Украденное братство

Говори! – Коротко бросил он в трубку.

– Микола, привет! Собирайся, через час за тобой заедут. Нужно кое-что показать. – Голос Богдана был ровным, деловым, без эмоций.

– Куда мне приехать? – Спросил Микола.

– За город в Святошинский лес. Здесь в Святошинском районе Киева когда-то был детский лагерь отдыха. Не заблудишься. Одевайся практично. Погода меняется. – Связь с Богданом прервалась.

Микола вернулся в офис, отдал Олегу несколько беглых распоряжений на ближайшие дни, ссылаясь на срочные поставки запчастей в Киев, и через час его снова забрал тот же серый микроавтобус. На этот раз они ехали долго, миновав окраины Киева и углубившись в лесной массив. Дорога становилась все хуже, пока они не свернули на заброшенную асфальтовую дорогу, ведущую к заросшим воротам с полустертой надписью «Лагерь «Сосновая Роща».

Въехав на территорию, Микола увидел не заброшенный лагерь для детей, а укрепленный лагерь. Бывшие корпуса для пионеров были переоборудованы под казармы, на столбах висели камеры наблюдения, а по периметру дежурили вооруженные люди в камуфляже не армейского образца. В воздухе пахло хвоей, влажной землей и соляркой от генераторов.

У центрального корпуса их ждал Богдан. Рядом с ним стоял другой мужчина – высокий, костлявый, с длинным худым лицом и пронзительным, колючим взглядом. На нем был камуфляж с нашивками, которых Микола не знал, а на поясе – пистолет в кобуре.

– Микола, вот это Степан. – Богдан кивнул на костлявого мужчину. – Командир этой базы. Он проведет нам небольшую экскурсию.

Степан вытянулся, его лицо скривилось в нечто, напоминающее улыбку: “Гетман Степан, к вашим услугам. Добро пожаловать в наш оплот! “

Богдан повел их по территории, прошли мимо плаца, где группа из двадцати человек отрабатывала приемы рукопашного боя, взглянули на стрельбище, с которого доносились частые выстрелы. Степан, шел чуть впереди, размашисто размахивал руками, рассказывая о дисциплине и подготовке бойцов, раз за разом называя себя гетманом. Наблюдая за тренировками бойцов, он вдруг выговорил: “Гетман лично следит за идеологической подготовкой…”

Внезапно Богдан остановился как вкопанный. Он медленно повернулся к Степану. Его лицо, обычно непроницаемое, стало темным от сдерживаемой ярости.

– Степан. – Приблизившись к самозваному гетману Богдан тихо произнёс, но с такой силой, что у Миколы по спине пробежали мурашки. – Ты слишком часто стал повторять это слово. «Гетман». Ты выбрал себе имя не по чину. Не по уму и не по заслугам. Здесь командиры есть, а гетманов – нет. Понял? – Степан, казалось, съежился, его высокомерная улыбка мгновенно исчезла, взгляд опустился.

– Так точно… понял! – Пробормотал он.

– Иди, займись делом. Проверь, как идет подготовка на втором стрельбище. – Приказал Богдан, не глядя на него и Степан, не говоря ни слова, развернулся и зашагал прочь, стараясь сохранить остатки достоинства.

Вот видишь, Микола, – Богдан вздохнул. – Проблема наша в кадрах. Дураков, готовых махать дубинами и кричать лозунги, – полно. А грамотных, сильных духом, с головой на плечах – единицы. – Богдан повернулся к Миколе и его лицо стало спокойным.

– Наш враг не дремлет. Ты в курсе, что в Крыму русская община все активнее голову поднимает? Митинги там, требования… Я уверен, Россия рано или поздно попытается его отжать, и мы должны быть готовы дать отпор.

Они дошли до дальнего края лагеря, откуда открывался вид на холмистую, поросшую лесом местность. Богдан облокотился на ограждение и в этот миг Микола понял, речь пойдёт о чём-то чрезвычайно важном.

– Скажи, Микола, когда ты служил в армии? – Неожиданно спросил Богдан.

– Я служил давно. Еще при Союзе. Срочную. В танковых войсках, механиком-водителем. – Нахмурился Микола.

– О… Это даже лучше, чем я думал. – В тоне Богдана послышалось удовлетворение. – Мы создаем несколько новых батальонов. Структур территориальной обороны. Одним из них должен будешь командовать ты.

Микола молчал несколько секунд, переваривая услышанное. Командовать батальоном? Он, автомеханик? Он привык решать дома все дела, но жену нужно поставить в известность.

– В принципе… я не возражаю, – сказал он осторожно. – Мне нужно во многое вникнуть, после срочки я с армией дело не имел. Придется много времени здесь проводить? Мне также необходимо тренироваться и учиться, а у меня семья. Бизнес. И.… людьми нужно командовать. А кто они? Кем я буду командовать?

– Денег ты будешь получать столько же, сколько получал ранее, если не больше. Но свою пригодность нужно будет доказать. – Богдан словно ожидал множество вопросов. – Тебе придется освоить многое. Стрелковое оружие, гранатометы, основы работы на гаубицах… И да, танки. Твои знания нам пригодятся. В батальоне должны быть специалисты разного профиля – от штурмовиков до артиллеристов и танкистов. Мы создаем мобильное, универсальное подразделение.

Он повел Миколу в ближайший корпус – бывший спальный корпус, переделанный в казарму. Внутри пахло потом, сапожной краской и оружием. Десятки мужчин, от молодых парней до бывалых мужчин лет сорока, сидели на койках, чистили автоматы, играли в карты. При появлении Богдана все встали, вытянувшись по стойке «смирно».

– Бойцы! – Голос Богдана легко заполнил все помещение. – Знакомьтесь. Это ваш новый командир батальона – Микола. Его слово для вас – закон. Понятно?

– Так точно! – Рявкнули в ответ пятьдесят глоток.

Микола окинул взглядом собравшихся, разномастные лица и разная выправка напрягала. Кто-то выглядел как бывший спортсмен, кто-то – как типичный представитель маргиналов. Удалось насчитать всего пятьдесят человек.

– Пятьдесят… Это мало для батальона! – Тихо сказал он Богдану.

– Это костяк. – Коротко бросил Богдан. – Обещаю, в ближайшее время будет еще две, а то и три сотни. Мы ведем активный набор. Среди этих бойцов выберешь себе зама и младших командиров.

– А у меня будет право… отбраковывать людей? – Тогда Микола задал главный вопрос, который крутился у него в голове с самого начала. – Я считаю, нам нужны идейные, сильные парни, а не сумасшедшие или те, кто пришел сюда просто пострелять. Ещё есть второй вопрос: кто будет платить этим людям?

– Отбраковывать придётся обязательно и только тебе. Ты – командир батальона, что соответствует званию подполковника. – Богдан улыбнулся, уголки его глаз сморщились. – Ты отвечаешь за боеспособность. Что касается денег… – Он сделал паузу, словно решаясь надо ли говорить. – Об этом ты не волнуйся. У нас есть надежные спонсоры. Среди них есть и государственные, и.… частные. Все будут получать достойное содержание.

Они вышли из казармы обратно на свежий воздух. Микола чувствовал странное возбуждение. Власть. Ему предлагали реальную власть над людьми, над оружием.

– Я готов приступить к тренировкам. – Сказал он твердо. – Мне нужно съездить домой и уладить дела. Я давно планировал поездку к родителям, повидаться с семьей. И второй вопрос: когда вам нужны будут люди? В полной готовности? Сколько у меня времени?

– Могу дать пять дней максимум. – Богдан задумался на мгновение. – Потом начинается интенсивная программа и люди нужны. Пойми главное, Микола, ситуация накаляется.

– Понятно, Богдан. – Кивнул Микола. – Пяти дней мне хватит.

Они дошли до въезда в лагерь, где стояли машины. Богдан остановился у своего оливкового Jeep Wrangler, но потом повернулся к стоящему рядом новому черному Land Cruiser.

– Это подарок, не подведи нас, Микола. В тебя вкладываются. – Затем он вытащил из кармана ключи от Land Cruiser и, подбросив их в воздух, ловко поймал и бросил Миколе. Прощаясь, Богдан достал из автомобиля толстую пачку долларов и протянул Миколе. – На первое время. На текущие расходы.

Микола поймал ключи. Тяжелые, холодные. Он сжал их в кулаке. – Я весь ваш. Идейный. – Он вспомнил о дочке, и ему захотелось чем-то подтвердить свою лояльность. – Кстати, о деле. Моя дочь, Юлька… Она готовится к театральной постановке. Играет подругу Степана Бандеры. Очень вжилась в роль, прониклась идеей.

– Вот это я понимаю! Воспитание молодежи! Это очень важно. Передай ей, что мы ею гордимся. Скоро ее талант понадобится и на более важной сцене. – Лицо Богдана озарила редкая, широкая улыбка. Он одобрительно хлопнул Миколу по плечу.

Он сел в свой Jeep и уехал, оставив Миколу стоять с ключами от мощного внедорожника и пачкой денег в кармане. Микола медленно подошел к Land Cruiser, потрогал гладкий, черный бок. Он обернулся и посмотрел на лагерь – на казармы, на стрельбище, на людей с оружием. Это был уже не чужой мир, а его мир. В этом новом мире Микола получил силу в виде его батальон, теперь он готов не только бороться, но и уничтожить любого, вставшего у него на пути.

***

Конец августа 2013 года выдался на удивление теплым и золотистым, словно сама природа пыталась компенсировать грядущие холода и бури небывалым щедрым умиротворением. В саду у старых родителей в Славянске, в тени раскидистых яблонь, поспевали румяные плоды, наполняя воздух густым, сладковатым ароматом. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, рисовали на выцветшем от времени деревянном крыльце причудливые кружева. Казалось, все вокруг – и притихшие улицы частного сектора, и безмятежное голубое небо – старалось создать идиллическую, невозмутимую картину для редкого, такого желанного и такого хрупкого семейного воссоединения.

Подготовка к встрече началась за несколько дней. В доме пожилых Ивана Петровича и Марии Степановны царило приятное брожение. Мария, несмотря на годы, сама мыла полы, вытряхивала половики, перебирала постельное белье. Иван Петрович, человек немногословный и основательный, проверял исправность розеток, чинил калитку и с завидным упорством начищал до блеска старый самовар, доставшийся ему еще от отца. Они молча понимали друг друга: эта встреча может стать последней, когда их семья, разбросанная жизнью по разным городам и весям, соберется под одной крышей еще в каком-то подобии мира.

Первым, как и договаривались, приехал старший сын, Николай, но еще на подъезде к Славянску, глядя на знакомые с детства пейзажи, он мысленно поправил себя: «Микола». Теперь это было его имя, его новая сущность. Он прибыл на своем новом, черном, брутальном Land Cruiser, который резко контрастировал с пыльными «Жигулями» и «Славутами» во дворах. Машина была идеально чистой, ее полированный кузов ослепительно сверкал на солнце.

Из багажника он достал не только чемоданы, но и свой армейский берет и плотную куртку-афганку, на которую были с особым тщанием пришиты или нанесены шевроны: вышитый трезубец, стилизованный красно-черный флаг, и логотип его батальона – стилизованная волчья голова. Эти вещи он снял и небрежно, но на самом деле демонстративно, повесил на спинку стула в гостиной, на самом виду. Его подарки родителям были дорогими, но бездушными: дорогой коньяк отцу и роскошный платок матери – больше для галочки.

Оксана, его жена, вышла из машины с усталым, осунувшимся лицом. Она молча помогала выгружать вещи, избегая смотреть в глаза свекрови. Юлька, их дочь, напротив, была на подъеме. Яркая, как тропическая птица, в модной вызывающей одежде, она тут же начала снимать все на телефон, комментируя с снисходительной усмешкой: «О, смотрите, какой милый провинциальный колорит! Прям как в том фильме про застой».

Мария Степановна, воспользовавшись случаем, еще накануне позвонила младшему, Андрею. «Андрюша, сынок, приезжайте, пожалуйста, с Катей. Коля уже здесь. Всего на пять дней. Пока мы все еще вместе, дети, пока мы живы… стариков не бывает много», – голос ее дрожал, и Андрей, как ни тяжело было бросать бизнес на попечение Максима, не смог отказать.

Их подготовка к поездке была совсем иной. Андрей и Катя потратили целый вечер, с любовью выбирая подарки. Он – хороший набор инструментов отцу, зная его любовь мастерить что-то по дому, и новый, современный телевизор, чтобы родителям было удобнее смотреть их любимые сериалы. Катя тщательно подбирала Марии Степановне мягкую, теплую шаль и коробку дорогого чая. Они ехали на своей скромной, но ухоженной иномарке, и дорога была наполнена тихими разговорами, смехом и надеждой на то, что все обойдется, что удастся сохранить в семье мир.

Наконец-то двор родительского дома наполнился голосами, смехом и суетой. Были объятия, поцелуи, восклицания. С самого момента приезда Миколы в воздухе висело незримое, но плотное напряжение. Оно исходило от его новой, слишком дорогой машины, от его подтянутой, почти военной выправки, от молчаливой покорности Оксаны и от вызывающего поведения Юльки.

Пока женщины – мать, Оксана и Катя – хлопотали на кухне, накрывая на стол, создавая тот самый «тыл», что всегда объединял семью, Юлька, с телефоном наготове, отправилась бродить по знакомым с детства улицам. Ее ностальгия была язвительной, она снимала обшарпанные заборы, покосившиеся сарайчики, оставляя в своем блоге резкие комментарии о «провинциальной совковости», «неизлечимом пост-совке» и «тотальной русификации» городка, который когда-то был для нее просто милым, родным местом.

В гостиной, пахнущей пирогами и старой мебелью, царила своя атмосфера. Старый отец, Иван Петрович, молча, с привычным жестом, включил телевизор. В новостях выступал президент Янукович, говоривший о курсе на евроинтеграцию, но с постоянной, хорошо читаемой оглядкой на Москву.

– Слабак! – С усмешкой, но беззлобно бросил Андрей, развалившись на старом, просевшем диване. – Тянет и туда, и сюда, а в результате страна стоит на месте, как загнанная лошадь. Ни тебе развития, ни тебе стабильности».

– Слабак? – Переспросил Николай, которого все в семье, кроме него самого, упорно называли старым именем. Он стоял у окна, его спина была напряжена, плечи расправлены. – Он не слабак, Андрей. Он – мерзавец и коррупционер. Он и его банда разворовывают страну, продают ее по кускам, а ты говоришь «слабак». Его голос был ровным, но в нем слышались стальные нотки.

– А что, по-твоему, выход? – Голос Андрея зазвенел от нарастающего раздражения. – Твои друзья с дубинками? Эти… бандеровцы, что по улицам бегают и натравливают людей друг на друга?

– Меня зовут Микола! – Резко обернулся брат и его глаза сузились. – Только силой можно вырвать эту страну из лап москалей и их местных прихвостней. Силой воли и силой оружия. Кстати, для общего сведения. Я теперь не просто «Микола». Я подполковник. Командир батальона.

В комнате наступила гробовая тишина, нарушаемая лишь бормотанием телевизора. Даже Иван Петрович, обычно невозмутимый, снял очки и уставился на старшего сына тяжелым, испытующим взглядом. С кухни донесся испуганный вздох Марии Степановны.

– Какой еще батальон? – Не удержалась она, выглянув в дверной проем и вытирая руки о фартук. – Ты же автомеханик, Коля! У тебя свой бизнес, семья!

– Времена меняются, мама! – Отрезал он, холодно глядя на нее. – Стране нужны солдаты. А не механики. На кону – само ее существование.

Наконец, стол, накрытый старой, но чистой скатертью, ломился от яств: душистое сало с прожилками, домашняя колбаса, хрустящие соленья – огурцы и помидоры с собственного огорода, вареники с картошкой и вишней, сметана, укроп. Казалось, сама мать-Украина раскинула здесь свой щедрый, гостеприимный стол, пытаясь умаслить, накормить и примирить своих враждующих сыновей.

Разлили по стопкам прозрачную, пахнущую хлебом горилку. Все уселись. На мгновение воцарилась пауза, полная надежды. Едва первый, традиционный тост за родителей и за семью был произнесен, и все, кроме Юльки, сделавшей лишь вид, что пригубила, выпили, как Микола вдруг резко встал, задев локтем край стола. Его полная стопка опрокинулась, пролив прозрачную жидкость на белоснежную скатерть, оставив некрасивое мокрое пятно.

– Слава Украине! – Рявкнул он громко, с вызовом, подняв свою пустую стопку. – После этой выходки в гостиной повисла мертвая, оглушительная тишина. Было слышно, как на кухне закипает чайник.

– Героям слава! – Пролепетала Юлька, стараясь звучать бодро, и тут же подняла телефон, чтобы заснять реакцию родных – лучший контент для ее блога.

– За это, брат, я пить не буду. Никогда. – Андрей медленно, с подчеркнутой членораздельностью, опустил свою нетронутую стопку на стол. Ложка звякнула о блюдце. – Это не наш тост. Не тост нашей семьи.

– Коль! Андрюша! Ну что вы, родные мои! – Заголосила мать, ее голос сорвался в истерическую нотку.

– Прекратите немедленно! – Оксана, побледнев, схватила мужа за рукав, пытаясь усадить, тихо шипя ему что-то на ухо.

Резко, словно гром среди ясного неба, поднялся Иван Петрович. Его старческое, испещренное морщинами лицо, обычно спокойное, побагровело. Он был невысокого роста, тщедушным на вид, но в его позе, в его внезапно вспыхнувшем взгляде была такая древняя, праведная сила, что все разом замолчали, застыв.

– Пока я жив, никаких нацистских лозунгов! – Просипел Иван Петрович с такой силой ударяя костяшками пальцев по столу, что задребезжала посуда. – Пока я в своем доме дышу, никаких бандеровских речей здесь не будет! Ты понял меня, Николай? Никаких! Мои отец и деды, и твои деды, эту землю с русскими поднимали! Вместе! Русские всегда, в лихую годину, помогали украинцам, мы вставали единой стеной! А эти… твои так называемые герои… – он с презрением ткнул пальцем в сторону куртки с нашивками, – они с гитлеровцами, фашистами, против своих же воевали! Презренные выродки! Как ты можешь славить этих мерзавцев в моем доме! Когда-то в этом доме ты родился и произнёс своё первое слово мама на русском языке.

Микола сжал кулаки так, что его костяшки побелели. Глаза его горели холодным, нечеловеческим огнем. Он с трудом, с видимым усилием сдержался, грузно опустившись на стул. Он не мог ударить отца, но унижение, гнев и жгучее чувство собственной правоты терзали его изнутри.

И тут, словно по злой, провокационной насмешке судьбы, по телевизору, работавшему все это время приглушенным фоном, показали сюжет о стычках в Киеве. На экране мелькнули молодые люди в балаклавах, с дубинками и красно-черными флагами, с которыми он себя отождествлял.

Для Миколы этого было достаточно. Это был знак. Он снова вскочил, на этот раз с такой силой, что отшвырнул свой стул, и тот с грохотом упал на пол. Он выпрямился во весь свой мощный рост и, глядя в лицо отцу и брату, запел хриплым, срывающимся, но громким голосом: «Ще не вмерла Украйни и слава, и воля…»

Он пел гимн Украины. Пел на украинском, хотя прекрасно знал, что в этом доме, в этой части страны, все всегда говорили по-русски, и для всех это было естественно. Это была уже не патриотическая демонстрация. Это была декларация войны. Войны в стенах его родного дома.

– Прекрати этот цирк, я сказал! Сядь! Ты оскорбляешь отца и мать! – Андрей вскочил следом, лицо его перекосилось от негодования.

– Цирк? – Микола оборвал пение на полуслове, его голос звенел от ненависти. – Это вы – цирк! Вы, предатели! Вы, пятая колонна Москвы в своем же доме! Вы готовы продать Украину, нашу землю, за дешевый газ и убогую иллюзию какого-то «братства»!

– Какая Украина?! – закричал Андрей, теряя самообладание. – Это наш общий дом! И мы, русские и украинцы, всегда здесь жили вместе! Мы – один народ! А вы, вы хотите все разорвать, все перессорить, посеять ненависть там, где ее никогда не было! Это и есть самый настоящий нацизм!

– Русские? – Микола истерически, беззвучно засмеялся. – Ты знаешь, что твои «русские братья» в Донецке, в Луганске, уже готовятся? Готовятся оторвать кусок нашей земли? А ты, своим бизнесом, своими налогами, ты им помогаешь! Ты финансируешь врага! И ты, отец! – Он перевел взгляд на Ивана Петровича, – Ты своим молчаливым одобрением поддерживаешь его! Вы оба – предатели!

– В народе просыпается русское самосознание, а в мести с этим враги забрасывают на нашу землю чёрные имена нацизма. – Отец тяжело дышал, его грудь ходила ходуном. – Я не могу понять, как ты дал заманить себя в бандеровские сети. Скоро, очень скоро мы вновь будем жить в единой стране, России. Пройдёт время, Николай, ты будешь обвинять себя, просить прощения, что встал под знамена врага.

– Всё. Ясно. Все понятно. Я не могу здесь находиться. – Микола окинул взглядом бледные, испуганные лица женщин и гневные, напряженные – мужчин. – Я не могу дышать этим воздухом трусости и предательства. Оксана! Юля! Собираем вещи. Мы уезжаем. Немедленно.

– Коля, нет! Умоляю тебя, опомнись! – Зарыдала Мария Степановна, протягивая к нему руки. – Это твой дом! Твоя семья!

Старший сын был неумолим и глух к мольбам. Он схватил свою куртку с нашивками, с силой дернул ее со стула, и, не глядя ни на кого, твердыми, решительными шагами направился к выходу. За ним, беззвучно плача, потянулась Оксана. И следом – сияющая от пережитого «экшена» Юлька, продолжавшая снимать на телефон финал семейной драмы, бесценный материал для ее блога.

Хлопок входной двери прозвучал как выстрел, положивший конец чему-то большему, чем просто вечеру. Идиллическое семейное застолье, на которое возлагалось столько надежд, закончилось, так и не успев начаться. В доме, пропахшем пирогами и горем, остались лишь горечь, разбитая посуда опрокинутой стопкой, пятно на скатерти и глубокая, зияющая трещина, навсегда разделившая семью на «до» и «после». Трещина, которая очень скоро, под грохот настоящих выстрелов, должна была превратиться в кровавую, непреодолимую пропасть.