Вечерело. Иваныч вздыхал, размазывая по тарелке остатки холодца. Кутаясь в шинель, любезно предоставленную собутыльником, то и дело, с грустью поглядывал на медленно падающий за окном первый снег. Хозяин, старый Илья Пантелеевич, не по годам подтянутый офицер, громыхал в потолок мягким, глубоким басом. Смеялся, покрикивая на розовощёкую Ташу, заглядывавшую в маленький тесный кабинет, сооружённый Ильёй Пантелеевичем на верхнем этаже квартиры и любезно называемый «Бастионом».
– Может, в гостиную, барин? – Вздыхала Таша, шмыгая веснушчатым носом. – Там натоплено, и стол я мигом накрою! Так ведь и заболеть недолго!
– Не твоё дело! – хмуро улыбнувшись, буркнул старый офицер. – Неси лучше водки ещё и закуску!
Закатив глаза, круглая, румяная девка, всплеснула руками, и, оставив открытой дверь, для тепла, или из вредности, убежала на кухню за едой и новой порцией горькой.
– Натоплено! – хмыкнул Илья Пантелеевич. – Вот у Шипки, было натоплено! Так натоплено, что мы всем взводом жопы свои тушили от незатыкающихся вражинных пушек! Вот это было натоплено! А потом в окопах! Да так, что аж в кружках вода в камень! – помахал кулаком. – Натоплено!
Медленно потянувшись к графину, изрядно захмелевший Илья Пантелеевич, подмигнул собеседнику, и, аккуратно налив в пустую рюмку почти до краёв, покрутил седой ус.
– Что-то ты, братец, совсем раскис!
Стукнув стеклом, они обменялись подпрыгнувшими каплями, и громко выдохнув, разменяли очередную.
– Да всё хорошо, вроде, – закусив сморщенным от рассола огурцом, кашлянул Иваныч. – Грешно жаловаться!
– Э нет, братец! – Пантелеевич вытер усы рукавом. – Хорошо, это когда душа поёт! Когда в груди соловьи и хоть сейчас в бой! Или в пляс!
– Ты знаешь, Илюша, – кутаясь в шинель, Иваныч задумчиво посмотрел на огонёк свечи, – в последнее время думаю, зачем всё это, и для чего мы это всё…
