- -
- 100%
- +
Качели на центральной площадке тихо скрипели, словно кто-то невидимый сидел на них. Ветер гонял туман между деревьями, создавая причудливые тени, которые переплелись с ветвями и листьями. На первый взгляд казалось, что это обычные ветви, но если присмотреться, можно было заметить, что их движение иногда противоречит ветру, как будто кто-то или что-то осторожно толкало их с другой стороны.
Песчаная дорожка, ведущая к старому фонтану в центре парка, была слегка размытой от недавнего дождя. В песке виднелись детские следы, хаотичные и разрозненные, но некоторые отпечатки казались странно длинными, почти непропорциональными человеческой стопе. Периодически ветер сдувал песок, оставляя за собой лёгкий туманный след.
На скамейке у фонтана лежала старая газета. Её страницы были слегка влажные и неприятно пахли сыростью. Газета была разложена так, будто кто-то только что её оставил, но ни одного человека рядом не было. Иногда в таких газетах, оставленных без присмотра, казалось, появляется лёгкое движение – страницы слегка шевелятся, как будто их кто-то невидимый перелистывает. Сегодня газета оставалась неподвижной, но сквозь страницы просвечивал туман, и силуэты деревьев отражались в них, искажённые и странные.
Фонтан в центре парка был почти высохшим, вода в чаше была мутной и холодной, отражая туман, который опускался с низин. В отражении фонтанной воды иногда мелькали тени, которые не соответствовали никаким объектам вокруг. Эти отражения были едва заметны, но достаточно странны, чтобы на мгновение заставить замереть любого, кто смотрел на них слишком долго.
По парку пробегал лёгкий ветер, гоняющий остатки тумана, смешивая запах мокрой земли и прошлых дождей. Каждый шаг по траве оставлял следы, и иногда казалось, что следы исчезают быстрее, чем они могли бы это сделать сами по себе. Лёгкая тревога постепенно накапливалась, создавая ощущение, что обычный день Холмвуда сегодня отличается от всех прежних.
Ветки старых деревьев тихо скрипели, когда ветер гонял туман. Лёгкий шелест листьев был едва слышен, но именно этот звук создавал ощущение, что кто-то, невидимый и осторожный, наблюдает за происходящим. Птицы, которые обычно шумели и щебетали, сидели молча, скрытые в листве, как будто чувствовали, что день сегодня особенный и неспокойный.
Дорожки были усыпаны опавшими листьями, влажными и скользкими. Каждый шаг оставлял след, и казалось, что следы исчезают слишком быстро, словно парк сам стирает свои отпечатки. Иногда ветер подхватывал листья, и они медленно кружились в воздухе, создавая причудливые фигуры, которые на мгновение казались почти человеческими.
Старый деревянный мостик через ручей тихо скрипел под лёгким давлением воды и ветра. Вода в ручье текла медленно, мутная, отражая туман и серое небо. На поверхности иногда мелькали отражения ветвей, деревьев и листьев, но иногда в отражениях появлялись фигуры, которых на самом деле не было на берегу.
Скамейки вдоль дорожек стояли пустые, облупившаяся краска и мелкие трещины на них создавали ощущение, что парк хранит следы не только людей, но и чего-то давно ушедшего, чего-то, что не оставляет запаха, но оставляет присутствие.
Лёгкий ветер гонял туман по парку, и он то сгущался, то рассеивался, создавая странные пятна и силуэты. Пустые качели тихо скрипели, ветер шевелил ветви, и казалось, что парк дышит, медленно, ритмично, сдержанно. Каждый звук, каждое движение – даже если его не заметишь сразу – оставляло в воздухе лёгкое ощущение тревоги, как будто что-то большое и невидимое наблюдает, ждёт, проверяет.
Именно это ощущение тревоги медленно пропитывало парк. Оно было едва уловимым, но настойчивым: словно невидимая рука аккуратно трогала плечи каждого, кто осмеливался прогуляться здесь. Туман, скрип качелей, опавшие листья, старые скамейки и тени – всё это складывалось в единую картину, в которой реальность постепенно становилась зыбкой и неустойчивой.
Даже когда дети играли на траве, их смех звучал странно приглушённым, как будто туман поглощал радость, оставляя лишь пустое эхо. Качели слегка покачивались, хотя никто на них не сидел. Ветер шевелил ветви, оставляя на дорожках причудливые тени, которые мигали и исчезали, словно кто-то невидимый гонял их туда-сюда.
Именно в этот момент, среди скрипа ветвей, запаха мокрой земли и приглушённого смеха детей, парк Холмвуда показался одновременно знакомым и чужим. Всё вокруг – старые скамейки, фонтан, дорожки, листья – оставалось на своих местах, но что-то в воздухе, в тумане, в отражениях, в пустых качелях намекало на то, что сегодня здесь произойдёт что-то необычное.
Томас Рид шел по парку осторожно, сжимая в руках старую сумку с книгами, которую иногда использовал для работы в библиотеке, если приходилось приносить книги домой. Туман оставался в низинах, но поднимался от влажной травы, окутывая его ноги лёгкой дымкой. Скрип пустых качелей отдавался эхом среди деревьев, а на мокрой траве оставались следы – как детские, так и слишком странные, чтобы быть полностью человеческими. Он внимательно смотрел на дорожки, на листья, на отражения в лужах. В каждом колебании ветвей, в каждом движении тумана он пытался уловить что-то необычное, хотя разум говорил: «Это обычный парк, ничего странного нет».
Но логика и инстинкт вели себя по-разному. Томас ощущал едва уловимую дрожь, пронзающую плечи и спину, лёгкое напряжение в затылке, будто кто-то невидимый следит за каждым его шагом. Он остановился у старой скамейки, облупившаяся краска которой местами исчезла совсем, и заметил, что одна из качелей дернулась, хотя на ней не было никого. Это движение было слишком резким, чтобы быть случайностью, слишком направленным, чтобы объяснить его ветром.
– Кто здесь? – тихо пробормотал он, хотя вокруг никого не было.
И тогда он заметил, что с другой стороны детской площадки исчез один из детей. Он помнил мальчика с рюкзачком ярко-синего цвета, который еще минуту назад смеялся и прыгал на качелях. Теперь же на месте ребёнка осталась пустая площадка и рюкзак, брошенный на траве. Томас сделал шаг вперед, сердце колотилось, дыхание ускорилось, и чувство тревоги, которое он ощущал всю дорогу, резко усилилось.
Он заметил на траве странные следы – не совсем человеческие, вытянутые, с явной деформацией, как будто кто-то или что-то перемещалось на длинных конечностях, оставляя отпечатки. Следы вели к краю парка, к кустам, где туман был плотнее, словно скрывал что-то, чего не следовало видеть. Томас опустился на колени, внимательно изучая отпечатки, чувствуя холод, пронизывающий тело, но внутренний голос повторял: «Не уходи. Следи. Смотри внимательно».
В этот момент в кармане у Картер зазвонил старый радиотелефон. Он поднял трубку и сразу же услышал напряжённый голос диспетчера:
– Шериф Картер, у нас тревожный вызов. Ребёнок пропал. В парке. Мальчик, около шести лет, на игровой площадке. Рюкзак остался.
Картер почувствовал, как сердце сжалось. Он узнал о происшествии мгновенно, хотя не видел ничего своими глазами. – Я уже на месте, – сказал он ровным голосом, но внутри бурлила тревога. Он включил сирену, медленно тронулся по улицам, но туман делал видимость ограниченной.
Тем временем Томас поднялся и начал искать мальчика среди тумана. Каждая тень на его пути казалась живой, скользящей, следящей за ним. Он видел, как листья колышутся не по ветру, как отражения в лужах меняют форму, создавая иллюзию движения там, где его не должно быть. С каждой минутой тревога усиливалась, а сознание пыталось найти рациональное объяснение: ветер, свет, игра отражений. Но внутренний голос повторял: «Не всё, что видишь, реально».
Когда Картер подъехал к парку, он увидел, как Томас стоит у качелей, бледный, с напряжённым взглядом, прислушиваясь к звукам вокруг. Шериф вышел из машины, и их взгляды встретились.
– Томас, что ты видел? – спросил он тихо, хотя сам чувствовал, что ответ будет тревожным.
– Он исчез… – Томас указал на пустую площадку. – Мальчик… он был здесь, а теперь его нет. Рюкзак остался, но ребёнка нет.
Картер нахмурился. Он огляделся вокруг и сразу заметил странные детали: пустые качели скрипят, ветер гоняет туман по дорожкам, отражения в лужах смещаются неестественно, а на траве следы… следы, которых не может оставить ни один ребёнок.
– Смотри, – сказал Томас, указывая на вытянутые отпечатки, которые вели к краю парка. – Это не похоже на обычные следы. Слишком длинные, слишком странные.
Шериф наклонился, внимательно изучая их. Его мышцы напряглись, дыхание участилось. Он почувствовал внезапное давление в груди, лёгкий холодок по спине. Всё это напоминало ему что-то, что он давно пытался забыть – чувство, что в городе есть что-то, чего нельзя объяснить.
– Туман сгущается, – сказал Картер. – И я чувствую… давление. Что-то здесь не так.
В этот момент над площадкой раздался тихий смех, едва слышный, почти прозрачный. Томас и Картер замерли. Смех был детский, но слишком ровный, слишком механический, чтобы исходить от настоящего ребёнка. Он разносился среди деревьев, отражался от мокрых дорожек и исчезал так же внезапно, как появился.
– Ты слышал? – спросил Томас, голос дрожал.
– Слышал, – ответил Картер. – И это не мальчик.
Они шли вдоль дорожек, следуя за странными отпечатками. Следы вели к краю парка, где туман становился плотнее, и всё вокруг казалось менее знакомым. Деревья отбрасывали длинные тени, которые скользили по земле, не совпадая с формой ветвей. Листья на тропинках шевелились, хотя ветра почти не было, и скрип качелей становился отчетливее, медленнее, как будто время вокруг растягивалось.
– Это не случайность, – сказал Томас, глядя на туман. – Что-то или кто-то играет с нами. И ребёнок… – он замолчал, глядя на пустое место, где ещё минуту назад был мальчик.
Картер молча кивнул. Он чувствовал то же – город вокруг них изменялся. Даже лёгкая прохлада тумана казалась направленной: как будто невидимая рука шевелила воздух, проверяя их реакцию.
– Часы на мэрии, – сказал Томас вдруг. – Сегодня они снова показывают одно и то же время… 3:17. Как вчера.
Картер взглянул на центральную площадь. Вдалеке часы действительно были видны сквозь туман. Стрелки почти не двигались, а тикание казалось слишком громким, как будто время само застывало на этих цифрах.
– Это… не просто совпадение, – пробормотал шериф. – Я не знаю, что это значит, но это… важно.
И в этот момент они услышали движение в кустах. Лёгкий шорох, не похожий на обычное шевеление листвы. Томас замер, дыхание стало ровным, но напряжённым. Картер сделал шаг вперед, держа руку на кобуре. Туман сгущался, словно замедлял их движение, давал им возможность видеть странные пятна и силуэты, которых там на самом деле не было.
Следы вели к зарослям, где туман был самым густым. Там, среди серого облака, мелькнули фигуры – едва заметные, длинные, извивающиеся. Они не были детьми, не были животными, не принадлежали миру, который Томас и Картер знали. И тем не менее что-то заставляло их двигаться медленно, осторожно, проверяя реакцию двух мужчин, стоящих на тропинке.
– Мы должны быть осторожны, – сказал Картер тихо. – И понимать, что это только начало.
Томас кивнул. Внутри него росло чувство страха, который нельзя было назвать просто паникой. Это был страх не от неминуемой угрозы, а страх от понимания: что-то древнее и странное начало пробуждаться в Холмвуде, и оно могло проявиться в любой момент.
И когда они двинулись дальше, следуя за странными отпечатками, смех снова раздался, чуть громче, чуть ближе. Казалось, что он исходил не от одного места, а от всего тумана вокруг, от ветвей, отражений в лужах, от каждого скрипучего листа.
Пустая качеля слегка покачнулась, словно кто-то невидимый присел на неё, проверяя, кто рядом. Туман сгущался, тени скользили по дорожкам, а часы на мэрии тихо тикали – 3:17.
Томас и Картер поняли, что исчезновение ребёнка – не случайность. Оно было частью чего-то большого, чего-то, что давно скрывалось под повседневностью Холмвуда. И чем дальше они шли, тем сильнее ощущали, что сегодня город оживает по своим правилам, а не по законам привычной реальности.
Томас и Картер шли вдоль туманного парка, следуя за странными отпечатками, которые уходили к краю кустов и низкой листвы. Туман был теперь настолько густым, что каждая фигура вокруг расплывалась в серо-белую массу, а мелкие детали исчезали, словно растворялись в воздухе. Дорога к дому ребёнка или его ближайшим родственникам больше не казалась прямой и ясной – они словно проходили через другой мир, скрытый под покровом привычной реальности.
Следы на земле становились всё страннее. Они то появлялись, то исчезали, иногда словно уходили в воздух или расползались, растягиваясь на несколько метров. Томас склонился, пытаясь понять, что оставило их. Ноги дрожали, ладони влажные от пота, хотя воздух был прохладным и сыроватым. Он пытался рационализировать: «Может, кто-то играет с детьми, кто-то делает розыгрыш… нет, это невозможно». Инстинкт говорил обратное: здесь что-то гораздо более зловещее.
– Картер… – Томас замолчал, глядя на туман, где мелькнула фигура. – Ты это видел?
– Да, – тихо ответил шериф. – Но это не человек.
Они остановились на мгновение. Туман обвивал их плечи, словно пытался замедлить дыхание, словно сам город делал паузу, прислушиваясь к каждому их движению. И вдруг – тихий, почти неслышный шорох из кустов. Томас замер, сердце колотилось, а дыхание стало прерывистым.
– Ш-ш-ш… – произнёс он, прислушиваясь.
– Тише, – сказал Картер, инстинктивно прижимая руку к кобуре. – Кто бы это ни был, он здесь не случайно.
По мере того как они продвигались дальше, на траве появлялись новые отметины. Они выглядели как вытянутые отпечатки, похожие на человеческие ноги, но непропорционально длинные и тонкие. Иногда они уходили под кусты, иногда переплетались, создавая странные узоры, будто кто-то рисовал их специально. Томас почувствовал холод, пробегающий по позвоночнику. Каждый след, каждый скрип листвы усиливал чувство тревоги.
Вдалеке раздался новый звук – лёгкий, едва слышный смех, но теперь он был более отчётливым, словно кто-то наблюдал за ними из тумана, следил за реакцией и слегка подтрунивал. Томас сжал кулаки, чувствуя, как напряжение растёт с каждой минутой.
– Это невозможно, – пробормотал он. – Слишком… правильный смех. Не ребёнок смеётся.
Картер кивнул, напряжение было видно во всём его теле. Он ощущал странную тяжесть в груди, ощущение, что что-то давит на пространство вокруг них, изменяя его свойства. Птицы в парке молчали, листья почти перестали колыхаться, а скрип качелей стал резче и медленнее, словно время само растягивалось.
– Мы должны найти родителей, – сказал Картер. – И предупредить город.
– Предупредить? – Томас едва слышал себя. – Кто поверит нам? Все думают, что это обычный день, обычный туман…
Внезапно туман на мгновение рассеялся, открывая вид на центральную площадь парка. Там стоял фонтан, вода в чаше была мутной и холодной, отражая серое небо и густой туман вокруг. В отражении воды мелькнули фигуры, которых рядом не было: длинные, тонкие силуэты, извивающиеся и скользящие, словно наблюдая за ними. Томас шагнул ближе, чтобы разглядеть, но фигуры исчезли, оставив лишь колебания воды и лёгкое дрожание отражений.
– Мы теряем ребёнка, – сказал Томас тихо. – И что-то здесь… наблюдает за нами.
Картер молча кивнул. Его взгляд скользнул по пустой качели. Она медленно покачивалась, хотя ветра почти не было. Это движение было слишком ровным, слишком рассчитанным, чтобы быть случайностью.
– Похоже, парк живёт своей жизнью, – сказал Картер, голос был низким и ровным. – И сегодня он решил показать нам это.
По мере того как они двигались дальше, на соседних улицах начали появляться жители. Сначала это были отдельные прохожие, осторожно выглядывающие из окон, затем люди, прогуливавшиеся по тротуарам. Все они двигались медленно, прислушиваясь, будто чувствовали что-то неправильное в воздухе. Их лица выражали лёгкую тревогу, недоумение, и иногда – панический страх.
– Вы тоже это видите? – спросил один из прохожих, когда они проходили мимо. – Вчера я слышал смех ночью… а сегодня утром туман был слишком густой…
Картер кивнул, не произнося ничего в ответ. Томас почувствовал дрожь по коже, когда туман снова окутал их с головы до ног. Все детали города, которые обычно казались привычными – фонари, скамейки, дорожки – теперь выглядели странно, чуждо, словно подчинялись другому закону.
Следы продолжали вести к самому краю парка. Томас заметил, что земля вокруг них начала трескаться, хотя дождя давно не было. На влажной поверхности появились маленькие, тонкие линии – как шрамы на теле земли, которые кто-то оставил или которые сами появились, живые и странные.
– Картер… – Томас замедлил шаг. – Посмотри на это.
Шериф наклонился, внимательно изучая отметины. Они были не просто необычными – они были чужими, словно кто-то, не человек, оставил их, проходя через туман и землю. Томас ощутил панический страх, смешанный с любопытством – одновременно ужас и необходимость понять, что происходит.
– Мы имеем дело с чем-то старым, – сказал Картер тихо, словно вслух произносить это было опасно. – И оно не собирается останавливаться.
В этот момент туман сгущался ещё сильнее. С каждой секундой всё вокруг становилось менее различимым, а звуки – приглушёнными и странными. Листья колыхались, но не по ветру, скрипучие качели замедлили движение, а часы на мэрии, виднеющиеся вдали, снова показали 3:17. Тиканье их было странно громким, почти осязаемым, как будто время застыло и следило за ними.
– Всё это… – Томас замолчал, глядя на туман. – Это слишком… Это невозможно объяснить.
– Я знаю, – ответил Картер, сжав кулаки. – Но что бы это ни было, мы должны понять и остановить.
И вдруг снова раздался детский смех. Он был ближе, но теперь его источник невозможно было определить. Казалось, что смех идёт одновременно со всех сторон, из тумана, с ветвей, с отражений в лужах. Томас почувствовал, как холод пробежал по всему телу, а Картер напрягся, готовый к любому движению.
– Мы должны идти дальше, – сказал Картер. – И держать глаза открытыми.
Туман сгущался, следы на земле то появлялись, то исчезали, а пустая качеля продолжала медленно раскачиваться. Город вокруг начинал реагировать: редкие прохожие замерли, птицы молчали, листья на тропинках лежали так, словно их кто-то разместил намеренно.
– Всё это… – пробормотал Томас, – не случайность. Ребёнок исчез, и это связано со всем, что здесь происходит.
Картер кивнул. Его глаза скользили по туману, замечая каждое движение, каждую тень. Они понимали, что сегодня Холмвуд показал им только начало – маленькую, но явную трещину в привычной реальности.
И когда они остановились на краю парка, туман обвивал их с ног до головы, пустая качеля скрипела, отражения в лужах дрожали, а часы на мэрии тикали – 3:17. Томас понял, что город больше не был просто местом, где он жил. Холмвуд сегодня стал живым, наблюдающим и чужим. И что-то там, в тумане, забрало ребёнка, оставив им лишь тревожное ощущение, что всё только начинается.
Тревога нарастала. Город дышал странно, шептал и наблюдал. И оба – Томас и Картер – поняли, что впереди их ждёт нечто гораздо более зловещее, чем пропавший ребёнок.
Шёпот под деревьями
Лес за Холмвудом встречал вечер с привычной мрачно-серой прохладой, но сегодня эта прохлада казалась глубже, плотнее, чем обычно. Туман, который утром лишь скользил по низинам парка, теперь поднимался со влажной земли, медленно стелился между деревьями, заполняя пространство вокруг корней и старых тропинок. Он сгущался так, что едва можно было различить отдельные ветви и кусты всего в нескольких шагах. Лёгкий холодный ветер колыхал верхушки деревьев, создавая тихий, протяжный скрип и шелест сухих листьев, которые давно опали на землю.
Птицы, обычно шумные в сумерках, сегодня молчали. Их голоса не раздавались в густом воздухе, и тишина леса стала ощутимо плотной, почти осязаемой. В ней слышались только редкие звуки – падающие капли росы с ветвей, трещание сухих сучьев под ногами, едва уловимый шёпот, который невозможно было точно определить. Он не принадлежал ни ветру, ни животным, ни людям – шёпот казался живым, следящим, осторожно проверяющим присутствие тех, кто осмеливался войти в этот лес.
Земля под ногами была влажной и мягкой, иногда вязкой, и оставляла глубокие отпечатки ботинок. Между корнями деревьев прятался мох, плотный и тёмно-зелёный, который скользил при каждом шаге. Старые дорожки, разбитые временем, были частично скрыты сухими листьями, иногда проглядывали поломанные доски и камни, затягиваемые мхом и листвой. Казалось, что лес не просто хранит следы людей, но и шепчет о том, кто здесь был раньше, оставляя знаки на коре деревьев и трещины на земле.
Туман придавал всему странный оттенок. Далекие деревья казались нереальными, вытянутыми, словно искажёнными. Их тени скользили по земле, иногда сливаясь друг с другом, иногда – распадаясь на маленькие фигуры, которые едва угадывались в густом воздухе. Иногда казалось, что туман шевелится сам по себе, медленно, почти незаметно, словно кто-то невидимый дышит им, наблюдает и направляет его.
На одном из старых деревьев, обвитых мхом, заметились странные знаки, вырезанные корой. Они были нечёткими, несимметричными, но в них угадывались линии и символы, как если бы кто-то пытался оставить послание. Томас Рид, который не так давно занимался изучением старых дневников и архивов Холмвуда, знал, что подобные отметины иногда встречаются в лесах, где происходили странные исчезновения или необъяснимые явления. Но здесь они выглядели живыми – линии казались влажными, как будто дерево само вновь их выдавало наружу, заставляя их заметными только сегодня.
Каждый шаг оставлял на земле следы, которые казались неустойчивыми. Иногда они исчезали прямо под ногами, словно земля сама прятала отпечатки, будто не желая, чтобы кто-то следовал за ними. Иногда эти следы перекликались с узорами, оставленными ветром, с мягким колебанием тумана, с шёпотами, которые шли со всех сторон одновременно.
Шёпоты были тихими, но всё же заметными. Они начинались с лёгкого, едва уловимого шороха, который при внимательном прислушивании превращался в слова, или хотя бы в их имитацию. Казалось, лес сам пытался говорить, но его речь была искаженной, неполной, как если бы кто-то пытался скрыть смысл и одновременно передать предупреждение. Шёпоты казались исходящими от корней деревьев, от трещин в земле, от тумана, который стелился вокруг.
Скользящие тени перемещались между деревьями, иногда быстро, иногда медленно, иногда оставляя едва заметные пятна на земле. Они не совпадали с формой деревьев, их длина и направление казались странно неправильными, словно кто-то наблюдал и манипулировал ими, заставляя их появляться и исчезать в произвольном порядке.
Влажная земля издавала особый запах – смесь сырости, мха, гниющей листвы и чего-то ещё, чего невозможно было сразу определить. Этот запах усиливал ощущение, что лес живёт своей собственной жизнью, наблюдает и скрывает что-то под покровом привычной реальности.
Мелкие детальки делали атмосферу ещё более тревожной: корни деревьев выступали из земли, покрытые влажным мхом, и иногда создавали впечатление рук, тянущихся из земли; старые поломанные дорожки скрипели при каждом шаге, словно предупреждая о том, что идти дальше – опасно; сухие листья шуршали так, что иногда казалось – кто-то идет рядом, невидимый, но реальный.
Солнце уже почти полностью опустилось за линию деревьев, но свет от него всё ещё пробивался через ветви, создавая редкие пятна на земле. Эти пятна были похожи на прожилки света в мутной воде – нереальные, зыбкие, и при каждом шаге они изменяли форму. Туман здесь усиливал ощущение, что лес – это не просто место, а живое пространство, которое наблюдает и реагирует на каждое движение.
С каждой минутой лес становился всё гуще и тяжелее. Дышать было труднее – воздух казался вязким, наполненным чем-то незримым, что тянуло к себе, замедляло движения, заставляло прислушиваться к каждому звуку. Даже ветер, который мог быть спасением, мягким дуновением, теперь создавал больше тревоги, играя с листьями, ветвями и сухими сучьями.
И среди всего этого лесного хаоса – шёпоты. Они стали отчетливее, чуть громче, иногда похожие на отдельные слова, иногда – на неразборчивый гул. В них слышался страх и скрытая сила. Каждое их колебание, каждая пауза между ними, усиливала ощущение наблюдения. Казалось, кто-то или что-то присутствует здесь, не показывая себя полностью, но управляя лесом, шепотом, туманом и тенями.
Вдоль тропинки, покрытой опавшими листьями, местами были видны странные метки. Они не были обычными трещинами или отпечатками ботинок. Иногда это были углубления, словно когти или что-то вытянутое по земле, иногда – едва заметные линии, как если бы кто-то нарисовал символы палочкой. Томас понимал, что их невозможно объяснить обычной логикой: это были знаки, оставленные тем, что не подчинялось законам города, леса или времени.






