Глава 1. Запах горькой травы
Полынь всегда знала больше, чем «говорила». Стоило Агате провести ладонью по серебряным листьям, как тонкие прожилки отзывались колкой искро́й. Щёлк! Морозный запах срывался с побелевших кончиков пальцев словно шёпот давно забытой песни. Сегодня тот был особенно громким: две луны, Серебряная и Багря́ная, висели над северным горизонтом как два недовольных надзирателя, проверяющих, хорошо ли прополото поле грехов человеческих.
Деревенская травница втянула воздух до головокружения: горечь, смола, чистая ледяная свежесть. Такой букет мог воскресить даже перезимовавшего в сугробе оленя – проверено на личном опыте. Она окружила себя пахучими стеблями, словно импровизированной кольчугой, и приступила к сбору. Острым серпом, бичом всех сорняков, девушка бережно отсекала верхушки, укладывая их в заплечную суму. За этот сезон полынь уродилась отменная: плотные бархатные листья поблёскивают на солнце, будто присыпаны перламутровой пылью.
– Вот и славно, – пробормотала под нос девушка. – Бабка Устина меня похвалит. Авось перестанет шпынять «травницей-самоучкой».
С восточной стороны лес стоял сизым валом. Ветви елей тянулись к небу, пытаясь дотянуться до Багря́ницы. Безуспешно, зато с драмой. Тропа уходила между стволов в сизый туман. Туда, где начинался Лешвéй – Полынный Предел, тонкая грань мира духов. Местные парни обходили это место за версту: «В тех краях, мол, даже тень сама себя укусить может». Агата обходить не могла. Лучшее сырьё росло именно там, где граница реальности была минимальной, словно лёд на реке к первому дню оттепели.
Снег местами лежал упрямыми пятнами, сохраняя ночную крупу инея. Утро обжигало яркостью, но холода не убавилось. Середина Се́вер-месяца, что вы хотите. Однако сердцу девушки было жарко. Сегодня канун Объятия – событие, которое случается раз в семьдесят семь лет. Обе луны сходятся в небе и делают мир похожим на зеркальную рамку: всё двойное, словно природа играет в игру «Найди десять отличий».
«Думай о траве Агата, а не о божествах, глядящих сверху», – пожурила она себя, но мысли, как нахальные комары, продолжали зудеть.
Жужжание, однако, внезапно затмилось звериным рыком. Где-то в чаще хрустнула ветка, по спине девушки побежали мурашки, а затылок будто окунули в таз ледяной воды. Серебряная Луна всегда подчёркивала логику вещей: шорох – значит, зверь. Багряная же тут же накидывала эмоциональной страсти: «Беги или сражайся!»
Агата выпрямилась, поднесла к губам пальцы с прилипшими зёрнышками смолы – небольшое, но действенное заклятье. Не колдовство великой силы, а опыт простой «травницы на минималках». Полынь отпугивает нечисть и хороша от хандры. Она сунула пригоршню листьев в карман тулупа из овечьей шерсти на груди. Запах уравновесил сердце, и девушка шагнула в сторону шума.
Дальше всё случилось одновременно и неправильно. Сначала стон. Низкий, хриплый, набитый льдом так, что уши заломило. Потом из зарослей можжевельника кто-то вывалился. Человек. Вернее, почти человек. Высокий, в серовато-чёрном плаще, промёрзшем до хруста.
Травница инстинктивно отступила, но сердце уже сжало внезапное чувство неловкой жалости. Бледное лицо незнакомца было искажено болью, в уголках губ поблёскивали кристаллы инея, словно он выдыхал зиму вместо воздуха. Под капюшоном, там, где у обычных мужчин густая шапка волос, у этого странный излом, как будто… рог?
Девушка поспешно пригнулась, ловя выпавший из-под плаща незнакомца предмет. Кинжал с рукоятью, выполненной в форме серебристой ветви. Не деревца, именно ветви, на которой лёд цвёл прозрачными листьями.
– Эй…, ты живой?! – окликнула она, осторожно протягивая руку.
Ответом был судорожный вдох. На миг ресницы незнакома покрылись инеем, затем растаяли, оставив росинки, словно тот моргнул снегом.
«Северянин, причём явно не из деревенских. Плащ дорогой, кожа на обуви выварена в камфаре, швы ровные. Городская мода. И рана…»
Она заметила кровавое пятно на боку плаща, багряное в досветную голубизну утра. При этом ткань явно примёрзла к телу.
– Ты меня слышишь? – спросила Агата. – Сейчас я вытяну из-под тебя плащ, не дёргайся! Меня зовут Ага…
– Не, – прохрипел он, глаза резко распахнулись. Стальные, беззащитные и враждебные одновременно. – Не подходи… опасно.
Она ответила самым грозным взглядом из репертуара бабки Устины.
– Опасно промёрзнуть здесь до состояния ледышки и умереть, – отчеканила травница. – У меня полынь, настойка и два крепких оленя в стойле. Выбор, как мне кажется, проще некуда.
Мужчина… Ладно, «по виду мужчина», попытался подняться. Ноги его подкосились, и он снова рухнул. На этот раз капюшон съехал, открывая чёткий вид на рога-отростки. Короткие, тёмные у основания и матово-ледяные к концам, словно ветви обледенелого дерева. У любой другой девушки коленки бы предали владельца, но Агата хорошо знала предания. Рога – метка Ледяной династии, древних Стужичей. И все они, согласно тем же преданиям, погибли лет десять-пятнадцать назад при падении столицы.
«Выходит, не все», – пронеслось в голове, пока она, действуя быстрее мыслей, рванула ремешки сумы и достала пузырёк спиртовой настойки полыни.
– Выпей, – сказала она, подсовывая горлышко к его губам. – Это не яд. Кровь согреет. Или, что там у тебя, вместо нее…
Он попытался отвернуться, но пальцы девушки уже сдерживали затылок. Хруст, будто ломают тонкие льдинки, и в следующее мгновение горечь коснулась рта. Мужчина закашлялся, но выпил. Лёд на губах затрещал, превращаясь в россыпь мелких звёздочек.
– Се́верин… – слово вырвалось у незнакомца, словно сам воздух вытолкнул имя, прежде чем разум успел закрыть двери.
Агата кивнула: – Буду считать это за благодарствую.
Северин. Имя прозвенело звонком колокольчика. Откуда-то с края сознания, будто сам собой всплыл воспоминаниями старый сон. Две луны, бал под снегом, тёмный силуэт с рогами склоняется в танце. Девушка вздрогнула и чуть не обронила пузырёк. «Не сейчас!»
Меж тем туман над лесом сгущался. Чуждые звуки, похожие на лязг железа, просачивались издалека. То были уж точно не дикие звери. Агата слышала что-то похожее однажды на ярмарке. Лёдогончие псари Инквизиции. Псы, выведенные магией криомантов, чующие кровь Стужичей. Если они здесь…
Она вскочила, оценивая ситуацию: до избушки бегом минут десять. Если тащить на плечах ещё и двухметрового представителя неизвестно кого, минут тридцать. Гончие обычно берут след за пять. Неприятная арифметика.
Агата оглядела кварту полыни, разложенную вокруг. Сырья на три луны вперёд. Обидно бросать, но жизнь дороже любой травы. Сердце колотилось, запах собственных опасений смешался с ароматом растений, в итоге нос защекотало до слёз.
– Ладно, Северин, – буркнула она. – Сейчас будем играть в «замершее брёвнышко». Прости уж за непочтительность.
Девушка поднырнула под его левую руку, перекинув вес тела на плечи. Ожёг холода пронзил руку, но девушка лишь цыкнула, вспоминая наставление: «Стужу лечишь теплом, но не своего сердца, а углями горнила». В роли горнила выступало ближайший костровище. Благо заготовленная куча сухих сучьев лежала недалеко. Традиция: всегда имей запасное тепло.
Каждый шаг отзывался в теле мужчины дрожью. А ещё… Стук. Это не был пульс, а что-то иное, гулкое, будто чужая реальность билась в нём изнутри. Агата поймала себя на мысли, что слышит двойное эхо. Своё сердце и незнакомца, и бьются они в противоположные такты. Но, каждый удар странным образом вписывается в один общий ритм… Нет, это уже бред от усталости.
Трава под ногами шипела: полынь не любила ледяную кровь, даже если она, по легендам, кровь древних правителей.
– Держись, – пробормотала она.
– Ты… безрассудна, – хрипло отозвался Северин, словно вырубая слова изо льда.
– Знаю, – согласилась Агата. – Но это лучше, чем быть предусмотрительно мёртвой.
Они доковыляли до круговой полянки, где ещё вчера девушка жгла костёр. Ворох сухого можжевельника ожидал своего часа. Сунула руку в суму, вытащила щепоть искрящегося рун-пороха. Редкий товар, выменянный у кочевников-меря за банку мёда. Бросила на ветки, ткнула огнивом. Фш-ш! Огонь вспыхнул зеленовато-голубым пламенем, внезапно уютным для ноябрьской стужи.
Посадив Северина к стволу сосны, девушка разрезала окоченелой рукой бок его плаща. Состояние раны было хуже, чем она опасалась. Рёбра, словно разбитые сосульки. Под кожей наливающимся бугром застыли окровавленные кристаллики.
– Гончие? – уточнила она.
Северин отрицательно качнул головой.
– Длань… – выдохнул он, прикрыв глаза.
Длань. Инквизиторский меч-кнут, выкованный из янтарного льда, способный резать и жечь. Если такие клинки неподалёку, то это не просто патруль, а куда выше. Кого-то очень сильно раздражало, что наследник Ледяной династии ещё дышит.
Агата вынула тонкий нож-скобку, согрев его в пламени. Когда металл зарозовел, она поднесла лезвие к ране.
– Будет больно, – предупредила.
– Уже больно, – слабо усмехнулся он, ледяные трещинки на губах двинулись к краям.
– Тогда к чёрту вежливость, – буркнула она и сделала надрез.
Мужчина не издал ни звука, только белёсая рябь пробежала по коже, словно ветер по свежевыпавшему снегу. Из раны потекла жидкость, не совсем кровь: скорее расплавленный иней со всполохами багряных искр. Агата поймала себя на мысли, что её не тошнит, наоборот – в горле клокочет странное восхищение: «Так вот как выглядит кровь зимних королей».
Она смочила перетёртую полынь в настойке и приложила к ране. Смесь зашипела, словно костёр, на который плеснули ледяным уксусом. Ловким движением закрепила бинты. Мужчина вздрогнул, пальцы сжались вокруг её запястья.
– Тише, – прошептала она, произнося лечебную клятву-заклинание на полынной траве. – Серебряной луне твой холод, Багряной моё тепло. Через траву и кровь да будет путь невзгодам закрыт!
Серебряная и Багряная Луны, сошедшиеся над горизонтом, вспыхнули одновременно: холодное серебро окрасилось алым ободком. Меж сияющих дисков протянулась тончайшая нить. Ударила в грудь Северина, прошила сердце Агаты и сомкнулась кольцом, невидимым, но ощутимым, как молния. Мир вокруг на миг стал двуслойным: каждая сосна – двойная, каждый отблеск – с эхом. А между этих двух сияний сидели они: простая травница и ледяной принц. В запахе горькой травы смешивались удивление, тревога и неосознанная, как первый пар под ледяной коркой, нежность.
– Что это… было? – изумлённо прошептала травница.
– Лунный венец, – прохрипел князь. – Ты озвучила клятву при Объятии… теперь наши судьбы связаны.
В том же миге её ладонь обожгло инеем, а его поврежденную кожу теплом. Первый толчок венца заставил два сердца биться в унисон. Где-то вдали протрубил рог. Протяжно, тяжело, как сосулька, падающая в бездну. Инквизиция. Агата подняла голову, глаза вспыхнули отражённым отблеском от костра.
– Северин, – тихо сказала она. – Тебя кажется… нашли.
Он попытался встать. Тело слушалось плохо, но взгляд был острым, как игла иней-сосны.
– Беги, – прошептал он. – Они пойдут за мной, а тебя не тронут.
– Ну конечно, – ответила она, вытирая лезвие ножа о траву. – Побегу сразу, как перестану быть собой.
С этими словами Агата сорвала с пояса витую верёвку из трав, накинув ему на плечи, словно щит, и, зажав подмышкой суму, подскочила к ближайшему оленю. Тощий, но упёртый зверь лизнул её ладонь. За ним стоял второй, запасной, такой же упёртый.
– Слышь, Рогач, – обратилась она к животному, подводя того к раненому. – Привыкай к новому седоку, он тяжёлый. Но он – наш!
Олень фыркнул, как будто ответил: «Ты ещё скажи, что это Лунный князь».
Агата усмехнулась: – Вот уж выжимка из баллад.
Она помогла Северину взобраться в седло, сама запрыгнула на второго зверя. Тело мужчины качнулось, коснувшись её спины рогами: удивительно тёплыми. Или она настолько промёрзла, что даже ледышка горячей кажется?
Звук преследователей стал ближе. Где-то ломились ветви, скрежетал металл льдокапканов. Нужно было отвести погоню подальше от поселения.
– Держись за гриву, – крикнула она, поддавая пятками бока оленя.
Северин ухватился, плотно прижавшись к оленю. В тот момент, когда копыта ударили по насту, Агата почувствовала, как тепло её собственного сердца вдруг откликнулось тяжёлым холодом, словно окатили из ведра ледяной водой. Она дёрнулась, едва не потеряв зарождающийся ритм.
Мужчина позади удивленно вскинул голову, их взгляды пересеклись. Он смотрел так, как смотрит человек, внезапно ощущающий свою боль, но в другом теле.
Связь? Безумие? Всё равно.
Олени рванули вглубь леса. За спиной трещали ветви и скрипели кованые цепи гончих. Серебряная Луна отражалась в каждом льдистом кусочке снега, Багряная в каждом отблеске пламени. Мир вращался вокруг них, крови, полыни и древних рогов чужого короля. И если бы кто-то спросил Агату в тот миг, почему она не бросила незнакомца, девушка пожала бы плечами и ответила просто: «Полынь мне шепнула – не бросай».
А полынь не ошибается никогда!
***
Лес встретил их шальной какофонией: хрустом подков оленей по насту, визгом ветра в расселинах и нарастающим зовом ледогончих. Зверь-псы не лаяли, как обычные собаки. Их глотки издавали металлический скрип, будто пилили лёд. Каждый такой звук ёмко намекал: если они сомкнут клыки, плоть захрустит, словно мороженая брусника.
Агата пригнулась к шее оленя. Рогач нёсся так, будто считал личным достоинством никому не уступить тропу. Брызги льда вылетали из-под копыт и всё бы было прекрасно, кабы инквизиторские охотники не рассчитали маршрут заранее.
Слева между валежин вспыхнул синий отсвет. Лёдоимпульс, сигнальное копьё Инквизиции. Магический заряд ударил по стволу сосны, и крона тут же покрылась фрактальным инеем. По ветвям протянулись трещины, сосна с сухим «крак» сломалась, преграждая путь.
– Вправо! – крикнула Агата, намекнув Рогачу шпорой собственной пятки. Олень понял команду быстрее, чем мысли разгонялись в голове хозяйки. Резкий поворот и они прорвались под пахучими лапами ели.
Северин держался в седле другого оленя, кличка вопреки натуре – Пламя. Зверь скорее походил на кусок обледеневшего железа. Однако наследник справлялся, несмотря на раны и лихорадочное состояние.
– Ты умеешь ездить верхом? – прокричала Агата, прорываясь через кусты.
– С пелёнок брал уроки верховой! – отозвался Северин хрипло, но голос пронзили линии горделивого сарказма.
– Тогда не помирай раньше благодарственного ужина!
За спиной хлопнул ещё один импульс. Земля тонко завибрировала, словно натянутый гонг. Назад лучше не оглядываться. Достаточно помнить, что рядом смерть, и она, как строгая учительница, не любит, когда подглядывают.
Олень Агаты подскочил на коряге, сумка с полынью чуть не вылетела из-под ремня. Девушка выровнялась, рука метнулась к поясу, вынув шар-урну, склеенную из пустых зерновок пижмы. Лёгкое движение рычажка, и урна взорвалась густым туманом. Полынное облако, старый рецепт Устины. Пара вдохов, и лёгкие гончих забьёт горькой смолой на десяток минут.
Справа раздался сиплый визг: один из зверей удачно хлебнул «горечи». Позади послышалась брань инквизиторского псаря. Настроение у преследователей явно испортилось. Тем лучше, когда враг злится, он ошибается.
– Недурно, травница, – бросил Северин подравниваясь. Вид у него был бледнее, чем утренний иней. По щеке протянулась тонкая дорожка изморози, словно холод просачивался изнутри.
Агата на ходу сунула руку ему под плащ. На бинте всё ещё проступали багряные искры. Она стиснула зубы и слегка осадила оленя. Нельзя рвать швы резкими движениям.
– Держись крепче, – велела она, – и чуть прижмись левой ногой. Пламени так легче.
– Ты отдаёшь приказы наследнику престола?
– Наследник сейчас не у трона, а у меня на шее, – отрезала она. – Так что пока – да.
Её смелость едва не испарилась, когда впереди показался заледеневший овраг. Хорошо знакомый и одновременно коварный. Сверху наледь казалась коркой стекла, но под толщей – рычащая река-торос. Вода колотила льдинки, словно кости в баклуши.
Слева располагался обход, но именно в той стороне слышалось завывание гончих. Справа плотный частокол бурелома. Серебряная Луна высунулась из облачных клочьев и осветила овраг спектральным сиянием.
– Мы перепрыгнем, – сказала Агата, прикидывая длину. – Рогач возьмёт, если не испугаешься.
– Не испугаюсь, – кивнул Северин.
– Отлично. Тогда, как только окажемся в воздухе, прижми ноги к бокам Пламени и не дыши три мига, понял?
– Почему не дышать?
– Чтобы не сглазить!
Смешно, конечно, но иногда суеверие работает лучше самых точных формул. Девушка подтянула поводья, прошептав оленю пару ласковых. Комбинация «чмоки-цок-пст» означала «берём барьер». Рогач фыркнул и, размахивая рогами, дал ускорение. Сердце Агаты прыгнуло вместе с копытами, оторвавшимися от земли и полетевшими над зияющим льдом.
Мир исчез, остались только две искры лун, Серебряной и Багряной, да тёплый стук чужого сердца, ритмично тянущийся к её собственному. Раз-два, раз-два, как переплетение у косы. Пульс Северина бился в унисон с её пульсом и это было невероятно. Словно музыкант заставил обоих играть на одних гуслях.
Гравитация вспомнила о них лишь на другом берегу. Копыта Рогача разбили наст, брызги инея обдали ноги, но приземление удалось. Подковы Пламени ударил в землю почти одновременно, лишь слегка завалившись боком. Северин грамотно перенёс вес и соскользнул вниз, опираясь на колено.
– Цел? – крикнула Агата.
– Пока да, – прохрипел он, – но не уверен насчёт лёгких.
С противоположного берега рычали гончие. Перепрыгнуть такой овраг псы не могли, а вот люди… Инквизиторы были известны тем, что могли возводить мосты-наклёпы из ледяной стали.
– Быстро в укрытие, – скомандовала девушка. – Вон та ель с дуплом наш временный домик.
Укрыв оленей за валуном, Агата вскинула взгляд: над их головами лиственный навес замыкался, превращая пространство в гриб-боровик. Сквозь иглы просачивался тусклый свет. Кое-где «вены» Багря́ницы прорывались алыми нитями, словно кровь на отстранённой поверхности неба.
Она проверила Северина. Грудь мужчины вздымалась неритмично, губы приобрели почти аметистовый оттенок. Швы на свежих бинтах потемнели, рана начинала пульсировать.
– Снимай плащ, – велела Агата, – и ложись.
– Эти… придут, – выдохнул он, – Нельзя останавливаться.
– Придут, когда ты помрёшь, и запах дурно забинтованного трупа приведёт их сюда. А ты бежал куда-то конкретно?
Северин качнул головой:
– На север, к Каменному Кратеру. Там Серебряное Сердце Луны, осколок первой Сребренницы. Легенда гласит: пока сердце пульсирует, Стужичи остаются законными хранителями холода. После мятежа узурпаторша объявила, будто сердце погасло. Я планировал доказать обратное.
– И что тогда? Вернулся бы с сердцем и трон сам упадёт к ногам?
Он усмехнулся уголком губ:
– Хотя бы стал бы стану говорить с миром от своего имени, а не как изгой. Без Сердца любую мою клятву сочтут пустым хрустом.
Он замер, закрыв глаза. На бледных ресницах застыл пар. Агата порылась в суме и вытащила сердечную свечу. Крошечный цилиндр из пчелиного воска, смешанный с настоем ялифового корня – известный стимулятор кровообращения. Выдёргивая фитиль, она коснулась им наконечника кинжала Северина (единственное, что здесь грело без дров). Свеча вспыхнула мягким, тёплым светом и разбавила воздух сладким травяным ароматом.
– Плотный запах, – пробормотал Северин сквозь полузамутнённые веки.
– Ага. Хитрость моей бабки. Ялиф укутывает все иные запахи, пока свеча горит. Гончие потеряют след.
– Умна твоя бабка.
– А как ты думал? Наши старушки верхом на мётлах просто так не летают. Они на них гоняются за медведями.
Он слабо улыбнулся. Внезапно глаза приоткрылись чуть шире, взгляд задержался на её лице. Секунду они пристально смотрели друг на друга, пока огонёк свечи ловил тени и перекраивал черты: его – мраморным холодом, её – тёплым янтарём. Агата отвела взгляд первой. Странно было осознавать, что она способна смущаться, хотя ситуация, «раненый незнакомец умирает, а за спиной псы», не подразумевала романтических пауз.
Девушка вытащила руну-сугревницу, пластинку с выжженным символом «тёплое сердце», и сунула под его ребро. Слабый розовато-золотой узор растёкся по коже, будто пролитый мёд. Северин вздрогнул и глубже вдохнул.
– Держится?
– Готов спорить, – прошептал он, – так грелись и мои… люди… когда-то.
Агата зажала рвущийся с языка вопрос: «Что значит когда-то?», сосредоточившись на перевязке. Рана выглядела чудовищно: края как будто обожгли холодом, в центре – янтарный налёт. Инквизиторские клинки оставляют в тканях частицы льдохрома. Лекари называют это проклятьем зимы: всё, к чему льдохром прикасается, отторгается телом живых.
– Ладно, красавчик, – шепнула она, вооружаясь пинцетом с иглой. – Сейчас будем вытаскивать осколки зимы. Заодно проверим, насколько ты культурен. Браниться нельзя, лес обидится.
– Я буду образцом благородства, – пообещал он.
Он солгал. Когда первый осколок был изъят, из губ мужчины вырвались звуки, которые бесы, пожалуй, перевели бы как «василисковы причиндалы!» Лес затрясся. Где-то вдалеке вспорхнули вороны.
Агата криво ухмыльнулась: – Как же… Образец! Но лес – прощает. Продолжим.
Осколков оказалось девять. После каждого Северин бледнел, как лунный камень, и ругался аки подмастерье на кузне. Агата капала антисептическую настойку, накладывала свежую полынную мякоть и прошивала края раны тонкой ниткой из крапивы. Бабка Устина уверяла: «Крапива жжётся, зато шрам потом зудеть не будет».
Когда дело было закончено, девушка откинулась к стволу. Пальцы дрожали. Нотки боли, усталости, страха и… чего-то совершенно другого. Пульс Северина в венце, как начинало казаться, напоминал тонкое тиканье второго сердца в её груди.
– Держись, – прошептала она, поправляя на нём плащ. – Луны ещё не сомкнулись, а мы уже друг без друга дышать не в силах.
Он раскрыл глаза, блеск их был чище алмаза: – Ты хоть слышишь, что говоришь?
– Ага, – кивнула она. – В основном глупости, чтоб ты не заснул.
Северин тихо засмеялся. Смех был едва слышен, но мир ответил. Над их головами ветви ели встрепенулись и сбросили сухой иней. Пороша закружила вокруг, как конфетти на застенчивом празднике. Послышалось шипение, фитиль ялифовой свечи затухал. Звук гончих стих. Либо облако надёжно скрыло следы, либо патруль на другом берегу всё еще искал переправу. В любом случае нужно было уходить.
– Как самочувствие? – спросила Агата, проверяя повязки.
– Будто моё сердце расплавили и в полынье сварили, – беспристрастно констатировал Северин. – Но жар приятный.
– Значит, ты жив. Хороший диагноз.
Она поднялась, поправив за спиной колчан-травницу. Длинный кожаный тубус, где рядом с целительскими ножами сушились пучки полыни. Лес вокруг казался чужим: каждая тень дрожала, будто ждала приказа напрыгнуть. По небу пробежала алая полоса, предрассветное дыхание Багряной Луны.
– Нам надо к моей избушке, – сказала она. – Там запас сушёных трав и печь-каменка. Если останемся здесь, можем попасться.
Северин попытался подняться сам, но подвели ноги. Она протянула руку. Пальцы соприкоснулись, и, к её удивлению, не холод, а лёгкий разряд тепла пробежал от фаланг к сердцу.
– Ты горячий, – удивлённо шепнула она.
– Полынь горяча, если её правильно применить, – парировал он и улыбнулся углом губ.
Тут же его лицо снова омрачилось. Издалека донёсся протяжный зов рога, инквизиторский, теперь ближе. Металлический звук отлетал эхом по соснам, выискивая живые сердца.
– Уходим, – решительно сказала Агата, вскидывая его руку себе на плечо. – Если свалишься, потащу тебя за рога.
Он смолк, но взгляд бросил почти благодарный. В этот момент над поляной блеснула раздвоенная тень. Обе Луны пересеклись по касательной, предвкушая Объятие. Свет их скользнул по лицу Северина, и в то же мгновение в ушах Агаты прозвенело двойное… биение. Два удара, но ощущались они одним, как сдвоенный лепесток на цветке.
Девушка закашлялась: то ли от холодного воздуха, то ли от осознания, что жизнь перестала звучать в моноритме. Мир неожиданно стал дуэтом.
– Ты это слышала? – выдохнул Северин.
– Что?
– Сердце… твоё.
Она притворилась, что не поняла, и одновременно поняла слишком уж хорошо.
Олени послушно ждали, потряхивая рогами. Небо розовело. Где-то за горизонтом две Луны плавно сходились, готовые заключить мир в слово «Объятие».
– Забираемся, – скомандовала Агата. – Дорога займёт полчаса, если гончие не нагонят.
Она запрыгнула в седло. Северин, преодолевая боль, последовал примеру. Когда олени тронулись, ветви леса распахнулись, словно приглашая внутрь. То ли мир духов Рось податливей становился в такие дни, то ли им суждено было пройти именно этой тропой, но путь сам собой расчищался. Сугробы становились ниже, коряги ровнее. «Полынь ведёт», – пояснила бы бабка Устина.
И всё же каждый новый звук за спиной казался угрозой. Лист упал, сердце подпрыгнуло. Хрустнул снег, рука сама потянулась к ножу. Девушка ловила себя на тревожной мысли: она уже не отделяет собственные чувства от откликов венценосного. Слышит навязчиво, словно в голове поселилась параллельная жизнь.
– Скажи… – подал голос Северин. – Зачем спасла?
– Наследник не понимает, насколько ценны его рога? – усмехнулась она, но тут же стала серьёзней. – Знаешь, у нас, у травниц, есть зарок: «На границе света и тьмы не спрашивай, кто лежит во снегу; если дышит – согрей». Так и вышло.
Олени вышли к маленькому ущелью, где между скал пробегал парящий ручей, тёплая минеральная жила. От воды поднимался дымок; пахло серой и хвойным варевом. Опасное место: здесь любят прятаться мо́роки, духовные фантомы, заманивающие путников.
Агата потянула поводья, замедлившись. Пар стянулся клубами, превращаясь в полуобразы лиц: женщины с изломанными улыбками, старики без глаз, дети из дымных ниточек. «Только не это». Девушка поспешно достала из кармана горсть сухого чабреца и бросила в воздух. Сунула в рот щепоть, разжевала. Горько да спасительно: мороки не любят аромат «земной бедолаги».
– Что это? – хрипло спросил Северин, рассматривая испарения, которые хмурились и тонули, словно опущенные в воду угли.
– Мо́роки. Они соблазняют, показывают желаемое. Но если вкусишь, останешься с ними навеки.
– Как и с властью, – усмехнулся он, – или с силой. Или с…
Он не закончил. Но Агата поняла, что речь про чувства, про неожиданно возникшее общее сердце. Она сглотнула полынную горечь, боль мужчины тенью обрисовала её собственное ребро.
Они миновали паровую трещину, и вскоре деревья стали редеть. На холме стояла избушка – кривоватая, но стойкая, накрытая крышей из дёрна. Окно круглое, как глаз циклопа; из трубы тонкий дым. Бабка Устина оставила кочегарку горящей ещё с ночи.
– Добро пожаловать, – вздохнула Агата, – во дворец полынной королевы.
– Лучший дворец, чем можно было представить, – сказал Северин тихо.
Олени остановились и фыркнули, радуясь привалу. Девушка спрыгнула, пошла распахивать дверь. Тёплый воздух торопливо выскочил наружу, обдавая запахами печёных корнеплодов, мёда и сухих трав. Агата обернулась и увидела, как Северин, опираясь на седло, смотрит на дом, словно на чудо. В этот момент Багря́ница осветила небо особенно ярко, и отблеск лёг на лицо мужчины золотистой акварелью.
Пришло внезапное озарение, что всё только начинается. Придут инквизиторы, гончие встанут на след, две Луны сойдутся и мир Роси станет абсолютно иным. Но прямо сейчас есть раненый принц и одна упрямая травница. И полынь, которая не ошибается никогда.
– Идём, – тихо сказала она. – Внутри тепло.
Северин сделал шаг, едва не рухнув. Агата подхватила его под руку. В тот же миг что-то хрупкое и светлое дёрнулось между их ладоней, словно нить серебра. Дыхание обоих сбилось, и девушка ясно услышала внутри не только свой страх, но и отзвук чужой надежды. Издалека донёсся очередной рог, глухой и бесплотный, будто призрачный. Но внутри избушки горела лампа, а над дверью тихо потрескивала веточка полыни, отгоняя всякий моро́к.