Глава 1. Утро пахнет сыростью и сталью
Тонкая веточка предательски хрустнула под чьим-то не в меру тяжелым ночным шагом где-то за невидимой чертой их временного пристанища, и Лина уже не спала – сидела на своем ложе из колкого лапника, пальцы инстинктивно сжимали холодную рукоять ножа. Сон, этот неверный союзник, улетучился прочь, словно спугнутый ястребом воробей. Ухо, натренированное годами на распознавание мириад лесных звуков, работало надежнее любого цепного пса. Мгновение, другое – мертвая тишина, если не считать размеренного, почти умиротворяющего посапывания братцев в промозглой темноте землянки. Значит, показалось. Или просто какой-нибудь шатун-полуночник из местного зверья решил сократить путь. Лина выскользнула наружу, в объятия стылой предутренней мглы, настолько плотной, что ее, казалось, можно было черпать пригоршнями. Следовало проверить западню на лисьей тропке – вчерашним вечером та показалась ей подозрительно безупречной.
Воздух был тяжел и студен, как ключевая вода в самый лютый день осени. Он источал сложный букет ароматов: въедливую сырость грибницы, горьковатый дух прелой листвы и что-то еще, почти неосязаемое – то ли испарения недалекого торфяника, то ли просто застарелую меланхолию этого дремучего, нелюдимого леса. Небосвод, наглухо задраенный свинцовым пологом низко нависших туч, и не думал обещать скорый восход. Мрак стоял такой, что хоть глаз выколи, но Лина, чьи зрачки давно адаптировались к подобному сумраку, без труда различала исполинские силуэты елей, застывших в карауле вечности, и узловатые сплетения орешника.
Их убежище – нора, выкопанная без особого усердия в откосе невысокого холма и тщательно укрытая сверху пластами дерна да ворохом еловых веток, – и впрямь было трудно заметить, даже зная, где искать. Рядом зияла черная проплешина давно испустившего дух костра. Над ним на треноге из трех кривых палок скорбно покачивался пустой котелок, словно жалуясь на свою незавидную участь.
Лина обошла их нехитрый лагерь по кругу, внимательно осматривая натянутые у самой земли тонкие веревки, увешанные сухими ветками – незамысловатые, но вполне рабочие сигнализаторы. Все было в порядке. Западня на лисьей тропе, как она и предполагала, оказалась нетронутой, лишь несколько свежих отпечатков крохотных лапок свидетельствовали о том, что ее потенциальная жертва, проявив недюжинную смекалку, предпочла обойти опасное место стороной. Пронырливая тварь.
Вернувшись к землянке, она на миг замерла у входа, вслушиваясь в разнокалиберное дыхание спящих братьев. Старший, Яр, спал почти беззвучно, устроившись на боку, но даже сквозь сон его рука не покидала верного топорища. Бывший служивый, он и после долгих лет вольной лесной жизни не сумел изжить из себя эту въевшуюся в каждую клетку тела привычку – быть готовым к бою в любую секунду. Даже если противником оказывался всего лишь дурной сон.
Средний, Бур, напротив, спал так, что стены их утлого жилища ходили ходуном. Его необъятное туловище занимало львиную долю пространства в землянке, а могучий храп, казалось, был способен распугать не только мелкую лесную живность, но и целую ватагу лесорубов, если бы таковые рискнули сунуться в их глухомань. Силы в нем таилось, как в добром медведе, а вот ума… Лина едва заметно скривила губы в усмешке. Сообразительности у Бура было примерно столько же, сколько у того самого медведя, да и то, если медведь был не в настроении. Впрочем, временами его чугунная голова и нечеловеческая силища оказывали им неоценимую услугу.
Младший, Квит, по обыкновению, забился в самый дальний и темный угол, стиснув в объятиях свою потрепанную заплечную суму, будто в ней скрывались несметные богатства какого-нибудь свергнутого короля. Он что-то невнятно лопотал во сне, подергивая худой ногой. Лина была почти уверена, что помимо пары безнадежно тупых ножей и огнива, в этой суме таилась его главная реликвия – замусоленная тетрадка с его потаенными рифмами. Одна лишь мысль об этих опусах вызывала у нее приступ внутреннего смеха, но она благоразумно держала это при себе. У каждого свои причуды, какими бы нелепыми они ни были.
Она примостилась на старом, замшелом пне у входа – своем обычном наблюдательном пункте. Предрассветная тишина была обманчива, как улыбка трактирщика, подсовывающего разбавленное пиво. Лес жил своей скрытой, напряженной жизнью, полной едва слышных шорохов, таинственных скрипов и затаившихся до поры до времени угроз. И они, четверо изгоев, были лишь крохотной, инородной частицей этого огромного, безразличного к их судьбам мира.
Ее взгляд зацепился за едва различимое шевеление у корней могучей сосны неподалеку. Мелкий, заморенный лисенок с куцым, будто обгрызенным хвостом, с опаской выглядывал из-за шершавого ствола. Глазки-бусинки горели нездоровым, голодным блеском. Лина невольно вспомнила о последнем каменном сухаре, позабытом в глубине ее кармана. Он был ее неприкосновенным запасом на случай совсем уж тощего дня. Помедлив лишь мгновение, она извлекла сухарь, отломила от него добрую половину и, стараясь не издать ни звука, положила на плоский камень в нескольких шагах от сосны. Затем так же неслышно отступила в густую тень у входа в землянку. Лисенок еще немного покрутился на месте, но зов пустого желудка, очевидно, оказался сильнее врожденной осторожности. Короткий рывок – и он уже схватил драгоценную добычу, тут же растворившись в кустарнике. Лина едва слышно вздохнула. Что ж, по крайней мере, для кого-то это утро начнется не совсем уж паршиво.
Глава 2. Завтрак разбойника и братские подначки
Не успела Лина толком насладиться редким мгновением утреннего покоя, согретого крохотным, почти невесомым чувством правильно сделанного дела, как со стороны заросшего бурьяном оврага, что змеился неподалеку от их стоянки, донесся такой треск валежника, будто там медведь-шатун решил устроить себе полосу препятствий. Вслед за этим послышалось возмущенное, почти оскорбленное похрюкивание, а затем – глухой удар, словно кто-то весьма массивный с разбегу приложился лбом о толстенную сосну. Похоже, какой-то из лесных тяжеловесов решил начать свой день не с кофе, а с сотрясения мозга, и этот утренний тарарам неминуемо должен был выдернуть ее братцев из объятий Морфея, какими бы крепкими те ни были.
Предчувствия Лину не обманули. Из землянки тотчас донесся ответный рык, вполне способный конкурировать с кабаньим по части громкости и недовольства, а затем из темного провала, отряхиваясь и мотая головой, словно бык, отгоняющий слепней, вылез заспанный Бур. Его густая шевелюра, обычно напоминающая стог сена после хорошего урагана, сейчас была примята с одного бока и украшена хвоинками и сухими листьями. На могучей щеке алел живописный отпечаток коряги, служившей ему, очевидно, подушкой.
«Какого лешего там опять стряслось?! – взревел он, вращая налитыми кровью от сна глазами и пытаясь сфокусировать взгляд. – Соседи опять мебель двигают спозаранку? Или Яр решил дрова рубить, не отходя от постели?»
«Из соседей у нас тут, кажется, только белки завелись, ну и вот этот беспокойный джентльмен пожаловал,» – спокойно произнесла Лина, кивнув подбородком в сторону оврага, откуда как раз, недовольно отфыркиваясь, выбирался здоровенный секач с парой клыков, способных вспахать небольшое поле. Зверь был явно не в духе после утреннего столкновения с твердыми породами дерева.
Секач издал еще одно сердитое хрюканье, словно выражая полное согласие с ее словами, и уставился на Бура маленькими, злыми глазками, в которых читался явный недостаток утреннего оптимизма.
«О! Глядите-ка, свеженина сама в гости прется!» – лицо Бура мгновенно разгладилось, а сонное недовольство сменилось чисто гастрономическим воодушевлением. Он огляделся в поисках оружия, его взгляд упал на увесистую дубину, которую он обычно подкладывал под голову вместо валуна, и сграбастав ее, уже приготовился ринуться навстречу потенциальному завтраку.
«Попридержи коней, голова твоя бездонная!» – шикнул на него Яр, появляясь из землянки почти бесшумно, как тень. В отличие от Бура, он был уже собран и одет, а в руке привычно покоился его верный топор. Его взгляд хищника мгновенно оценил диспозицию. «Этот экземпляр не из тех, кто ищет дружбы».
И действительно, секач, оценив количество и качество двуногих созданий, решил, видимо, что утренняя встреча с деревом была достаточным приключением на сегодня. Он еще раз яростно хрюкнул, словно обещая вернуться с подкреплением, и, развернувшись, не слишком грациозно, но весьма проворно скрылся в чаще.
«Эх, такой окорок ушел!» – сокрушенно выдохнул Бур, провожая зверя тоскливым взглядом. «А я уж было размечтался…»
«Размечтался бы ты сейчас лежать под той сосной с распоротым брюхом, если бы Яр тебя не притормозил,» – заметила Лина, спрыгивая со своего пня. «Нам сейчас только схватки с разъяренным вепрем не хватало для полного счастья. Да и визгу бы наделали на весь лес, всех лесничих бы сбежали».
Последним из землянки, потягиваясь до хруста в костях и зевая так, что, казалось, мог проглотить небольшую птицу, выбрался Квит. Его физиономия выражала вселенскую скорбь по поводу грубо прерванного сна и утраченных поэтических образов.
«Ну что за варварские побудки? – проскрипел он. – Я как раз сочинял балладу о падении древней цитадели, а тут такой аккомпанемент… будто цитадель падает прямо на мою голову».
«Цитаделью сейчас будешь ты, если не прекратишь ныть и не поможешь Яру с костром,» – проворчал Бур, чье гастрономическое разочарование еще не улеглось. Он пнул ближайший камень. «Вечно у нас так – как только нормальная еда на горизонте, так сразу либо Яр со своими предосторожностями, либо Лина с ее планами…»
«Если бы не мои планы и Ярова осторожность, ты бы давно уже украшал чью-нибудь коллекцию черепов, Бур, – отрезала Лина. – Или был бы главным блюдом на пиру у таких вот секачей».
«Может, из меня и вышло бы неплохое жаркое, – не сдавался Бур, – зато сытное!»
«Особенно та часть, где у тебя обычно должны быть мозги, но их там отродясь не водилось,» – не удержался от шпильки Квит, поправляя свою неизменную сумку, в которой, по слухам, он хранил не только стихи, но и коллекцию особо живописных мухоморов.
«А ну, иди сюда, рифмоплет блохастый, я тебе сейчас покажу, где у меня мозги!» – Бур уже разворачивался к младшему, готовый к очередной воспитательной процедуре.
«Так, оба угомонились, орлы! – голос Лины не был громким, но в нем прозвучали нотки, заставившие даже Бура замереть. – Бур, будь любезен, освежи свою физиономию у ручья, а то от тебя несет, как от берлоги медведя-шатуна после зимней спячки. Квит, живо помоги Яру развести огонь, не то сегодня на завтрак у нас будут исключительно твои вдохновенные вздохи».
«А есть хоть какая-то надежда на что-то более материальное, о, предводительница нашего оголодавшего племени?» – с театральным трагизмом осведомился Квит, но к костру все же поспешил.
Лина выразительно посмотрела на пустой котелок, сиротливо висящий над холодным кострищем. «Надежда, мой юный сочинитель, умирает последней. Обычно сразу после ее обладателя, если тот вовремя не подсуетится. Так что шевелитесь, если не хотите сегодня питаться исключительно солнечным светом и моими ценными указаниями».
Она решительно подошла к месту, где Яр уже колдовал над первыми искрами. Да, это утро, как и многие другие, начиналось с борьбы за выживание. И, судя по всему, скучным оно точно не обещало быть.
Глава 3. Шрамы Старшего
Костер, благодаря стараниям Яра и несколько менее осмысленным, но полным энтузиазма действиям Квита, наконец, перестал капризничать и занялся робким, едва заметным пламенем. Он нехотя облизывал подсунутые ему сыроватые ветки, больше дымя, чем давая жар, но это было уже кое-что. Лина присела на поваленный ствол старой ели, покрытый бархатистым зеленым мхом, и принялась методично править лезвие своего охотничьего ножа о гладкий речной голыш. Утренний воздух все еще был по-осеннему свеж и влажен, туман нехотя отступал вглубь чащи, цепляясь полупрозрачными клочьями за низкорослый папоротник. Со стороны ручья, куда отправился Бур для совершения утреннего омовения, доносились энергичное фырканье и звуки, подозрительно напоминающие борьбу некрупного бегемота с бурным течением.
Квит, явно ощущая себя главным пиротехником утреннего костра, решил не останавливаться на достигнутом и продемонстрировать свою удаль в чем-нибудь еще. Он схватил суковатую палку, длиной и толщиной примерно с его собственную руку, и, вообразив себя, по меньшей мере, легендарным героем древних саг, принялся выписывать ею в воздухе сложные фигуры.
«Ха! Хи-я! Получай, презренный супостат!» – бормотал он себе под нос, подпрыгивая на месте и яростно молотя по воздуху. В пылу сражения с невидимым врагом он едва не угодил себе же палкой по лбу, отчего его боевой пыл несколько поугас.
Яр, до этого момента невозмутимо подкладывавший в костер щепу, медленно поднял голову. Его взгляд, обычно спокойный и непроницаемый, как поверхность лесного омута, на мгновение сфокусировался на воинственных упражнениях младшего брата. Затем, с той змеиной грацией, которая была присуща только ему, он выпрямился и сделал шаг к Квиту. Тот как раз снова вошел в раж и замахивался для сокрушительного удара по зарослям крапивы. Рука Яра мелькнула почти невидимым движением – не резкий выпад, а скорее легкое, направляющее касание. Палка, которую Квит сжимал с таким отчаянным усердием, выскользнула из его пальцев, словно намасленная, и, чиркнув по воздуху, воткнулась в мягкую землю у самых ног Лины. Квит застыл с полуоткрытым ртом, напоминая свежевыловленную рыбу.
«Хват не тот,» – голос Яра был лишен всякой окраски, тихий, почти безжизненный, но Квит почему-то втянул голову в плечи. «Слишком расслаблен. И центр тяжести уводишь. В настоящей драке тебе бы руку вывернули прежде, чем ты успел бы пикнуть. Или сам бы себя покалечил».
Он без усилий извлек палку из земли и несколькими скупыми, отточенными до совершенства движениями продемонстрировал, как следовало бы действовать. В его руках обычная лесина вдруг преобразилась, превратившись в продолжение его тела, в смертоносное и послушное оружие. Было в этих скупых жестах нечто завораживающе-пугающее – холодная, безжалостная эффективность машины для убийства.
Внезапно Яр замер на полудвижении. Его взгляд остекленел, уставившись куда-то вдаль, сквозь фигуру Квита, сквозь стволы деревьев, словно пронзая саму ткань времени. Лина увидела, как напряглись желваки на его скулах, а костяшки пальцев, сжимавших палку, побелели. В его обычно таких спокойных глазах на долю секунды мелькнул отсвет чего-то древнего и жуткого – искаженные пламенем лица, лязг стали, безмолвные крики павших. Потом он резко, почти судорожно моргнул, и видение исчезло, оставив после себя лишь едва заметную рябь на поверхности его обычного спокойствия. Он молча протянул палку оторопевшему Квиту и так же безмолвно вернулся к своему занятию у костра.
«Ты… это… где ты так научился, а, Яр?» – с плохо скрываемым восхищением, смешанным с явной опаской, пробормотал Квит, благоразумно решив не возобновлять свои воинственные экзерсисы.
Яр аккуратно подправил одно из поленьев в костре. «Давно это было,» – глухо отозвался он, и в этой короткой фразе для Лины уместились целые тома нерассказанных историй. Историй о местах, где жизнь не стоила и ломаного гроша. О временах, когда каждый новый рассвет встречали с мыслью, что он может оказаться последним. О той невидимой грани, из-за которой возвращаются либо сломленными куклами, либо тенями, навсегда отмеченными печатью пережитого. Яр вернулся именно такой тенью – молчаливой, смертельно умелой и бесконечно усталой.
Лина отвела взгляд от широкой, напряженной спины старшего брата и снова принялась за свой нож, скребя им по камню с чуть большим ожесточением, чем требовалось. Она знала – все расспросы будут напрасны. Яр никогда не говорил о своем прошлом, о службе в карательных отрядах какого-то мелкого князька на южных границах, о той последней бойне, из которой он чудом выбрался живым несколько лет назад. Вернулся один, с пустыми, выцветшими глазами, парой свежих рубцов на теле и одним огромным, кровоточащим шрамом где-то очень глубоко в душе. Но именно это темное прошлое выковало из него того, кем он был сейчас – их негласного стража, их последнюю надежду, ту нерушимую стену, о которую не раз разбивались все их беды. Пусть и стеной, испещренной глубокими, невидимыми трещинами.
С громким чавканьем, сопровождаемым не менее громким сопением, из-за кустов можжевельника наконец вывалился Бур. Мокрый с головы до ног, как вытащенный из реки бобр, перепачканный тиной, как лесной поросенок, но, судя по самодовольной физиономии, чрезвычайно гордый совершенным подвигом.
«Ну, вот и я, свеж и готов к новым свершениям! – громогласно объявил он, отряхиваясь и щедро орошая все вокруг мириадами ледяных брызг. – Чем порадуете, кроме как кислыми минами и попытками Квита изобразить из себя заправского рубаку?»
Тяжелое напряжение, на миг сгустившееся было над костром, мгновенно рассеялось, смытое его неиссякаемым жизнелюбием и полным отсутствием понимания момента. Яр остался невозмутим, лишь едва заметно повел плечом. Квит, оскорбленный до глубины души, надулся, как мышь на крупу. Лина только устало покачала головой. Да, это утро, как и все предыдущие, развивалось по своему, давно заведенному сценарию.
Глава 4. План «Легкая добыча»
Бур, совершив свое триумфальное возвращение от ручья и избавившись, по его собственным заверениям, от «не менее чем пуда налипшей грязи и всякой речной нечисти», немедленно возопил о завтраке. Его гастрономический пыл, однако, заметно поугас при виде более чем скромных остатков вчерашней трапезы – нескольких сиротливо чернеющих на широком листе лопуха картофелин, испеченных прямо в золе.
«И это вы называете едой?! – прогрохотал он, с таким видом разглядывая предложенное угощение, будто ему подсунули тарелку с вареными пауками. – Да этим даже червяка не заморишь, не то что взрослого, полного сил мужчину!»
«Если будешь поменьше сотрясать воздух и побольше напрягать ту единственную извилину, что у тебя имеется, на предмет того, как этого самого червяка накормить, глядишь, и рацион наш станет поразнообразнее,» – невозмутимо заметила Лина, отламывая себе самый крохотный обугленный кусочек. «Вчерашняя наша экспедиция к тому зажиточному хутору, где куры, по слухам, разгуливали без всякого присмотра, обогатила нас ровно на ноль целых, шиш десятых, если не считать основательно промоченной репутации Квита, когда он, пытаясь изобразить из себя летучую мышь, свалился прямиком в бочку с помоями».
Квит, который в этот момент с видом заправского алхимика пытался раздуть едва тлеющие угли под котелком, вспыхнул до корней волос. «Я не изображал! Я проводил тактическую рекогносцировку местности! И вообще, там сторожевой пес был – натуральный волкодав, чуть меня самого на ремни не пустил!»
«Пес, который мирно спал в своей конуре и даже ухом не повел, пока ты, совершая свою тактическую рекогносцировку, не наступил ему на самое больное место – на хвост,» – уточнил Яр, не отрываясь от тщательной проверки состояния своего короткого, но тугого лука.
«Так, господа кладоискатели и покорители курятников, заканчиваем прения,» – Лина решительно хлопнула в ладоши, звук получился сухим и резким, как щелчок пастушьего кнута. «Пока наш уважаемый Бур не перешел на подножный корм в виде сосновой коры, у меня имеется одна свежая и, смею надеяться, плодотворная идея. Помните того пузатого торговца на гнедой кобыле, который дважды в неделю таскает провиант в пограничный форт у Чертова Перевала? Субъект обычно путешествует в гордом одиночестве, навьюченный всякой снедью под завязку, и, по моим наблюдениям, имеет скверную привычку клевать носом в седле. Сегодня как раз его день».
«А, этот толстопуз! – немедленно оживился Бур. – Как же, помню! Он еще так забавно икает, когда его кобыла спотыкается на ухабах! Такого мы в два счета распотрошим!»
«Распотрошим, если ты не начнешь голосить «Грабь, братва!» еще за версту до его появления,» – устало вздохнула Лина. «План предлагается следующий, простой, как мычание коровы: Яр, твоя позиция – у того старого, молнией разбитого дуба, где дорога делает крутой изгиб. Как только наш клиент поравняется с тобой, выпускаешь стрелу так, чтобы она воткнулась в землю прямо перед мордой его кобылы. Не в кобылу, Бур, я повторяю для особо одаренных, не в кобылу, а перед ней! Чтобы животное встало на дыбы от неожиданности. Квит, твоя задача – в тот же момент выскочить с противоположной стороны дороги и произвести как можно больше акустического эффекта: вопи, трещи своей шаманской трещоткой, можешь даже продекламировать ему отрывок из своих последних творений, если они достаточно ужасны, чтобы напугать бывалого торговца. Пока он будет пытаться утихомирить взбесившуюся лошадь и сообразить, с какой стороны на него обрушилась целая орда лесных демонов, мы с Буром берем его в тиски. Бур, ты отвечаешь за то, чтобы он покинул седло. Максимально деликатно! Нам нужен он в добром здравии и способный указать, где у него припрятаны самые лакомые мешки. Я беру на себя лошадь и сохранность груза. Вопросы есть?»
«Вопросов нет, есть предложение! – рявкнул Бур, с энтузиазмом ударяя себя кулачищем в могучую грудь. – Я его так аккуратно спешу, он и ахнуть не успеет! А можно я его для верности своей новой дубинкой приласкаю? Она у меня знатная, увесистая!»
«Никаких дубинок, Бур! – строго отрезала Лина. – Нам не нужны лишние покойники на нашей территории и последующие визиты разъяренных стражников. Работаем быстро, четко и по возможности бесшумно. Насколько это вообще осуществимо с тобой в одной команде».
«А ну как он дюже борзый окажется, сопротивляться станет?» – не унимался Бур, явно разочарованный запретом на применение дубинки.
«Тогда Яр поможет ему обрести душевное равновесие. Но до этого желательно не доводить. Меньше пролитой крови – чище совесть и меньше хлопот с уборкой».
Спустя час, который ушел на сборы и дорогу, они уже заняли позиции. Лесная дорога, извивавшаяся причудливой змеей меж корявых стволов вековых сосен, была пустынна и тиха. Утреннее светило еще не набрало полную силу и лишь скупо процеживало свои лучи сквозь плотную хвою, создавая на земле капризную мозаику из света и тени. Воздух, неподвижный и прохладный, был густо настоян на ароматах смолы, влажной земли и чего-то неуловимо тревожного. Лина еще раз критическим взглядом окинула позиции. Яр, буквально растворившийся на фоне морщинистого ствола старого дуба, был практически неразличим. Квит, вооруженный своей устрашающей трещоткой, сделанной из бычьего пузыря, набитого сухим горохом, нервно притоптывал в кустах можжевельника, поминутно оглядываясь. Сама Лина вместе с Буром укрылась за плотной стеной молодых, пушистых елочек.
«Запомни, Бур, – почти беззвучно прошептала она, – выскакиваешь только по моему сигналу. И ни секундой раньше. И никаких воплей «Атас!».
«Да понял я, понял,» – отмахнулся Бур, нетерпеливо переступая с ноги на ногу и производя при этом шум, как небольшой медведь. «Как только ты изобразишь раненую выпь…»
«Крик филина, Бур. Три отчетливых крика филина,» – с нечеловеческим терпением поправила Лина, чувствуя, как у нее начинает едва заметно подергиваться левое веко.
Ожидание тянулось медленно и нудно, как самая скучная проповедь деревенского священника. Наконец, откуда-то издалека донесся размеренный перестук копыт и ленивое поскрипывание немазаных колес. Лина вся подобралась. Вот он, их шанс на несколько дней не думать о том, где раздобыть еду. Вскоре из-за поворота показался и сам объект их промысла – весьма упитанный мужчина в добротном суконном кафтане, мирно покачивающийся на облучке небольшой, но ладно скроенной повозки, запряженной одним конем. Не гнедая кобыла, как предполагалось, а какой-то плешивый мерин неопределенной масти, да еще и повозка вместо одинокого всадника. План пришлось экстренно корректировать прямо на ходу.
«Повозка… это даже к лучшему,» – прошелестела она Буру на ухо. «Меньше шансов, что добыча даст деру».
Когда повозка поравнялась с вековым дубом, из-за его ствола бесшумно вылетела стрела и с тихим стуком вонзилась в землю прямо перед мордой мерина. Тот испуганно всхрапнул и замер как вкопанный, прядая ушами. В тот же самый миг с противоположной стороны дороги раздался такой оглушительный треск, вой и грохот, будто там началась битва лесных гоблинов с болотными кикиморами. Это Квит вошел в роль.
«А-а-а-а-а! Покайся, грешник! Мы пришли забрать твою бренную душу… и все остальное тоже!»
Возница подпрыгнул на облучке, как ошпаренный, испуганно вращая глазами. «Свят-свят-свят! Что за чертовщина?! Разбойники!»
«Время!» – коротко бросила Лина, и они с Буром одновременно выскочили из своего укрытия.
И вот тут Бур, как это с ним нередко бывало, решил внести в тщательно разработанный план элемент творческой импровизации. Вместо того чтобы, согласно последним коррективам, быстро и эффективно блокировать возницу, он, издав боевой клич, от которого могли бы завянуть уши даже у бывалого пирата, с разбегу со всей своей богатырской дури врезался плечом… в заднее колесо повозки. Раздался оглушительный, тошнотворный хруст. Колесо, очевидно, не рассчитанное на столкновение с объектом такой массы и скорости, с жалобным треском подломилось, и вся повозка угрожающе накренилась набок, едва не вывалив и без того перепуганного возницу на пыльную дорогу. Мешки с какой-то снедью градом посыпались на землю.
«Бур, чтоб тебя леший дрючком поучил!» – выдохнула Лина, с тоской наблюдая, как ее очередной гениальный план разваливается на части из-за неуемной энергии среднего брата.
Возница, воспользовавшись возникшей суматохой, попытался было кулем скатиться с другой стороны повозки и дать стрекача в ближайшие кусты, но Яр, материализовавшийся из-за дуба с бесшумностью лесного духа, одним коротким и точным ударом обуха топора по его круглому затылку мягко уложил его на землю. Тихо, профессионально и без лишней суеты.
Пока Лина и подоспевший к ней Квит, отдуваясь и чертыхаясь, спешно собирали рассыпавшуюся по дороге добычу – в основном это оказались мешки с мукой, какой-то крупой и несколько аппетитно пахнущих копченых окороков, – Бур с видом побитой собаки ковырял носком своего стоптанного сапога останки несчастного колеса.
«Оно какое-то… трухлявое попалось,» – смущенно пробормотал он, избегая встречаться взглядом с сестрой. «Я ж вроде не со всей силы… так, слегонца…»
«Ты не слегонца, Бур, ты как обычно – от всей души, не жалея живота своего,» – Лина с кряхтением взвалила на плечо тяжеленный мешок, из которого соблазнительно пахло свежей выпечкой. «Хорошо еще, Яр не растерялся и сработал чисто. Иначе бы мы сейчас по всему этому лесу гонялись за этим толстосумом, а он бы уже давно поднял на ноги всю местную стражу».
Квит, пыхтя под тяжестью двух внушительных окороков, не преминул вставить свои пять копеек: «Зато какой был выход! Я уж было подумал, он от одного твоего богатырского рыка душу богу отдаст, Бур. Мои стихи даже не пригодились для устрашения».
«Ладно, закончили концерт, – Лина критически оглядела собранную добычу. – Не так уж и плохо, учитывая обстоятельства. На пару-тройку дней сытой жизни хватит. Только в следующий раз, Бур, будь так любезен, если уж тебе непременно захочется что-нибудь сломать, ломай наших врагов, а не средства их транспортировки. Так оно для общего дела полезнее будет».
Они быстро и бесшумно растворились в лесной чаще, оставив позади сиротливо застывшую на дороге повозку с подломленным колесом и ее крепко спящего, но, к счастью, живого хозяина. Утро, начавшееся довольно тревожно, определенно переставало быть томным и уже обещало вполне сносный и, главное, обильный обед.
Глава 5. Предчувствие и странный старик
Добыча, хоть и доставшаяся с некоторыми незапланированными приключениями и поломкой чужого имущества, оказалась на удивление неплохой. Несколько дней можно было не думать о хлебе насущном, а точнее, о его отсутствии. Бур, после того как его желудок был наконец удовлетворен щедрой порцией жареного мяса и каши с остатками подливы, впал в благодушное состояние и даже пытался изобразить нечто вроде помощи Яру в починке их ветхого шалаша, что, впрочем, привело лишь к еще большим разрушениям. Квит, вдохновленный недавними событиями и сытым брюхом, уединился со своей заветной тетрадкой где-то в зарослях дикой малины, откуда время от времени доносилось его сосредоточенное бормотание и редкие, но весьма экспрессивные восклицания, видимо, знаменующие рождение очередного поэтического шедевра.
Лина же, вопреки общей расслабленной атмосфере, не находила себе места. Обычная после удачного дела эйфория почему-то не наступала. Вместо этого где-то глубоко внутри шевелилось холодное, липкое предчувствие, похожее на прикосновение паука в темноте. Она снова и снова прокручивала в голове детали их последнего «предприятия», пытаясь понять, что именно ее так тревожит. Все прошло относительно гладко, если не считать бурной инициативы Бура. Возница был обезврежен профессионально, добыча взята, следы заметены. Но что-то было не так. Какая-то мелкая, почти неразличимая деталь ускользала от ее внимания, оставляя после себя горький привкус беспокойства.
«Ты чего такая хмурая, сестренка? – Яр, закончивший латать дыру в крыше, присел рядом с ней на поваленное дерево. – Добыча хорошая, все сыты. Чего еще желать?»
Лина пожала плечами. «Сама не знаю. Просто… ощущение какое-то паршивое. Будто мы что-то упустили. Или будто за нами кто-то наблюдает». Она поежилась, хотя день был на удивление теплым для этого времени года. Солнце, пробившись сквозь облака, щедро заливало поляну золотистым светом, но ей все равно было зябко.
«Лес всегда наблюдает,» – философски заметил Яр, строгая ножом тонкую веточку. «Привыкай. Здесь у каждого дерева есть глаза, у каждого камня – уши».
«Это я знаю, – отмахнулась Лина. – Тут другое. Будто… будто мы слишком легко отделались. Или это затишье перед чем-то похуже».
Разговор прервал Квит, вынырнувший из малинника с горящими глазами и перепачканным в ягодном соке ртом.
«Лина, Яр! Я только что слышал! Там, у старого тракта, двое каких-то оборванцев трепались! Про старика какого-то!»
«Какого еще старика?» – насторожилась Лина. Предчувствие неприятно шевельнулось внутри.