Пепел и дождь

ЧАСТЬ 1. ТИШИНА

–

Глава 1. Пепельное утро

Дождь начинался почти бесшумно.

Он падал на железные крыши, на ржавые трубы, на бетон, давно

обросший серыми мхами.

Каждая капля оставляла след, как ожог.

Илья Северов стоял у открытого окна и считал удары – ровно

двадцать три в минуту.

Он всегда считал. Это придавало дню форму, которую уже нельзя

было найти в часах.

Когда-то здесь был город, потом – производственный сектор, потом

– Кольцо Семнадцать.

Запах химии въедался в кожу, в одежду, даже в воду.

Воздух был густой, и когда Илья втягивал его в лёгкие, чувствовал,

будто пьёт ржавчину.

Никто не жаловался. Жалобы давно приравнивались к трате

энергии.

Он стоял, пока не услышал позади шорох шагов.

– Ты опять у окна, – сказала женщина, не поднимая голоса.

Это была Надя, соседка с нижнего уровня. Её голос всегда звучал

так, будто она разговаривает сквозь пыль.

– Дождь не для того, чтобы смотреть. От него прячутся.

– Привычка, – ответил Илья.

Он не объяснил, что просто ждал, когда дождь станет чище. Иногда

– раз в месяц, раз в сезон – вода переставала жечь кожу. Это были

дни, когда можно было умыться по-настоящему. Но таких дней

становилось всё меньше.

Внизу, между домами из металлолома, шёл утренний обход.

Механик Огарь включил громкоговоритель:

– Подача воды ограничена. Квота на сегодня – литр на человека.

Не пытайтесь брать больше. Фильтры снова забились.

Голоса послушно стихли.

Люди выстроились в очередь, держа в руках пластиковые канистры.

Илья спустился следом, проверяя панель фильтрации.

Станция очистки – его работа.

Он знал каждый болт, каждый провод.

Но в последнее время машины стали умирать, как будто уставали.

Он снял крышку с фильтра – внутри густая серая масса.

Запах – кислый, едкий, будто мёртвая земля.

– Опять выброс из старого сектора, – сказал он сам себе.

– Это не выброс, – ответил Огарь. – Это дождь такой стал. Всё

гниёт. Даже небо.

Илья промолчал.

На стене у распределительного щита висела карта – старая,

распечатанная ещё на доисторической бумаге.

На ней красным маркером были отмечены Кольца – поселения, где

ещё сохранялась жизнь.

Большинство зачёркнуты.

Семнадцатое пока держалось.

Он отметил в журнале: уровень загрязнения 84.

Рядом кто-то добавил рукой: и это только начало.

Пахло мокрым железом и керосином.

Старейшина Горев стоял на возвышении, опираясь на обрез трубы

вместо посоха.

– Северное кольцо восемнадцать не отвечает, – сказал он. -

Третья неделя. Радио молчит.

– Может, генератор, – кто-то ответил из толпы.

– Может, и генератор. А может, и конец.

Все знали, что значит молчит радио.

Там, где радио молчит, больше нет людей.

Илья слушал вполуха. Он уже знал, чем закончится собрание:

ничем. Всегда ничем.

Старики говорили, что нужно укреплять стены, экономить воду,

ждать спасения.

Но никто не говорил, кто этот спаситель.

Когда собрание закончилось, Илья вышел на улицу.

Дождь почти прекратился, но в лужах отражался мутный свет – не

солнечный, не искусственный.

Где-то далеко мигнуло небо – короткая вспышка, похожая на

разряд.

Он замер.

Это не молния. Это было электричество – настоящее, живое.

Позднее, в своей камере, он включил старый приёмник.

Аппарат был собран из деталей разных эпох: корпуса старого

ноутбука, динамо-рукоятка, антенна из медной проволоки.

Он крутил ручку частоты, слушая шум, треск, шипение.

Потом – короткий сигнал.

Голос.

Женский. Глухой, искажённый, но различимый:

Юг. Свет. Иди.

Илья отпрянул, будто удар током.

Сигнал исчез.

Он попробовал снова – только тишина.

На следующее утро в Кольце говорили только об этом.

Кто-то тоже слышал передачу.

Кто-то утверждал, что это ловушка, что за югом – смерть.

А кто-то впервые за годы сказал: может, там остались города.

Старейшины приказали молчать о передаче.

Но было поздно.

Слова Юг. Свет. Иди. стали шёпотом, молитвой, запретным кодом.

Днём Илья встретил Марру.

Она стояла у стены, разбирая металлолом, и смотрела на небо.

– Видел вспышку? – спросила она.

– Видел.

– Думаешь, это знак?

– Думаю, это электричество.

– А я думаю, что это дорога.

Она говорила просто, без пафоса, но в её голосе было то, чего он не

слышал давно – вера.

Марра была собирательницей, жила за стенами, среди мусора.

Про неё говорили, что она видела юг своими глазами.

Он не поверил тогда.

Сирена взвыла.

Фильтры снова отказали.

К вечеру небо потемнело.

Дождь стал кислотным. Люди укрывались под металлом, закрывали

бочки, собирали остатки чистой воды.

Илья поднялся на крышу, где всегда было тихо.

Город под ним дышал – глухо, с хрипом, но дышал.

Он достал старую металлическую пластину, ту самую, на которой

когда-то выгравировал солнечный знак – память о времени, когда

свет был просто светом, а не чудом.

Он смотрел на неё, пока небо снова не мигнуло.

На этот раз – три вспышки подряд.

Между ними – паузы, словно код.

Илья поднял пластину к небу.

Капли стучали по металлу.

Он подумал: может, кто-то там отвечает.

Ночью радио ожило само.

Без ручки, без сигнала.

Просто – шёпот.

Жди дождя. Свет близко.

Илья не спал до утра.

Он понимал, что что-то изменилось.

Впервые за годы – не страх, не усталость, а движение.

Он не знал ещё, что это движение поведёт его в самую сердцевину

мёртвого мира.

Но чувствовал – тишина больше не вечна.

ЧАСТЬ 2. ТИШИНА

–

Глава 2. Пай и порядок

Очередь тянулась вдоль промёрзшей стены, как шрам.

Над раздатчиком воды висел плакат с тремя словами, выведенными

жирной краской: ТИШИНА. ПОРЯДОК. ДОЛЯ.

Огарь проверял манометры. Пальцы у него были, как гайки -

тяжёлые, безошибочные.

– Давление падает, – сказал он Илье. – Если сегодня дадим

полный пай, завтра насос встанет.

– Если сегодня не дадим, народ встанет, – ответил Илья. – И не

отойдёт.

У края очереди послышался спор. Женщина лет сорока, худощавая,

с жёсткими плечами, держала за руку мальчишку.

– Мы две недели без нормы, – говорила она стражнику. – По

спискам у нас три души. Ты мне дал пол-литра.

– По записям – одна, – ответил он и ткнул в планшет, столь же

древний, как и власть над ним. – Остальные в списках мёртвые.

– Они живые, – сказала она. – Просто болеют.

Стражник не отводил взгляда.

– Мёртвые – те, кого никто не может показать.

Марра вышла из тени, как будто из стены.

– Покажи список, – сказала она.

– Уходи, собирательница.

– Или ты пить разучился? – Марра кивнула на его флягу. – На

твою пайка хватает всегда.

Илья почувствовал, как по очереди прошёл глухой треск – не звук,

а ощущение: люди задержали дыхание.

Стражник, не поворачивая головы, сжал приклад старого карабина.

– Порядок не обсуждается, – произнёс он. – Порядок – это то,

что осталось.

– Порядок – это когда живые пьют, – сказала Марра и взяла у

женщины канистру. – Взвесь.

Если бы Огарь не поднял ладонь, всё бы кончилось быстро и плохо.

Он двинулся вперёд, заслонил собой кран, стал между.

– Сегодня – один литр на голову, – сказал он так, будто читает

закон. – У кого спор – к Совету. До вечера.

– Совет спит, – усмехнулась Марра.

– Разбудим.

Илья кивнул.

– Я пойду с ними, – сказал он.

– Сочувствие – не деталь, Илья, – пробурчал Огарь. – Не

починишь и не поставишь обратно.

Зал Совета находился в бывшей компрессорной. Фермы, ржавчина,

лампы из алюминиевых чашек.

Старейшины сидели в ряд, как колодки. Посередине – Горев. На

коленях у него лежала та самая труба-посох: символ, за который

никто не голосовал.

– Вопрос очереди, – начал Илья и почувствовал в горле вкус

металла. Он не любил говорить при людях – слова часто ломаются

хуже деталей. – Фильтры тянут, но недолго. У нас два пути: урезать

пайку всем или отключить сектор третьего пролёта. Там меньше

всего людей, но старые.

– Старые – это память, – сказал один из старейшин. – Отрежем

– потеряем язык.

– Если отрежем не сектор – потеряем всех, – ответил Илья.

Горев перевёл взгляд на Марру.

– Ты всё ещё любишь говорить за тех, кто за стеной, – сказал он.

– У нас тут порядок. Это не пустошь.

– За стеной – мы, – сказала Марра. – И там, и тут. Разница – в

ваших ключах от дверей.

Женщина с мальчишкой стояла рядом. Руки её дрожали от

усталости, а голос нет.

– Я не прошу милости. Я прошу свою долю.

Старейшина с худым лицом постучал костяшками пальцев по столу.

– Вчера в эфире был голос, – сказал он, словно меняя тему. – Вы

слышали.

– Слышали, – отозвался кто-то из тени.

– Значит, слухи пошли. Значит, сейчас нам нужен порядок, а не

истерика. Сегодня – норма как всегда. Кто возражает – тюрьма на

ночь. Утром посмотрим.

– Утром уже может быть поздно, – сказал Илья. – Давление

падает. Я прошу полномочий перевести третью ветку на байпас и

выдать дополнительный литр в блоки с детьми. На сутки. Я

подпишусь своим именем.

– Подпишись своей водой, – ответил худой. – Отдай свою норму.

И всё.

В зале стало тихо, как в мёртвой трубе.

Илья посмотрел на Марру. Та кивнула – не ему, воздух.

Он снял с пояса флягу, поставил на стол.

– Моей нормой одного блока не напоишь, – спокойно сказал он. -

А байпас даст день. Может быть – два. За это время мы чистим

фильтры и ищем новую загрузку. Иначе всё закончится самими

разбирательствами.

Горев потер лоб.

– Ты отвечаешь за насосы. И за людей, которые поверят твоим

словам. Если не удержишь – тебе же и расхлёбывать.

– Я и так, – сказал Илья. – Каждый день.

– Ладно, – буркнул старейшина. – Байпас на сутки. Доппаёк -

детям и больным. Список составит Надя. А ты, – он кивнул на

Марру, – перестанешь устраивать сцены у кранов.

Марра улыбнулась без тепла.

– Я не сцены устраиваю. Я воду добываю.

Байпас гудел, как зверь в клетке. Половину сорванных гаек

заменили обломками проволоки. Илья с Огарём меняли загрузку

фильтров, руки по локоть в чёрной каше.

– Ты им не нравишься, – сказал Огарь. – За то, что говоришь

или-или. Они любят как-нибудь.

– Как-нибудь кончилось, – ответил Илья. – Это слышно по

металлу. Он по-другому стонет.

В стену ударил далёкий гул. Не взрыв, нет – резонанс. Будто где-то

за пределами Кольца открыли старую дверь, которая долго не

двигалась.

– Опять вышки, – сказал Огарь. – Смотри-ка

Илья поднял голову. На балке дрожала лампа. Вибрация шла, как

от огромного вала.

Он вспомнил три вспышки в небе.

У него внутри что-то щёлкнуло – не мысль, переключатель.

– А ты?

– Я – к приёмнику.

В коридоре он столкнулся с Надей. Она держала в руках

сложенный список: имена, возраст, отметки температура, кашель,

дети.

– Я не знала, кого вычёркивать, – сказала она тихо. – Всех?

– Никого, – ответил Илья. – Сегодня никого.

– А завтра?

– Завтра будем чинить завтра.

Она кивнула, не спросив глупого как.

– Там Марра, – добавила Надя. – У ворот. Смотрит наружу.

– Что там?

– Пустота, – сказала Надя. – И свет.

У ворот действительно было светлее, чем обычно. Не солнечно -

чисто. Как если вымыть кусочек неба.

Марра стояла, взявшись руками за сетку.

– Слышишь? – спросила она.

Илья прислушался. Ветер тащил снаружи запах мокрой пыли. И

ещё – еле уловимое дрожание.

Он кивнул.

– Это не молния.

– Это дорога, – сказала она тем же тоном, что утром. – Я ухожу,

Илья. Не сегодня – скоро. До того как всё это – она махнула в

сторону Кольца, – перестанет быть людьми.

– Здесь тоже люди.

– Пока да. Пока ты споришь с Горевым. Пока дети получают воду.

Но это ненадолго, и ты это знаешь.

Он смотрел на её руки – шрамы, царапины, тугие сухожилия. Руки

человека, который умеет выживать без стен.

– Возьми рацию, – сказал он неожиданно для самого себя. – И

фильтр. Я сделаю для тебя маленький, походный.

– Это предложение?

– Это – запасной выход.

– Для кого?

– Для нас, – сказал Илья и отступил на шаг, будто услышал свой

голос со стороны.

Марра улыбнулась уже по-настоящему, чуть.

– Тогда достань батареи. И карту.

Вечером, когда списки на доппайки были вывешены, толпа

молчала. Никто не кричал мало – может, от усталости, может, из

уважения к бумаге.

Старейшины объявили, что завтра субботник: чистка каналов,

зачистка третьего пролёта от плесени, ремонт крыши над архивом.

Слово архив прозвучало как пустая канистра – звеняще.

Илья вернулся в свой отсек, поставил приёмник на подоконник,

протянул антенну к мокрой арматуре. Пальцы дрожали не от

холода.

Шум. Пустота. Потом – полоска, тонкая, как волос.

готовность две башни

Слова падали порознь, как дождь через решето.

юг маршрут окна

Илья провёл карандашом по старой карте – от их Кольца до

тёмной, почти стёртой надписи: Станция Гелиос.

Линия получилась кривой и дрожащей, будто начерченной рукой

ночью.

Он поставил точку. Потом вторую. Третью. Получился треугольник.

Дверь тихо скрипнула. На пороге стояла Марра.

– Надя сказала, ты слышишь, – произнесла она не вопросом. – Ты

нарисовал?

Илья поднял карту.

– Я не знаю, что это. Но это что-то.

– Этого достаточно, – сказала Марра. – На завтра договорились: я

снабжаю вас фильтровальной тканью. А ты – батареями и

переносной рацией.

– И ещё – я поговорю с Огарём. Если уйдём, он задержит

разговоры сколько сможет.

– Если выйдет – позовём женщину с мальчишкой, – добавила

Марра. – У неё глаза – как у тех, кто ещё хочет жить.

Снаружи опять дрогнуло небо – короткая, почти ласковая

вспышка.

Они оба подняли головы.

– Когда? – спросил он.

– Когда дождь станет тихим, – сказала Марра. – Это будет скоро.

Ты сам это слышишь.

Илья закрыл приёмник, аккуратно, как закрывают глаза.

Он впервые за долгое время не боялся ночи.

Он боялся остаться.

На рассвете у раздатчика воды не было крика. Не было и

привычной ругани. Люди пили маленькими глотками, словно

вспоминая вкус.

Мальчишка из вчерашней очереди поймал ладонью струю – и

рассмеялся, так, будто это и правда праздник.

– Чистей, – сказал Огарь, вытирая лоб. – На процент, но чище.

– Этого достаточно, – повторил Илья и удивился, как те же слова

звучат по-разному в разных устах.

Сирена на вышке коротко икнула.

Короткая вспышка в небе ответила через секунду.

Кому-то могло показаться, что это игра. Илья знал: это – язык.

И мир наконец-то начал говорить.

Он повернулся к воротам. Там уже стояла Марра. За её спиной -

мокрая дорога.

Илья подумал: вода – это тоже карта. Она всегда течёт вниз и

всегда куда-то ведёт.

– Сегодня – работа, – сказал он, подходя. – Завтра – сборы.

– И послезавтра – путь, – ответила Марра.

Он кивнул.

Тишина не возражала.

ЧАСТЬ 3. ТИШИНА

–

Глава 3. Холодный свет

Ночь тянулась бесконечно. Воздух в ангаре был сухим и

металлическим, как внутри старой машины.

Илья сидел у приёмника и слушал шорохи эфира. В них не было

слов – только движение. Иногда казалось, что кто-то проходит

рядом с частотой, как человек, задевающий плечом струну.

Он сделал отметку в тетради:

Сигнал на 107.4 стабилен. Частота не уходит. Тишина – не пустая.

Внизу под его этажом бубнил дизель, подкачивая воду в

резервуары. За стенами, в грязных коридорах, кто-то тихо кашлял,

кто-то шептал молитвы из старых слов, давно утративших смысл.

Марра не пришла сегодня. Сказала, что пойдёт за стены – искать

проволоку, фильтровальный материал.

Он пытался не думать, что это может быть последняя ночь, когда

Кольцо Семнадцать ещё живо.

Утро началось с грохота.

Двери в блоке стукнулись одна за другой – обход.

– Радио конфискуют, – прошептала Надя, заглянув в отсек. – У

всех, кто ещё слушает.

– Тогда надо спрятать, – ответил Илья.

– Куда?

– В насосную. Там никто не ищет.

Он завернул приёмник в тряпку, спрятал в ящик с инструментами.

Когда солдаты прошли по этажу, он уже стоял у трубы с гаечным

ключом – обычный механик, обычная смена.

– Имей в виду, – сказал один из солдат, – слухи о свете – это

подрыв. Кто их распространяет – к стене.

– Слышал, – ответил Илья.

– И запомни, механик, – добавил второй. – У нас порядок, не вера.

Днём Марра вернулась – уставшая, с царапинами на лице.

На спине у неё болтался мешок, внутри – куски металлоткани,

батарейки, старая аптечка.

– Нашла за вторым поясом, – сказала она. – Там было тихо.

Слишком тихо.

– Слишком – это как? – спросил Илья.

– Ни зверя, ни ветра. Даже дождя нет. Земля гладкая, как стекло.

– Пустошь?

– Не совсем. Там стоит что-то вроде вышки. Половина упала, но на

верхушке – свет. Не огонь. Что-то другое.

Илья почувствовал, как внутри снова двинулось то странное

чувство – не страх, не интерес, а будто память тела, которое знает:

туда.

– Где именно?

– Километров шесть, если по старой трассе.

– Ты видела следы?

– Только одни. Маленькие. Детские.

– Может, зверь.

– Может. Но шаг ровный.

К вечеру они встретились на крыше. Дождь мелкий, почти

пыльный, оседал на железе тонкой коркой соли.

Марра расстелила карту.

– Вот здесь, – показала она. – Старое депо. А вот – вышка.

– Если сигнал идёт с юга, то направление совпадает.

– Тогда завтра идём смотреть.

– Совет не выпустит.

– Значит, не узнает.

Илья смотрел на горизонт. Далеко-далеко мелькнуло еле заметное

свечение – холодное, голубое.

Он не знал, что там. Но в груди что-то ответило этому свету, как

эхо.

На следующий день у ворот стояли дозорные.

Пропуска выдавали только патрулям и сборщикам.

Марра подошла первой, уверенно, с мешком за плечами.

– Сбор металла, сектор третий, – сказала она и сунула в ладонь

стражнику свёрток ткани.

Тот мельком заглянул – батарейка, пара медных проводков. Он

кивнул.

– Возвращение до заката.

– Конечно.

Илья шёл следом, неся ящик с инструментами.

– Сопровождающий, – коротко бросил он.

За воротами воздух был другим – холодным, свежим. Даже ветер

пах иначе: без железа, без гари.

Дорога уходила вниз, к старой трассе, где под асфальтом ещё

виднелись белые полосы.

– Странно, – сказал Илья. – Я думал, всё это уже сгнило.

– Некоторые вещи умирают медленно, – ответила Марра. – Как

мы.

Шли долго. За спиной Кольцо становилось маленьким, будто

детская игрушка.

Перед ними тянулась равнина – чёрная, испещрённая пятнами

стекла и пепла.

Илья остановился.

– Слышишь?

– Что?

– Тишину. Настоящую.

Не было ветра, не было звуков. Даже собственное дыхание казалось

чужим.

Потом где-то впереди – короткий треск, как будто разряд

электричества.

Они увидели вышку.

Она стояла на насыпи, обросшая ржавчиной, но живая. На вершине

мерцал холодный свет – ровный, без пламени.

– Она работает, – сказал Илья.

– Тогда значит, кто-то включил.

Они поднялись по насыпи. Металл хрустел под ногами.

У основания вышки – остатки палатки, сожжённой наполовину.

Рядом – следы ног, действительно маленьких, и жестяная банка с

водой.

Илья присел, потрогал край банки.

– Тёплая.

– Значит, недавно.

Вдруг над ними что-то щёлкнуло. Свет на вершине мигнул, потом

усилился.

Илья машинально прикрыл глаза. На секунду вокруг всё стало

ярким, почти белым.

Потом – шорох в голове. Не звук. Мысль.

Станция Гелиос активна. Башня одна из трёх. Не отключайте.

Он вскрикнул, отпрянул.

– Что это было? – спросила Марра.

– Не знаю. Но это не радио. Это прямо в голове.

– Ты уверен?

– Я слышал слова.

Она смотрела на него, потом на свет.

– Может, это и есть тот свет, о котором говорили.

– Тогда он живой.

Свет погас так же внезапно, как появился.

Они остались стоять в темноте, дыша едким воздухом.

– Пошли, – сказала Марра. – Пока ночь не взяла нас.

На обратном пути дождь усилился.

Капли падали тяжело, с пеплом. Земля под ногами шипела.

Марра шла молча, только иногда оборачивалась – будто боялась,

что свет снова загорится.

Когда ворота Кольца показались вдали, они оба были вымотаны до

костей.

Охранник кивнул, проверил мешки.

– Пусто?

– Всё, как нашли, – ответила Марра.

Они не сказали никому о вышке.

Только ночью, сидя у старого приёмника, Илья включил частоту

107.4.

Он записал в тетрадь:

Есть три башни. Одна жива. Мы слышим не звук, а свет.

И добавил ниже, уже почти машинально:

Если свет зовёт – нужно идти.

ЧАСТЬ 4. ТИШИНА

–

Глава 4. Дорога в дождь

Утро началось с тревоги.

Небо висело низко, будто его пригнули руками. Свет был серым, но

не тусклым – каким-то глухим, плотным.

Илья чувствовал его кожей. Воздух стал тяжелее, в нём появился

привкус металла.

Марра ждала у ворот, с рюкзаком, который выглядел больше, чем

она сама.

На поясе – старый нож, у ног – свёрток с фильтрами и батареями.

Она не сказала ни слова. Только кивнула, когда Илья подошёл.

– Ты уверен? – спросил он.

– Нет. Но это не важно.

Огарь стоял чуть поодаль, делая вид, что чинит караулку.

Когда ворота открылись на техосмотр, он тихо сказал:

– Если вас спросят, я скажу, что вы проверяете магистраль. Но

если не вернётесь – я не смогу прикрыть дважды.

– Не нужно, – ответил Илья.

– Нужно. Потому что кто-то должен остаться, чтобы знать, зачем

вы ушли.

Он протянул Илье небольшой мешочек. Внутри – три патрона,

запаянные в пластик.

– Нашёл в старом складе. Могут не сработать. Но иногда даже

пустой ствол помогает дышать ровнее.

Марра только коротко кивнула.

– Спасибо, Огарь.

Ворота открылись. За ними – мокрая равнина, череда ржавых

остовов машин и полосы воды, отражающей небо.

Они шагнули наружу.

Первые километры шли молча.

Дождь начинался и заканчивался каждые десять минут – будто

кто-то включал и выключал кран.

Под ногами трещали осколки стекла. Время от времени попадались

останки старых указателей, на которых ещё можно было различить

буквы: ЮГ, СТАНЦИЯ ТЕПЛО, ЗАПРЕЩЕНО.

– Смотри, – сказал Илья, показывая на дорожный знак, – ещё

держится.

– Потому что никто не трогает, – ответила Марра. – Вещи живут

дольше людей, если им не мешать.

Дорога уходила вниз, к реке.

Точнее – к тому, что раньше было рекой.

– Перейдём здесь, – сказала Марра. – Дальше может быть

глубже.

Они шли по пояс в тине. Каждый шаг давался тяжело.

Вода пахла химией, но не жгла – странное чувство, будто она

очищала кожу от чего-то привычного.

– Чувствуешь? – спросил Илья. – Она не ядовитая.

– Пока.

На другом берегу стояло здание – остатки старого комплекса.

На стенах – следы копоти, внутри – тишина.

Марра зажгла фонарь. Свет выхватил из темноты странные формы

– обломки столов, металлические трубы, старые капсулы.

На полу – табличка: Отдел гидрорегуляции. Лаборатория 12.

– Здесь всё началось, – сказал Илья.

– В смысле?

– Гидрорегуляция. Система очистки осадков. Это то, над чем я

работал до Тишины.

Он подошёл к терминалу, покрылся пылью, но экран всё ещё был