Завод Кривогнутых Изделий

У Льва снова разыгралась мигрень, однако, вечер, экономия на городском освещении и близость завершения рабочего дня вяло, но уверенно отгоняли от него мысль о том, чтобы принять еще несколько таблеток.

«Несколько таблеток из пустой уже пачки. Глупец».

–И все же, меня не отпускают мысли о Китовски.

–Китовски?

–Да, о вашем инженере. Пропавшем инженере.

–Ах, да. Точно. Китовски. А что с ней не так?

–Разве допустимо так легко потерять ее?

–На ее место есть сотни и сотни желающих. Размер оплаты и состав трудового договора гарантирует полное отсутствие жалоб на возможные риски.

–Но ведь этот человек стоит куда больше всех успехов, что могут быть достигнуты.

–Это верно. Однако, я более чем уверен: назавтра произойдет очередная авария неясного характера, и еще один инженер отправится разрешать инцидент, после чего может аналогично Китовски не вернуться обратно. Вспышка героизма, подобная одной из тысяч, что происходят в дизельных двигателях каждую сотую секунды. Мы сами привели мир к такому укладу. Теперь остается лишь пользоваться возможностями, что он открывает нам.

–Равно как и не пользоваться. Выбор принятия или отказа никто не отменял, равно как и попытки воздержания от выбора.

–Лев, поймите. Мы приняли такое огромное количество инвестиций, что даже разговора не может идти о закрытии Завода или даже временном прекращении его функционирования. В свою очередь, инвестиции в Завод самым благополучным образом скажутся на развитии Города – да и всего континента. Так что вы видите дурного?

–Полную деградацию. Как часто еще будут меняться правила игры? Сколько еще Китовски пропадет при неясных обстоятельствах? Как долго еще мы сможем использовать негатив во благо? Если это приведет к неотвратимым последствиям… Еще более необратимым, чем пропажа без вести инженеров… Даже думать гадко… Средства массовой информации…

–Мне жаль, но здесь я вас перебью. СМИ ничего не смогут сделать. Какими бы ужасными не были последствия работы Завода, уже спустя сутки произойдет утечка одного из топливных трубопроводов в порту. Затем какая-нибудь женщина родит троих и откажется от всех. После – поймают преступников, совершивших хищение бюджетных средств. Мы живем в мире однодневных героев и злодеев. Наши успехи и наши ошибки живут вечно с нами, но в масштабах целого города, региона, страны, мира – всего сутки. Сутки до выхода следующего выпуска новостей.

–Кажется, я совершенно ничего не понимаю о мире, в котором живу.

–Очень искреннее признание, господин мэр. Однако, спешу вас утешить: все могут объяснить, что происходит, но никто не способен понять.

–Директор Хрон, мы пришли.

–Какие чудесные фиалки! Вы хотите присесть на веранде или же здесь есть другой зал?

–Я бы присел на веранде. Внутри скоро начнется концерт, а у меня чертовски болит голова.

–В таком случае, пожалеем вас, господин мэр. Присядем на веранде.

–Если правительственные органы решат сотрудничать с вами, я направлю от себя человека. Ее фамилия – Фиш.

–Я благодарен, что могу получать поддержку от вас. Будьте уверены, что моя благодарность окажется превосходящей ожидания.

–Я слабо верю в вас и в ваш успех, но кто-то же должен задавать направление, вектор, обозначать цель.

–Боюсь только, что наше направление будет иметь не поступательный характер, а вращательный. – Директор улыбнулся. Он всегда улыбался – что бы ни происходило. При любых обстоятельствах – даже самых неуместных. – Вы тоже способны на это, Лев. Может быть не тогда и не сейчас. Но – способны.

Мимо окон с шумом пронесся автомобиль. Так быстро, что даже нельзя было разглядеть его форм, лишь очертания. За ним еще один и еще. Около десятка яростных моторов, облаченных в металлические одеяния корпусов, с визгом шин миновали проспект16.

–Ваше достижение?

Директор, резко обернувшись, уронил салфетницу и теперь спешно возвращал белые полупрозрачные листочки обратно в держатель.

–Простите?

–Эти гонщики. Рев просто оглушительный. И это ведь не модификация выхлопного тракта. Этот рев – именно двигательный.

–Ах, да. Впрочем, странно было бы закладывать в автомобили мощности такой, что ими можно было бы буксировать лайнер, и надеяться, что на них не будут с таким удовольствием рассекать по улицам.

–А как же нарушение скоростного режима? Они должны это делать в специально отведенных местах, может быть, на гонках.

–Так учредите их. Они вас отблагодарят. Однако, не надейтесь, что тот, кому позволено летать, будет довольствоваться неспешной возней на земле…

–А у вас есть автомобиль?

–Нет, больше люблю пешие прогулки, но заверяю, что у вас он точно скоро появится.

–О чем вы?

–Скоро мы закончим настройку станков и запустим новую линейку автомобилей. «ЭИ». Так они будут называться. Мощи не меньше, чем комфорта. Считайте это подарком от благодарного и уважающего вас коллеги.

После ужина с Хроном Лев не один еще час будет обдумывать его слова, но не об автомобиле, гонках или пеших прогулках. Он будет думать о том, продолжать ли великое вращение шестерен, смазывающихся чужой кровью – или со всей силы вдарить по стоп-крану? А может быть, Льву стоит решиться потворствовать не только другому, но и себе?

-7- ПРОГУЛ -7-

Каково это, находиться в точке, из которой видно весь мир, но точка эта находится вне самого мира?

Каково это, изучать объекты в их динамической во всех измерениях структуре, когда жизнь и смерть становятся переменными, классические физические законы – лишь извращенные попытки понять мир сознанием, приборы и средства чьи слишком далеки от того, чтобы прикоснуться на самом деле к объективному миру?

Китовски находится в черной жиже, не пропускающей энергии, света, никогда не рожденная, никогда не почившая. Застывшее мгновение в треугольнике «жизнь» – «смерть» – «бессмертие».

Единственное, что ей действительно дано – то, чего на самом деле нельзя оценить, ощутить, пощупать, привести к каким-либо единицам измерения, благодаря которым стало бы возможным построить установку, отображающую численную разницу между душой одного человека и другого. Уместно ли существование некоего эталона? Стал бы мир тогда тоталитарным зверинцем, антиутопией, где людей делят на полноценных и неполноценных согласно соответствия нерушимой истине, которую уже не уничтожить, не забыть? Если мы познаем совершенство, не уничтожит ли оно нас?

С другой стороны, говорить об этом рано. Мы по-прежнему слишком далеки даже от того, чтобы увидеть по-настоящему мир, в котором появились, зародились, эволюционировали, выживали, рождались, рождали и умирали, затем прогрессировали, резали друг друга, истребляли, чтобы снова и снова идти на мировую. Все это делали люди, будучи ведомы лишь своими галлюцинациями, своими суждениями, настолько несовершенными, что можно приравнять куб к шару, звук к букве, ничто – ко всему. Мы до сих пор не способны увидеть полноценную картину мира, а все лезем и лезем в дебри, далекие от того, чтобы быть не просто увиденными, но и осознанными.

Нами не может быть понято то, что нам дано, однако, мы во всю стремимся обладать тем, до чего еще не доросли. И не дорастем, возможно, никогда.

Мир, полный химер и иллюзий, в котором мы выстроили сложную игру, чтобы на том кратком для вселенной миге нашей жизни не сойти с ума от постоянных мыслей о смерти, приближающейся неумолимо.

Китовски столкнулась с гранью небытия лицом к лицу, но она оказалась иной, совершенно иной от тех представлений, коими обладает наука, религия, эзотерика.

Однако, Бездна не принимает ее.

Китовски чувствует отторжение, ничего всеми возможными способами стремится изгнать ее, существующую, в мир, который все еще существует. Бытию не место в небытии.

Полная несуществования точка в мире из существующих приближается с той скоростью, с которой происходит пробуждение человека от ужасного сна, полного прекрасных кошмаров.

Бездна выплевывает Китовски в рабочем цеху четырнадцатого этажа, в котором вовсю кипит работа.

Мир давит на нее гравитацией, обрушивает все биологические и психические процессы, что оказались игнорируемы долгие дни в неизмеримости исчисления мира Бездны.

Голод, желание выспаться или же наоборот – проснуться, неведомая никогда ранее усталость, ощущение давления со стороны сил притяжения, давление атмосферного воздуха, проникающий сквозь ее тело свет производственных ламп. Ей удивительно, что она есть, ее изумляет сам факт существования, необходимость дышать, стиснутые в синапсы и нейроны тысячи тонн информации, чего мозг был лишен почти вечность, невыносимая тяжесть бытия, от которой удалось сбежать, но в которую нельзя не вернуться.

Китовски не приняли по ту сторону, но как это было прекрасно! Ее сознание отказывается заново жевать эту нудную кашу экзистенциализма, полностью лишенную той чарующей благодати отсутствия.

–Эй, посмотрите!

–Что там?

–Кто это?

Теперь во что бы то ни стало ей необходимо вновь оказаться там. Вновь испытать это неописуемое блаженство пребывания материи вне всякой другой материи, погрузить свое бытие в полное небытие. Ощутить космос внутри себя. Почувствовать себя частью ничего.

–Это же пропавший инженер!

–Китовски! Мадлен, ты слышишь меня?

–Срочно позовите врача!

–Где на этаже телеграф?

Все это совершенно ничего не стоит, в противовес – ничего оказалось удивительно ценным, уникально незаменимым, влекущим за собой, сила Танатоса обрекает на влюбленность, любовь, зависимость. Вновь испытать давно забытые ощущения, какие испытывает неродившийся еще на свет человек в утробе матери…

–Возле энтропийных станков! Четырнадцатый этаж!

–Мадлен! Мадлен, не теряй сознания! Слушай мой голос!

Какое волшебство! Какое чудо! Мадлен пытается воспроизвести в памяти своей те чувства и переживания, скорее – их полное отсутствие, но сейчас, когда вокруг толпятся и кричат рабочие, на предельных оборотах пашут станки, натягиваются тросы лифтов, гремят настилы цехов под оцинкованными сапогами, Директор Хрон покровительственно посмеивается, объясняя, почему Заводу необходимо еще больше инвестиций – это невозможно, просто нереально.

Попытки избежать бытие навлекают за собой его полную власть над беглецом.

Мадлен закрывает глаза и видит ничто.

–Господи, она мертва!

На весь цех раздается оглушительный храп Мадлен.

–Нет, просто заснула.

–Где чертов врач?!

Арчи и Йося берут ее под руки и уносят к лифту.

-8- ПЕРСПЕКТИВЫ ПРОИЗВОДСТВА -8-

-Доброго утра, Мадлен. Как ваше? самочувствие?

–Чуть лучше, чем у двигателя, пережившего гидроудар.

Мадлен отправили отлеживаться в заводской лазарет. Ее палата имела при себе всего одно-единственное окно, скорее – прорезь с люком, который закрывался с наружной стороны помещения, Рассчитана на двух человек. Вторая койка пустовала, затянутая полиэтиленом. Вечные железные коробы, вечные муки заточенного человека: заточенного в зданиях, в комнатах, в собственном теле, в сознании, разбитом на мелкие осколки, в каждом из которых противоестественные бодрствованию видения. Воодушевляющие и отталкивающие видения.

–Разрешите, я присяду к вам на койку? – Директор Хрон не просто улыбался. Он сиял улыбкой.

–Ноги устали? Ну-да. До лазарета с вашего кабинета спускаться на лифте долго. Пожалуйста. Присаживайтесь. Только не испачкайтесь.

Он опустился на край больничной тахты и обернулся полубоком к Мадлен.

–Исходя из вашего бойкого настроя, в скором времени вы совсем поправитесь и будете готовы вернуться к исполнению своих обязанностей, я правильно рассуждаю?

–Об этом я и хотела говорить с вами, Директор.

–Я слушаю вас.

–То, чем мы занимаемся здесь, абсолютно удивительно…

–Да… – мечтательно произнес Директор. – Да, я рад, что вы разделяете со мной эту точку зрения.

–…абсолютно удивительно и чрезвычайно опасно.

–Что вы имеете в виду?

–Во время разрешения крайней аварии неясного характера, я…

–Вы пропали почти на неделю. Вашими поисками занималась специальная группа, но «ПИАНы», как назло, не индицировали никаких изменений внутренней энергии пространства.

–Меня искали? Не шутите и не перебивайте, пожалуйста. Это очень важно, Директор.

–Я слушаю вас.

Мадлен уперлась локтями и нелепо подтянулась за прутья койки, чтобы присесть. Директор повел рукой, чтобы помочь ей, но оборвал свое движение: это будет излишне, она бы все равно не приняла его сочувствия.

–Я была нигде. Там было совершенно никого и ничего. Время искажается, пространство – всего лишь черносливовая каша, в которой только и делать, что тонуть, тонуть, тонуть… И слышать тишину. Это словно оборотная сторона всего. Нечто, лишенное физических свойств и отношения к бытию. Это – Бездна.

–Очень интересно.

–Что вы думаете об этом?

–Я думаю, что, учитывая наш прогресс в изучении гнутья кривых термодинамических процессов17, мы могли бы очень здорово обернуть обратную энергию, которой пронизано это пространство.

–Я бы хотела заняться этим вопросом. Этим проектом.

–Конечно! Само собой! Вы одна из самых перспективных сотрудниц. Тем более вы – первая, кто смог почти благополучно вернуться оттуда.

«Да, остальные попросту не возвращались», – подумала Мадлен.

«Ничего им не сделается, этим пропавшим», – читалось в ответ в глазах Хрона и его нестираемой с лица улыбке.

Директор Хрон хотел было сказать что-то еще, но осекся, и улыбка, та самая улыбка, знакомая всем сотрудникам, притягательная, но холодная, чуть вздрогнула на его лице. Удержав счастливую и покровительственную мину силой воли, он продолжил:

–А пока что, Мадлен, отдыхайте, восстанавливайте силы. Как будете готовы, приходите ко мне совещаться. Обсудим все, необходимое для вашей деятельности по этому направлению.

–Но не считаете ли вы, что это может обернуться инцидентами куда опаснее и грандиознее, чем авария неясного характера? Это может обернуться…

–Даже не думайте об этом. Да, миновало время, когда прогресс нес за собой необходимость некоторых… потерь. Гуманизм нынче в цене. Но что в итоге? Прогресс оказался как таковой заброшен, словно излюбленная и истертая игрушка, взамен которой ребенку-человеку дали новую, яркую и красивую – развлечения, мысли о прошлом, тоска по неосуществленному и невозможному. Пора отбросить это и, наконец, начать видеть во всем возможности, каких бы ресурсов они не требовали. Ведь главное, это…

–Наличие вектора к цели, – совсем понуро произнесла Китовски.

–ДА! Да! Рад, что вы готовы принять мою позицию насчет нашего предприятия. Ведь на этих суждениях и держится вся эта махина, оцениваемая в килотонны человеческого ресурса, миллионы тонн материалов, миллиарды тонн металла, готового обернуться вспять. – Директор вновь обвел взглядом Мадлен, но нельзя было сказать, что именно скрыто за его выструганным пластмассовым образом, что таится в мыслях, обернутых в зеленый костюм. – Очень жаль, но мне нужно прервать нашу увлекательную беседу. Увидимся сразу же, как вы почувствуете себя лучше! – Директор протянул Мадлен руку. Та ее некрепко пожала.

–Прощайте!

Мужчина удалился через массивную дверь, на секунду впустив свежий, слегка прохладный сквозняк в больничные покои.

Однако, дверь не успела закрыться окончательно. Ее вновь раскрыли, и в проеме показались изможденные работой лица, давно позабывшие, как выглядит солнечный свет.

–Эй, Мадлен! Ты не заразная там?

–Китовски, у тебя насморка нет?

Арчи и Йося одновременно пытались протиснуться в узкий дверной проем.

–Ах вы, подлецы, идите сюда!

Мужчины навалились на Китовски и сжали ее в своих объятиях. Они принесли с собой запах гари и масла, пережженного металла и застоявшегося пота. Этот запах значил чуть меньше, чем «дом» и чуть больше, чем «уют».

–Как ты, подруга?

–Рассказывай скорее!

Мадлен без запинки поведала пришедшим и о точке, которой нет, и о черносливовой каше, и о желании незамедлительно вновь побывать в Бездне, и о планах Директора на этот счет.

–И чего ты хочешь этим добиться? Что, было так сложно соврать, что ничего не помнишь?!

–Это же может обернуться черт знает чем из-за этого Хрома, который ни в чем границ не видит!

–Мадлен, он использует тебя, как болванку, как образец №74, и выбросит на свалку, как только получит желаемое! Ты не станешь героем своего времени, если поставишь под угрозу свою жизнь!

–Свою жизнь? Да здесь уже может идти разговор о сотнях жизней, о тысячах! Что, если производство выйдет из-под контроля и весь Завод поглотит сам себя?! А если процесс не получится остановить? Что тогда? Черная дыра на месте скалистого побережья?

–Мы ведь совершенно не знаем, о чем идет речь. Давно уже никто ничего не делает по готовым схемам. Это работа первооткрывателем… Она пугает меня. Это как идти в темноте на ощупь. Как заново изобретать дизель… Это чрезвычайно опасно.

–Тем более, вспомни: как Хрум-Хрум может разбираться во всех этих аспектах? У него даже образования толком нет. Кто он там? Эзотерик? Эпилептик? Эксплуататор? Кто?

–Нельзя совать свой нос в каждую щель, надеясь выскрести оттуда кучу пользы… Никогда не знаешь, что найдешь за плотно закрытой дверью…

–И что, если Авария, с большой буквы «А», случится? Это ведь уже не получится стереть из памяти людей. Все будет запечатлено, задокументировано и распространено… Этого будет не стереть, Мадлен…

В определенный момент этой нескончаемой полемики на тему расширения производства, Арчи и Йося начали перебранку уже между собой, но тогда Китовски их уже давно не слушала и не слышала.

–Вы два паникера. Две истерички. Дайте мне проспаться, потом поговорим.

С этими словами Мадлен отвернулась от пришедших проведать ее товарищей. Арчи и Йося мгновенно замолчали и не нашли ничего лучше, кроме как молча тихонечко удалиться из больничной палаты лазарета Завода кривогнутых изделий.

Оказавшись на свежем воздухе, они продолжили:

–Кажется, зря мы так сходу на нее налетели.

–Ничего не зря! Беду нужно останавливать на корню! Тем более, ты слышал ее? «Хочу в Бездну, там так здорово!»

–Да, пожалуй, она сама вернулась оттуда нездоровая…

Оттуда. Они до сих пор не могли понять откуда, и из-за этого по спинам их пробежал жгучий холодок сомнений и тревоги.

-9- КЛИМЕНТ ГРОСС -9-

«Интересно, а звонки будильников специально делают такими противными и настойчивыми, или они становятся таковыми в ходе эксплуатации? Ну, чисто психологический фактор. На самом деле он всего лишь набор вибраций. Противным и настойчивым его уже сделал я».

Квартира Клима была в одном из многочисленных панельных домов спального района. Десятый этаж открывал прекрасный вид на окна абсолютно идентичного дома напротив. И слева. И справа.

Клим просыпался тягуче: график полностью не соответствовал его внутреннему распорядку, куда проще бы ему было не спать всю ночь и отсыпаться весь день, нежели соответствовать этому тоталитаризму жаворонков, установивших свой порядок и хронологию вещей.

Мужчина отключил будильник, стоящий на тумбочке, и вновь прилег на подушку. Подушка смята ровно под форму его лица, а одеяло излучает родное и знакомое тепло. На мгновение он закрыл глаза.

Сон.

Такое случается довольно часто с ним: достаточно в полудреме прикрыть веки, чтобы очутиться там.

Ему там комфортно. Никого нет. Ничего нет. Абсолютная темнота. Абсолютная тишина. Словно главный антагонист всего существующего. Удивительный покой. Здесь получается отдохнуть лучше, чем за ночь самого крепко сна, всего за несколько минут.

Там, то есть – Нигде, умиротворяюще. По-настоящему. Словно это – единственное безопасное место во всем мире. И вне его – тоже.

Клим хочет полностью насладиться этим прежде, чем его вновь вытолкнет в ужасающий, полный света, людей, их шума и проблем город. Город, в котором жизни до краев. Такой полный, что льется через край, заливает руки, пол, просачивается через грань воротника и, наконец, топит. Однако, что-то ему мешает. Какое-то новое ощущение.

Мужчина оборачивается в обволакивающей тьме и – видит ли? Чувствует ли? Знает ли? Кроме него есть кто-то еще.

Как так? В месте, о котором просвещен только лишь он, в месте, которого нет ни на одной карте и нет инструкции, как в него попасть, есть кто-то еще.

Кто-то еще.

«Господи! Этого не может быть! Так не должно происходить! Выброси меня обратно!»

Кто-то еще медленно, но уверенно плывет к нему по вязкой черной жиже, перебирая своими конечностями, неясно подгребая под себя это море ничего. Море, не издающее ни блеска, ни плеска.

«Выпусти меня отсюда, черт возьми! Выпусти!»

Кто-то еще словно слышит мысли Клима. Чувствует его так же, как сам Клим чувствует это. Оно приближается, становится ощутимо ближе в пространстве, лишенном направлений и координат, месте, где каждый поворот может привести себе же за спину.

«Черт! Проснись же! Проснись!»

Клим сидит на своей кровати, вытирая пот со лба. Резким движением распахнув штору, он проверяет: пот прозрачный и холодный. Не черный и слегка тепловатый. Обычный человеческий пот. Испарина покрыла все его тело так сильно, что на простыне остался довольно заметный влажный отпечаток.

–К черту, к черту…

Клим пощурился от солнечных бликов, посмотрев на часы.

«03:02».

Стрелки часов остановились около трех часов ночи, однако, сигнал все же сработал верно: вон грузовая машина привезла на деревянных поддонах горячий хлеб в круглосуточный магазин. А это происходит всегда четко, всегда по графику. Обыкновенно – около семи утра. С этим все строго. С хлебом – не шутят.

Так же обыкновенно пекари не дают приготовиться буханкам до своего эталонного состояния: в таком виде, слегка недопеченном, хлебные кирпичи и батоны весят куда больше своих изготовленных по инструкции собратьев. Итог: пекарь увозит домой по восемьдесят килограмм муки ежедневно.

«Мука, кстати, хорошая».

Клим выходит из спальни и идет по короткошерстному ковру на кухню. Достает из морозилки булочки. Кладет их на противень и сразу же отправляет в духовку: и оттают, и испекутся, пока он будет заниматься утренней гигиеной.

Мужчина на мгновение останавливается: ему становится страшно, что он в квартире не один, но тут же берет себя в руки.

«Что за глупости? Конечно, один».

Металлический звон.

«Трубы гудят. Просто гудят трубы».

Умывание. Горячая вода распаривает помазок, горячее полотенце – кожу лица. Пар поднимает и уносит с собой остатки дурного ночного и паршивого предрассветного сна. Привычным движением Клим вполоборота разворачивается к полочкам и включает радио.

-Высшее образование на базе девятого, одиннадцатого класса и СПО! Среднее профессиональное образование по направлениям новейших востребованных специальностей: инженер по неясной аварийности и безопасности производства, промышленное и гражданское строительство, снабжение и логистика кривогнутых материалов, эксплуатация транспорта, эксплуатация и ремонт кривогнутых станков!

Климу тяжело вздыхать сквозь полотенце. Он чувствует, как горячая влага снимает напряжение не только с лица, но и почти со всего тела, изможденного таким отталкивающим пробуждением. Бросить все – и лечь обратно. Провести весь день в кровати – чуть дыша, чтобы самого себя не заметить.

–Бюджетные места! На время обучения студентам предоставляется общежитие! Телефоны приемной комиссии…

Щелчок тумблером радиоприемника.

«О работе – послушаем на работе».

–Страхование от аварий неясного характера для вас и ваших близких!

Щелчок.

–Открыто новое нефтяное месторождение…

ЩЕЛЧОК.

–Зависимость от сахара и животных жиров просто огромна…

ЩЕЛЧОК.

–Сообщение от наших слушателей! «Куплю лом металлов…». Приносим свои извинения, это не…

ЩЕЛЧОК.

«Сколько это уже может продолжаться?!»

–Повторяю! Срочно требуются! Обращаться в отдел кадров.