- -
- 100%
- +
– Отдохните по-драгомировски, как нас в горах Михаил Иванович отдыхать учил!
И, наклонившись, сунул мне в правую руку ремень от стремени. Я взялся за ремень и, опираясь на него, пошел за конем совершенно легко. Вся усталость прошла, только платье промокло в облаках и чувствовался серьезный озноб, тем более что ветер усиливался к вершине. Но появлялась надежда, что ветер прогонит облака, настолько густые, что в нескольких шагах не узнать человека.
Так и случилось.
Когда мы поднялись на высшую точку дороги, на то место, где была Стальная батарея, ветер достиг силы урагана, и облака обрывками мчались к северу. Горизонт начал открываться.
На высоте на месте Стальной батареи стоял памятник на братской могиле. Немного ниже мы также миновали братскую могилу, каменный крест которой солдатик-пионер обвязывал при нас для сегодняшнего дня черным крепом. Много таких братских могил и памятников было по всему Шипкинскому проходу.
А главный – на Стальной батарее. Это громадный каменный обелиск, на нем рельефом орел и надпись:
«7-го июля 1877 года. Занятие Шипкинского перевала под начальством генерал-адъютанта Гурко. 28-го декабря 1877 года пленение турецкой армии. Генерал-адъютант Святополк-Мирский, генерал-лейтенант Скобелев, под главным начальством генерал-лейтенанта Радецкого».
Я поднялся на высокую точку, на каменное Орлиное гнездо. Здесь ни куска земли, ни признака растительности. На высшей его точке крест. Отсюда вид был поразительный. Балканский хребет с сотнями отдельных вершин лежал подо мной, и смотришь на эти горы сверху, как на рельефную карту.
Только наравне кажется один Бедек, лесистая вершина которого была занята грозной для Шипки турецкой батареей, прозванной тогда нашими героями Девятиглазой. Ниже, на том же хребте, другая батарея – Воронье гнездо. И теперь на той и другой копошились люди, устанавливая орудия…
Через час должен был начаться бой – повторение боя 11 августа 1877 года.
* * *Блестит стальной щетиной подъемный карниз Орлиного гнезда, и далее, по гребню скал, на самой Стальной батарее сплошной линией лежат стрелки, повиснув над бездной. Так было и 11 августа 25 лет назад. Их дула обращены на грозный хребет Бедек, покрытый лесом. На высшей точке Бедека – грозная Девятиглазка и ниже немного – не менее грозное Воронье гнездо.
Вот с Бедека грянул выстрел… Другой… Белые клубы порохового дыма на минуту забелили черневшийся лес… Это заговорили орудия Девятиглазки. Откликнулась им наша Стальная батарея. На противоположной стороне Центральная загремела по неприятелю. Зарокотали ружейные залпы у ключа, внизу, в пропасти, зашумела и Волынская горка, с которой отступать русским войскам. В защиту им грянули горные орудия Промежуточной батареи, находящейся на уровне Орлиного гнезда, невдалеке от него.
Орудия стояли под крестом братской могилы, на высшем пункте батареи. На памятнике надпись: «Братская могила. 14-й артиллерийской бригады князь Мещерский, 14-й пехотной дивизии поручик Годило-Годлевский, подпоручик Сапожков и нижних чинов 314». Невдалеке я нашел между камнями две человеческие кости, почерневшие и пожелтевшие от времени, и положил их под крест… И в других местах грозной позиции попадались кости… Вот пожелтевший череп с пробитой пулей лобной и затылочной костью… Много костей…
Промежуточная батарея – удобнейший пункт для наблюдения: все позиции открыты с нее.
Бой кипит… На всех горах клубы орудийного дыма и узкие пояски ружейных залпов или учащенного огня стрелковой цепи… Особенное внимание обращается на Волынскую горку… К выбитым войскам уже спешат подкрепления, строятся в колонны к атаке, начинают наступать на Волынскую горку. Им помогают орудия Промежуточной батареи.
Все кругом в огне и дыме выстрелов. То здесь, то там, глубоко под нами, на краях стремнин, на лесных скалах, на желтых брустверах блещут штыки, лезут люди, гремят орудия. Вот уже пробуют штурмовать Стальную батарею.
Черные точки лезут на кручу, белые стреляют в них сверху. Черные солдаты изображают турок, белые – русских и болгар.
Черные уже спустились. Они добрались на расстояние 200 шагов до северной цепи. Левее от меня турки лезут на Центральную батарею… Забрались уже на северный склон св. Николая, но там натыкаются на болгарскую дружину Л.Д. Вяземского и летят назад…
Левее – Волынская горка вся в дыму… Наступление идет по всем позициям…
А все эти позиции, раскинутые подо мною, – грандиозная могила 12000 убитых… Не считая замерзших зимой и без вести пропавших в бездонных пропастях…
Неприятель лезет на Круглую батарею Бенецкого, но Брянский полк и картечь отбрасывают его вниз… Лезет неприятель на Зеленую гору Липинского – плохи Липинского дела, народ перебит, но позиция еще держится… Он просит о поддержке, но дать нечего… Генерал Н.Г. Столетов посылает часть своей удалой дружины, ослабляя себя…
Так и воскресало передо мной в эти минуты все прошлое… Вокруг меня участники былой кровавой бойни, они рассказывают о прошлом.
От серьезного до мелочей.
– Вот здесь, – указывает один генерал по направлению к Круглой батарее, – денщик командира охотился за зайцами и угощал нас кулешом… Там перестрелки, турки – а он свое: бьет и бьет зайцев…
– А вот там Бенецкого убили… Только высунулся из-за бруствера – и пуля попала ему в рот…
А турки лезут и лезут по всем линиям… Положение русских становится отчаянным. Потеря Волынской горки ужасна…
Но вот вдали, по габровской дороге, на казачьих лошадях прибывает 16-й стрелковый батальон, спешивается и строится… Вот еще надвигаются снизу резервы 4-й бригады.
Фланг и тыл обеспечены, дух поднят… теперь с севера турки не страшны.
Рисуется полная картина шипкинского боя…
Вдруг все затихло… Грозное затишье! Только с Бедека громыхает батарея. Но затихла и та…
Страшно становится: чувствуется конец!
Неприятель молча двигается на позиции.
Ожидание томительное…
Только стрелки с гребня Промежуточной батареи сделали три залпа по показавшемуся внизу турецкому батальону и рассыпали его… Вот грянула Стальная батарея… Где-то внизу загремело «ура»… Около шоссе, близ Волынской горки, строятся колонны, рассыпается цепь… С Волынской горки гремят выстрелы… Белые полоски цепи перебегают открытое место, за ними стройно, широким шагом, движутся колонны – и опушка Волынской горки пестреет белыми живыми картинами: русские готовятся к атаке… Правее турки устремились на дружинников, но все их атаки отбиты. Эти войска спустились с Бедека и полезли на наши батареи.
Атака по всей линии… «Ура», и выстрелы слились… На всех позициях стремительно атакуют русских, на Волынской горке русские атакуют турок и, наконец, занимают горку.
Турки отбиты. Горка занята. Бой кончился победой русских.
Картина шипкинского боя как живая! Горнисты дудят отбой. Бой окончен. Войска сползаются со всех сторон к Стальной батарее, к Зеленому шатру.
Шипкинские орлы спускаются с неприступных заоблачных вершин.
Проходит час. Войска выстраиваются по скалам св. Николая вокруг памятника. К памятнику возложены венки – от каждой части участвовавших на Шипке войск, а чешская депутация из Праги принесла свой венок от чешского народа.
Туман прошел. Только горы синеют от дыма выстрелов, да сквозь дым этот там внизу, под нами, виднеются Долина Роз и Малые Балканы за ней, окутанные синей дымкой.
Время от времени налетают порывы урагана.
Вот началась и панихида.
Десятки тысяч народа и войск опустились на колени… Старики плачут… Кругом выстрелы салютов – залпы батарей и грохот ружей…
А над нами солнце, яркое южное солнце, так же беспристрастно светит над нами, переживающими торжественную минуту, как 25 лет тому назад оно освещало трупы героев на этих заоблачных высотах.
На завтра назначался шейновский бой.
* * *Шейновский бой 28 декабря 1877 года был повторен 17 сентября 1902 года.
И с полной иллюзией.
Около девяти часов утра вправо от Шейнова, если смотреть на Шипку, уже дымились ружейные залпы. Это отряд Святополк-Мирского отстаивал свои позиции, взятые накануне.
За ночь молодцы-саперы укрепились – все шло для укреплений: и мерзлая земля и неприятельские трупы.
Стрелки уже заняли виноградники и розовые плантации деревни Шипки, и выбить их оттуда было не так-то легко.
Бой справа все разгорался сильнее и сильнее. Русские уже заняли курган Острицу. Гремели орудия.
Слева, у Иметли, строились боевые колонны Скобелева, как и тогда, 28 декабря 1877 года, строились около того самого кургана, на котором стоял Скобелев, руководя боем.
На этом самом кургане, осыпаемый гранатами, Скобелев отдал приказание:
– Если меня убьют – слушаться графа Келлера, он знает все!
Граф Келлер заступил в этот день место начальника штаба полковника А.Н. Куропаткина, раненного накануне на Иметлинском перевале.
Здесь Скобелев решил окружить Шейново кавалерией, взять его и отрезать отступление туркам.
Так и сделал.
Пока выброшенная под выстрелы горная артиллерия билась с шейновскими батареями, войска были выстроены в боевые линии, знамена развернуты, кавалерия Дохтурова брошена в обход Шейнова.
И сейчас, через 25 лет, я поражаюсь той же картиной, став на опушке шейновского леса.
Направо все поле у гор в дыму: турки сбивают Мирского с его позиций, переходят в наступление, но их снова отбрасывают, и снова они успешно атакуют курган Шишмицу.
Вот русские бросаются на курган, Вессель-паша принимает атаку и начинает отступать к самому большому кургану, где сосредоточивает войска. Дым, гул выстрелов.
Смотрю на гору св. Николая. Сегодня она безоблачна. Каменные громады Орлиного гнезда блестят на солнце.
Сегодня там никого нет.
А 25 лет назад, в этот самый час 28 декабря, там было страшное, кровавое дело.
С утра день был туманный. Облака скрыли горы. Радецкому все время не было видно, что творится внизу. А внизу творилось неладное: дела Мирского были плохи.
Радецкому оставалось одно: не допустить турецкие полки спуститься вниз, на помощь Вессель-паше – тогда дело русских окончательно бы погибло.
И старый боевой генерал не допустил этого. Он бросил в лоб туркам сверху свои войска и задержал турок.
Дорого это стоило орлам Орлиного гнезда.
Об этом мне рассказал полковник М.А. Надеин, тот самый Надеин, который, командуя охотниками и стрелками, десять раз бросался с верхней позиции на турок, в атаку.
– Был полдень. Мы тихо спустились по опасной круче в тумане, – говорил мне Надеин, – и бросились на турецкие окопы через глубокий ров. Гранаты из орудий с Девятиглазки и Вороньего гнезда разрывались среди нас. Мы шли по трупам. Турки били на выбор. Сзади надвигались новые колонны. Люди падали. Несколько раз мне приходилось бросаться в атаку. Почти никого не оставалось кругом… Трупами завалили ров, дорогу. А мы все наступали, все дрались. Занимали один окоп за другим, устилая трупами, уливая кровью. Но это было необходимо.
Да, эта жертва тысячи храбрецов была необходима.
Выбыло из строя в полчаса 1700 человек!
Самое ужасное было отступление из взятых завалов вверх, опять под Орлиное гнездо.
Не успели успокоиться, как на Николае опять услыхали «ура». Испугались: думали, контратака.
Но на этот раз их ждала радостная весть: бежит мимо них казачий урядник и кричит, что Вессель-паша и все турки сдались. Это был урядник Абадзиев.
Теперь наверху никого не было. Там только предполагаемый бой: все равно, тогда были облака, и ничего бы снизу видно не было. Зато внизу, в долине, сражение кипело на громадном пространстве.
Слева скобелевцы двигаются под горячим огнем орудий и громами залпов на окопы Шейнова.
Турки начали отступать.
Вот мимо меня промчалась турецкая кавалерия.
Черной массой промчалась она мимо кургана Весселя-паши, мимо Шейнова, которое с другой стороны окружала кавалерия русская.
Но башибузуки в числе трех тысяч успели ранее русской кавалерии и, прорвавшись, умчались к Казанлыку.
Это единственное войско, спасшееся тогда от плена бегством.
Казакам это не удалось. Когда штурмовали Шейнов с севера, генерал Дохтуров с 1-м Донским казачьим полком обскакал Шейново наперерез бегущим к Казанлыку турецким войскам и ударил в шашки.
Донцы 1-го полка, в стремительной атаке изрубив несколько сот турок, взяли два знамени и шесть тысяч солдат в плен. И сейчас за Шейновом повторена была эта атака…
А скобелевцы налезают на окопы. Сзади меня в Шейнове загремели залпы – это выбивают турок из улиц и садов.
Вся долина в дыму, грохот непрерывный.
В самые серьезные минуты бывают курьезы; перед отступавшими турками выскочил заяц и помчался по полю. Это произвело временное оживление, кто-то даже бросился за ним бежать… Хохот… Веселье…
А черные турки все стягиваются к Вессель-паше.
Скобелевцы, взяв окопы с боя, много потеряв убитыми, идут с развернутыми знаменами под музыку, как на параде, по вспаханному полю… 25 лет назад они так же шли по снегу.
А Мирский с его измученными войсками в положении тяжелом, потеряно 2500 человек. Вессель-паша держится крепко, и слухи о подходе Сулеймана стоят упорно.
У Радецкого наверху слышны залпы: там тоже кипит дело.
А у Скобелева сквозь гром выстрелов слышна музыка, прерываемая время от времени «ура» атакующих.
В этом деле многие винили Скобелева за то, что будто бы он не поддержал вовремя Мирского и хотел приписать победу одному себе, что вел в атаку войска под музыку, как на параде.
Многие мне в глаза говорили это и теперь. А другие говорили, что если бы командиры отрядов поменялись, то победа была бы еще легче: Скобелев сумел бы справиться!
Как бы то ни было, что бы там ни говорили, а я скажу только одно: когда турки узнали наступающего Скобелева, они закричали:
– Ак[3] паша! Шайтан[4] паша! – и бросились бежать.
А Скобелев скакал уже через Шейново и, отдав приказание графу Келлеру, чтобы в деревне прекратили кровопролитие, остановился на опушке, у красного полумесяца.
В это время на самом большом кургане Вессель-паша выкинул белый флаг.
И теперь турки отступали к кургану, а белые русские и болгарские войска окружали их стальным кольцом.
Еще выстрелы гремели, как послышались звуки отбоя.
Последний акт этих великолепных маневров был кончен.
Начальники скакали по направлению к Вессель-кургану.
Я ехал с есаулом Абадзиевым, горевшим на солнце своей конвойской черкеской, увешанной десятками орденов, среди которых скромно виднелись и три георгиевских креста, и блестело золотое оружие «за храбрость».
И много интересного рассказывал мне храбрец есаул, бывший во время всей прошлой кампании урядником-ординарцем Скобелева. Последний умел выбирать людей!
Когда белый флаг был выкинут, Скобелев со штабом и все командиры окружили Вессель-пашу. Он сдался.
А наверху, у Радецкого, еще слышались выстрелы.
Повторяю рассказ Абадзиева.
– Надо уведомить Радецкого! – сказал Скобелев и крикнул: – Абадзиев!
Я подъехал.
– Марш на Орлиное гнездо, передай Радецкому, что Вессель-паша сдался, и скажи там турецкому коменданту, чтобы он тоже сложил оружие, и передай ему, что если я через два с половиною часа не получу от него ответа, так все они у Магомета в раю будут.
Я повернулся и поскакал исполнять приказание.
Передо мной высились от самой подошвы покрытые снегом Балканы, голова св. Николая была закутана облаком. Не успел еще я доехать до Шипки, как за мной скачет адъютант и передает мне записку от Весселя-паши, с приказанием сдаться для паши, коменданта шипкинских высот. Я спрятал записку и поскакал через Шипку, по дороге вверх.
Вскоре так стало круто, что я слез с коня и повел его в поводу. Я горец, но скажу, что идти было не легко… На половине горы меня остановили два черкеса, один взял коня, другой схватил меня. Я потребовал, чтобы меня вели к паше. Мы стали подниматься вверх, миновали цепь, шли мимо войск, которые мало обращали внимания на меня, одетого в бурку и папаху. Наконец черкесы привели меня к землянке. Один вошел в нее, потом вышел и толкнул меня в дверь. Посередине стоял громадного роста паша. В углу сидел человек, оказавшийся потом переводчиком. Я дословно передал слова Скобелева и записку.
Этот громадный человек, прочтя записку, опустился на скамью, положил перед собой эту записку и, опершись на локти, горько заплакал…
Потом он встал, оправился и, пригласив меня следовать за собой, пошел из палатки. Не помню, как это вышло, но я схватил его рукой за шашку. Паша остановился, отстегнул шашку от пояса – я хорошо помню только одно, что он был подпоясан, – и отдал мне шашку, которую я взял в правую руку. Мы вышли. Паша подошел к брустверу, мы вошли в него. Под бруствером сидели и лежали солдаты и офицеры. Он им начал говорить, что приказано сдаться. Внизу, под нами, начался страшный гул голосов. Из-за бруствера высунулся до половины тела офицер с горящими глазами, страшным выражением и начал что-то дерзко возражать паше. Снизу ему вторили и гудели.
Жутко стало!
Паша сверкнул глазами, его за минуту грустное лицо блеснуло гневом, он быстро обернулся ко мне, и не успел я ничего сообразить, как он выхватил эту мою шашку из ножен, взмахнул ею, и дерзивший офицер покатился за бруствер с разрубленным черепом.
Сразу все смолкло.
Паша далеко отбросил мою шашку на снег, где она проложила кровавую полосу, и энергично отдал приказание.
Все успокоилось. Войска молча стали складывать оружие. Не знаю, как это вышло, но я взял в ножны мою шашку, снова подошел к паше и снова передал приказание Скобелева, прибавив, что я еще должен сообщить о сдаче Радецкому.
Паша молча показал мне рукой на верх горы, и я отправился пешком по дороге. Через несколько минут я был у Радецкого. Он сидел в землянке. Я передал ему о взятии Весселя-паши. Он сначала не верил, а потом спросил: «Где начальник штаба?»
Я выскочил из палатки и закричал начальнику штаба. Собрались офицеры… Вышел Радецкий. Радость была неописанная. «Ура» грянуло кругом. Я плохо соображал, что со мной, рассказывая мое происшествие с пашой-комендантом, а потом подал его шашку:
– Вот оружие паши!
Радецкий взял у меня эту шашку, подержал ее в руках, посмотрел и потом, возвратив мне ее, сказал:
– Молодой человек, – и купил меня Радецкий этим словом на всю жизнь, как отец, дорог он мне, – возьмите эту шашку себе, вряд ли повторится в жизни вашей такой случай, что паша при таких условиях отдаст свою шашку!..
Я, не помня себя, оставив шашку в чьих-то руках, бросился вниз уведомлять Скобелева. В турецких ложементах солдаты уже сложили оружие. Я разыскал в их лагере свою лошадь и поехал вниз. Навстречу мне поднимались с уведомлением к Радецкому Столетов и Хоранов.
– Раньше нас попал! – выругались мне вслед.
Я вернулся к Скобелеву, когда уже стемнело.
Внизу шло ликованье… А наверху, на заоблачных позициях, крутила метель, но сквозь свист и вой урагана слышалось радостное, могучее «ура» победителей.
Они знали, что теперь «на Шипке все спокойно!».
* * *Борцы за свободу! Я видел вас всюду: на вершине Орлиного гнезда с дымящимися винтовками в руках, видел коленопреклоненными со слезами на глазах на заоблачной панихиде у памятника горы св. Николая. Я видел, как вы мочили свои длинные седые запорожские усы в вине за обедом в день открытия памятника; я видел ваш железный строй на шейновском параде и, наконец, я видел вас кучками, идущими по горным дорогам к своим домам после шипкинских торжеств!
Спокойны и могучи эти богатыри, дети Орлиного гнезда, борцы за свободу!
Грудь каждого блестит орденами за храбрость.
И между этими орденами почти у каждого имелись комитские медальки.
Это – знаки отличия, показывающие, что обладатели их 26 лет назад первые, еще до сербской войны, восстали против своих угнетателей турок и первые своей кровью купили освобождение родины.
Не будь их – и не было бы этого шипкинского памятника, не стеклось бы 15 сентября к подножию Балкан столько почетных гостей. А гости эти любуются старыми дружинниками, которые выстроились вокруг памятника-храма.
Все они помнят турецкое иго, зверства башибузуков, разоренные села свои, похищенных жен и дочерей, поруганную святыню…
Это люди, у которых была разбита жизнь, отнято все дорогое, близкое сердцу…
И этот гнет создал освобождение. И брал тогда каждый из них нож, привязывал на крест кусочек земли из-под развалин своего дома и шел в горы с одной целью: мстить за своих погибших, добывать свободу живущим!
Около каждого из них собирались такие же юнаки, выбирали воевод и дрались с врагом.
Западная Европа окрестила этих борцов за свободу разбойниками, турки – мятежниками…
Так звали тогда этих вестников свободы Болгарии…
Воеводы и юнаки мстили своим угнетателям за своих поруганных жен и дочерей.
Началось местью – кончилось освобождением.
И чем больше бесчинствовали турки, тем больше осиротевших юнаков уходило в горы, тем больше лилось крови.
Трудна была жизнь юнаков-мстителей и их отважных воевод!
Зимой, когда Балканы одеты снегами, юнаки скрывались по селениям и ждали благовещенского колокола.
Вместе с первым его звуком оживали горы.
Я видел их в дыму, в пыли,Как лезли на вершины,Как стройно, как отважно шлиИх вольные дружины.В крестах и ранах старики —Герои дней далеких,Движенья быстры и легки,И на скалах высоких,Среди туманной, белой мглы,Вздымаясь по стремнинам,Слетались горные орлыНа их гнезде Орлином…Грохочут выстрелы вдали,Вокруг в дыму долины…Привет, привет вам, соль земли,Геройские дружины!* * *Торжественна и задушевна была встреча русским гостям в Болгарии.
Проезжая Болгарию, я видел всюду задушевные встречи, я вглядывался в самые мелочи общего, захватывающего восторга народного.
И особенно радовались нам мужчины и женщины пожилые, которым памятен турецкий гнет и неистовства башибузуков.
Сколько искренних слез блестело на их старых лицах! Они помнят прошлые ужасы и смотрят на русских гостей, как на людей, беззаветно проливавших свою кровь за их свободу. Как только они не выражали своего восторга!
Дети вторили им.
Молодежь с любопытством смотрела на невиданное зрелище, на не виданных ими людей, на которых им указывали как на героев, дравшихся за свободу Болгарии. Чем дальше – тем сильнее восторги.
За домашним очагом старики рассказывали молодежи и детям о бедах юности своей, воскрешали тяжелое прошлое и поселяли любовь к освободителям, братьям русским.
Не будь этих празднеств – умерли бы старики, и забыла бы молодежь, и не знали бы дети, как досталась им свобода их родины…
А теперь все поколения видели своих освободителей, видели любовь к ним своих отцов и матерей, поняли взаимную братскую любовь.
Всею душой принимал нас народ болгарский, всем сердцем!
И русские гости остались довольны сердечным приемом, искренней любовью народа болгарского.
Через день мы отправились в Россию.
На обратном пути те же душевные проводы, как и встречи, те же шпалеры народа около триумфальных арок из зелени с надписью «Освободителям»…
Наши коляски буквально забрасывали цветами, венками, фруктами, совали в руки корзины с виноградом и со слезами прощались при остановках…
Прощайте, заоблачные Балканы, прощай, Болгария, симпатичная и многострадальная Македония!..
Примечания
1
Чекмарь – деревянный молот.
2
Лет через двадцать я осматривал коллекцию табакерок у известного московского купца Н.К. Голофтеева и, увидев серебряную табакерку с Петром на коне, вспомнил Суслика.
3
Ак – белый.
4
Шайтан – черт.