Русская культурная семантика: Эмоции, ценности, жизненные установки

Как и героиня «Джентльменов и игроков», я люблю ходить на чужие территории и заниматься там тем, чем хочется. Когда не нужно ничего сдавать, писать или отчитываться, другие науки выглядят вдвойне привлекательно, и культурная семантика – одна из них. Поэтому неудивительно, что я взялась за эту книгу – она подавала надежды. Сначала, посмотрев оглавление, я решила, что слава А. Вежбицкой не дает автору покоя (хотя, видимо, все же не дает), но оказалось не совсем так: не совсем со знаком плюс и не совсем со знаком минус.Сначала о плюсах. Читать любопытно. Хотя идея и не нова, в книге есть попытки ее операционализации, информация неплохо структурирована, построена авторская русская версия Естественного Семантического Метаязыка (субстантивы, кванитфикаторы, ментальные предикаты, оценки, действия (говорить и действовать), пространство-время, жизнь и смерть, логические концепты, усилители, подобия…), и все это выглядит увлекательно и снабжено простыми примерами, понятными даже нелингвисту. Особенно мне понравилось анализировать вместе с автором частные семантики (считать, чувствовать боль, хвалить, притворяться), составленные, видимо, из ее отдельных статей.Теперь о минусах: идея связи языка и культуры – уже почти гуманитарная классика, но в книге она раскрыта скорее лингво-технологично, чем сущностно и лингво-культурологически. Философии, культурологии и психологии языка, на мой взгляд, не вышло, хотя сама идея подразумевает именно это (как можно раскрывать связь семантики и механизмов мышления, вообще не говоря о мышлении?). Мне не хватило интерпретативности, и я, например, так и не поняла, почему глагол «считать» отражает уверенность в выражении мнения, он ведь точно так же может отражать и неуверенность. Я не вполне поняла, различает ли автор правдивое поведение и правдивую речь, когда рассматривает выражения «притворяться» и «делать вид». В шестой главе, посвященной эмпатии, мне вообще показалось, что автор путает эмоцию и отношение, не подразумевающее близости и сильного взаимопроникновения. С «молодцом» и «умницей» я вообще не согласилась с авторской трактовкой их как основного концепта оценки поведения в процессе воспитания детей. Может быть, все шире, и первое относится к поведению, характеризующему компонент преодоления и соответствия социальной норме, а второе – к поощрению мышления, демонстрации достижений индивидуального интеллекта?Автор осталась абсолютным лингвистом в разработке более широкой и по сути культурно-психологичной идеи, не вышла ни за границы метода, ни за границы внутридисциплинарного обобщения, поэтому, на мой взгляд, замах в замысле оказался шире, чем его реализация, и ограниченный базис цитирования отчетливо это продемонстрировал (в списке литературы практически нет ни философов, ни психологов, ни историков языка, ни культурологов). Тот факт, что значения многих слов и выражений отражают культурно-исторические феномены, характерные для этноса, и содержат внутри себя ментальные параметры, был раскрыт еще в работах Н.С. Трубецкого, П. Флоренского, и там он выглядит более интересно и завораживающе, хотя точно так же не очень доказательно.Чтобы эта книга расширила мои представления о русской культуре и способах мышления, заключенных в языке, я бы не сказала, она дисциплинарно узка для раскрытия столь масштабной идеи и в каких-то аспектах противоречива, но для общего развития вполне подходит.