость нажал на кнопку звонка, тот задребезжал под стать половицам лестницы, и вскоре услышал голос, долетевший из открытого настежь справа окна:

– Иду! Уже иду!

Колыхнулась шторка, кто-то зыркнул на гостя из сумрака комнаты, а потом за дверями послышалось неторопливое шарканье шагов. Так ходят люди немолодые, давным-давно переставшие куда-либо спешить, обретшие внутреннее равновесие и гармонию, даже если она настигла их в ветхом сарае.

Щелкнул замок, хозяин открыл дверь. Это был высокий тощий старик с уложенной копной седых волос, подвижной мимикой приветливого лица и насмешливым взглядом. В старом-престаром бордовом атласном халате, который когда-то был, несомненно, роскошным и дорогим, и в стоптанных тапочках без задников на босу ногу.

– Здравствуйте, – кивнул Оскомин и представился: – Я от директора театра кукол, тот самый заказчик.

– Я понял, – кивнул хозяин дома, – проходите. Вон там гостиная. – Он указал. – Садитесь на диван или в кресло – куда угодно. Чаю хотите?

– Не очень, – честно признался Оскомин. – Долго добирался – попал в пробки на выезде из города. Дел много. Нам бы поговорить… – В гостиной царил камерный полумрак. Павел Константинович присмотрелся: старый диван был заметно продавлен, кресло от него не отставало. – А за стол можно?

– Пожалуйста. Я бы предложил вам домашней наливки, но вы, как я понимаю, за рулем?

– Именно так.

Они сели друг против друга за круглый стол, стоявший в середине комнаты.

– Тогда к делу. Вы были на выставке сегодня? – задал наводящий вопрос хозяин дома.

– Да.

– Вам понравились мои куклы?

– Именно.

– И вы решили сделать дочери подарок?

– Абсолютно верно.

– Несмотря на то, что цена может быть высока? – Он интригующе улыбнулся. – Очень высока?

– Несмотря на это. Вы – мастер, и ваше искусство того стоит.

– Приятно слышать: не все и не всегда это понимают. Вам нужна кукла, похожая на Аленушку?

– Я бы купил саму Аленушку, но что-то мне подсказывает – она не продается.

– Нет, Аленушка – своего рода образец, эталон. Но мне не составит труда сделать куклу не хуже. Только сразу хочу предупредить – я не делаю копий своих кукол. Не занимаюсь ширпотребом. В каждой заключено своеобразие, индивидуальность.

– Здорово. Как архитектор, в начале карьеры создававший индивидуальные проекты особняков для акул бизнеса, очень хорошо вас понимаю. А как они сделаны, из чего?

– Очень сложная механика, сталь, пластмасса, силикон. Легче собрать гоночный автомобиль, чем такую куклу. Но мне по силам, потому что я сам десятилетиями разрабатывал эти конструкции. У некоторых заложен речевой аппарат – сотни слов и предложений, голосовая интонация. Взрослый человек, понятно, не купится на такую уловку, но ребенок – легко. Сколько вашей дочери лет?

– Двенадцать будет.

– Уже взрослая.

– Видите ли, пять лет назад с ней случилось несчастье. Со всеми нами. Мы попали в автомобильную аварию. Пострадали все – я, моя жена. Но дочь в первую очередь. Женечка оказалась прикована к креслу-каталке…

– Жаль это слышать.

– Да. Прогнозы неутешительные. Хотя надежда есть. Я делаю все, чтобы украсить ее жизнь. Эта кукла должна стать не просто подругой – ее родной сестренкой.

– Понимаю, – кивнул старый кукольник. – У вас есть фотография дочери?

– Конечно, – Оскомин нырнул во внутренний карман пиджака, вытащил портмоне, извлек из него цветное фото дочери и протянул хозяину дома.

– Ваша дочь – настоящая красавица, – внимательно разглядывая фото, сказал кукольник.

– Да, – непроизвольно вздохнул Оскомин.

– Рыжеволосая и зеленоглазая, – очарованно продолжал хозяин дома.

– Именно так, – подтвердил его гость. – И очень смешливая, когда забывает… о своем несчастье.

– Я сделаю для нее куклу, – сказал Беспалов.

– Отлично.

– А срок?

– Нужно уложиться в месяц.

Седые брови кукольника чуть сдвинулись к переносице.

– Я успею.

Павел Константинович просиял:

– Просто здорово.

– Размер?

– Как ваша Аленушка.

– Я был уверен, что вы ответите именно так. Вы хотели сестренку для вашей дочери? Родную?

– Да.

– Кукла будет рыжеволосой и зеленоглазой. Именно – сестренкой. Теперь о цене. – Кукольник встал, подошел к буфету, вытащил из ящика листок бумаги и шариковую ручку, сделал запись. Вернулся к столу и протянул листок гостю. – Это плата за мой усердный труд. Вас устраивает?

– Безусловно, – кивнул Оскомин.

– Половина суммы авансом.

– Нет вопросов. Она же будет говорить?

– Разумеется. Эта услуга входит в счет.

– Хотел вас спросить…

– Да?

– Этот дом принадлежит вам?

– А что?

– Просто любопытство.

– Оценили его старину?

– Именно так. Как уже сказал, я – архитектор и строитель, сейчас моя фирма планирует дворцы для нуворишей и небоскребы-офисы, куда они могли бы ездить на работу, но сам очень люблю старину. Ваши наличники – произведение искусства. Да весь фасад дома, укрытый резьбой, уникален.

– Знаю. Код минувших столетий. Я родился в этом доме, как мой отец, дед и прадед, другие предки по отцовской линии. Его много раз перестраивали, укрепляли, но время точит. А этот дом повидал многое, скажу я вам.

Что-то грузно влетело на подоконник. Павел Константинович не сразу сообразил, что это кот. Тенью тот заходил за легкой шторой и призывно заурчал.

– Ваш? – отвлекся Оскомин.

– Соседский. Васька-попрошайка.

Кот за солнечной шторой утробно изрек: «Мяу!»

– Мой дом – хранитель самых сокровенных семейных тайн, – продолжил Беспалов.

– А что за тайны? Если не секрет, конечно?

– Так я вам все и рассказал, – просто ответил хозяин. – А куклу сделаю в срок: будет первый сорт. Как моя бабка Евдокия говорила: «Она и песенку споет, она и сердце украдет, она и сказочку расскажет, и в лес к Кощею заведет».

Голос говорившего неожиданно показался Оскомину чужим. Когда он поспешно поднял глаза на кукольника, то не узнал его. Лицо старика переменилось – оно стало хищным и страшным, злой личиной, но только в первые мгновения. Это было как наваждение: несколько жутких кадров пролетели и сгинули навсегда, и все вернулось – лицо старого кукольника обрело мягкие и дружелюбные черты. Но за эти несколько мгновений бешено зашипел за шторой соседский кот и молнией скрылся.

– Что с вами? – заботливо спросил хозяин дома у оробевшего гостя. – Вы словно призрака увидели?

– Нет, ничего, – смущенно пробормотал Оскомин. – Просто показалось…

– Бывает. Мне тоже иногда всякое кажется. Долго живу – многое видел.

Ровно через месяц Павел Константинович приехал за своим произведением искусства. Предварительно позвонил и услышал: «Она ждет вас». И вот он стоял в середине мастерской, где повсюду теснились куклы-недоделки, кто без рук или ног, кто без глаз и волос, а из коробки, стоявшей в кресле, на него смотрела зеленоглазая рыжеволосая принцесса в багряном платье, расшитом золотом, с легкой короной на голове. Зеленые глаза куклы, в которых сверкали золотые искры, очаровывали, взгляд завораживал.

– Она – чудо, – прошептал Павел Константинович.

– Я рад, что моя девочка пришлась вам по вкусу, – с улыбкой кивнул старый кукольник. – Не хуже Аленки?

– Нет! Но она немного другая…

– Какая же?

– Не совсем кукольная.

– Как это? Поясните.

– Похожа на живого человека.

– А-а… – Глаза Беспалова остро блеснули. – Просто я решил, что у вашей взрослой дочери должна быть не кукольная сестренка, а максимально настоящая. Даже отчасти похожая на нее: рыжие волосы, зеленые глаза.

– Ясно. Мне нравится.

– Теперь я вас научу, как с ней себя вести.

– И как же?

– Терпение, мой друг, сейчас вы все узнаете.

Когда Павел Константинович прошел инструктаж, то вспомнил о важном:

– А как зовут вашу куклу?.. Эту куклу? – поправил он себя.

– Дети сами должны давать своим куклам имена, – многозначительно ответил Беспалов. – Тем более – родным сестренкам.

– Верно, – с улыбкой согласился Оскомин. – Сами. Особенно сестренкам.

В этот день они рассчитались, и Оскомин повез чудесную куклу домой, где был встречен восторгом дочери и легким смятением со стороны своей жены.

Илона везла коляску с Женечкой по аллеям парка, мимо слонов, носорогов и львов. Зеленые, плотные, аккуратно подстриженные, они бы и готовы были приветствовать свою госпожу, как это всегда происходило в детском воображении, да ей было не до того. Сама Женечка даже не управляла коляской, а раньше водила ее как настоящая гонщица, и попробуй не разреши. Она держала в руках куклу Лилит и что-то настойчиво бормотала. Несомненно, они разговаривали. Илона, сосредоточенно морщась, то и дело прислушивалась к своей подопечной, но могла разобрать только обрывки фраз. «Да, конечно, сестренка, я так и сделаю, если ты хочешь…» Или: «Она не такая плохая, как ты думаешь, правда, хотя иногда мне хочется ее убить…»

«О ком она говорит?» – спрашивала себя Илона.

Слова Женечки становились неразборчивы и скоры. Она словно о чем-то упрашивала куклу, а та настаивала. Девочка жалобно клянчила: «Нет, Лилит, не надо, все и так будет хорошо, правда…»

«Привез хозяин подарочек, – плавно толкая коляску, размышляла Илона, – чтобы дочку занять и отвлечь. Да перестарался наш добрый Павел Константинович. И ведь целое состояние за это чудо отдал! Посмотреть бы на этого кукольника, доморощенного гения…»

Женечка держала куклу на коленях так, что миловидное личико рыжеволосой Лилит было обращено к Илоне, глаза, живые изумруды, так и сверкали, попадая в солнечные потоки. В какой-то момент, глядя на куклу, горничная не выдержала и из-за спины девочки показала ей язык. Они проехали еще немного, и вдруг Женечка выкрикнула:

– Стоп!

Илона, вцепившись в коляску, буквально вросла в плиты аллеи.

– Господи, Женя, ты меня так заикой сделаешь. – Она поставила коляску на тормоз и обошла ее. – Что случилось?

– Извинись.

– Перед кем? – удивилась домработница.

– Ты знаешь.

– Понятия не имею, – честно призналась Илона.

– Знаешь.

– Да перед кем и за что?

– Перед Лилит.

– Перед кем, перед кем?

– Ты слышала: перед моей сестренкой.

Илона снисходительно вздохнула:

– Девочка, ты на солнце не перегрелась?

– Будешь извиняться или нет?

– И не подумаю. С какой стати я буду извиняться перед куклой?

– Это моя сестренка.

– Хорошо. С какой стати я буду извиняться перед твоей сестренкой из пластмассы?

– Ты оскорбила ее – дразнилась.

Только тут Илона поняла, о чем идет речь: она показала проклятой кукле язык! Но как Женя узнала? У домоправительницы даже легкий мороз пробежал по коже. Чушь какая! Быть такого не может.

– Видишь, она рассердилась, – добавила Женечка и повернула куклу лицом к прислуге. – Тебе должно быть стыдно, Илона.

Именно в эту минуту заботливой домработнице и показалось, что изумрудные глаза куклы Лилит смеются над ней – и зло, с издевкой. Словно говорят: «То ли еще будет!» Но как Женя могла увидеть ее и то, что она делает? Спиной, затылком? В отражении глаз куклы? Или это шестое чувство? Где ответ?

Илона решила пока не забивать голову догадками и достойно выйти из положения. Положив руку на грудь, она жалостливо проговорила:

– Ах, простите, добрая госпожа Лилит, если я вас чем-то оскорбила. Я больше так не буду.

– Слова правильные, но не от чистого сердца, – заметила Женечка. – Знаешь, что мне говорит о тебе Лилит?

– Что же?

– Если ты позволишь себе еще раз так поступить, тебе придется получить расчет.

Илона, всегда спокойная, не сдержалась и вспыхнула:

– Вот это решать не Лилит, а твоим родителям. Так и передай своей новой сестренке, Женечка.

– А зачем мне ей передавать, Илона? Она тут и все слышит.

– Ты заигралась со своей куклой. Едем домой.

– Я хочу еще кататься. Мы с Лилит хотим!