Зачем ты перевел её через майдан?

Но та заупрямилась:

– Я что посудомойка? Не стану.

Ей и вправду не хотелось идти на речку, мыть чашки грязные, морозить руки. Ада нахмурилась, ей хотелось остаться рядом с вожатым и тоже болтать без умолку про русалок и мавок.

– Ладно, – согласился Ус, – тогда пойду я.

Он собрал ложки, ножи и положил их в большое блюдо, взял котелок, где варилась уха и направился к Мусе. Помогать.

Ада тысячу раз пожалела, что отказалась пойти.

– Иду…иду…

Тихо произнесла Ада и встала с места.

– Нет уж! Сиди! Оставайся с мальчиками, помоги им разложить спальники. Скоро стемнеет. –Приказал Ус и пошёл к Мусе.

Конечно, Муся всё слышала, каждое слово. И она поняла, что Ада ей не соперница. Она была словно сама покорность, сама девочка-паинька…

– Ой, это вы, Ус Иванович? А я уже всё перемыла…

Глаза у Муси были удивительного цвета: шоколадного, с синим оттенком. Так недолго и влюбиться самому Ус Ивановичу!

– Вот осталась мелочь: котелок…

– Да, я умею. Его песком надо потереть. Станет блестеть, как самовар…

Муся взяла горсть песка, намочила губку с пенящим средством и начала мягко водить по стенкам котелка.

– Из тебя хорошая жена получится, Муся! – Ус подошёл к девушке вплотную, взял щёточку из её рук и тоже начал оттирать котелок от сажи. Их руки встретилась словно сами по себе и начали сплетаться. Палец Уса с пальчиками Муси.

Всё ближе и ближе, теснее и теснее. Муся не отводила глаз от вожатого, он же, наоборот, засмущался и отодвинулся:

– Я не должен…ты моя подопечная…

Но Муся положила недомытый котелок на песок, и сама придвинулась к Усу. Её губы чуть приоткрылись, обнажая влажные белые, жемчужные зубы. Хороша! Ох, и хороша Мусенька!

Ус притронулся языком к влажному рту Муси. Та не сопротивлялась: На!

Ближе, ещё ближе. Вот уже всё лицо рядом с лицом Ус Ивановича. Щёки, лоб, подбородок: целуй. И шею тоже. Вот это место, где ложбинка. Смеркалось. В свете заката глаза Муси были обжигающе красивы. Всё, Ус Иванович, ты пропал…

– Я не должен…

– Глупый! – Муся по-хозяйски чмокнула Уса в щёку. – Я уже взрослая! И у меня уже были отношения. Настоящие!

– То есть? – вожатый отодвинулся от Муси. – Это как?

– Как в кино. Ты видел эти взрослые фильмы? – Муся усмехнулась.

– Видел…

– Сначала целуются, потом раздеваются и ложатся в постель, потом у них начинается близость…Я, вообще, с подругой играла в муси-пуси. Мы трогали друг друга. И ещё у меня один мальчик был, я ему разрешала пальцем себя гладить.

– Чем? – Ус остолбенел от неожиданности.

– Мизинцем, – пояснила Муся. – Он пьяный был. Ну, там на свадьбе напился. Вышел во двор. А тут я отдыхаю на лавочке в тени. Бабушки во дворе сидят, хохочут, сиськи достали и меряются, у кого лучше. И мужики смеются, тоже ширинки расстегнули. Они забыли, что я тут сижу, одна и скучаю. Я ж тогда к бабушке на каникулы приехала на всё лето в деревню. А что? – Муся настороженно поглядела на Уса. – Мне надо было в лес уйти, где маньяки всякие?

– Нет…зачем же в лес…И что этот мальчик делал мизинцем? – Ус наклонился и поднял котелок. Затем стал упаковывать тарелки в него, собираясь уйти.

– Я же говорю, что глупый…

Муся заулыбалась. Затем она загадочно потянулась. Кофточка у неё расстегнулась, и из-под неё выкатились две пухлые, нежные грудки.

Ус положил посуду на поднос. Затем резко повернулся к Мусе:

– Ты сочиняешь всё! Ты просто это говоришь, чтобы я осмелел, да?

– Дурачок…я это говорю, чтобы ты понял, что можно делать со мной, а что пока не надо. Я много умею. Но дело не в этом. А в любви! Понял? – Муся положила на поднос оставшуюся посуду и добавила: Бери. Пойдём. А-то уже много времени тут стоим!

Она застегнула кофточку и решительно направилась в гору, где был палаточный лагерь, и где ребята уже расстелили матрасы и спальники.

Костёр почти догорал.

– Эй! – Муся прикрикнула хозяйским тоном. – Надо добавить хворосту! И вообще, ночью надо кому-то дежурить у костра. Иначе замёрзнем!

Ус послушно подложил хворост в мерцающие угли.

– Муся права. Дежурим по очереди. Первыми будут Худой и Ада. Затем я и Муся. А под утро ребята из первой палатки. Ясно?

Мальчики разошлись по местам. Муся легла в девичью, маленькую палатку. Ус прилёг с ребятами. И сразу задремал. Ему снилась Муся и её ухажёр. «Эх, ты мальчик с пальчик…»

Будильник прозвенел внезапно. Ус вздрогнул и выскочил из палатки.

Костёр совсем погас, Ада и Худой сидели рядом, они дружно спали.

Ус разбудил их, прикрикнул:

– Живо к себе. Эх вы, дежурные…если бы война была, то давно бы вас душманы вспороли ножами.

Затем он взял розжиг, добавил дров, подождал, когда костёр разгорится и сказал шёпотом:

– Муся, Мусенька, выходи!

Это было прекрасное зрелище: девушка успела переодеться в милый, из пушистого материала костюмчик, лицо её было умыто, освобождено от косметики, ну, загляденье, ну, чудо дивное, ну, красота неописуемая! Глаза немного заспанные, щёки румяные. Ус подхватил Мусю на руки, прижал к себе:

– Обожаю тебя!

– Давай чай вскипятим? – предложила Муся. – И мне нужно другое слово…

– Какое? – Ус налили воды в чайник, подвесил его над костром для сугрева.

– Люблю! – прошептала Муся. – Простое человеческое слово – люблю!

– Хорошо. Пей чай с баранками! – Ус протянул Мусе мешочек с припасами. – У тебя магическая красота.

Муся села рядом. Она мелкими глотками отхлёбывала чай из кружки. Пила по-деловому, вприкуску с печеньем. Затем, допив, переместилась к Усу ближе. Глаза её светились каким-то фиолетовым цветом. Ну прямо русалка…вот везёт красивым девушкам. Их любят. Им дарят щедрые подарки. Они удачно выходят замуж. Рожают детей. Ездят на дорогих автомобилях. Отдыхают на море! Такое Аде даже не светило. И не грезилось. А вот этой Мусе-Пусе всё на блюдечке…

Ада долго ворочалась в палатке, пытаясь задремать. Затем решила подсмотреть, что же будет дальше, что там происходит у костра? И сделать фото на телефон, если удастся…

Ада видела, как Муся прижалась к Усу, такая малиновая красота её и манящая. Запах фиалок от волос.

– Я сопротивляюсь этому чувству. Я держу себя в руках…

Ус выдохнул воздух. Горячо. Горячо как…

– Не надо…расслабься…я всё сделаю сама…

Муся расстегнула кофточку.

– Целуй…

Ус стал ласкать соски и гладить их, смачно вбирая то правый, то левый губами. Муся легла к нему на колени и произнесла:

– Не стесняйся…

Простое, детское, словно врождённое слово. Но как это не стесняться? Что это значит…Ус немного отстранил Мусю от себя, девочка ты что? Застегнись, приведи себя в порядок. Этого только не хватало…чтобы вот тут у костра, чтобы просто и буднично, но Муся сама поцеловала Уса в лицо. Именно в лицо, в переносицу. Она так и сказала: «Целую в личико! Целую в личико!» Её пальчики ловко орудовали и плавно скользили по телу Уса. «Нет, дорогая, нет, это тебе не Колхида, чтобы ехать за сокровищами. Это иная, взрослая жизнь. Она не для тебя-меня…»

Муся отстранилась немного. Поглядела на Уса сбоку. Искоса. «Ты о чём?»

Ус чуть не задыхаясь, проник рукой под бельё Муси, стал тихонько поглаживать нечто слизкое, мягкое, шёлковое. Муся чуть пристанывала, показывая, как надо, чтобы было приятно. Ус и сам догадывался, что лучше трогать на поверхности, не углубляясь в розовую плоть, но несколько раз его палец срывался, пытаясь потрогать нечто горячее. Муся сама взяла ладонь Уса и ловко держала на нужном расстоянии, пока тот не почувствовал волны, которые шли изнутри…

– Теперь я, я умею…

– Прекрати, Муся, это до добра не доведёт…

– Ты же сам сказал: Колхида. То есть полнейшая отдача античности. Мы, как два гиганта из прошлого…

Муся немного приподнялась и потянулась губами к Усу.

От неё пахло фиалками. Не девушка, а цветок. И, вообще, была ли она? Выросла ли в поле? Распустила лепестки. Ус тщательно контролировал себя. Он снова чуть отодвинулся, но Муся сидела у него на коленях, прижимаясь.

– Нет. Нет. Муся, отстранись. Отодвинься…

– Зачем?

– Вырастешь, поймёшь…

Но Муся льнула и льнула к Усу, она его целовала и целовала, повторяя: «В личико…Просто в личико…»

У костра было тепло. Муся начала постепенно раздеваться.

– Простынешь…

– Я закалённая.

С бретелек легко соскользнула шёлковая блузка. Вот и плечи белые, нежные, розовато-молочные. А вот рёбрышки, вот кожа Муси, светящаяся от лунных лучей.

– Оденься. Это тебе не танц-бар…

– Кстати, смотри, как я пляшу, смотри, какие у меня руки, смотри, какая грудь, смотри на меня всю. На талию. На спину. На шею. Хочешь брюки сниму? Покажу тебе мой живот?

Муся пританцовывала, изгибалась, как змея, ну, чисто мавка! Русалка горная!

– У тебя нет спины…вместо неё зияет позвоночник…

Ус не мог оторвать взгляда от Муси. Глаза не мог закрыть. Боялся даже моргнуть. Снова пытаясь взять себя в руки, овладеть своим разумом, на время помутившимся. Хороша девушка!

Её силуэт сливался с тенями ночи. Тонике руки напоминали ветки дерева, стан был похож на колыхание прибрежных кустов.

– Муся, Муся…

Ус встал на ноги, тяжёлый камень под ним колыхнулся. Казалось, что сейчас начнётся камнепад. Ус подхватил танцующую Мусю на руки, затем крепко сжал в объятьях её тело. И немного встряхнул Мусю, как мешок картошки:

– Всё. Одевайся. Это пора заканчивать. Иначе можно далеко зайти с твоим соблазнением.

– А ты любишь меня? Ну, скажи, теперь любишь? – Муся снова подошла к Усу, глядя на него своими красивым глазами.

– Ну, конечно же…как ученицу, как умницу…

– И только? – Муся с удивлением взглянула на Уса.

Ус погладил Мусю по лицу. Затем поднял снятые ей вещи и строго сказал:

– Ну, только-не только, здесь разный спектр…ты такая наивная…тебе со мной хорошо, да?

Ус начал терпеливо надевать на девушку бельё. Вот под бюстгальтером скрылись её белые груди, под кофточкой шея, под брюками ноги и живот.

Такая нежная. Сама природа. Сама жизнь.

Ус поцеловал Мусю в шею. Несколько раз в ключицу.

– Иди спать!

Ада тщательно делала снимки на беззвучном режиме. Один. Второй. Третий. У Ады на глазах закипали слёзы, ну отчего не она рядом с Ус Ивановичем? Отчего не её он так ласкает? Отчего не ей говорит:

– Обожаю…

Между влюблёнными соитие продолжалось долго, почти два часа. Они то ласкали друг друга, то начинали мило смеяться, отдыхая.

– Женюсь…

– На ком? – улыбнулась Муся.

– На тебе?

– Да ты что?

У Муси было прекрасное чувство юмора. И такая развязанная манера раскованности, что Усу казалось с ним взрослая опытная женщина.

«Надо же…набаловалась в этой деревне, набралась чёрте-чего! Разврата целое море…вот и отправляй девочек на каникулы к бабкам…» – подумал Ус.

Ада сделала целый видеофильм с подробностями и интимными ласками. Зачем ей это было надо? Она, пожалуй, сама не знала. Но решила: отмщу, вот отомщу за всё! За Пусика, за сиротливое детство, за глумление над её некрасивостью. За то, что её никто так не ласкает и за то, что у неё даже с пьяным парнем не было этих мусей-пусей. И что Ус Иванович выбрал не её, Аду, а эту кривляку…

С мыслями: я ужо всем покажу, Ада уснула.

Она даже не заметила, как рядом прилегла Муся, такая лёгкая, налюбившаяся, наигравшаяся.

И счастливо отдежурившая у костра до рассвета.

Проснулись поздно.

Где-то рядом уже слышались голоса, это приехал за отдыхающими школьный автобус.

Пора было собираться.

Умылись в речке. Зубы почистили тоже, поливаясь из котелка. Муся, как ни в чём не бывало плескалась у берега, заигрывая с Худым, а тот рад был отвечать ей:

– Вот тебе. Вот тебе!

– И тебе тоже!

Муся с хохотом плескалась водой.

Ус Иванович молча наблюдал за ребятами. Мальчики уже поднялись наверх и складывали палатки, а Муся продолжала набирать воду пригоршнями и поливать Худого. Тот не сопротивлялся, а, наоборот, громче и безудержнее хохотал с каждым разом, словно прося:

– Ну еще, ещё!

– Хватит! – неожиданно закричал Ус Иванович. – Вы что как маленькие? Уже автобус приехал. Живо наверх!

Муся была просто соблазнительной. Розовые пухлые губки, румяные щёки и лёгкие синячки поцелуев на шее.

«Что я наделал? – Ус Иванович, понял, что не удержался и наставил Мусе пару розовых засосов. – Как быть?» Он схватил Мусю за руку и сказал: «Застегнись!»

Худой подошёл ближе:

– Зачем вы её ругаете? Сейчас идём! Подумаешь, умыться даже нельзя! Какие строгости…

– Я сказал быстро! – Ус рывком схватил Мусю в охапку. Подхватил её на руки. – Прикрой шею. Прошу…

Та сначала не поняла в чём дело. Затем догадалась:

– Ревнуешь? – Муся достала платок из кармана. Затем повязала шею им, и плотно застегнула куртку. – Идём, Ромео…

Ус послушно последовал за Мусей.

Ада в это время сделала ещё несколько снимков. То приближая камеру телефона, то отдаляя. А вот и синяки от поцелуев. Вот ревнивый Ус, держащий Мусю на руках. Вот обиженный Худой, тоже влюблённый в Мусю.

Ничего себе треугольник!

Ну вы у меня попляшите!

Гопак! И вальс с кренделями…

Ребята собирались медленно, они ещё не отошли от сна. Кто-то покашливал. Кто-то просто потягивался.

– Автобус ждать не будет. Усаживайтесь! – приказал строго Ус Иванович. – Давайте…

Ребята поднялись по ступенькам, вещи складывая на заднем сидении, усаживаясь кто куда. Муся, улыбаясь, села рядом с Худым. Такая довольная, смеющаяся. Ус еле сдерживал себя. Волна ревности окатила его словно с ног до головы. Это ещё не хватало: злиться и соперничать! Как мальчишка какой-то. Уса всего передёрнуло, с ног до головы. Он попытался взять себя в руки. Но как бы Ус себя не сдерживал, он невольно следил за всеми движениями Муси, как она себя вела с Худым, заигрывая, играясь. Эх, чертовка!

– Ребята, сядьте на свои места. Худой, пересядь с Адой! – приказал Ус, стараясь казаться строгим и справедливым.

– Я не Худой, Мациканиус Иванович, меня зовут Никита Романович Ходеев! Знакомьтесь! – Глаза у Худого были прищурены хитро и по-детски нервно. «Ещё не хватало, чтобы мне диктовали, что делать!» – читалось во взгляде Худого.

Неожиданно ребята рассмеялись. Громко. Нагло.

Ада прищурилась: ах, ты ревнивец!

– Хорошо, Никита Романович, можете оставаться на своём месте! Пойду, гляну, все ли вещи собраны…

Ус вышел из автобуса, быстрее, быстрее, пока никто не заметил, как он огорчён, пока никто не услышал, как бьётся его сердце, пока никто не понял, что у него в душе вулкан!

Надо было взять себя в руки! Внутри у него всё клокотало от ревности. От чувства безысходности. Сердце бахало в подреберье. Ус направился к костру, слегка тлеющему. И начал затаптывать угольки…

Ноги сами плясали по тёплой золе, раз-два-три, раз-два-три. По углям, по рассыпающимся огонькам, мелким, но не затухшим. Ступни жгло. Но Ус продолжал плясать. Ещё и ещё шажок. Ещё одно па. Вальс одинокого волка. Да, это был настоящий танец. Подошвы его кроссовок начали тлеть, издавая запах горелых покрышек на майдане.

ДАЛЕЕ и ДАЛЕЕ

…итак, майдан в Атлантиде…на самом краю Атлантиды. Над бездной…

Ада Витальевна Белко, будучи очень тщеславной, не могла пропустить такое событие.

Она не знала, что именно это событие сломает её жизнь. А не то, что произошло в оздоровительном лагере в 2005 году под Костромой возле речки Унжи.

Кто такая Ада Витальевна?

Да, вот кто:

«…участница киевского самого левого объединения молодёжи, у Ады титул учитель Майдана", она волонтёр "Правого сектора"**, она сборщик подателей для нужд "АТО" да, она больше года поставляла убивающим мирных жителей Донбасса нацистским карателям (в том числе 5-му/"Донецкому" и 7-му батальонам "Добровольческого украинского корпуса" ПС**, боевикам УНА-УНСО**, "Айдара"**) вещи, нательное бельё, амуницию, тяжёлые, тактические обвесы для стрелкового оружия, денежные средства на "фронтовые нужды". Её лицо – широкоскулое, шишкообразное, нос словно раздавленная картофелина – Лицо Майдана. Ада позировала в бандеровской чёрно-красной футболке с надписью: "Героям слава!"*. Долго и упорно рассуждала о "путинском тоталитаризме" и "мифологеме «русского мира»", гордо писала в соцсетях: "Моя Родина перед Путиным на колени не станет. Вам нравится – стойте. А будете нас сгибать – руки обломаете. Это я вам гарантирую". А затем истерично жаловалась на "семейные разлады и духовные отчуждения с родственниками, которые мечтают жить в совке и путинской России, которую я не переношу". Называла ополченцев Донбасса "бесами" ("Если бы не Россия, мы бы их на Донбассе всех перебили!") и обещала "до конца стоять за украинские силы», Ада Витальевна в Международной академии литературы получала стипендию Верховной рады…»

Ада карабкалась по лестнице вверх.

Сначала в школе старалась быть самой успешной.

Затем в институте она старалась быть самой заметной. Истинно талантливой и гениальной.

На работе самой отъявленной карьеристкой.

Что её толкнуло пойти на майдан? Желание славы. Жажда быть первой, рвать на себе рубаху и орать: сим победим. Ада истово скакала вместе со всеми в экстазе. И периодически заигрывала со всеми карателями по очереди.

К тому времени ей было уже тридцать лет. Детей у Ады не было. Не рожалось. Не зачиналось.

Ада почти забыла Ус Ивановича. Но она помнила их разговор.

Как Ада решила пойти к Ус Ивановичу и рассказать о том, что она всё знает про их с Мусей отношения. Всё видела. И даже сфотографировала. И что теперь Ус Иванович у неё в капкане. Осталось щёлкнуть замком. Тоже мне песнь волка одиночки на побережье Атлантиды!

Ус Иванович тогда получил несколько глубоких ожогов стоп. Особенно правая, на пятке рубце-видная болячка ныла и плохо заживала. Ус Иванович периодически ходил в медпункт на перевязки. Хромал. Но терпел боль.

Ада постучала в дверь, как примерная школьница. Подождала. Никто не отвечал. Ада тогда постучала ещё раз кулачком.

– Что тебе? – спросил Ус Иванович, нехотя приподнимаясь с кровати. Ему хотелось сказать: «Иди девочка, спать! Чего по ночам шастать к людям?»

Ада неловко просочилась в комнату к вожатому:

– Дело есть…

– Какое? – Ус Иванович поморщился, но из вежливости улыбнулся.

– Я видела вас…

– Да…где ж ты видела? В гробу что ли? – пошутил вожатый. – И я вас видел. И мы все вас видели! Мы же не слепые!

– Вас и Мусю, – Ада прикрыла дверь.

– А ещё Никиту Ходеева и других мальчиков, так? Ну, это неудивительно, мы все были вместе. Ада, что ты хочешь? А?

– Я сделала фотографии, где вы целуете Мусю и так далее. На телефон.

Ада засмущалась. Она не знала, что будет так стыдно, рассказывать про это самое «прочее».

– Никакого «так далее» не было. Муся танцевала у костра. И всё. Чтобы согреться. Мы дежурили ночью. Могли просто провалиться в глубокий сон, летаргический и уснуть. Это мы так охраняли вас! Дурачьё! – Ус Иванович встал на ноги, прихрамывая, он подошёл к Аде ближе.

– А вот и было что-то такое. Ну, взрослое! – Ада поглядела в лицо Ус Ивановичу. – Я знаю…

– Не выдумывай! – Ус Иванович решил пойти на хитрость. Он понимал, что Ада действительно фотографировала из любопытства, как все подростки. И также Ус Иванович осознавал, что добровольно Ада вряд ли покажет свои художества. Тоже мне фотограф хренов! Ус Иванович заметил, как подрагивает некрасивое лицо Ады, какие у неё уродливые зубы, выпирающие изо рта. «Вот не повезло девахе – родиться такой уродиной! – подумал Ус Иванович. – А я ещё ей сочувствовал, жалость проявлял. А Ада оказалась шпионкой. Видимо, предательство у неё в крови».

– Смотрите сами! – Ада протянула свой телефон вожатому. – Вот. Вот! И вот!

Перед глазами вожатого промелькнуло несколько снимков: да, он целует Мусю в шею. Вот он ласкает её плечико, мягко дотрагиваясь ладонью. Вот Ус Иванович гладит девушку по голове. Затем медленно опускает руку к рёбрам, целует запястье. Нет. Ничего такого криминального не было. Но эротика – просто так и пёрла с каждого изображения. Это называется: любовь. Первая и настоящая.

– Где? Где? – Ус Иванович взял в руки изящный телефончик Ады и с размаху швырнул его о кафельный пол.

Сколько много было разноцветных кусков и кусочков! Внутренности аппарата разлетелись в разные стороны. Ус Иванович встал на них обожжёнными ступнями и начал топтать.

Это был снова танец Одинокого волка.

Дубль два.

Топчу, топчу…сильнее и сильнее. Каблуками ботинок, ступнями в крови, всем телом падаю на осколки и рву их на частицы. На капли. Песок…

– Ой, ой…

Ада взревела своим грубым страшным воем.

– Что вы наделали. Шо вы робите?

Ус Иванович нащупал симку и ловко её сунул в карман.

Разломанный изуродованный телефон был весь в крови разодранных ступней.

– Не ори! Я тебе свой телефон отдам. Запасной. У меня есть. Я как раз приобрёл перед приездом сюда, второй красивый новый аппарат.

Но Ада не унималась. Ей стало страшно оттого, что осколки резали ступни вожатого, что текла кровь, и весь пол был перемазал алыми сгустками.

– Тихо. Тише. Ребят разбудишь. Нельзя быть такой эгоисткой.

Ус Иванович встряхнул Аду за плечи. Та сжалась в комок.

– Как теперь я буду звонить деду?

– Ничего страшного. Завтра позвонишь из главного корпуса. Я тебя туда сам отведу…

– Ну зачем вы так сробили? Я же к вам с чистой душой…

– Предавать, Ада, всегда плохо. Запомни! И видишь эту кровь? Любая гадость вызывает кровопролитие…

– Вы нарочно уронили телефон. Специально! – Ада мотала головой. Сжимала кулачки. – Я думала, что вы хороший. Правильный. А вы…

– Да, я совершил небольшую ошибку. Ада. Сознаюсь. Меня обуял соблазн там, у костра. Но я не позволил себе ничего дурного…а телефон…ну да…уронил. А затем просто наступил на осколки, затем на дольки и на острые края…Я тоже живой человек. У меня есть эмоции. Но я успокоился. И тебе того же желаю.

– Вы меня назвали предателем…

– Подглядывать, как в замочную скважину, это низко, Ада. Делать съёмки без согласия – это нехорошо. А слив информации, которая заранее компрометируют меня, как более взрослого человека по отношению к подопечной, хотя очень красивой девушке, думаю, что ты понимаешь, не есть подвиг с твоей стороны. А компромат двойственного содержания, -

пояснил Ус Иванович. Из ран на ногах у него до сих пор текла кровь.

– Мудрёно вы говорите. Я также хочу…

– Что также? – Ус Иванович сел на диван, взял бинт и стал заматывать ноги им. Кровь немного утихла. Но бинт всё равно намок и сочился алой сукровицей.

– Как с Мусей…

Уродливое лицо Ады зарделось. Она подошла ближе к вожатому.

– Осторожно, порежешься! Ада, иди к себе. Ты чего придумала? Сначала шантажируешь меня якобы странными снимками, затем предлагаешь себя мне? Кто тебя вообще воспитывал? Тьфу ты! – Ус Иванович чуть не выругался грубым словом. Он уже закончил перематывать ноги и взял веник, сметая куски пластика и выбрасывая их в ведро.

Ада поняла, что её отвергли. Кроме этого, её обманули, растоптав и разломав её телефончик, и затем просто указали на дверь. Было обидно. И унизительно.

– Отчего вы так со мной? А? – Ада начала стремительно бледнеть. Она снова сжала кулачки. И была похожа на загнанного зверька, готового вцепиться зубами в обидчика.

Но Ус Иванович был опытным педагогом и не зря учился в институте. Он схватил Аду за плечи. Встряхнул её и поставил на ноги. Затем открыл дверь комнаты и вытолкал девушку в коридор:

– Не шастай по ночам. Иди к себе.

Затем не выдержал и чертыхнулся:

– Уродина. Где только таких берут страшил? Да ещё совершающих гадкие поступки!

Он закрыл дверь и повернул ключ в замке. Затем остатки пластика вытряхнул из ведра и на всякий случай сложил в пакет. Подумал: «Завтра в лес схожу, закопаю эти осколки. От греха подальше…»

Достал тряпку для мытья пола из душевой и аккуратно вымыл пол.

Затем разделся догола, пошёл в ванную комнату и там встал под прохладные струйки душа.

– Вот бывают же уродские поступки…

Немного переведя дух, Ус Иванович решил сам себя успокоить:

– Завтра проведу беседу с этой чучелкой…

Но на утро ему увидеть Аду не довелось. Она собрала вещи, сходила в главный корпус и позвонила дедушке, попросив, чтобы тот её забрал пораньше на два дня.

Ада сказала:

– Дед…я соскучилась…

Естественно старик согласился. Тем более, что все дела по медицине были улажены.

– Хорошо, моя девочка…

Тем временем Ус Иванович, вставил симку Ады в свой мобильный телефон и стёр все файлы оттуда. Напрочь. И навсегда.

Предавать, Ада, это мерзко.

Гадить людям – это постыдно.

Предлагать себя – это низко.

Неужели кто-нибудь, когда-нибудь полюбит эту девицу? И дело даже не столько во внешности, сколько в её поступках.