Кронштадтские этюды…

Начальник розыска

Первый из земляков, с кем я познакомился в Кронштадте, был Галаев Хамзат, чеченец из Надтеречного района Чечено-Ингушской АССР, старше меня по возрасту года на два, с орлиным носом и голубыми глазами. Внешность у него была колоритная: орлиный нос, голубые глаза, чуть выше среднего роста, стройный и худощавый, он мог претендовать на звание «красавец мужчина», но все портили его отталкивающе тонкие губы, да еще и с постоянным синим холодным отливом – признак человека жесткого, а порой и жестокого. Взгляд его глаз тоже не вызывал положительных эмоций – пронзительный, немигающий, с врожденным недоверчивым выражением. В кронштадтском РОВД он с 1975 года, начинал с участкового уполномоченного милиции, затем перешел в ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности) рядовым сотрудником, а уже через три года возглавил его. Вот в этой должности наше знакомство и состоялось при весьма интересных обстоятельствах.

В 1981 году мне шел двадцать восьмой год, когда по настоянию родителей женился, исполнив, наконец, их волю. Произошло это в мой очередной осенний отпуск, благо он составлял по продолжительности сорок пять суток. Будущая супруга была уроженкой города Владикавказа – Осетинка с «Осетинки», так в народе называли один из районов на южной стороне столицы Северной Осетии. Окончив стоматологический факультет, она третий год работала врачом-стоматологом в одной из клиник города. На момент нашей свадьбы в сентябре 1981 года ей исполнилось двадцать четыре года. Правда, вначале меня познакомили с другой девушкой, тоже Осетинкой, и у меня были очень даже серьезные намерения в отношении этой красивой студентки шестого курса Северо-Осетинского медицинского института. Однако все испортила она сама же, когда вышла ко мне из дома в сопровождении своего младшего брата. Лишь взглянув на подростка, понял, что он болен неизлечимой наследственной болезнью-синдромом Дауна. Я молча ретировался…

Через год в Севастополе родилась Дзерасса – моя старшая дочь, а еще через два месяца я перевелся в Кронштадт – главный оплот Ленинградской военно-морской базы, где появилась на свет моя вторая дочь Зарина. Три года мы жили на съемной квартире у тети Даши на улице Советской, пока Тамара Ивановна – супруга Виктора Александровича Гокинаева – командира кронштадтской дивизии, настойчиво не напомнила ему о предоставлении мне квартиры на шестнадцатом квартале, где только что возвели очередную девятиэтажную домину для офицеров кронштадтского гарнизона. Получить квартиру – всегда радостное событие для семьи, девочки были очень довольны. Но новые квартиры всегда требует дальнейшего благоустройства и дополнительных финансовых затрат.

Еще занимая должность начальника медицинской службы на береговой базе дивизии, перезнакомился со всем офицерским и мичманским составом подразделения. И однажды оказался на складе у знакомого мичмана-баталера, когда увидел груды скопившегося за годы его службы паркета. Паркет дубовый и буковый исчислялся в квадратных метрах и каждый метр скручивался отдельно мягкой проволокой. Однако условия хранения его оставляли желать лучшего, и часть паркета пришла в негодность. Мой знакомый мичман списал годами лежавший хлам, но выбросить жалел.

О паркете на складе я вспомнил, когда с женой первый раз переступил порог новой квартиры. Полы в комнатах были выложены из сбитых и едва стесанных грубых досок, покрашенных коричневой масляной краской. В 52 ПНС (пост наблюдения и связи) служил чеченец огромного телосложения Байсангуев Шаму, которого я и подключил отобрать из этого сгнившего мусора на складе стоящие и годные к использованию паркетины в обе комнаты, из расчета, что в зале будет дубовый настил, а в меньшей комнате – из бука. Шаму управился за два дня, и подогнав санитарный УАЗик, мы привезли отобранные им изделия ко мне на квартиру. И тут Байсангуев меня обрадовал. Оказывается, до призыва на воинскую службу ему приходилось собирать паркетный пол у себя дома, и он объявил мне, что обе комнаты он мне покроит на память о себе, но с одним условием. Не знаю почему, но все выходцы с Северного Кавказа предпочитали работу в милиции. Думаю, их притягивала в первую очередь власть и уважение со стороны близких и окружающих из села или района, но более всего – отсутствие физической работы. Но в органы принимали после службы в армии или на флоте, и обязательным условием было наличие членства в партии, в коммунистической, разумеется. Так вот, его просьбой было помочь ему уйти со срочной службы коммунистом. Парню было хорошо известно, что секретарем партийной организации бригады являюсь я, а 53 ПРС, где он проходил службу, входило в состав нашей бригады. Пришлось согласиться с его доводами. Паркет он уложил за десять дней, однако на пятые сутки его работы в квартиру позвонили. На пороге стоял небритый мужчина с добродушным выражением лица. Он представился новым соседом и попросил показать, каким способом Шаму укладывает паркет – на клей или прибивает гвоздиками. Байсангуев пропустил его в квартиру и по простоте душевной подробно стал объяснять ему свою методику укладки паркета.

На следующий день мне раздался звонок от дежурного по части, он объяснил, что меня приглашают в отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности городского отдела милиции. Вот так состоялась мое первое знакомство с начальником отдела Галаевым Хамзатом. В ходе нашего разговора объяснил ему, что паркет списанный и на учете у мичмана – баталера не состоит, что легко можно проверить по его ведомости на списание. Хамзату также стало известно, что укладывал паркет чеченец Байсангуев – его земляк, и вскоре беседа перешла в русло неторопливого углубленного знакомства. Мы начали рассказывать- каждый о себе, о семье, о детях, о работе. Через час он пригласил меня пообедать в местное кафе, предварительно позвав кого-то еще. Этот «кого-то еще» оказался прокурором Кронштадта, и звали его Миша Головатов. Молодой парень моего возраста, вполне коммуникабельный. Хамзат со смехом рассказал ему, как матрос Байсангуев впустил в квартиру осведомителя и еще полчаса объяснял ему свою методику укладки паркета. И кому объяснял?! Мастеру по укладке паркета по кличке «Лис»! Хамзат откровенно объяснил, что таким образом «Лис» устранял конкурентов. Оказывается, он донес в ОБХСС еще на пятерых квартиросъёмщиков в нашем доме, которые также укладывали паркет. Я заказал еще водки и в этот день на работу уже не пошел, как, впрочем, и мои новые товарищи. Зато капитально познакомился с начальником ОБХСС и прокурором города. Где-то через час к нам присоединился Карпов Николай – бывший сотрудник прокуратуры, ныне адвокат. Так завязалась наша дружба.

Что касается хитрого «Лиса», так ему в соседнем подъезде через три дня крепко досталось от «конкурентов». У него оказались сломанными несколько ребер и повреждена, вроде, правая рука – больше он в нашем доме паркет не укладывал. Меня об этом сосед по этажу проинформировал – капитан первого ранга Сергей Иванов, командир 42 ВШМС (Высшая школа мичманов и старшин). Таковы они издержки жестокой рыночной экономики.

Из последующих разговоров с Галаевым Хамзатом узнал, что представители его фамилии и рода относятся к тейпу «Терскхол» и проживают в основном в Надтеречном районе в районном центре Знаменское, расположенном на берегу Терека, где тянутся вдоль реки километры камыша. Они называются камышовыми плавнями, где водятся кабаны в неисчислимом множестве, ибо чеченцы свинину не едят, и потому они размножаются вопреки всем законам природы. Это, кстати, относится и к диким уткам и гусям. Хамзат утверждал также, что на озерах часто видел лебедей, аистов, цаплю и даже чаек с Каспийского моря. Отец его до выхода на пенсию работал фотографом. А всего их в семье было пятеро детей, еще две старшие замужние сестры и три брата, из которых он был старшим по возрасту. К Хамзату ежегодно приезжали на охоту в знаменские камышовые плавни его непосредственные начальники из милиции, вот чем объяснялся его взлет в карьере. Представьте себе, что из всех, кто приезжал к нему в гости – даже самые никудышные охотники не возвращались без убитого дикого кабана, ибо их в плавнях столько развелось, что они сами бросались под ноги стрелкам по принципу: «стреляй в меня – не хочу» …

Мало того, что его карьера пошла в рост, он и родного брата устроил в милицию в один из районов Ленинграда. Звали его Хасан, и был он совершенно рыжий, я как-то застал его в гостях у Хамзата. Он как раз перешел в уголовный розыск, эта работа ему больше всего нравилась, он занимался вольной борьбой по молодости и теперь с легкостью вышибал двери на «малинах», затем избивал воров в «законе» и без закона, и лишь потом надевал наручники на одуревших от побоев задержанных. Так вот, я застал их за беседой, когда старший брат втирал ему в мозги прописные истины, что, если не знаешь количества людей за взламываемой дверью и наличием у преступников оружия, надо проявлять хоть какую-то осторожность. Хасан, оказывается, за последнюю операцию получил именные наручные часы «Луч» с гравировкой от начальника управления внутренних дел Ленинграда и Ленинградской области генерал – лейтенанта Крамарева. Думаю, Хамзату было чуть-чуть завидно, хотя, наверное, он все же испытывал гордость за брата – фамилия-то у них была одна. Часы Хасан отдал брату на «хранение», а часть полученной премии мы в тот же вечер «приговорили».

Хамзат был женат на своей односельчанке, звали ее Мадина Исхановна. Она работала бухгалтером в отделе культуры при кронштадтском исполкоме, где ее отчество произносилось в несколько измененной форме – Мадина Ивановна. Мадина была привлекательной и коммуникабельной чеченкой, синеглазой блондинкой с неунывающим при любых неугодных обстоятельствах характером. Она и детям перекроила имена на русский лад: имя старшего сына Джамаллаудина превратилось в Джоника, дочь Марьям в школе стали называть Мариной, а самый младший Ильяс стал Илюшей. С чувством юмора Мадина всегда была на «ты», что ощущалось особенно при общении с ней. Как много значат женщины такого типа в сохранении благополучия в отношениях, я понял значительно позже.

Семья Хамзата дополнялась многочисленными племянниками, количество которых постоянно менялось, он пристраивал их на учебу или же на престижную работу. Своего племянника – сына старшей сестры, он устроил участковым уполномоченным в кронштадтском РОВД, звали его Асланбек. Кучерявый, смуглый и чем-то похожий на цыгана, только отслужил в армии, когда его забрали в Ленинград, где Асланбек поступил сразу же на первый курс заочного отделения юридического факультета. Правда, пробыл он в участковых недолго, и все по собственной глупости. Пока он на службе носил форму, вел себя весьма скромно и чинно. Однако, переодевшись в цивильное, резко менял свое амплуа ревнителя закона на дебошира и пьяницу, а дальше в несомненном сопровождении шли девушки легкого поведения и драки, заканчивающиеся задержанием и препровождением. После четвертого эксцесса терпение Хамзата лопнуло, и Асланбек с позором был отправлен домой как не выдержавший испытательного срока.

Магомед, следующий племянник Хамзата, был сыном младшего брата его отца и являлся единственным персонажем, которому я искренне желал успеха и удачи. Высокий смуглый брюнет – его мамой была узбечка, он производил приятное впечатление неподдельной скромностью, послушанием и почитанием старших. Он отказался быть юристом и выбрал Ленинградский политехнический институт, куда, кстати, поступил своими стараниями и силами, ибо обладал хорошей образовательной базой и окончил Знаменскую среднюю общеобразовательную школу на серебряную медаль. Он уже был студентом четвертого курса, когда произошли непредвиденные события, невольным свидетелем которых я стал. Выделяясь своей весьма эпатажной внешностью, он не мог не привлекать к себе внимание слабого пола, как среди однокурсниц по учебе, так и из окружающих его лиц в месте постоянного проживания, то есть в Кронштадте. Но однокурсницы его не привлекали ввиду своей молодости, неопытности и наличия девственности, что означало-вначале под венец, а потом – все остальное…

Но однажды в магазине он увидел высокую красивую блондинку, которая подарила ему лучезарную улыбку, показав ровный ряд белоснежных зубов, от чего Магомед сразу же потерял голову и покой. Они познакомились. Таня – так звали блондинку, была старше его на четыре года и к тому же замужем за водителем-дальнобойщиком. Они с мужем проживали на 19-ом квартале на окраине Кронштадта, и там же в детском саду она работала воспитательницей. Замужем она была два года, но детьми пока не обзавелась. Раньше она с сестрой проживала в общежитии для строителей всесоюзной стройки – защитных сооружений от наводнений в Ленинграде, то есть кронштадтской дамбы. Они были родом из Молдавии, гагаузы по национальности – была такая немногочисленная народность на территории Союзной Республики. А на третий год вышла замуж за водителя-дальнобойщика, возившего товары по всем дорогам и уголкам нашей огромной страны. Он часто отсутствовал, а красавице так не хватало мужского внимания. А тут – молодой кавказец под два метра ростом, перед которым Таня и не устояла, закрутив с Магомедом роман. Жила она на втором этаже высотного длинного девятиэтажного дома, который мы, старожилы Кронштадта, называли «китайской стеной», ибо в этих огромных домах было до двенадцати подъездов, а длина каждого дома составляла более двухсот метров.

Молодая женщина была к тому же большой выдумщицей, не лишенной девичьего романтизма, предложила Магомеду сложную и заумную систему встреч: когда в окне на подоконнике стоял горшок с декоративным кактусом, это означало, что мужа дома нет и можно входить. «Входить»

– еще громко сказано, ибо, по сути, это не означало войти в двери, а нужно было по пожарной лестнице подняться до уровня второго этажа и встать левой ногой на карниз, левой же рукой ухватиться за раму предварительно открытого ею окна и затем проникнуть внутрь. Магомед поделился со мной о знакомстве с неотразимой блондинкой, рассказал о пожарной лестнице, о кактусе, карнизе и окне. Мне это почему-то очень не понравилось, и я выразил свои подозрения и неудовольствие вслух:

– Зачем надо подниматься по пожарной лестнице и затем лезть через окно, если спокойно можно войти в дверь ее квартиры в подъезде? Ведь ты подвергаешь свою жизнь опасности, а если, допустим, пойдет дождь карниз намокнет, и твоя нога соскользнет с него? И где гарантия, что тебя никто не заметит во время твоих цирковых изощрений. Да любой увидевший тебя на карнизе, несомненно, подумает и предположит, что ты проникаешь в квартиру ограбить ее или же для прелюбодеяния в качестве любовника. Что в данном случае одинаково опасно. Естественно, в конечном итоге ее мужу станет известно о твоих ночных вояжах, и я уже заранее предвижу печальный исход этой истории. Поэтому хотел бы тебя предостеречь от неминуемой опасности, ибо все это мне почему-то очень даже не нравится.

К сожалению, Магомед не прислушался к моим словам и продолжил общение с этой вальяжной особой. И как итог, все пошло по сценарию, который я и предполагал. Кто-то из соседей заметил, как некто систематически влезает в окно к Татьяне, и поставил рогоносца в известность. Скорее всего последовало бурное разбирательство, затем признание и раскаяние в содеянном. Призналась она и в наличии условного знака – горшке с кактусом на подоконнике. И вот обманутый муж в следующую ночь выставил злополучный кактус на место, гарантирующий пылкому любовнику очередную безопасность. Оскорбленный рогоносец, обмотав большой молоток тремя полотенцами, затаился за шторами, предварительно открыв окно и выключив освещение в комнате. Ничего не подозревавший Магомед спокойно поднялся по пожарной лестнице и шагнул на карниз будущих фатальных испытаний. И когда он в эйфории от предстоящей близости взялся за раму открытого окна для очередного проникновения в чужую частную собственность, внезапно получил мощнейший удар по лбу обмотанным орудием преступления. Как подрубленное дерево рухнул он на спину с высоты второго этажа, но нашел в себе силы и, прихрамывая, бросился наутек. Ночью у него началась рвота и сильные головные боли, о чем Хамзат немедленно меня оповестил. Вот тогда-то от первого лица мне и стали известны все подробности происшедшего вечером события. Пришлось вызывать скорую помощь и срочно госпитализировать его в неврологическое отделение военно-морского госпиталя с диагнозом «тяжелое сотрясение головного мозга», вызванное случайным падением с высоты более трех метров. Легенду о его падении с высоты сочинили на ходу. Заведующий отделением подполковник медицинской службы Аносов Петя, мой хороший приятель, отнеся к Магомеду с большим вниманием и сразу приступил к симптоматическому лечению основной причины заболевания. Однако, пролечившись в больнице десять дней, наш подопечный вдруг начал проявлять активность по своей досрочной выписке из стационара. Аносов категорически возражал, утверждая, что больному необходимо пролежать еще не менее месяца на барбитуратах, и что поведение Магомеда есть не что иное, как усиление реактивного состояния, вызванного тяжелым сотрясением мозга. Преждевременная выписка, утверждал Петя Аносов, может привести к необратимым органическим нарушениям головного мозга, а это уже относится к разряду психических заболеваний. Я полностью согласился с его доводами и немедленно вызвал Хамзата в госпиталь, кратко объяснив ему суть сложившейся ситуации. Но все увещевания остаться на продолжение лечения Магомед категорически отверг, уверяя нас, что он великолепно себя чувствует:

– Сейчас мои однокурсники находятся на сельскохозяйственной практике в Ломоносовском совхозе, и я должен быть с ними на уборке помидоров, не могу я здесь прохлаждаться, когда они там работают…

И ведь настоял на своем, а утром следующего дня убыл в Ломоносовский совхоз, где работали его сокурсники на сборе помидоров. Он проработал пять дней, когда однажды вечером мне вновь позвонил Хамзат. Встревоженным испуганным голосом он сообщил, что Магомеда прямо с поля отправили в психиатрическую больницу. Попросил вместе с ним проехать в это злополучное медицинское учреждение. В машине к нам присоединился еще один наш приятель Алихан Яхдиев – ингуш родом из Назрани, работавший телевизионным мастером в кронштадтском телеателье, который немедленно откликнулся на постигшее друга горе. Магомеда мы застали в палате, где он сидел безучастно и отрешенно смотрел в одну точку, абсолютно равнодушным взглядом. Таким же образом он отнесся к нашему приходу, то есть никак не реагируя, чем привел нас в глубокое волнение и расстройство. Дрожащими руками Хамзат налил в стакан из бутылки кефир и попытался его поднести Магомеду прямо в рот. Кефир стекал ему на подбородок и далее – на больничный халат, но он не сделал ни одного глотка, оставаясь невосприимчивым к его попыткам. Произошло то, о чем предупреждал врач-невролог Петя Аносов – необратимое органическое нарушение в головном мозге, приведшее к заболеванию психики. Вероятнее всего, работая в совхозе, Магомед подавал тяжелые ящики с помидорами в кузов машины, что и спровоцировало обострение болезни. Подавленные и убитые увиденным, молча возвращались мы в Кронштадт.

В тот же вечер Хамзат позвонил отцу Магомеда – младшему брату своего отца и как мог, объяснил ситуацию, попросил приехать по возможности незамедлительно. А через три дня я им же был весьма настойчиво приглашен к нему на дом, где застал родителей Магомеда в крайнем расстройстве и возмущении. Двери открыла Мадина, и, раздеваясь в прихожей, я услышал доносившийся из зала резкий, не терпящий возражения, мужской голос:

– Хамзат, мы отдали тебе сына абсолютно здоровым, а получили его больным и немощным. Ты виноват во всем и тебе придется за все отвечать, а печать твоей вины будет лежать на тебе всю жизнь…

В конце монолога я и вошел. Хозяин квартиры с благодарностью кивнул мне головой. Я подошел к сидящему в кресле старшему по возрасту мужчине и, вежливо представившись, поздоровался со всеми присутствующими. Затем тихо присел на стул, стоящий в отдалении у стены.

–Умар, – оправдывался смущенный Хамзат, – я своей вины не отрицаю, но Магомед – взрослый парень, ему исполнился двадцать один год. Я умоляю тебя, послушай, что скажет Руслан, он осетин, военный врач и знает практически все от начала и до конца по этому случаю и даже больше, чем я. Руслан, расскажи ему, с чего все началось…

Я согласился, но при условии, что беседовать с Умаром мы будем наедине, без его жены и самого хозяина дома, то есть Хамзата. Мы уединились в соседнюю комнату, где я подробно изложил Умару всю историю с Магомедом, ничего не утаивая, ответил на множество вопросов. Разговор занял полтора часа…

Сына убитые горем родители забрали домой в Знаменское. Хамзат позже как-то вспомнил, что они его женили на односельчанке. Мулла предположил, что, возможно, это приведет его голову в порядок, но инициатива священнослужителя оказалось бесполезным мероприятием. Женой он абсолютно не интересовался, и через год она вернулась в отчий дом в том же непорочном состоянии, что и пришла. А на пороге уже были лихие девяностые. Затем – первая и вторая чеченские войны, а когда прошло время смуты и положение в стране стабилизировалось, мна было уже не до Магомеда. Времена настали тяжелые, каждый думал в первую очередь о своих близких, и как-то само собой все стороннее отошло на второй план. А после отъезда с семьей в Осетию я окончательно потерял связь с Кронштадтом и его жителями.

Лейтенант Силин

В августе 1982 года я был переведен с Черноморского флота в распоряжение командира Ленинградской военно-морской базы, где сразу же вступил в должность начальника медицинской части береговой базы шестой дивизии учебных кораблей Ленинградской ВМБ, располагавшейся на острове Котлин в Финском заливе, практически примыкающем к устью Невы. Но в миру это место более известно по названию города и бывшей военно-морской базы, как Кронштадт, где мне предстояло теперь служить.

Четырнадцать лет службы на кораблях, где никогда не пахло ароматом женских духов, а стояли устоявшиеся законы военно- морского устава и стандартные запахи «Тройного одеколона» и «Шипра» от матросов срочников, наконец-то остались далеко позади. И все времена года я мог теперь перемещаться по твердой земле и с любопытством созерцать воочию прелестные женские фигуры, грациозно проходящие мимо меня, не думая и не предполагая, что за леерными ограждениями, как всегда, глубокое море, а все остальное мои фантазии. Позади остались корабли матросы, мичмана и офицеры, выходы в море на восемь месяцев или на полгода. Больше не будет штормов и морской болезни, которую я не переносил и ненавидел.

На должности начальника медицинской части береговой базы я смог продержаться, однако, не больше семи месяцев, и в этом было виновато ее предназначение – снабжение всеми видами довольствия кораблей и подводных лодок, базировавшихся в Кронштадте и находившихся на ремонте и в доках военно-морского завода. В мои обязанности входило снабжение медицинских служб указанных корабельных подразделений 960 этиловым спиртом и расходными медикаментами, что я исправно и делал. Спирта медицинского было много, даже чересчур много, поэтому ко мне часто заходили все любители дармового алкоголя – от мичманов до капитанов первого ранга. Затем шла масса проверявших меня начальников различных инстанций и рангов. Вот тогда и обратил внимание, какое количество офицеров славного города превратилось в обыкновенных алкоголиков и вымогателей, использовавших свое служебное положение. Не могу вспомнить ни одной фамилии из этого контингента проверяющих, но одна все же в памяти осталась, и вот почему. Фамилия его была очень странной, поэтому, наверное, и запомнил ее – Юнгмейстер. Кто он был, обрусевший немец или еврей, мне установить так и не удалось, но как он пил мой этиловый спирт и в каких дозах?! Он с точностью профессионала-аптекаря, на глаз, мог разбавить спирт дистиллированной водой, превращая его в водку. Но в одиночку не пил, заставляя меня своим званием и должностью принимать те же дозы, что и он. Дозы были велики, а время приема по продолжительности составляло от трех до пяти часов. Он никогда не закусывал, только непрерывно курил свой «Беломорканал» -тяжелые папиросы без фильтра, что производили на заводе Урицкого в Ленинграде с середины тридцатых годов. Но этого алкоголика я все же уважал за то, что он хотя бы не был вором, как многие из медицинских начальников того периода. Но дальше так продолжаться не могло – здоровье явно начало сдавать, и в начале апреля я обратился напрямую к своему непосредственному начальнику медицинской службы Ленинградской военно-морской базы:

– Виталий Сергевич,– взмолился я,– очень прошу перевести меня флагманским врачом в 104 бригаду кораблей охраны водного района Ленинградской военно-морской базы, куда Вы меня ранее и планировали, ибо служить на береговой базе более не могу – там элементарно можно спиться…