Слеза Небес. История о редком бриллианте

Пролог

Старая графиня Анна Тимофеевна Засельская нравом была не ангел, но ко мне она кажется благоволила. В ее доме мне не было вольготно, однако, несмотря на сиротство, я чувствовала себя защищенной от всяческих бурь и треволнений, свойственных моему положению. Когда графини не стало, ее племянницы, не задумываясь, выставили меня на улицу. Они и раньше не скрывали недовольства моим присутствием и, если б были на своей воле, то давно уже указали бы мне на дверь.

Анна Тимофееввна не обращала ни малейшего внимания на ропот племянниц. Иногда мне казалось, она поддразнивает их. Я замечала как графиня посмеивалась в усы, когда Олимпиада Васильевна или Гликерия Андроновна (они были сводными сестрами) заламывали руки, увидав, что очередной претендент косится в мою сторону. Хотя, право же, мне ни до одного из них и дела не было. Выгодное замужество вовсе не заботило меня. Хотя, может быть напрасно. Прояви я благоразумие, не пришлось бы думать, куда податься после смерти старой графини. Впрочем, когда же юности была свойственна предусмотрительность?

Оказавшись за воротами с небольшим чемоданчиком в одной руке и со шляпной картонкой в другой, я не стала осматриваться по сторонам. Улицу с затейливым названием Воронцово Поле я знала, как свои пять пальцев. Утопающие в садах особняки являлись моему взору ежедневно, с тех самых пор, как Анна Тимофеевна согласилась заботиться о бедняжке дальней родственнице, в одночасье оставшейся без родителей.

Увы, теперь обо мне заботиться некому. Придется искать квартиру и какую-нибудь службу, ведь моих сбережений хватит не надолго. Благодетельница моя не была щедра, так как лишних средств не имела. Зато ей удалось выхлопотать для меня кое-какую пенсию, которую она откладывала, дабы хоть отчасти обеспечить мое будущее. Однако эти деньги лежали в банке, и до совершеннолетия мне рассчитывать на них не приходилось. Как впрочем и на наследство…

От Анны Тимофеевны я знала, что она собиралась оставить мне небольшую сумму, но зачитывая завещание, душеприказчик не произнес ни слова обо мне, Ангелине Звягинцевой, внучатой племяннице мужа Анны Тимофеевны, в общем-то, седьмой воде на киселе. Что ж, может быть графиня Засельская передумала оставлять мне наследство. Может быть, но мне почему-то казалось, что тут не обошлось без злого умысла со стороны племянниц графини.

Так или иначе, я надеялась на другое богатство. Анна Тимофеевна неплохо позаботилась о моем образовании. Я хорошо говорю по-французски, немного хуже, но тоже неплохо по-английски и по-немецки. Я бегло музицирую, хорошо рисую, вышиваю крестиком и гладью, умею варить варенье и владею, по меньшей мере, дюжиной секретов, которые пристало знать всякой благовоспитанной барышне. Самая подходящая кандидатура в гувернантки для отпрысков благородного семейства. Контора по найму находилось на соседней улице. И вот я уже бодро шагала в направлении сего заведения.

В заведении ко мне отнеслись хорошо. И даже благосклонно. Однако запросили рекомендации, коих у меня, само собой, не могло быть. Дама, что занималась экзаменацией претенденток, озадаченно покачала головой. Сие означало: «что же мне с вами делать?». Так качала головой старая графиня, когда хорошая карта к ней не шла. Мы часто по вечерам играли с ней в карты. Дама была довольна моими познаниями, но отсутствие рекомендаций ставило ее в тупик, как, впрочем, и мой возраст. Той весной мне исполнилось двадцать лет.

По лицу дамы было видно, что ее терзают сомнения. Она морщила лоб и опускала глаза. Она вошла в мое жалкое положение, и ей не хватало духу мне отказать. Она подыскивала слова утешения и, тем самым, тянула время. Это меня и спасло. Потому что, пока дама-экзаменаторша набиралась решимости, заведение посетила другая дама. Ее внешность и манеры не оставляли сомнения в том, что она пришла сюда вовсе не для того, чтобы наниматься на работу. Отнюдь нет. Она была здесь для того чтобы найти себе компаньонку.

Несмотря на высокий рост и обширные формы, посетительница легко переступила порог заведения и пружинистой походкой проследовала дальше. Рядом с ней бежала шустрая такса, а позади, в качестве эскорта, тащился средних лет пузатый господин на тоненьких ножках. Любезная улыбочка и подобострастный взгляд, а также внушительных размеров кружевной зонтик дамы, который он бережно держал в руках, не оставляли сомнений в том, что господин находится в ранге личного секретаря.

– Приостановись, Валентин, – обратилась посетительница к таксе, – мы пришли.

Только после этого она окинула взглядом помещение и изволила увидеть даму-экаменаторшу и меня.

      Обе мы поднялись со стульев и присели в реверансе. Валентина это очень заинтересовало. Он тотчас подбежал ко мне и, закусив подол платья, потянул его на себя.

– Смотрите! Какая прелесть, – дама-посетительница огласила комнату низким утробным голосом. – Валентин! Ты сделал отличный выбор! Матвеич! Немедленно уладь все дела. У нас мало времени.

Говоря это, дама указала на меня, и мне подумалось, что она должна произнести «заверните» или « заверните в розовую бумагу и перевяжите ленточкой» или может быть «золотой ленточкой». Ну, или что-то в этом духе. Однако ничего подобного не прозвучало. Этот жест был лишь сигналом Матвеичу, который сразу все понял и засеменил к конторке дамы-экзаменаторши.

В это самое время дама-посетительница подошла совсем близко и положила свою пухлую руку мне на плечо. Глаза ее горели озорством и удалью, а от внушительной фигуры веяло надежностью и спокойствием.

– Я вас узнала, милочка! Я знаю все. Представьте, я слышала вашу историю, но не ожидала такой удачи! Я беру вас! Мне очень нужна помощница!

Тут только я вспомнила, что видела ее в театре. Анна Тимофеевна что-то даже рассказывала о ней, но вот припомнить имени я не могла. То ли Аделаида, то ли Олимпиада….. Но я точно помнила, что она купчиха и жутко богатая.

– Простите, сударыня, я не была вам представлена,– смущенно проговорила я, понимая, что выдерживать молчание дольше вовсе неприлично.

– Ах, да, милочка, я совсем не помню, как вас зовут! Мы с графиней Анной Тимофеевной так и не повидались перед ее кончиной. Бедное-бедное дитя! Я слышала, что ваши кузины вовсе не жалуют вас, но выгнать из дома истинного ангела…Так как ваше имя?

– Ангелина.

– Ну, я же говорю, ангел! Валентин! Тебе не откажешь в наличии хорошего вкуса. Посмотрите, милочка, как он заинтересовался вашим туалетом.

Собака и правда играла оборкой, отодранной от моего платья и совершенно не обращала на хозяйку внимания.

– Деточка! Вы можете называть меня просто Марфа Самсоновна! К чему церемонии? Матвеич, ты все уладил?

Радостный Матвеич прогалопировал к нам и, галантнейшим образом поклонившись, доложил, что тут, дескать и улаживать-то нечего. Дело совсем простое и дама-экзаменаторша, она же дама-смотрительница данного заведения вовсе не имеет ничего против того, чтобы молоденькая воспитанница ныне покойной графини Засельской поступила на службу в дом купцов Тулумбасовых в качестве компаньонки супруги главы семейства.

Вот так и началась моя другая жизнь.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая. Новая жизнь

Семейство Тулумбасовых собиралось в путешествие. Намечалось осмотреть Рим, проехать по городам Тосканы, посетить Милан, Геную, Лозанну, Женеву, Берлин и Париж, пожить в Лондоне и Брюсселе, а там, годика через два, или как уж выйдет, вернуться в Россию, в теплый московский особнячок.

Компания собралась многочисленная. Помимо купеческой четы, в дальние страны отправлялись сыновья Марфы Самсоновны и Сергей Сергеича с женами, детьми, гувернантками и нянями, а также три их дочери. Сергей Сергеич брал с собой пару секретарей и угрюмого немца, заправлявшего устройством под названием «беспроволочный телеграф», а Марфа Самсоновна – горничную, приживальщицу Лизавету и галантного Матвеича.

Все это Марфа Самсоновна поведала мне еще в экипаже. Не забыв сообщить о том, что Валентин и Дорик, он же Дорофей (это попугай) останутся ждать свою хозяйку дома и им, разумеется, нужна компаньонка. Желательно, чтобы это была молодая энергичная барышня с хорошими манерами. Вот именно! С хорошими манерами. Потому что Валентин вообще быстро поддается всякому влиянию, ну а Дорик, и говорить нечего, никогда не известно, что он может сказать после общения с людьми, не облагороженными хорошим воспитанием. В общих чертах, уже в экипаже я поняла, что от меня требуется.

Весьма жаль, что я не секретарь Матвеич или не компаньонка Лизавета. Ведь поехать в путешествие куда интереснее, чем целых два года сидеть одной в четырех стенах и заниматься только выгулом собачки и обучением попугая. Кто же не мечтает путешествовать? Тем более в славной теплой компании. Впрочем, иметь крышу над головой тоже совсем неплохо.

Особняк Тулумбасовых на Малой Никитской улице в двух минутах ходьбы от Никитских ворот выглядел весьма внушительно. Дотоле мне не приходилось бывать в таких больших богатых домах и столь близко соприкасаться с людьми, живущими на широкую ногу. Теперь любая мелочь вызывала мой интерес. Впрочем посмотреть тут было на что.

Хозяева не пожалели средств, чтобы превратить старую вельможную усадьбу Екатерининских времен в уютное семейное гнездо. Высокая чугунная решетка на основательном фундаменте отгораживала особняк от суетной улицы. С внутренней стороны на всем своем протяжении она утопала в кустах сирени, словно капризная модница в пене кружев, ведь то была пора самого буйного цветения. Куда не глянь, на глаза попадались замысловато подстриженные садовые растения в деревянных кадках, а вдоль дорожки, ведущей к парадному крыльцу, пестрели яркие рабатки над которыми гудели пчелы и вились бабочки.

Экипаж остановился возле парадного и Марфа Сасмоновна легко, без помощи Матвеича и подоспевшего лакея, покинула его и прошествовала в дом. Остальные проследовали за ней.

В доме царила предотъездная суета. Даже если бы Марфа Самсоновна не поведала мне о скором отъезде, я бы о нем догадалась. В передней стояли большие дорожные сундуки и к ним ладили маркировки. Столы и столики полировались и накрывались чехлами. Ценные вещицы с каминных полок и этажерок были собраны на один широкий стол в гостиной. Я подумала, что их, скорее всего, поместят в большой несгораемый шкаф или уберут куда-нибудь подальше от случайных глаз.

Не успела моя благодетельница войти, как к ней со всех сторон заспешили с вопросами, просьбами и прочими делами, имевшими касательство к отъезду и оставлению дома. Меня никто не замечал, а если и замечали, так смотрели, в большинстве, вопросительно и без неприязни. Это меня успокоило и направило мысли в другое русло. Мне предстояло подружиться с Валентином и Дориком. Ни один из них не обращал на меня ни малейшего внимания и оба трогательно-преданно смотрели на хозяйку.

Такса, оказавшись в родном пространстве, убежала по своим делам, а вот Дорик, которого мне тотчас представили, (впрочем, скорее это меня представили вельможной птичке), восседал на жердочке в своей собственной клетке и весьма увлеченно рассматривал себя в маленькое овальной формы зеркальце.

Клетка стояла на небольшом круглом столике у окна. Я подошла и легонько постучала по ней пальцем. Попугай тотчас оторвался от зеркальца, досадливо посмотрел на меня, но я его ничем не заинтересовала, и он снова принялся прихорашиваться, напомнив мне франта, собиравшегося на бал.

– Пр-р-реступление, – неожиданно изрек он пророческим тоном.

Я пожала плечами. Признаться, у меня не было опыта общения с животными. Старая графиня не держала даже кошечки. Причиной тому была безвременная кончина левретки, приключившаяся еще до моего появления в доме. Графиня долго оплакивала любимицу и ни за что не хотела заводить иную живность.

Словом, мне совершенно было непонятно, как себя вести. Я стояла в нерешительности посреди деятельно галдящего дома, не зная куда себя деть, покуда не услышала голос Марфы Самсоновны.

–Дорик! Где Дорик? Пора почистить клетку. Это же просто преступление содержать райскую птичку в авгиевых конюшнях!

– Пр-реступление, – повторил Дорик.

– Вот он, Марфа Самсоновна!

Я взяла клетку за ручку, нарочно приделанную сверху и направилась было к хозяйке дома, но, не тут-то было. Дорик так разволновался, что умудрился вытянуть шею между прутьями и клюнуть меня в запястье. От боли я чуть не свалилась с лестницы и уж точно выронила бы клетку с недовольным попугаем, если бы не подвернувшийся Матвеич.

Он, с обычной галантностью, предотвратил беду и тут же доставил птичку прямо к Марфе Самсоновне.

–Ничего! Привычное дело,– это были последние слова, которые я услышала, перед тем как упасть на руки подоспевшего лакея.

Падая, я отметила, что кровь из моего запястья закапала на ковровую дорожку лестницы. Должно быть, маленький хищник попал в вену. И еще я успела подумать, какие последствия повлечет за собой это происшествие – уволят меня сразу или все-таки позволят переночевать, ведь день клонился к закату.

Мне позволили переночевать и даже не уволили. Марфа Самсоновна потом сказала мне, что Дорик не признает меня своей до тех пор, пока не получит корма из моих рук. Относительно кормления Дорика и чистки клетки я тут же получила подробнейшие инструкции. Каждая состояла из пятнадцати пунктов. При том мне предлагалось все записывать, дабы ничего не забыть.

Это меня немного позабавило, но я прилежно выполнила требование хозяйки. Составлению инструкций мы отвели часа два и во все то время, что было отдано разговору о повадках домашних любимцев Марфы Самсоновны в библиотеку, где мы беседовали, не было дозволено входить никому, кроме Валентина. Валентин не преминул посетить нас. Войдя, он бросился к хозяйке, которая, взяв на руки, назвала его Валеночком. Они шумно облобызались, после чего такса, спущенная на пол, возлегла на ноги Марфы Самсоновны и задремала, оглашая комнату храпом с присвистом.

Именно это обстоятельство явилось причиной того, что большее количество пунктов инструкции в отношении Дорика были произнесены Марфой Самсоновной шепотом, а уж инструктировать меня по вопросам содержания Валентина она и вовсе отказалась до более подходящего момента.

Но до ужина такого момента не случилось, а ужин Марфа Самсоновна пропустить не могла. Высвободив ноги из-под Валентина, она покинула библиотеку, поминутно оглядываясь, чтобы удостовериться, что прелестный песик не разбужен.

За ужином, который, ради хорошей погоды, был накрыт в саду, я имела честь быть представленной всему семейству. И мне показалось, что все до одного встретили меня как родную. Это сильно разнилось с поведением моих кузин, которые за те несколько недель, что я находилась в их доме после смерти старой графини, вели себя так, будто я отнимала у них последний кусок хлеба.

Тулумбасовы же привечали всех, кого пути-дороги привели в их дом. За столом сидели родственники, друзья, компаньоны, помощники Сергей Сергеича и Марфы Самсоновны, гувернантки, состоявшие при их дочерях, секретари и разного рода служащие, что составляли ближайшее окружение главы семейства. Судя по разговорам, к которым я невольно прислушивалась, на званых вечерах у них бывали писатели, художники, актеры Малого театра и даже оперные захаживали.

Наслушавшись, я с нетерпением ждала, что появится какая-нибудь знаменитость, но увы, явились только совершенно обыкновенные люди в серых парусиновых одеждах. Их было человек шесть, наверное. Они сгибались под тяжестью большого железного ящика. Сопровождавший их господин в полосатой тройке подобострастно поклонился честной публике и даже приложил руку к груди, словно бы извиняясь.

К неудовольствию хозяев дома, новоприбывшие собрали все внимание сидящих за столом. Сергей Сергеевич, сдвинув брови, что-то говорил супруге, на лице которой отразилось легкое недоумение. К счастью, не успели еще люди в парусиновой униформе, занести шкаф в дом, как явились сыновья хозяев. Оба с супругами, блиставшими ослепительными нарядами. С той минуты шкафом более никто уж не интересовался, ибо всеобщее внимание немедленно переключилось на младших Тулумбасовых.

– В оперу идут, – пояснила старая Лизавета, которая сразу взяла меня под опеку. – Уж до чего любят, страсть! Вот увидишь, детка, они еще и сами петь начнут, что ты! А жены-то у них из благородных и тоже поют. На Рождество какой концерт устроили! И сами пели, и девочки наши, и внучат, и нас, старых обучили всяким песням. Так уж такое представление! Теперь-то вот едем путешествовать, и непременно в Италию. Непременно. Там, говорят, уж такие голоса, что и сказать нельзя. А все отчего? Оттого, что тепло там. Зимы нет холодной. Ну, вот и поглядим! А ты-то, детка, сама из каких краев, не немка?

– Русская я, из Москвы.

– Смотри пожалуйста! А имя-то редкое у тебя. Ангелина.

– Так отец захотел.

– Стало быть, отец был не из наших?

– Из наших.

– Ну, тогда значит мать. – решила Лизавета и на том удовлетворилась.

Прислушавшись к разговорам, я поняла, что отъезд хозяев состоится уже через несколько дней. Стало быть, мне оставалось совсем мало времени на то, чтобы попрактиковаться в выполнении пунктов инструкции Марфы Самсоновны.

Прежде всего следовало разыскать сиятельную хозяйскую таксу. Это не составило труда. Я нашла Валентина на том же месте, где мы оставили его с Марфой Самосоновной. Валентин крепко спал. Гладкая шерстка его лоснилась, а на морде читалось полное умиротворение. Наклонившись, я легонько провела ладонью по собачьей спине. Пес заурчал, потом потянулся и, встав на толстые лапки, два раза недовольно тявкнул.

Валентин осерчал, не было никаких сомнений. К тому же, ему во мне что-то не нравилось. Возможно, у него вызывала подозрения моя перебинтованная рука. Не зная, чего ожидать, я невольно отпрянула. Но Валентин продолжал рычать, выказывая неудовольствие. Моя первая попытка подружиться с таксой не привела ни к чему. «Ну что ж, лиха беда начало», – припомнила я и решила, что теперь уж лучше удалиться, дабы не дразнить собаку. Однако пес, с лаем последовал за мной.

Опасаясь потерять последнее оставшееся целым платье, я поспешила вон из комнаты. Валентин не отставал. Я вниз по лестнице и он вниз по лестнице, я в сад и он в сад, я снова в дом и он за мною. Наверное мы обежали бы с ним все владения Тулумбасовых, но вдруг на нашем пути, Бог знает в каком по счету коридоре, вырос вдруг высокий крепко сложенный господин весьма элегантного вида.

– Вижу, сударыня, вы не можете поладить с этим очаровательным существом, – проговорил он, наклоняясь к Валентину.

Пес посмотрел на него вполне доверительно и даже позволил провести ладонью по шерстке. Вглядевшись в собачью морду, незнакомец уверил меня, что пес всего лишь требует, чтобы его покормили.

– Но отчего он бежал за мной, я ведь не…

Тут он окинул меня взглядом и выпрямился.

– Не дичь,– уверенно сказал он и кажется подавил легкую усмешку, – Право же, даже с большой натяжкой, вас нельзя принять за дичь! Простите, мою бестактность, сударыня…

Я была возмущена до глубины души и просто не находила ответа. На языке вертелось что-то дерзкое и даже обидное для этого господина, но, стоило мне посмотреть прямо ему в глаза, какие-то невероятно синие и искристые, как язык словно прирос к небу. Право же, я совершенно не понимала, как себя вести.

Мой собеседник производил впечатление человека куда более светского, чем Тулумбасовы. Вдобавок, в нем чувствовался тот самый лоск, какой, по моим тогдашним представлениям, мог быть присущ только разве легкомысленным соблазнителям. От таковых, по правилам Анны Тимофеевны, барышне следовало держаться подальше. Старая графиня убедила меня, что у подобных господ нет сердца и совершенно пустая голова.

Однако же взгляд незнакомца, острый и вместе проникновенный, заставил меня усомниться в справедливости этих суждений. К тому же лоб его бороздила аккуратная морщинка, что никак уж не вязалось с отсутствием ума.

Он улыбался. Совсем беззлобно и это весьма располагало. Я припомнила, что за ужином этот человек сидел рядом с главой семейства и они весьма увлеченно разговаривали о Брахмапутре, что меня удивило, ведь хозяева собирались путешествовать по Европе, а вовсе не в Индию.

– Вот как! – наконец выдавила я, понимая, что молчать далее совершенно неприлично, – Вы меня успокоили. Я опасалась, что песик охотится за мной.

– Право, нет! – поспешил уверить он и снова воззрился на Валентина, – но, знаете, такса ведь охотничья собака… Я, видите ли, даже просил Марфу Самсоновну уступить Валентина мне. Да где там! Она вообразить себе не может, как это ее любимец будет бегать по лесу, и выманивать лис из нор.

Тут он ласково потрепал собаку за ухо.

–Так ведь, пес?

Валентин утвердительно тявкнул, будто и впрямь понимал, о чем идет речь.

– Вижу, вы большой друг здешних хозяев, – проговорила я, совершенно осмелев,– значит, вам может быть известно, где можно покормить песика, пока у него нет возможности поохотиться самому.

– Думаю, вам не стоит этого делать, не посоветовавшись с хозяйкой. Однако не затягивайте. Посмотрите, как у него выделяется слюна. А теперь разрешите откланяться. Сергей Сергеич ждет меня.

С этим словами незнакомец указал на дверь, что была прямо возле нас, и постучался. «Войдите», – ответили тотчас и он немедля отворил дверь и вошел. Я подумала, что за дверью находится кабинет хозяина дома. Ну что ж, должно быть у незнакомца есть куда более важные дела, чем наши.

– Ну что пес, идем искать хозяйку.

Однако Марфа Самсоновна явилась сама. Она тяжело поднималась по лестнице.

– Марфа Самсоновна!

– Потом, детка, – строго сказала купчиха. – Все потом.

И, вслед за знатоком такс, имени которого я так и не узнала, скрылась в кабинете Сергей Сергеича. Обиженный ее невниманием Валентин, вздохнул и возлег возле двери. Я попыталась сдвинуть его с этой позиции, но тщетно. Валентин не проявил интереса ни к колбасками, ни к кусочками мяса, принесенным мною с поварни. Урчал, но с места не двигался. Преданный пес изо всех сил демонстрировал верность хозяевам и ни на шаг не отходил от кабинетной двери.

Когда я уж совсем отчаялась, Валентин вдруг навострил уши и воззрился на дверь. Кто-то приближался к ней с той стороны. Пес заурчал, то ли в предвкушении встречи, то ли пытаясь высказать неудовольствие, уж не знаю. Я мучалась вопросом, следует ли мне поскорее удалиться, дабы хозяева не подумали, что я подслушиваю, или все-таки остаться на месте, ведь я не успею еще спуститься и на несколько ступенек, как дверь откроется. Тогда мое отступление будет иметь вид бегства, что тоже весьма нежелательно, ибо может навести на какие-нибудь подозрения.

Не решаясь предпринять ни то, ни это, я наклонилась к Валентну. Такса заинтересованно потянулась к моему запястью, которое и без того изрядно ныло. Отшатнувшись, как раз в тот момент, когда дверь кабинета отворилась, я налетела на господина-знатока-такс-и- охоты.

– И все-таки относительно Брахмапутры вы, Сергей Сергеевич, не правы. Вот увидите! Пожалеете еще! – Такими были его слова, когда он выходил. – Впрочем, прощайте и доброго пути!

Столкнувшись со мной, незнакомец обернулся. Всего лишь на секунду на лице его отразилось изумление, потом в глазах мелькнул интерес. Недолгое время он изучающе меня разглядывал, отчего я неловко себя почувствовала. Он сразу все понял, тотчас откланялся и очень быстро ушел. Его порывистые движения не оставляли сомнения в том, что он покидает дом купцов Тулумбасовых, пребывая в досаде и раздражении.

К моему изумлению, Валентин больше не пожелал возлежать у дверей хозяйского кабинета и засеменил на своих коротеньких лапках следом за незнакомцем. Не успела я оглянуться, как такса уже была в саду. Призывный лай доносился именно оттуда, но когда я выбежала на крыльцо, парадные ворота, только что выпустившие экипаж, уже захлопнулись, а объект моего внимания сиротливо плелся по садовой дорожке к дому.

Признаться, тогда я совсем плохо знала собачьи повадки, поэтому поведение Валентина меня нисколько не насторожило. Я не придала совершенно никакого значения случившемуся, ведь Марфа Самсоновна еще не успела выдать мне свои знаменитые инструкции насчет содержания таксы.

Сии инструкции были сообщены мне поутру на следующий день, так как накануне вечером хозяйка была слишком расстроена. Я сразу поняла, что расстройство ее произошло от кабинетного разговора о Брахмапутре, и была до крайности озадачена. Почему эта далекая индийская река стала источником (простите за каламбур) столь серьезных треволнений? Быть может , гость предлагал Марфе Самсоновне и Сергею Сергеевичу ехать в Индию, а вовсе не в Европу и утверждал что красоты Востока, включая и Брахмапутру, куда более предпочтительны, чем технические новшества и достижения старых западных стран. Я остановилась именно на таком объяснении, хотя оно вызывало серьезные сомнения.