Северный шторм

1

– Ты законченный параноик, Эрик. Ты просто помешан на этих «Ночных Ангелах». Веришь каждой сплетне болтуна Михаила, после чего не можешь даже нормально уснуть, – с укоризной сказала мне Кэтрин перед тем, как вместе с Люси и Аленом отправиться в Волхов – город неподалеку от Петербурга. Именно там Петербургский князь Сергей содержал свой секретный завод по воссозданию летающих боевых машин Древних, и потому Волхов напоминал скорее не город, а большую крепость. Попасть за ее стены можно было лишь с разрешения князя. У нас с Кэтрин такое разрешение имелось, поскольку нам уже не впервые приходилось скрываться в Волхове, когда контрразведка Петербургского княжества предупреждала нас об очередной угрозе из-за западной границы.

– Чепуха, – возразил я. – «Ночные Ангелы» в моей бессоннице не виноваты. Ты же знаешь, Кэти, что по ночам я читаю. Днем теперь просто не до этого: во дворец прибыло молодое пополнение гвардейцев. В нынешнем году аж пять взводов набрали, и с каждым взводом приходится по полдня на стрельбище нянчиться. И когда же мне читать, если не ночью? Я и так в княжескую библиотеку еще ни одну книгу вовремя не вернул.

– Видела я, как ты читаешь! – покачала головой Кэтрин. – Смотришь в книгу, а сам при этом патроны в пистолетный магазин то снаряжаешь, то разряжаешь. Я нарочно минут пять за тобой наблюдала. Все ждала, когда ты наиграешься, но ты был как заведенный.

– Вот ты о чем! Да разве же это паранойя? – Я постарался улыбнуться, но мысленно огорчился, когда узнал, что за мной, оказывается, скрытно наблюдали целых пять минут, а я и бровью не повел. Хотя стоп: а не говорило ли это огорчение о той самой паранойе, которую подозревала за мной Кэтрин? – Я разве тебе не рассказывал, что у меня с молодости такая привычка – вертеть что-нибудь в руках во время чтения? Для меня это нечто вроде перебирания четок: зарядил магазин – разрядил, потом опять зарядил… Глядишь, нервы и успокоились.

– Значит, признаешь, что нервишки у тебя все-таки пошаливают?..

М-да… Хотел не хотел, а сам сознался в том, что старался скрыть от Кэтрин и детей все эти годы. Да и удавалось ли полностью скрывать это? А что, если моя семья, главой которой семь лет назад я нежданно-негаданно стал, просто делала вид, что со мной все в порядке? И то, что сегодня Кэтрин вдруг решилась на этот откровенный разговор, наводило на нехорошие мысли. Возможно, скрытая паранойя (лучше самому признать это и тем самым доказать, что ярлык «законченный» на меня вешать рановато), которой я страдал едва ли не со дня пересечения нами российской границы, перешла в стадию открытой.

Княжеская палата контрразведки, где сегодня служил мой друг, бывший соратник – Охотник Михаил, обладала неплохой агентурной сетью. Как оказалось, агенты русских были внедрены даже в высшие круги ватиканской власти. Они-то и сообщили в Петербург о нездоровой активности, что развернули спецслужбы Святой Европы на восточном направлении после моего громкого побега в Россию вместе с отступницей Кэтрин и детьми опального Апостола Жана Пьера де Люка. «Ночные Ангелы» – секретное подразделение Защитников Веры, созданное для диверсионной деятельности за границей, получило насчет нас соответствующее распоряжение. Сотрудники тайной службы Пророка обязаны были завершить работу, с которой в свое время не справился сам Бернард Уильямс, легендарный Мясник, командир Первого отряда Охотников Инквизиционного Корпуса.

Семь лет минуло после тех драматических событий, но Ватикан так и не простил бывшему командиру Одиннадцатого отряда Эрику Хенриксону его предательства. Уже в который раз за эти годы Кэтрин и младшим детям де Люка приходилось бежать в неприступный Волхов, когда контрразведка получала очередное предупреждение, что тот или иной «ночной ангел» отбыл из Божественной Цитадели на восток. За старшего сына де Люка – Поля – мы были спокойны: вот уже два года он обучался в военном училище при княжеском дворе. Пробраться в Зимний дворец было куда сложнее, чем за стены Волхова, да и не стали бы «Ночные Ангелы» идти на лишний риск из-за беглых детей давно умершего Апостола или рядовой отступницы Кэтрин О’Доннел.

«Ангелам» был нужен только я. Но это не значило, что Полю, Люси и Алену не стоило опасаться мести уязвленного Пророка. Рядом со мной детям всегда угрожала опасность, ибо вряд ли «ангелы» пощадят детей Жана Пьера, попадись те им под руку. Эта мысль просто сводила меня с ума. Мог ли я сегодня защитить тех, кого семь лет назад чудом вырвал из лап кровожадного магистра Аврелия? Все-таки тогда я был моложе и закален службой в Корпусе, поэтому и сумел противостоять бывшим собратьям-Охотникам. Годы мирной жизни при княжеском дворе пагубно сказались на боевом духе охотничьего пса. Я имел все основания полагать, что давно утратил хватку и нюх на опасность.

Сегодня Эрик Хенриксон, некогда известный в Братстве Охотников как Стрелок, работал инструктором на стрельбище дворцовых гвардейцев Петербургского князя. Эта работа вселяла в меня некоторую уверенность, что навыки, преподанные мне в ватиканской Боевой Семинарии и закрепленные десятилетней службой в Инквизиционном Корпусе, еще не окончательно позабыты. Кроме этой уверенности да регулярных тренировок в стрельбе, больше мне утешиться было нечем.

Права Кэтрин: Эрик Хенриксон – параноик. В каждом ночном шорохе, в каждом брошенном на меня косом взгляде, в каждом резком движении находящихся поблизости людей я вижу угрозу. Дамоклов меч в лице «Ночных Ангелов» отучил меня расслабляться и получать удовольствие от жизни. И если бы не дети, во всех комнатах нашего дома я держал бы по паре заряженных пистолетов. Того, что лежал сегодня у меня в домашнем сейфе, мне было явно недостаточно. Я действительно мучился приступами бессонницы, а когда засыпал, то часто видел во сне одну и ту же сцену: умирающий на мокром песчаном берегу залива Сен-Мало командир Пятого отряда Карлос Гонсалес, который из последних сил проклинает меня на веки вечные. Сбылось предсмертное проклятие Охотника Матадора – нет мне больше спокойной жизни на этой земле, даже под защитой могущественных российских покровителей.

Вот уже три года я не прячусь в Волхове после того, как Михаил предупреждает меня о возможной угрозе. Надоело бегать от своих страхов. Провожаю в убежище Кэтрин и ребятишек, а сам остаюсь в нашем петербургском доме и коротаю вечера в одиночестве, сидя у камина с книгой. И при этом постоянно перезаряжаю пистолетные магазины. Совмещать абсолютно несовместимые занятия – чем не признак скрытого помешательства на нервной почве? Мой семинаристский инструктор по стрельбе Анджей рекомендовал неустанно практиковаться во вспомогательных стрелковых навыках: снаряжении магазинов, разборке пистолета и прочих. Анджей всегда подчеркивал, что подобные тренировки столь же важны, как и сама стрельба. Кажется, я воспринял советы наставника слишком близко к сердцу и с тех пор постоянно ощущал дискомфорт, если в процессе чтения или иного спокойного отдыха мои руки оставались не у дел.

Порой ради самоуспокоения я позволяю себе выпить перед сном стакан-другой вина. Не больше, хотя у меня частенько возникает желание напиться в стельку. Я не делаю этого лишь потому, что боюсь утратить над собой контроль и открыть стрельбу по собственной тени или отражению в зеркале. И если такое вдруг все же случится, мне не останется иного выбора, как признать себя социально опасным психопатом и пойти добровольно сдаваться в ближайшую психиатрическую клинику. Но на данный момент я еще не утратил выдержку и здравомыслие и способен удерживать свою паранойю в узде.

Вопрос лишь в том, надолго ли хватит той силы воли.

Кэтрин знала, что я опять откажусь от поездки в Волхов, но все равно по традиции долго упрашивала меня прекратить глупое бравирование, подумать о ней и детях и отправиться с ними в убежище. Милая заботливая Кэтрин, мой рыжеволосый ангел-хранитель! Что бы я без нее делал? Лишь благодаря ей и детям я еще не утратил человеческий облик и не подался в глухое отшельничество, куда-нибудь, вроде Мурманского княжества.

Не знаю, как Люси и ее младший брат Ален, которому в прошлом месяце исполнилось двенадцать, но Кэтрин мое упрямство прекрасно понимала. Именно это упрямство спасло нас во время бегства из Святой Европы, и именно из-за него я отказался продолжать убегать из Петербурга при малейших признаках опасности. Кэтрин как-то призналась, что любит меня в том числе и за мое мальчишество, без которого она и дети давно были бы мертвы. Что ж, видимо, огненноволосая ирландка и здесь права.

Однако, как ни крути, а моему упрямству до упрямства Кэтрин очень и очень далеко. Видели бы вы, как когда-то она убегала от меня по крыше монастыря Мон-Сен-Мишель, а потом откровенно наслаждалась, дразня нерасторопного командира Одиннадцатого отряда с высокой монастырской башни… Да, лихие деньки выпадали на нашу долю, что там говорить. Хоть и добавили они седых волос в мою некогда черную шевелюру, доставшуюся мне в наследство от матери-испанки, а все равно приятно вспоминать былое в зимний вечер у камина со стаканом вина…

Все та же пестрая компания – книга, вино, мой молчаливый стальной друг по фамилии Стечкин и две плохо ладившие между собой подруги Ностальгия и Паранойя – третий вечер кряду скрашивала мое одиночество. Не сказать, что вместе нам было весело, но атмосфера у камина сохранялась теплая, и даже неугомонная Паранойя волей-неволей задремала. Вслед за ней и я начал клевать носом. Радовало то, что в связи с лютыми морозами командир дворцовых гвардейцев полковник Слепнев отменил на завтра полевые занятия с новобранцами, и большинство инструкторов, в том числе и я, получили незапланированный выходной. В отсутствие Кэтрин я мог бы до обеда проспать в своем любимом кресле. Но к утру от погасшего камина потянет холодом и мне придется либо снова растапливать его, либо перебираться в спальню, поближе к батарее центрального отопления. Так что я не спешил погружаться в сон, просто наслаждался полудремой, слушая потрескивание горящих поленьев да завывание вьюги за окном.

Проклятые морозы! Семь лет живу в России, а так к ним и не привык. Может быть, поэтому я так чутко реагировал на малейшие сквозняки, что особо свирепствовали в закрытых тирах, где мне приходилось проводить занятия с гвардейцами. Первые годы эмиграции я по ползимы страдал от насморков и простуд, но потом акклиматизировался, закалился и теперь переживаю лишь дежурный осенний насморк. Впрочем, терпимостью к здешним сквознякам я все равно не проникся. Эти коварные мерзавцы отвечали мне взаимной антипатией и всегда норовили при случае испортить настроение. Как, например, сейчас, когда я пригрелся у камина, разморенный теплом и вином. Только странно, откуда в утепленном помещении ни с того ни с сего возник сквозняк?..

Паранойя проснулась во мне быстрее, чем полусонное сознание. Почувствовав стелющийся по полу холодок, я мгновенно выскочил из кресла, схватил «стечкин» и уже через секунду находился в темном углу комнаты, взяв на прицел дверь в коридор. И только после этого окончательно очнулся от дремоты. Коснувшись ладонью ковра, я убедился, что сквозняк действительно был, а не почудился мне спросонья. И хоть в данный момент он уже прекратился, проникший в дом морозный воздух все еще холодил руку.

Наш довольно роскошный двухэтажный особняк, великодушно подаренный нам князем Сергеем, стоял на Аптекарской набережной, неподалеку от Кантемировского моста (по иронии судьбы, раньше в этом доме проживал какой-то высокий чиновник, казненный за шпионаж в пользу Святой Европы). Сквозняки на берегу Невы были вполне обыденным явлением, но предусмотрительная Кэтрин еще осенью утеплила в доме все щели, так что холод мог проникнуть сюда лишь от одной из трех входных дверей: парадной, служебной либо двери пожарного выхода. Откуда именно сквозило, определить из гостиной не удавалось, но в том, что дверь была на мгновение приоткрыта, я не сомневался. Забранные крепкими решетками, окна были вне подозрений – их и летом было проблематично отпереть, а зимой тем более. Список посетителей, которые могли наведаться ко мне без стука в час ночи, состоял всего из двух человек: Кэтрин и Поля. Однако первая уже зажгла бы в прихожей свет, а второму запрещалось покидать казармы училища в столь позднее время. Разве только Поль намылился в самоволку, но это было маловероятно – старший сын Жана Пьера де Люка вырос на редкость дисциплинированным юношей, и карьера военного подходила для него идеально.

Оставались лишь те незваные гости, которые в моем списке не значились, но к их появлению я давно был готов. Вернее, полагал, что был готов. А так это на самом деле или нет, предстояло выяснить.

Треск догорающих в камине поленьев мешал расслышать, что происходит за пределами гостиной, а злоумышленник, который сумел без проблем отпереть входную дверь, разумеется, не стремился быть обнаруженным. Поэтому я предпочел пока отсиживаться в своем укромном углу – идеальном укрытии, где резкий контраст света от каминного пламени и тени делал меня практически невидимым даже на расстоянии вытянутой руки. Пассивная тактика выжидания являлась не менее действенной, чем активный поиск злоумышленника: кто бы ни пробрался в дом, пусть даже обычный воришка, мимо гостиной ему не пройти – он просто обязан убедиться, где находится хозяин. Если же ублюдок прибыл сюда не за ценностями, которых у нас с Кэтрин в общем-то и не имелось, а за моей головой, тогда встречи с ним не избежать и подавно.

Громоздкий тяжелый «стечкин» весил как пистолет-пулемет (каковым он, по сути, с пристегнутой кобурой-прикладом и являлся), и держать его долго наведенным на цель было неудобно. Перекладывая пистолет из руки в руку, я стал по очереди разминать затекающие запястья. Сказывался-таки возраст – даже несмотря на регулярные тренировки, о былом мастерстве обращения с пистолетом теперь приходилось лишь мечтать. Зато как кровь в висках застучала! Будто на первом боевом задании после выпуска из Семинарии! Эх, если бы еще не одышка, ноющая от хондроза спина да скрипучие коленные суставы, был бы и вовсе полный возврат в молодость. Признаться, отвык я от пропитанной адреналином атмосферы настоящей Охоты. И потому внезапное погружение в нее было равносильно большой порции воды, залпом выпитой страдающим от жажды путником: и приятно и мучительно одновременно.

Не слишком полагаясь на слух, я сильнее напряг зрение, стараясь не проворонить момент, когда в дверном проеме покажется силуэт недоброжелателя. И тут же рассмотрел справа от себя на полу какое-то шевеление. Едва заметное, словно на ковре в том углу копошилась крыса. Уж кого-кого, а подобных хвостатых иждивенцев в хозяйстве чистоплотной Кэтрин отродясь не водилось. Однако мне не почудилось: что-то мелкое действительно двигалось по полу в нескольких шагах от меня.

Не опуская пистолет и не выходя из тени, я скинул шлепанцы, а затем аккуратно, на цыпочках, подкрался к источнику странного звука. Как выяснилось, шуршала и шевелилась сминаемая в гармошку длинная ковровая дорожка. Она лежала у дальней стены гостиной и одним концом уходила в щель под дверью, что вела в коридорчик между детскими комнатами. И теперь дорожка, словно живая, медленно выползала в гостиную, подталкиваемая кем-то с другой стороны.

Попасть в тот коридорчик можно было не только из гостиной, но и через пожарный выход, который я старался не загромождать всяким ненужным хламом. Такова оказалась оборотная сторона противопожарной безопасности! Дверь, предназначенная для экстренной эвакуации детей из горящего дома, с той же легкостью впустила злоумышленника. У меня внутри все похолодело, когда я представил, что могло бы случиться, спи сейчас Люси и Ален в своих кроватях. Пока я поджидал в засаде рыскающего по дому негодяя, он мог шутя расправиться с детьми и столь же незаметно ретироваться, если бы решил, что их смертью я сполна рассчитался с Пророком.

Чем незваному визитеру помешала ковровая дорожка, я догадался через несколько секунд, когда в освободившуюся под дверью щель просунулась небольшая железная трубка, в изогнутый конец которой была вделана линза. Ну и кто после этого посмеет назвать Эрика Хенриксона параноиком? Предназначение немудреного оптического прибора не составляло для меня загадки, поскольку мне не однажды доводилось пользоваться таким на службе в Корпусе. Более того, я даже во мраке определил, что портативный перископ для наблюдения из укрытий, каким пользовались Охотники, и перископ, что просунул свой стеклянный глаз в мою гостиную, изготовлены по одним чертежам и на одном заводе – Карла Цейса в Берлинской епархии. Иными словами, скрывающийся за дверью недоброжелатель только что предъявил мне свое служебное удостоверение.

Сомнительно, что он обнаружил меня в темноте – в такие перископы и при дневном свете не больно-то много разглядишь. К тому же огонь в камине слепил наблюдателя и оставлял у него в глазах блики, что могли затем оказать ему во мраке медвежью услугу. Незримый злоумышленник поводил объективом перископа туда-сюда, после чего взялся неторопливо извлекать прибор из-под двери. Заметь враг изготовившуюся к бою жертву, он вел бы себя по-другому.

Осознание превосходства над противником пробудило во мне то самое мальчишество, о котором я только что упоминал. Ситуация позволяла взять негодяя тепленьким, но промедли я еще немного – шансов на это будет уже меньше.

Я вскочил с корточек – от долгого пребывания в неудобной позе у меня уже начинало сводить колени – и что было сил двинул ногой по двери, за которой притаился незваный гость. Эта дверь не запиралась и открывалась как раз туда, куда нужно. Склонившегося у ее порога человека ожидал пренеприятный сюрприз: удар в лоб, после которого вряд ли получится прийти в себя за пару секунд.

Однако распахнутая мной дверь не нанесла противнику ни малейшего ущерба. Судя по всему, в последний момент враг почуял за дверью оживление и отпрянул. Вложив в удар все силы, я потерял равновесие, не устоял на ногах и растянулся на полу прямо перед злоумышленником. Какой досадный промах! Но я сам виноват: с моими скрипящими суставами и затекшими ногами глупо было вообще уповать на молодецкую удаль. Мальчишество не раз выручало меня из бед, оно же явно меня и погубит…

Случившийся конфуз обещал стать фатальной ошибкой, но, не сумев вырубить врага, мне все же удалось его напугать. Вместо того чтобы выстрелить мне в затылок, злоумышленник метнулся в комнату Поля, молниеносным движением уходя с линии огня. Шустрый малый, надо отдать ему должное. Подобному приему меня обучал инструктор Анджей, только вот мне сегодня было уж не до такой прыти.

Негромкие хлопки, сопровождающиеся лязгом автоматического затвора и ритмичными ударами по дереву… Враг стрелял наугад из пистолета с глушителем в надежде, что пули пробьют деревянную стену и поразят меня, пока я лежу на полу. И ты прокололся, братец! Это в относительно теплой Европе внутренние перегородки домов делаются из тонких досок, а в морозной России таковые почти не отличаются по толщине от капитальных стен. Честь и хвала петербургским архитекторам, только что спасшим мою никчемную жизнь! Если выживу этой ночью, следующий мой бокал вина будет выпит за их здравие.

Враг очутился в тупике, потому что в комнате Поля имелась всего одна дверь, а на окне, как и во всем доме, стояла прочная решетка. Я еще не забыл, что представляет из себя самоубийственная ярость, с которой сопротивляются загнанные в угол обреченные противники. Обезумевший от отчаяния враг мог выскочить прямо под пули и, прежде чем умереть, успеть прихватить с собой в Ад и меня. Конечно, морозов в Аду нет и в помине, однако это не повод, чтобы отправиться туда из заснеженного и промозглого Питера. По мне, уж лучше мерзнуть в России, чем греться в Преисподней.

Я не собирался умирать сегодня в собственном доме. Мальчишество закончилось, ему на смену пришли здравомыслие и осторожность. Пока враг суматошно оценивал ситуацию, я вскочил с пола, бросился в гостиную и, с грохотом уронив на пол массивный книжный шкаф, засел за ним, как за баррикадой. Место для отражения атаки было выбрано стратегически удачное. Зайти ко мне в тыл таинственный злодей мог только с улицы – через парадную или служебную дверь, – однако его единственный выход из дома находился у меня на мушке. Чтобы добежать до пожарной двери, врагу потребуется три секунды – за это время я всажу ему в спину полдюжины пуль, даже не целясь. Или столько же пуль в грудь, надумай он не бежать, а атаковать мою баррикаду.

– Ты проиграл, ублюдок! – злорадно проорал я, первым нарушив молчание, что снова воцарилось в доме. – Или сдавайся, или пускай себе пулю в лоб, но к своему сраному Пророку ты не вернешься!

– Лучше ты застрелись, поганый Бегущий Мертвец! – громко, но спокойно отозвался враг. Самообладание в его голосе мне сильно не понравилось, поскольку даже я, занявший выгодную позицию, не мог похвастаться подобной уверенностью. Меня определенно почтил визитом «ночной ангел», а не какой-нибудь рядовой соискатель премии за мою буйную голову. Любопытно, во сколько сант-евро она теперь оценивается? – Сегодня тебе не заболтать меня словами! Я не уйду отсюда, пока не увижу твой дырявый череп!