Куда приводят коты
- -
- 100%
- +
Но память сильнее голода. Моя дурацкая биография и так весьма скупа на что-то хорошее, и причинить вред крысе – это окатить помоями воспоминания о дедушке, о тех светлых часах, что я проводил с его домашними грызунами.
Порыв ветра загнал под бак обертку из-под «сникерса», та застряла в крысьей шерстке, зверек вздрогнул и продолжил тяжело сопеть. Обертка колышется, трется о рану.
Моя лапа смахнула это недоразумение, фантик обиженно забился в угол мусорной зоны.
По крыше навеса, по забору застучал дождь.
Глаза вдруг тоже ощутили потребность что-нибудь излить. Я осознал, что совсем один. Как эта крыса… Столько всего случилось за последние полтора суток! Я попытался осмыслить все сразу, и мозг начал вязнуть в тумане. Накатила беспощадная усталость. Если сейчас не посплю, меня стошнит от избытка невероятных событий на единицу времени.
Я улегся, спрятав крысу в клубок своей тушки. Серая бедолага обречена, но хоть согрею напоследок. Пусть ее жизнь отправится в крысиный рай из хорошо протопленного дома, а не из промерзлой хибары.
Так я и уснул.
А когда проснулся – крыса оказалась в полном порядке!
Никаких укусов и царапин, лишь сухие иголки шерсти от спекшейся крови. Крыса по-прежнему в плену моего меха, только не лежит, а сидит, черные бусинки смотрят на меня. Окаменела от напряжения.
Стоило мне шевельнуть головой, и она перепрыгнула мою спину, метнулась из-под бака.
– Стой! – крикнул я.
Остановил ее не мой зов, а пролетевший мимо курьер на велосипеде. Желтый плащ мелькнул перед глазами, крыса отскочила назад от грязной волны из лужи, шерсть обстреляли брызги. Лысый хвост в панике крутится, стрелка мордочки ищет сухой путь.
– Я тебя не трону! – сказал я тише.
Мордочка повернулась ко мне. Замерла.
– Не убегай, – почти прошептал я. – Пожалуйста…
Сижу под баком, спрятав лапы под туловище, и гляжу на крысу.
Зарычал возникший из-за угла жилого дома внедорожник. Оскалившись решеткой радиатора, подъезжает в нетерпении к бакам, грязь в лужах спешно расплескивается с дороги. Крыса юркнула под бак, через один от моего. Я отполз глубже в тень. Дверца иномарки открылась, на асфальт ступили дорогие ботинки, зашуршало, похоже на целлофан, бак надо мной вздрогнул.
Когда машина уехала, я и крыса повернули друг к другу головы. Только головы. Хочу показать, что не намерен кидаться. А крыса готова в случае чего дать стрекача.
– Правда не тронешь? – спросила она.
Я чуть не прыгнул от радости, что крыса умеет разговаривать, но сдержался.
– Правда!
– Ты что, не голодный?
– Ну… вообще-то, кушать уже хочется. Но держу себя в руках.
Крыса помолчала. Затем повернулась ко мне всем тельцем.
– В руках?.. Так ты человек?
Голос тихий, вкрадчивый. Как у интеллигентного старичка. В шляпе, очках и с тросточкой. Мягче, чем у моего деда, но все равно напоминает.
Выходит, это не крыса, а крыс.
Мой взгляд упал на скомканную рядом с колесом бака жвачку.
– Вообще не понимаю, что происходит, – произнес я.
И меня понесло.
Я начал рассказывать обо всем, что случилось со мной со вчерашнего дня. Сбивчиво, путаясь в хронологии, постоянно возвращаясь и дополняя, но… как получалось, в общем. Эмоции через край. Время потеряло счет. Пока я говорил, несколько раз сменилась погода, солнечный свет уступил дымке сумерек, а крыс подкрался почти вплотную. Я захватил не только события последних двух дней, но и фрагменты далекого прошлого, не знаю, зачем… Наверное, настал момент, когда необходимо как следует выговориться.
Если бы мне кто сказал позавчера, что моим первым в жизни психотерапевтом будет помойная крыса…
В какой-то момент я остановил поток слов. Не то чтобы рассказ пришел к логическому завершению. Просто понял: хватит. Загрузил мозг бедного грызуна, он теперь сидит, смотрит в одну точку, бедняга… Переваривает.
– У тебя мама хоть была, – произнес, наконец, крыс.
– Да она и сейчас… есть.
Последнее слово я сказал неуверенно. Мать в плену у Седого, и что с ней – неизвестно. Затем я спросил:
– А у тебя?
Крыс заговорил не сразу:
– Была, но так давно… Ты ушел сам, когда решил, что пора, а моя бросила совсем еще мелким… Если не сказать «забыла». Оставила непонятно где и сбежала, даже не предупредив.
Мы помолчали.
– А у тебя есть имя? – спросил я.
– Называй меня Ластик.
– Ластик?
– Ага…
– Почему Ластик?
– Потому что… Ластик.
– Но почему? – допытываюсь я.
– Эх, человек… Людям для всего нужна причина. Всему ищете объяснение. Именно поэтому чудеса прячутся от вас. Не терпят, когда их пытаются объяснить.
– Ну, Ластик так Ластик. Тогда буду Грифель. Хотя у меня есть человеческое имя, но коту такое не идет.
– Грифель, – произнес крыс медленно, словно пробуя на язык.
– Гриф. Зови меня Гриф.
Ластик задумался.
– Буду звать Риф.
– Почему Риф?
Крыс вздохнул.
– Ты опять за свое, человек? Если продолжишь любой ерунде подбирать объяснение, перемир тебя не впустит. Как тебе вообще удалось в него прыгнуть? Из-под кровати – на крышу…
– Понятия не имею.
– Вот и не имей! А то еще спугнешь…
– Кого?
– Не знаю. То неведомое, что сжалилось над тобой.
– Что теперь, вообще вопросы не задавать? Как тогда узнаю, что такое перемир и… как же она сказала… даймен! И вообще, ты должен был помереть! Куда делись твои раны?!
– Думаю, туда же, куда и рана той рыжей. Ветеринар сказал, она пока не сможет ходить, так? Тем не менее, у тебя дома уже смогла, пусть и не без помощи, дойти до миски и обратно. А утром… Ты замечал, чтобы хромала?
– Нет. Показала шрам, и все. Я вообще забыл, что у нее рана.
– Целитель…
– Что?
– Твой дар. У каждого в перемире есть необычные способности, самые разные, однако всегда есть предрасположенность к чему-то.
– Я что, могу исцелять?
– Как видишь, – сказал Ластик и повернулся ко мне боком, где недавно кровоточило вскрытое мясо, а теперь ровная шерсть. После чего продолжил: – Исцелять можешь, но не можешь этим управлять. Ты человек, пусть и в кошачьей шкуре. Человечье восприятие мешает проявляться талантам, брать их под контроль. Ты вообще не должен был касаться перемира. Реальность к этому строга. Она следит, чтобы мир и перемир не пересекались. Но тебе помогли. Подтолкнули туда, куда сам бы ты не попал. И теперь ты… уи-уи-уи-и-и-и…
Речь Ластика сменилась крысиным писком, я спросил, в чем дело, но вопрос прозвучал лишь в голове, а пасть выдала:
– Мяу?
Мы умолкли.
Оказалось, к бакам подкрались дети, мальчик и девочка. Даже успели заглянуть под баки, но их окликнула мама:
– Таня! Андрей! А ну прочь от мусора!
– Ма, тут клыса! – крикнула Таня.
– И котя! – добавил Андрей.
– Ко меня, сказала! Живо!
Дети побежали к матери.
– Заразу еще подцепите, негодники…
– Ну ма!..
Голоса удалились, и способность говорить к нам вернулась.
– Значит, мы не можем разговаривать, когда рядом люди, – сделал я вывод.
– Когда люди могут услышать, – уточняет Ластик. – Я же говорил, реальность следит, чтобы люди не знали про перемир. Нам даже делать ничего не нужно, чтобы скрывать от людей наши способности. Мы просто не сможем эти способности применить, если нас видят или слышат люди.
– Вообще никак?
– Ну… Ладно, бывает иногда. Редко. По мелочи.
– И к чему это приводит?
Я впервые услышал, как Ластик улыбнулся.
– К тому, что некоторые видео в интернете набирают просмотры!
Мне тоже стало весело. Мы тихо посмеялись, а затем попросил:
– Ластик, научи меня!
– Чему?
– Всему! Ты знаешь много, а я… Я совсем сбит с толку. Человеческая жизнь под откос, на меня там идет охота. А тут еще превратили в кота, и человеком снова не стать без магического ошейника. А ошейник у главаря тех, кто меня ищет. А та, кто может сделать новый, – сбежала! И я еле ноги унес… Вернее, лапы. Черт, как много всего и сразу!
– Мне жаль, человек. Но чем тебе поможет уличная крыса?
– Расскажи, что такое перемир! Объясни, как тут жить, Ластик! А я буду тебя защищать! Боец я, конечно, так себе, но уже успел задать трепку банде вооруженных людей. Справлюсь! Никто больше не посмеет тебя изувечить! Кстати, а кто… причинил тебе те ужасные раны?
Крыс отвернул мордочку.
– Долгая история…
Затем после некоторого раздумья черные бусинки снова посмотрели на меня.
– Ты спас мне жизнь, нельзя не признать. Что ж, может, это знак. Может, я еще нужен для чего-то под этим небом… Будь по-твоему!
Перемир
К бакам подъехала «газель». Водитель что-то выкинул из кузова, а когда вернулся в кабину, мы с Ластиком вылезли из-под бака. Крыс прыгнул на заднюю фару, коготки заскрежетали по борту, серая тушка, а затем и хвост втянулись под брезентовый занавес. Мои лапы подбросили меня сразу к краю борта, зато с брезентом пришлось пободаться, прежде чем он впустил.
«Газель» зарычала, тронулась.
– И куда едем? – спросил я.
– Без разницы, – отвечает крыс, – нужен простор, но без посторонних глаз. Этот кузов сгодится. И нет никого, и места хватает.
– Для чего?
– Научить тебя ходить через перемир.
Нас качает на поворотах, но вот машина выбралась из дворов на оживленную улицу, поехала прямо. Гляжу из-за края брезента на суету вечернего города. Идут с работы люди, урчат и сигналят автомобили, автобусы, в тенях позолоченного сумрака зажигаются вывески. Ноздри поймали уксусный запах шашлычной, в горло потекла слюна.
– Так что такое перемир? – спросил я.
Ластик забрался на пирамиду деревянных ящиков и картонных коробок. Смотрит на меня с вершины этой горы.
– Все, что скрыто от людских глаз и ушей, это перемир.
Я оглядел металлический каркас и брезентовые стены нашего убежища на колесах, ящики и коробки. Нос сообщает, что еды в них нет.
– Этот кузов – тоже часть перемира?
– Да. Но как только сюда заглянет водитель или кто-то еще из людей…
Крыс замолчал, давая мне возможность закончить. Что я и сделал:
– …быть перемиром кузов перестанет.
После чего запрыгнул на ящик, вскарабкался по коробкам к учителю, тот смотрит вниз, в темный угол ближе к кабине. Я вгляделся, полумрак открыл мне… деревянную бочку. Маленькую, как табуретка. На дощатом пузе нарисована веселая глазастая пчела. Я спустился, обнюхал… Пустая. Если там и был мед, то эти времена давно прошли. А вот крышка пахнет человеком. Причем не самой благородной его частью. Похоже, бочку и впрямь использовали вместо табурета.
Я вернулся к Ластику, с досадой констатировал:
– Еды нет.
– Вот и хорошо, – говорит крыс, – на голодный желудок лучше доходит.
Я хотел пошутить, мол, голодный желудок намекает, что я сейчас разговариваю с потенциальной едой, но сдержался.
Ластик забрался мне на спину.
– Ты чего, Ласт?! – поперло из меня возмущение. – Я что, похож на лошадь?
– Есть хочешь?
– Хочу.
– Тогда не перечь. Надо. А теперь слушай внимательно…
Говорил он, как всегда, в своей манере, тихо, вкрадчиво, как дедушка на лавочке, но с таким обнаглевшим спокойствием, словно уверен: возражений не будет. Коготки вцепились мне в шею и спину, крыс устроился между лопатками, как в седле. А внушает он, что я должен разбежаться и выпрыгнуть из машины.
– Смерти моей хочешь?!
– Дождись, когда встанем на светофоре, если тебе так спокойнее. Но надо именно с разбега! В то место, где мы залезли, видишь, угол брезента болтается? Вот прям мордой в него, как пушечный снаряд, но самое главное… Главное – в этот момент закрой глаза и прижми уши к голове. Ты не должен видеть и слышать, куда прыгаешь! Понял?
Как назло «газель» начала замедляться, даже времени поспорить или хотя бы морально подготовиться не дают!
– Знаешь, что-то жрать уже расхотелось…
– Вперед! – скомандовал крыс.
Благо, хоть ругаться не запретил, и, когда машина затормозила, я влетел в брезентовую преграду с диким мявом. Туловище и лапы ждут удар об асфальт или капот другой машины… Нет, о лобовое стекло!
Только почему вдруг стало тихо?
Я открыл глаза, обнаружил, что стекло вовсе не автомобильное. Подо мной белая гладкая поверхность. Рядом торчит в горшке кактус. За окном высота этажей десять, внутренний двор какого-то элитного микрорайона, его обступили цветастые новостройки.
Мы на чьей-то кухне.
– Говори шепотом, – предупредил крыс очень тихо и слез с моей спины. – Если хозяева услышат, опять начнем пищать и мяукать. Это в лучшем случае…
Я хотел спросить, что в худшем, но внимание поглотил стол.
Он накрыт яркой праздничной скатертью, торчат бокалы, бутылка шампанского, ваза с фруктами и виноградом, торт, стопка блинов, майонезная гора салата в миске, какая-то запеченная на противне птица, явно не курица, слишком уж большая. Может, гусь или индейка…
Я чуть не поперхнулся слюной, лапы стали легкими, как перышки, и вот уже переставляю их между блюдами.
– Стой! – прошипел Ластик.
Но я отдался гастрономической оргии. Надкусываю все подряд, морда разукрасилась кремом и майонезом, особого приема удостоена птица. Обхожу противень со всех сторон, откусываю от крыла, от бедра, от груди и шеи.
– Риф, прекрати! – пытается вразумить Ластик.
– Зафем? – промямлил я с куском птичьего мяса в зубах.
– Нельзя брать у людей в открытую!
Крыс перебрался на стол, но к еде равнодушен. Не понимаю, чего медлит? Боится, что застукают хозяева? Тем более надо успевать! Спасаться от швабры – это потом. Решаем проблемы по мере поступления, а в данный момент проблема – голод.
Хвостом я задел бокал, тот полетел со стола.
Вдребезги!
Мы быстро оказались на полу, инстинкт велит забиться в какую-нибудь щель, но холодильник, плита, шкафчики, – все плотно прижато друг к другу, не пролезть, и страх погнал в коридор, вышвырнул в…
Гостиную.
На диване дремлет хозяйка. Женщина лет пятидесяти, в фартуке. На животе пригрелся пульт от телевизора, на экране мелькают картинки, но звука нет. Наверное, мадам устала хлопотать с готовкой, даже звон битой посуды мимо ушей…
Звонок в дверь!
Мы с Ластиком нырнули под комод. Лишь после второго звонка по ковру зашуршали тапки.
– Бегу-бегу!
Из-под комода хорошо виден коридор. Сейчас женщина пойдет мимо кухни, повернет туда голову, ужаснется…
Но ужаснуться пришлось мне.
Хозяйка заглянула на кухню. На губах возникла улыбка, женщина кивнула, словно убедилась, что все в порядке, и прильнула к дверному глазку. А вот у меня в тот же миг поплыло в глазах, к горлу подступила тошнота. Ощущение, словно из туловища в районе живота вырвали кусок мяса, там образовалась какая-то пустота. Волна слабости вынудила лечь набок.
Тем временем в коридоре щелкнул замок.
– Какие люди, без охраны! – воскликнула хозяйка.
– Привет, именница!
– Танечка, с днем рождения!
Гость и гостья переступили порог, квартира наполнилась звонкими голосами, вешалки принимают на хранение одежду, а я… лежу и пытаюсь понять, что со мной. Крыс поставил мне на брюхо передние лапки.
– Говорил же…
Хотелось спросить, какого черта, но сил нет даже на это. Хозяйка провела супружескую пару в гостиную, из разговоров ясно, что ждут еще кого-то, за стол еще рано. Женщины стали обсуждать растения на подоконнике, хозяйка хвастается экзотическим сортом цветов, а мужчина вышел покурить на балкон.
Мы поймали момент, страх кольнул дозой допинга, и я, превозмогая слабость, метнулся за Ластиком в коридор, а затем на кухню.
– Здесь прятаться негде, – шепчет крыс, – но дверь в ванную приоткрыта. Нам туда…
– Погоди.
Пол чистый, никаких осколков от бокала. Прыжок на подоконник, к уже знакомому кактусу, и я развернулся к столу. Там полный порядок. Птица, которую я рвал со всех боков, теперь – будто только из духовки. Башенка блинов ровная. Торт в целости и сохранности, салат тоже…
И главное, я опять голодный! Даже сильнее, чем когда увидел сей натюрморт в первый раз.
– Риф, надо смываться! – торопит Ластик шепотом.
– Куда?
– Спускайся!
Я послушался, и крыс снова залез мне на спину.
– А без этого никак? – спросил я.
– Иначе не протащить через перемир. Я уйду, а ты останешься.
– Ладно… Что делать?
– Выгляни за угол, убедись, что нас не видят, и пулей в ванную. С закрытыми глазами, как в прошлый раз. Понял? До двери можешь смотреть, а через дверь – с закрытыми!
Но я не успел даже выглянуть за угол: в прихожей снова звонок. Я ощутил движение воздуха, хозяйка промелькнула мимо кухни. Крысиные когти вцепились мне в спину, как клещи, но возмутиться вслух нельзя. Слежу из-за дверного косяка, женщина отпирает замок.
– А вот и мы! – сказала за порогом старушка.
На руках держит маленькую девочку, годика три, не больше.
– Тя-тя! – воскликнула мелкая.
Хозяйка чуть не растаяла.
– Ути, кто у нас тут…
Взяла девочку на руки, а я, проверив, что из гостиной нет свидетелей, скользнул к полумраку за приоткрытой дверью ванной. Хозяйка к нам спиной, бабка никак не налюбуется девчушкой. А вот последняя уложила голову на плечо женщины, сунула палец в рот…
И увидела меня.
Я закрыл глаза, лапы бросили тело за дверь.
Морда врезалась в мягкое, меня отпружинило, когти вцепились тоже в мягкое, я открыл глаза.
Диван.
Откуда в ванной диван? Я ожидал попасть в царство кафеля и керамики. Но никакая это не ванная…
И вообще не та квартира.
На широком сером диване распластался и дрыхнет лысый мужик с недельной щетиной. От него разносится перегар. Храп такой, что тараканы, наверное, массово вешаются. А этих усатых здесь, судя по всему, в избытке. Холостяцкая берлога хронического алкоголика. Бардак эпичный!
Ластик спрыгнул с моего горба мужику на грудь. Тот не шелохнулся, храпит как трактор.
– Можно не шептаться, – говорит в полный голос, – баяном не разбудишь.
– Мы сбежали?
– Как видишь.
– Но нас заметила девочка…
– Мелкая совсем. Про логику и здравый смысл пока не в курсе. Скорее всего, нас вообще забудет. Если уже не забыла… Маленьких детей перемир не боится. И пьяниц тоже. Но только если пьяный в стельку. Такой спишет любую дичь на зеленого змия. А на утро и вовсе не вспомнит. Та же история с наркоманами и шизофрениками.
– Да уж, обрадовал… Либо сопливые карапузы, либо маргиналы. Вот и все кандидаты в друзья.
– Не сгущай краски. Ты забываешь о коренных перемирцах. Вроде меня.
– Или той рыжей, которая меня спасла. С ней я не отказался бы подружиться… А еще с этой колбаской.
Это я произнес уже на кухне, забравшись на стол. Кроме почти пустой бутылки водки, здесь полным-полно закуски. Копченая колбаса, сыр, хлеб, вскрытая банка красной икры, нарезанная колечками селедка…
Поддаться бы зову желудка, но свежа память о пустоте, которая откусила от моего брюха кусок такой же сочный, как и пиршество, что я устроил в прежней квартире.
Ластик без колебаний зарылся носом в банку с икрой.
– Налегай, – доносится оттуда, – теперь можно. Хоть все подчистую.
Я исполнил волю сэнсэя незамедлительно!
Однако после первого же кружочка колбасы начало зудеть любопытство.
– А что было не так в прошлый раз? – спросил я в промежутке между чавканьем.
Ластик вертит в лапках оранжевую жемчужину икринки. Смотрит в нее, как гадалка в шар предсказаний.
– У людей надо брать столько, чтобы не заметили пропажу. А если заметили, то смогли найти здравое, с их точки зрения, объяснение. Иначе… перемир возвращает все, как было. Ему проще отмотать назад, чем терпеть боль.
– Боль?
– Когда человек ищет объяснение, перемиру больно. Для него логика – как сверло дантиста. Чем быстрее находится объяснение, тем лучше. Не имеет значения, верно ли объяснение на самом деле, главное – человек в него поверил, успокоился, прекратил «сверлить». Но если объяснение найти не удается, человек паникует, злится, дрель набирает обороты, проникает глубже, в десну, в нерв…
– Не продолжай! – взмолился я.
У меня шерсть дыбом от таких сравнений, я почесал нижнюю челюсть о край деревянной разделочной доски. Меня к стоматологу не загонишь и пистолетом. В горящий дом зайти проще…
– Я уже понял, – заверяю, – для перемира логика – это сверло… Сверлогика!
– Подмечено метко, – оценил Ластик, кивнув. Затем продолжил: – В общем, когда здравый смысл буксует, искрит, дымится от того, что за гранью понимания, перемиру приходится несладко. Ты еще легко отделался. Вот если бы женщина заглянула на кухню, когда мы были на столе…
– То что?
– Объяснить, как у нее дома оказались кот и крыса, она вряд ли бы смогла. Поэтому нас бы не увидела. Мы бы исчезли.
У меня внутри похолодело.
– Куда?
– Куда угодно. Нас бы вышвырнуло через перемир. Но ты еще не умеешь прыгать куда-то конкретно, запросто мог бы оказаться, например, замурованным в скале. Или на дне океана. Да хоть в космосе!
– Ого!.. Так значит… перемир взял из меня то, что я съел, и… починил еду?
– Верно. Еще и бокал склеил.
– Слушай… А если бы у женщины были дети?
– Тогда у тебя был бы шанс набить пузо без последствий. Хотя подставил бы ни в чем не повинных деток, но версию, что кухню разорили они, мозг дамочки вполне бы усвоил. Правда, озадачились бы мозги детей. Они ведь точно знали бы, что не при делах. Но если дети были бы еще не смышленые, как та девочка…
– Или мать подстроила, чтобы свалить на детей и наказать…
– Ну, это очень уж специфический случай. Чтобы дети пришли к такому выводу, подобное должно быть в семье нормой. Где ты видел таких матерей?
На несколько секунд у меня перехватило дыхание, начал подергиваться хвост. Губы скривились, удерживаю желание зарычать.
– Я с такой рос.
Даже аппетит пропал. Я отвернулся к окну, там синее небо впитывает, как губка, апельсиновые остатки вечера. В углу мурлычет холодильник. Моргает зелеными глазами двоеточие между часами и минутами на табло электронных часов. Кажется, время свернулось калачом, задремало, но на самом деле продолжает шаг за шагом красться, прячась в тенях, как я теперь вынужден прятаться от людей.
Я помню, мать сейчас в плену Седого. Жанна тоже. И одна часть меня злорадствует, так им и надо, столько крови мне попортили… Но другая часть пытается меня завиноватить, мол, они же не чужие, с ними есть и хорошие моменты, остальным на меня вообще плевать… Но в любом случае необходимо наведаться к Седому: у него ошейник, способный вернуть мне человеческий облик.
А еще… очень хотелось бы сделать то, что запретила моя рыжеволосая спасительница.
Найти ее.
Но сперва нужно научиться прыгать через перемир.
Я не стал тянуть себя за хвост и спросил:
– Так как же прыгать через перемир туда, куда мне хочется?
Ластик, прожевав кусочек сыра, ответил:
– Нужно ясно вообразить место, куда хочешь прыгнуть.
– И все?
– Погоди… Звучит вроде бы просто, но на деле… Ты пробовал хоть раз представить что-то с детальной точностью?
Я задумался.
Такое бывает разве что во сне. Отличить сон от реальности и впрямь трудно, пока не проснешься. Однако картинками, что сменяют друг друга в сновидениях, крайне редко удается управлять, чередуются спонтанно, без сюжета. А вот чтобы наяву – закрыть глаза и представить, как в жизни…
– Ну-у-у… Если честно, не помню. Может, и пробовал, но…
– Именно, что но! Пошли.
– Куда?
Ластик спрыгнул на пол, оглянулся с порога кухни.
– Учиться.
Даймен
Это оказалось проще, чем я ожидал.
Но проще – не значит легче.
Нужно было лишь повторить сотню неудачных попыток под присмотром мастера. Неумело, грубо, но с упрямством осла. До первой удачи. Зато потом – как по маслу. То же, что с велосипедом: падаешь, падаешь, падаешь, но вот, наконец, поймал равновесие… и жизнь разделилась на «до» и «после». Теперь навык с тобой до самой смерти.
Однако наличие мастера сильно ускорило процесс. Если бы не Ластик, я бы плюнул на все с трех-четырех провалов. Но когда пинают под зад (в моем случае – кусают за ухо), висят над душой, не дают покоя… Честно сказать, мой учитель из крысиного племени здорово рисковал. Когда я уже потерял счет количеству запоротых прыжков через этот проклятый перемир, вся моя ненависть была направлена на мелкого лысохвоста, который никак не отставал.
«Еще раз».
«Да ты издеваешься! Видишь, не получается, я безнадежен!»
«Я сказал, еще!»
«Кажется, я понял, за что тебя вспороли…»
Но Ласт был неумолим. Даже Ластиком его называть теперь как-то неудобно. А ведь казался робким тихоней, когда я нашел его под баками. Разительные перемены, однако. Спокойный и твердый учитель Сплинтер, не иначе. А я тупил как черепашка, из которой никак не получался ниндзя.