Я тебя так ненавижу, что, наверное, влюблюсь

Глава одиннадцатая

– Николаев? – Маша удивилась и даже не расстроилась, что ее поймали. – Как вы тут оказались? Давно?

Николаев распахнул полы своего длинного плаща, извлек из жилета карманные часы, поднес их к глазам. Задумался (или сделал вид, что задумался), вернул часы на место и, улыбнувшись краешком губ, ответил.

– Думаю, не дольше двух минут. Может, чуть меньше.

Недоумение Маши можно понять. Каким дьявольским образом Николаев умудрился оказаться на поляне раньше нее? Как он узнал, где ее искать? И, на закуску, самое главное – почему на дороге, ведущей на поляну, не было следов? Ни человеческих, ни сверхчеловеческих. Не по воздуху он же сюда добрался?

Чтобы окончательно рассеять свои сомнения, Маша обернулась и посмотрела на тропинку, по которой пришла. Нет, конечно, память и наблюдательность ей внезапно не изменили. Вот же они – прыгающие следы самой Маши. И те спешит укрыть свежий и наглый, как молодой карьерист, снег. Больше ничего. Кроме нее по этой дороге сейчас никто не ходил.

Поворачиваясь обратно, Маша не была до конца уверена, что увидит Николаева снова – что он ей не померещился в снежной буре. А что? Перенервничала (мужик с ружьем ее вообще-то здорово напугал), замерзла (шаль, это, конечно, хорошо, но от пуховичка на гусе она бы не отказалась) – вот и миражи в ночи. Но Николаев, разумеется, никуда не исчез. Он терпеливо стоял, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за ее реакцией. Заметив, что Маша поежилась, нахмурился и поспешно скинул плащ.

– Возьмите. Вы же обязательно простудитесь.

Под плащом у него была только тонкая рубашка и жилет.

– А вы? – хмуро спросила Маша, позволив, тем не менее, укутать себя.

Николаев отмахнулся.

– Все в порядке. Не волнуйтесь.

Ха! Не особо Маша и волновалась. Других причин для беспокойства предостаточно. И она с места не сдвинется, пока все не выяснит. А в плаще гораздо теплее, что ни говори. Маша обняла себя, спрятав озябшие руки под мышки.

Если Николаев и замер, оставшись без верхней одежды, то вида не подал. Только сказал спокойно, но настойчиво.

– Давайте, Мария Игоревна, уже домой отправляться. У вас тревожный вечер выдался. Что мы тут на ветру стоим?

Не для того Маша совершила свой дерзкий (и она по праву может собой гордиться) побег, чтобы сейчас обратно плестись. Там, небось, уже полиция у Дарьи показания берет и Машу поджидает. Николаев ее нашел, значит он знает, что произошло в комнате…

– Как вы меня обнаружили? – упрямо повторила она вопрос, на который до этого так и не получила ответа.

Самообладание стало покидать обычно невозмутимого Николаева (а, может, снег под рубашку забился). Он, раздосадованный ее упрямством, которое вынуждало их торчать ночью на холодной улице, вместо теплой кровати, быстро подошел к ней – схватить хотел, но Маша среагировала оперативно и проворно отскочила назад, и его рука осталась нелепо висеть в воздухе, поймав лишь пару снежинок, тут же растаявших в кулаке.

– Сейчас побеседовать хотите? И волков не боитесь?

Предположим, что волков Маша боялась, но неадекватов и полиции чуть больше, поэтому решительно мотнула головой. Николаев, чертыхнулся про себя, но сдался.

– Хорошо. Как я вам и обещал, мне удалось убедить семью…

– Маму вашу, хотите сказать, – не удержалась от едкого комментария Маша.

– И маму в первую очередь, – не стал спорить Николаев. – Уже завтра утром вы получите свободу при условии, что о вашем исчезновении сегодня ночью никто не узнает. Иначе мне будет сложно во второй раз уговорить родных, что вы не представляете для нас никакой угрозы.

Сдержаться и дослушать до конца Маша опять же не смогла.

– Ну, во-первых, кое-кто в курсе того, что я сбежала. И вы, Андрей, конечно, в теме?

Он не стал притворяться и просто кивнул.

– А потом я не поняла – о какой угрозе вы все болтаете? Просто отпустите меня домой. Мне от вас ничего не надо. Я похуже извращенцев видела.

По тому, как Николаев вздохнул, было видно, что разговор, несмотря на всю его необходимость, не доставляет ему ни малейшего удовольствия.

– Мария Игоревна, по несчастливой, прежде всего для вас, случайности, вы оказались в начале девятнадцатого века. Это мое время. Я здесь родился, вырос. Здесь я женюсь, воспитаю детей и умру. Вам же предстоит родиться только два века спустя. Возможно, где-то в этих краях ходит сейчас ваша прапрабабушка, но, боюсь, вам это никак не поможет. Вы не только не сможете с вашим характером приспособится к местному укладу жизни, но вольно или невольно причините вред – поставите под угрозу безопасность моей семьи. Вы же не думаете всерьез, что в девятнадцатом веке все направо и налево в будущее путешествуют?

Он иронично поднял брови, и Маша воспользовалась паузой.

– А вы же не думаете всерьез, что я верю в эти сказки про девятнадцатый век? Я пока еще в своем уме. Путешественники во времени… Господи, какой бред. Это имеет смысл только, если ваш особняк на самом деле частный сумасшедший дом! Кстати, отличная версия…

– Вам придется поверить и жить с этим, – довольно жестко и без тени усмешки оборвал ее Николаев. – И жизнь вам предстоит, учитывая ваш возраст, не сладкая. Но я постараюсь, – продолжил он уже мягко, – устроить вас. В этом мне удалось убедить и маму. Ей пришлось согласиться. В конце концов, семья Николаевых, никогда не была замешена в убийстве…

«Все-таки грохнуть хотели», – уныло подумала Маша.

– Но я понимал, что не могу просто так открыть дверь, не убедив вас в бесполезности всяческих попыток добраться до дома, вызвать такси или найти телефон.

Точно, телефон! Маша быстро глянула на кусты за спиной Николаева, и от него это не укрылось.

– Ах вот оно что – телефон, – догадался он. – А я все не мог понять, за каким лешим вас ночью в лес понесло. Я шел к вам, дождавшись пока все уснут, чтобы еще раз серьезно поговорить, но услышал странные звуки в комнате. Дверь оказалась заперта и пришлось ее взломать. Бедная Дарья… не скоро она отойдет от этой истории. Доверять вам она теперь точно не будет, – он попытался найти на Машином лице следы раскаяния, но та, закусив нижнюю губу, смотрела, опустив глаза, в сторону и думала о своем.

Раз он догадался про телефон, придется дальше играть в открытую. Попросит его о помощи, если надо, сделает вид, что верит в ту фигню, что он несет. Да, определенно, пора включать «слабую женщину». Про себя Маша ухмыльнулась. Уверена, ей удастся обвести его вокруг пальца.

– Допустим я вам верю, – тихо сказала она, все также не поднимая на него глаз. – Но как вы догадались, где меня искать?

Николаев не считал этот вопрос самым важным при данных обстоятельствах, однако, обрадовавшись, что его слова достигли хоть какой-то минимальной цели, объяснил.

– Я освободил Дарью, проводил в ее комнату и попросил не распространяться о прошествии. Агафья осмотрела ее и не нашла, что рана, которую вы нанесли несчастной, опасна для жизни. Вам, должно быть, приятно это узнать?

Должно, так должно. По-прежнему пялясь на землю, аки покорная гусыня, Маша выдала грустный кивок, надеясь, что по затылку он не поймет, насколько ей плевать.

– Я понял, – продолжал Николаев, по всей видимости, удовлетворенный ее реакцией, – что должен во что бы ни стало вас найти. Во-первых, ваш побег определенно заставил бы маму пересмотреть свое согласие на ваше свободное перемещение по территории усадьбы. Во-вторых, вы могли наткнуться на Егора. А он просто одержим кровожадным желанием учинить над вами какое-нибудь насилие. В-третьих, вы могли встретить кого-то из местных, что грозило не только вашей, но и нашей безопасности.

Маша вспомнила чудовище с ружьем.

– Похоже, я и встретила, – пробормотала она.

– Да, я знаю. Первым делом я отправился в деревню. Больше идти вам некуда – только к людям. Но я опоздал. Судя по следам, которые, не взирая на снегопад, мне удалось разглядеть, вы покинули деревню. Да и Матвей сказал, что кто-то чужой пытался в дом пробраться…

– Да я только позвонить хотела, – возмутилась Маша, но быстро опомнилась и умолкла.

– Вам повезло, что он вас не застрелил, – совершенно серьезно сказал Николаев. – И хорошо, что у него это не получилось, – он взлохматил волосы, сбив снег. Мокрые пряди упали на лоб. – В любом случае, позвонить бы вам, Мария Игоревна, не удалось. Телефонов у моих крестьян нет. Напоминаю, что вы только в самом начале девятнадцатого века.

– Да, да, кончено, – выказала Маша мнимую покорность. – Но Андрей, – вот, теперь пора. Пора поднять на него полные слез глаза и воззвать к его рыцарской натуре. – Возможно, мой телефон где-то здесь. Там очень много ценной информации, – она всхлипнула, с удовлетворением заметив, что Николаев смутился. – Дорогие мне фотографии! Умоляю – помогите найти его.

Николаев колебался, но Маша так пронзительно и жалостливо смотрела, что сил сопротивляться почти не было. Такой Маши он не видел раньше. Как, должно быть, ей страшно сейчас после того, как она, наконец, осознала, в какую безвыходную ситуацию попала. В конце концов, даже если телефон здесь, он очень вряд ли ей пригодится.

– Давайте поищем его, хорошо. Только в независимости от результата, потом – сразу домой. Признаться, сейчас не жарко.

Маша энергично закивала и первой ломанулась в кусты. Вот ель, под которой она очнулась – все под ней припорошено снегом. Если телефон выпал, то вероятнее всего, здесь. Маша села на корточки и стала тщательно ощупывать побеленную поляну. Николаев присоединился к ней. И в итоге повезло именно ему.

– Кажется, это он, – сообщил Николаев, поднимаясь.

Маша уже и забыла, когда так радовалась в последний раз. Бедный, бедный ее милый телефончик. К счастью, слишком дорогой, чтобы так просто стать жертвой сырости и снега. Бережно, как новорожденного, взяла Маша телефон из рук Николаева, и сгорая от нетерпения ввела пароль.

Да! Получилось! Экран загорелся. Зарядки оставался один процент. Верный телефончик – он как нарочно копил силы, чтобы помочь своей хозяйке. Нет, не хозяйке – помочь другу!

Только вот…

– Сети нет, – разочарованно протянула Маша. Подняла телефон, опустила, не сводя полного надежд взгляда с ярко горящего в темноте дисплея. Напрасно. Черт…

К Николаеву, тем временем, вернулась его привычная невозмутимость. Он прилично замерз, а свалиться с простудой накануне приезда невесты, не планировал. Надо возвращаться, хочет она того или нет.

– Телефон не будет работать. Он еще не изобретен. Люди, которые через двести лет поставят здесь сотовые вышки, еще не родились. Мне показалось, что вы начали все понимать…

Переводя взгляд с бесполезного телефона на Николаева, Маша, отмахнулась:

– Да, да, девятнадцатый век. Помню, верю… Но, может, если мы выйдем из леса, когда пойдем обратно, связь появится?

Николаев глубоко вздохнул и решительно подошел к Маше. На это раз она не успела сбежать. Он взял ее за локти и прижал к себе так близко, что невольно заныл затылок от резко прихлынувшей крови.

– Обратно мы вернемся немного не так, как вы ожидаете. Не бойтесь – все будет хорошо. Только один вопрос, Мария Игоревна. Если вы действительно осознали, что происходит, почему не спрашиваете о самом главном – каким, черт побери образом, я сам оказался в двадцать первом веке?

Ответить – или, на худой конец, подумать над ответом, Маша не успела. Николаев обнял ее еще крепче, она тщетно попыталась высвободиться, но уже в следующую секунду поняла, что они вновь находятся в эпицентре воронки – не такой мощной, как тогда на даче, но все же достаточно сильной, чтобы заставить Машу самой вцепиться в Николаева и закрыть глаза.

Вновь она их открыла, когда почувствовала, что Николаев ослабил объятия. Он сделал шаг назад, продолжая придерживать ее за плечи, опасаясь, что она упадет. И шум ветра пропал. И снег… Снег тоже перестал засыпать их свехру.

Маша решилась посмотреть, что происходит, приоткрыла сначала один глаз, а потом – не поверив ему – второй. И когда все-таки поняла, где она, не удержалась от громкого возгласа.

– Как?!! Это что еще за фокусы?

Все еще не отпуская ее, Николаев не сводил с Маши глаз.

– Вы как? Прошу прощения, что был вынужден.., – тут он засмущался и даже закашлялся, чтобы срыть неловкость, которую испытывал. – Прошу прощения за то, что был вынужден вас обнять. Однако в свое оправдание могу сказать, что обычным путем при данных обстоятельствах возвращаться домой было бы безумием.

Да, каким-то невероятным для Маши образом они вновь оказались в особняке, в маленькой комнате на безлюдном третьем этаже. Мерцающая свеча на подоконнике освещала следы погрома, учиненного Машей ранее. За окном все так же отчаянно шел снег.

Николаев опустил руки, и мокрая шаль упала с Машиных плеч.

– Я принесу вам чаю, – тихо сказал он. – И мы спокойно поговорим. Если это, конечно возможно.

Он был уже на пороге, когда Маша его окликнула.

– Лучше вина. К черту чай.

Усмешка, скользнувшая по его губам, придала достаточно жестким чертам мальчишеского озорства.

– Разумеется, вина. Как я сам не догадался.

В отсутствие Николаева Маша на автомате подобрала разбросанные по полу вещи, не переставая при этом искать разумные объяснения произошедшему. Но ни одно не выдерживало критики. То, как они с Николаевым перенеслись с холодной поляны в теплую комнатку, можно было объяснить только колдовством. Тьфу. Проще допустить, что она, не дождавшись Дарьи, уснула за дверью, и сейчас, если перевернется на другой бок, упадет и проснется в темной комнате на полу в какой-нибудь нелепой позе.

Маша даже пару раз ущипнула себя неловко. Проделать более сложные манипуляции ей помешал оперативно вернувшийся Николаев. Придерживая уже откупоренную бутылку вина и бокалы, он плотно закрыл за собой дверь и сразу же извинился.

– Я понимаю, Мария Игоревна, двусмысленность ситуации – вы и я, ночью, одни в комнате… Но смею вас уверить, что никаких дурных мыслей я не имею. И даю слово, что в последствии не стану пятнать вашу репутацию. Однако же обстоятельства…

Несмотря на то, что Маше было положено быть в шоке, она, выслушав половину его пламенной речи, не выдержала и расхохоталась. Так громко и искренне, что, наверное, Егор в своем коровнике вздрогнул.

– Андрей, вы в своем уме? Мою репутацию уже ничем не испортишь. И вам это прекрасно известно. Как и то, что мне на это плевать. Пусть что хотят, то и думают. Разливайте лучше вино и рассказывайте, что с вами не так. Вы, – тут она закатила глаза, потому что на полном серьезе не могла заставить себя вслух произнести подобную чушь. – Вы – колдун что ли?

Николаев быстро вскинул на нее глаза. Сразу несколько эмоций коснулись его лица, но ни одну из них Маша, к своему неудовольствию, не смогла считать. Он приоткрыл рот, точно собираясь, что-то сказать, поморщился, отвел взгляд и торопливо занялся вином. Только руки чуть дрожали, выдавая его волнение. Но этого Маша не заметила.

– Пожалуйста, – протянул Николаев усевшейся с ногами на кровать Маше бокал. Сам он устроился у окна – подальше от нее. —Вы спросили – не колдун ли я? – он смотрел в окно, и Маша могла видеть только его четкий, вылепленный талантливым скульптором профиль и огонь от свечи в черных глазах. – Скорее, нет, чем да. Хотя, не исключаю, что тот же Егор считает меня колдуном. Но он полуграмотный мужик – вам я попробую объяснить все, как есть.

Глава двенадцатая

Отпив добрую (или злую?) половину бокала, Маша, которая сегодня сознательно отказалась от ужина, быстро захмелела и расслабилась.

– Да уж – и поподробнее. Например, скажите, как мы тут оказались? А то у меня уже кровь из ушей идет, а идей – по-прежнему ноль.

Он ее услышал, не шелохнулся, но отвел взгляда от окна. Маша залпом осушила остаток, хотела попросить добавки, но передумала и поставила бокал на стол.

– У вас это принято называть телепортацией, – неожиданно выдал он. Маша опешила настолько, что смогла выдать только непроизвольное «пшшшш…», а Николаев, тем временем, продолжал. – Мы называем это просто перемещением. К сожалению, уже очень скоро этот дар меня покинет, поэтому мне надо расходовать его крайне осторожно. Сегодня я был неблагоразумен, но слишком, – он скривился, точно был недоволен собой, – слишком волновался за вас. Именно благодаря «перемещению», – быстро овладел собой Николаев, – такие как мы и отправляемся в будущее. Подобная возможность у нас есть только раз в жизни – накануне свадьбы.

Маша закрыла лицо руками, потом потерла виски, не зная смеяться ей или снова рвануть, что есть духу к двери.

– Такие, как вы? А какие вы? Кто вы?

Наконец, он обернулся к ней. Маше даже показалось, что она видит легкую горечь в его глазах.

– Вам трудно будет это понять… наверное. Вы слишком прагматичная девушка и скептически относитесь ко всему, что не можете пощупать, но все же попытайтесь… В ваше время таких, как мы иногда называют «мировое» или «тайное» правительство. Но это столь же нелепо, как и считать нас колдунами. Мы – это несколько сотен семей, которые помогают планете развиваться в соответствии с Планом. К, сожалению, мы действительно, не волшебники, и не можем остановить войны, если им должно быть, эпидемии, которые обязаны случиться. Однако благодаря нашим знаниям, ученые изобретают оружие, которое решит исход войны в нужную сторону, мы подсказываем, как создать вакцину, чтобы спасти одного-единственного младенца, важного для истории, не даем умереть с голоду будущему гениальному художнику, который в последствии окажет сильное влияние на культурное развитие цивилизации. Мы не во что не вмешиваемся, наша задача исключить случайности, которые могут изменить положенный ход вещей. Вы, – он поймал ее взгляд, – вы понимаете?

Маша медленно кивнула.

– Конечно. В моем мире это называется – сумасшедшие.

У Маши в голове не укладывалось, как Николаев может на полном серьезе думать, что она поверит в его историю?! Телепоратции не существует, путешествий во времени тоже (про всякие там «особенные семьи» лучше вообще умолчать), и единственное разумное объяснение – они все тут сумасшедшие, а врачи наблюдают за ними через камеры и, скорее всего, бешено ржут. Маша даже глазами обследовала углы, но камер – по крайней мере, очевидных, не обнаружила.

Правда, есть в этой версии одно очень слабое место. Если Николаев и все остальные чокнутые, которые против воли или по согласию (что вряд ли) участвуют в каком-то медицинском эксперименте, то и Маша, очевидно, тоже. Потому что она абсолютно точно полчаса назад перенеслась с помощью телепорта из леса в усадьбу. А до этого – со своей дачи – в лес.

Признать собственное безумие было бы безумием. Но если допустить… Хотя бы на минуту допустить, что все это правда? Тогда… тогда…

Маша вскочила и подошла к Николаеву вплотную. Все это время он молчал, но, казалось, ни одна ее мысль, ни одна эмоция не ускользнула от его проницательного взгляда. Когда Маша, все еще пахнущая морозом и хвоей, с влажными после ночного снегопада волосами остановилась так близко, что он мог, глядя сверху вниз, рассмотреть каждую розовую прядочку на ее голове, Николаев приложил усилия, чтобы остаться на месте, а не сбежать подальше, в противоположный угол комнаты. Единственное, он позволил себе положить руку на подоконник, найдя в нем опору и в, случае чего – защиту. «В случае чего?» – не без удивления спросил он сам себя.

Мокрый затылок, тем временем, дернулся – Маша подняла голову. Она хотела посмотреть ему глаза. И посмотрела. Ни тени иронии – ясный, прямой взгляд. Взгляд, который не врет.

– Николаев, – гипнотизируя его, чтобы не упустить ни малейшего признака лжи, сказала Маша, – А ведь если то, что вы говорите, правда – это полный писец.

Он кивнул. Однозначно, она права.

– Я бы выразился, конечно, более аккуратно, но суть вы, Мария Игоревна, передали верно. Ситуация, в которую вы попали, в самом деле безвыходная. Здесь, в моем времени, у вас нет ни денег, ни связей, ни богатых родственников. У вас нет ничего…кроме, – тут он запнулся, и все-таки проявил слабость и перевел взгляд на улицу, чтобы не смотреть на Машу, – кроме меня. И я обязан устроить как-то вашу судьбу до того, как женюсь.

– Николаев, – Маша схватил его руку. Он вздрогнул от неожиданности и обернулся, – Николаев – докажи мне, что не врешь. Где факты, что это не дурацкий розыгрыш? Мы вы все – не психи обыкновенные! Но это ведь нереально, как нереально!

Все то время, – все эти бесконечные дни с того момента, как Маша в момент долгожданного перемещения домой вломилась на второй этаж старой деревянной дачи, где планировала заставить его вернуться в галерею, а вместо этого случайно перенеслась в его век, Николаев пытался представить себя на ее месте. Как бы он отреагировал на подобную ситуацию, если бы с раннего детства не знал, что его семья отличается от остальных? Что рано или поздно ему предстоит путешествие в будущее? Его, как и брата, готовили к этому с пеленок. А что же Мария Игоревна? С первого дня их знакомства она поразила его особой циничностью и прагматизмом. Ее суждения всегда были резким, а мысли… Тут Николаев поморщился – ему стыдно вспоминать, как она откровенно кокетничала с ним при встрече. К счастью, к этому времени, он уже, к сожалению для себя, многое знал о нравах двадцать первого века. И чем больше узнавал, тем сильнее его тянуло домой. Ах, жаль все-таки, что нельзя вмешаться в ход истории и не допустить подобной деградации общества.

– Я мог бы привести крепостного и подвергнуть его экзекуции ради вашего удовольствия. Мог бы отвести вас в город, дабы вы своими газами убедились, что на дворе стоит одна тысяча восемьсот двадцатый год, в котором вам, по-хорошему, делать нечего. Но ничего это я делать не буду. Через месяц у меня свадьба, и возиться с вашими сомнениями у меня нет ни времени, ни желания. Я и так много времени потерял, убеждая мать не трогать вас. Из человеколюбия и сострадания, – подчеркнул он особенно, отнял у нее руку, подошел к столику и плеснул себе в бокал вина. Николаев чувствовал, как Маша начинает кипеть от злости за его спиной. Еще бы – она привыкла немедленно получать то, что хочет. Все, довольно с него ее эгоизма и капризов. Еще в двадцать первом веке натерпелся. Он сделает то, что должен, и умоет руки. Ей придется смириться. – Я много думал о сложившейся ситуации. И вот какой выход нашел, – он сделал паузу, предвидя, какие последствия могут случится после того, как он озвучит свое решение. – Мы выдадим вас замуж.