И крыльями закроет звезды. Год 2345

Глава 2. Нарекая

Никогда не верьте именам и пышным красивым фразам. Они обманывают – всегда или почти всегда. Впрочем, даже без «или». Слова – инструмент обмана. Чем красивее они звучат, тем выше шанс нарваться на ложь. Артур Халлард – имя звучит так, точно носит его благородный герой, не правда ли? А на деле оно принадлежит отпетому мерзавцу и негодяю.

Артур повторил мысленно еще раз эту спонтанно пришедшую в голову фразу и криво усмехнулся – видимо, именно это и напишут на моей могиле. Если только она у меня будет, добавил он. А то этак распылят в пустоте, и все. Ни могилы, ни надписи… дурацкой, но вполне честной. И, наверное, даже поучительной.

Мельком взглянул на себя в зеркало, потер ладонями впалые щеки, подернутые короткой светлой щетиной – не выспался, снова. Плохой знак – еще чего доброго, снова накроет. От усталости голова болела чаще – и, видят боги, если они существуют – каждый раз по-особенному невыносимо. А заранее закидываться таблетками смысла нет.

Артур не утешался оправданием вида «поневоле возненавидишь все живое, когда голова готова треснуть от ничем не унимаемой тошнотворной боли». Он был негодяй и мерзавец не поэтому. Далеко не поэтому – а потому что однажды попросту оказалось, что такова его натура. И замешано все на самой простой трусости.

Интересно, что за амбиции лелеяли в голове его родители, давая своему сыну такое без сомнения благородное имя? – лениво подумал Артур снова, и тихо чертыхнулся: потянув за эту нитку размышлений, он зачем-то вспомнил, что далеко не всегда считал себя негодяем.

Артур не хотел ворошить в голове давнее прошлое – нарочно к нему возвращаться, во всяком случае. Так-то он никогда не забывал, когда именно впервые понял, что он трус и не способен ни на какие благородные поступки именно потому что трус, а значит, путь благородства закрыт для него навсегда.

– Да к чертям космическим это все, – с усилием тряхнув головой, Халлард принялся с ожесточением приводить себя в порядок. Отчего-то в таком – помятом и небритом – виде он напоминал себе не просто негодяя, но едва ли не висельника. Смотреть противно.

И уж тем более Артур не собирался вспоминать себя-прежнего: ни Арти-подростка, похожего на нынешнего коротко остриженного, желчного типа только, пожалуй, серовато-зелеными большими глазами да еще именем. Ни самоуверенного молодого негодяя примерно двадцати лет – с наглой улыбкой хозяина жизни и пустым, холодным взглядом. Ни даже Халларда почти семилетней давности – когда он только-только начал ту жизнь, что вел сейчас и поныне. Тот Халлард спал еще более скверно, чем нынешний – и впервые познакомился с адской мигренью тоже тогда. И еще не умел никак с нею справляться, считая ее не болезнью, но… вороньим проклятием. На счет проклятия, наверное, Артур даже почти не ошибся – но выучил пару фокусов, и жизнь сделалась вполне сносной.

Плеснув в лицо пригоршню ледяной, аж обжигающей холодом воды, Артур подумал – может, в этот раз и обойдется. В любом случае, раскисать некогда – на сегодня было много работы.

Наскоро проверив снаряжение – уж что-что, а это он всегда держал в безукоснительном порядке – и сжевав на ходу энергетический батончик («надо бы при случае пожрать нормально, кажется» – равнодушно отметил Артур точно со стороны), он подхватил шлем и был таков. Двери щелкнули за его спиной магнитными замками – и теперь его с местом ночевки больше ничего не связывало. Все, что ему было нужно, Халлард носил с собой. Больше сегодня Артур не возвращался мыслями к событиям прошлого – ни недавнего, ни уже почти затершегося в памяти. Было не до того. Да и смысла в блужданиях в закоулках воспоминаний он не видел никакого – «Зеркало Никогде», как он, в честь любимой в детстве книги, называл человеческие воспоминания, обычно не показывало ему ничего… полезного. Хорошее – да, бывало. Плохое – навалом. А еще – из прошлого за ним тянулась костлявая птичья лапа настоящей опасности. Вот с нею-то он предпочел бы не иметь никакого дела – но чтобы его не иметь в будущем, сейчас то и дело приходилось этой лапе обрубать когти.

***

В лабиринтах этого «Никогде», впрочем, был один закоулок, который Арти за каким-то лешим взбудоражил сегодняшними рассуждениями о своем имени. За вопросом о родителях, выбравших отпрыску имя героя из легенд – и одновременно одного из неназванных недругов – неизбежно всплыло и самое детство, довольно скучное, как у любого мальчика, чьи родители богаты и заносчиво-чопорны; окруженное кучей условностей, ограничений и полное – как ни удивительно – совершенно ледяной жестокости. Друзей у юного Арти почти не было… точнее, не должно было быть. Должны были присутствовать полезные знакомые, дети таких же богатых родителей, и нужные люди. Дружба – настоящая и искренняя – считалась среди семей вроде Халлардов, Рошфельдов и Вандервельдов, и прочих составлявших круг общения родных Артура чем-то… плебейским. Пережитком замашек черни.

И все-таки друзья у Арти были. До двенадцати лет так точно.

До… одного вполне отчетливо запомнившегося дня.

В тот день Арти попросту удрал на реку с другими детьми – и ничего такого особого в поступке странного не было. В самом поступке – не было. Зато было в порядках, заведенных в семействе Халлард.

Артур – нынешний, не из воспоминаний – каждый раз, когда касался мысленно того дня, одергивал себя: «черт, сейчас довспоминаешься» И тихо фыркал обычно себе под нос, недоверчиво и смущенно: будто на самом деле прикоснулся пальцами к стеклу колдовского Зеркало Никогде – того самого, из сказок, что он действительно с такой охотой читал, когда был совсем мелким. Читать малолетний Арти любил, а вот математику не жаловал. Точнее, учителя. Из-за него все и вышло, наверное… или из-за артуровой тетки? А скорее, из-за того и из-за другой разом.

Да, Арти было тогда не больше двенадцати – ты давай, давай, закрой глаза, и как наяву увидишь: хорошо одетый паренек, что крался по саду к заднему крыльцу дома, судя по всему, не очень берег свою нарядную одежду: распахнутый камзол в пятнах травы, на манжетах брызги грязи, от ворота оторвана пуговица, а рубашка, виднеющаяся из-под благородно-терракотовых, нарядно расшитых полочек выглядела так, будто паренек весь день проторчал на речке, ловил рыбу голыми руками, дрался в шутку или всерьез со сверстниками… видимо, так и было, судя по тому, что парень был бос, а обметанные рыжей грязью сапоги держал в руках.

Мальчик сам не понял, как оказался прямо напротив властной, крупной старухи с вычурной прической. Старуха сцапала его за плечо и Арти немедля понял: все, он попался. Это была его тетка, Глория Халлард. Старшая отцова сестра. Она долго что-то яростно кричала, и Арти немного отстраненно наблюдал, как гнев и ярость искажали ее резкие, когда-то несомненно благородные, а сейчас безобразно перекошенные черты. Линия крупного носа и граница роста темных, но прошитых при этом с густой проседью волос над высоким старухиным лбом не оставили бы сомнений и стороннему наблюдателю – она ближайшая родственница мальчишке, которого она с таким упоением ругает, пусть тот светловолос и тонок в кости, в отличие от этой почтенной пожилой дамы. Да и цвета ее помпезного наряда тоже говорили о том, что эти двое – родня. Здесь, во владениях Халлардов, было так принято – этакая игра в старинность, наряды с налетом древней земной моды и фамильные цвета в дополнение к фамильным же ценностям в воспитании. Мальчишка настороженно замер – он смотрел куда-то мимо разошедшейся старухи, ей за плечо; но его взгляд то и дело перемещался между одному ему ведомой точкой – и зло сощуренными глазами разъяренной Глории. Та точно так же не отступала, сверля племянника взглядом. Ей отлично было видно – по плотно поджатым тонким губам и сведенным над переносицей, выгоревшим на солнце, как у всякого мальчишки его возраста, бровям – что паренек делает над собой просто нечеловеческое усилие, чтобы не сорваться на крик в ответ.

… – я всегда говорила – эти мягкотелые замашки твоей матери до добра не доведут. И что же мы видим – начал якшаться с худородными! Еще и ворует!

– Чертов пирог из кухни – это не воровство, – наконец, устав слушать поток обвинений, огрызнулся Арти. – Это же мой дом! Значит, и пирог тоже мой.

– Твоего тут только грязь под ногтями, щенок неблагодарный, – тетка каким-то чудом все еще умудрилась не сорвать голос. – Я все равно узнаю, чем ты занимался и где – а главное, с кем! – был. Не отводи глаза, мальчишка, не вздумай врать!

Арти сделал над собой усилие, чтоб не отступить назад – пусть он и не очень-то верил, что тетка умеет читать мысли, хотя о Глории Халлард ходил и такой слух, что уж греха таить.

Правда была в том, что Артур сбежал с занятий, и математик, сухопарый Фридрих Уатт, наверняка был в ярости, что мальчик предпочел компании дробей и числительных разухабистую стайку сверстников… Правда была и в том, что Арти действительно стащил пирог у кухарки – потому что дети слуг сманили на реку, и идти с пустыми руками Артур посчитал глупым: у Рэнди, старшего из компании мальчика, ровесника Арти, сегодня вроде как именины: день Святого Рэндальфа в старых земных святцах… «А если праздник, то почему мы должны подметать и драить все до посинения, верно?» – захохотал Рэнди, когда все собрались, и дружески толкнул одного из товарищей в плечо, пока они балансировали на подвесном мостике над речкой. Товарищ – точнее, подружка, Лин – потеряла равновесие, вот-вот с визгом полетит в воду… должна полететь, но Арти успеет, извернувшись, сцапать девчонку за одежду, и после захохтали вообще все. Лин всего восемь, но она отчаянная хулиганка, не хуже сверстников-мальчишек, а потому никогда не бывает изгнана из компании. Пат, рыжий хитрец и главный шутник их компании, следом уважительно присвистнул: вытянуть вес, почти сравнимый с собственным, одной рукой – такое не всякий сумеет.

– Ну конечно, ты вон сколько тренируешься, и импланты у тебя…

– Они ж не для этого, – снова засмеялся Арти. – Просто повезло, ну!

Модные импланты у него и правда есть, но это медицинские новинки, своего рода страховка от несчастного случая, не больше: богатые семьи могут себе позволить такое вообще для всех членов семьи.

Конечно, Артуру нельзя с этой компанией дружить – это дети «черни». Так называет всех, у кого на счету меньше полумиллиона единиц, и тетка, и отец Артура… да все старшие родные. Такие побеги на речку – не самые частые, ведь дети уже прекрасно понимают, что знать про них не должен никто – остаются тайной. Врать прекрасно умеют, не моргнув глазом, все – и дети немного работника-плотника Пат и Лин, и сын бойца частной охраны Рэнди, и «мастер рассудительность» их компании Гэйвин, единственный, с кем Арт еще может общаться открыто. Гэйвин из семьи учителя географии и истории, что дает уроки самому Артуру и его средней сестрице, Эвелин. У Арти, правда, есть еще сестра, Лидия, но она пока еще слишком мала, чтобы учиться. Гэйвин не из «благородного» семейства, но и не из низшей прислуги, а значит, иногда отпрыск семьи «высшего круга» может себе позволить перекинуться с ними парой слов. Не больше десяти минут, пока взгляды взрослых лениво скользят мимо. Это не возбраняется. Но – не сидение на подвесном мостике, болтание ногами в воде, вульгарное пускание «блинчиков» или шуточные потасовки.

Дети спрятались от взрослых очень хорошо – их так и не нашли. Зато заметили отсутствие отпрыска семейства правителей на уроке. Артур не учел главного – математик Уатт был настолько склочным, что мог пойти разыскивать запропавшего ученика со скандалом. Что он и сделал, и как раз в разгар поисков на сбежавшего паренька и наткнулась собственная тетка.

Единственное, о чем жалел сейчас Артур – это то, что не успел привести себя в порядок. Так можно было бы с показной холодностью сказать, что устал от придирок старика Фридриха, и все на этом. Глория, пожалуй, сочла бы такое поведение достойным только словесного порицания, не больше. Но растрепанный вид не оставлял никакого сомнения, что же именно предпочел благородный юноша занятиям по самой полезной науке.

– А ну немедля говори, с какими оборванцами ты там болтался! – Тетка, кажется, слегка выдохлась, а посему обличительно ткнула пальцем в грудь племянника, принуждая того перестать играть в молчанку.

– Я был один, – процедил сквозь сжатые зубы мальчишка. Наследный тяжелый характер Халлардов действительно бурлил в нем, требуя выхода. Но одновременно Арти почуял, как в нем зарождается и нечто… нечто новое. Тетка пообещала рассказать отцу – и позаботиться о примерном наказании за вранье. Артуру сделалось неподдельно страшно – он отлично знает, насколько суров отец в скверном настроении… и насколько гнусным преступлением его невинную выходку способна представить перед главой семейства разъяренная Глория.

– Лжешь!

– Нет.

– Зачем тебе нужен был пирог?

– Съесть, зачем же еще?

– Ха! Маленький гнусный лгунишка! Твою компанию нужно изловить и немедля высечь, а может, заводилу так и вовсе казнить – какое право эти… черноногие вообще имеют панибратствовать с кем-то из нас! – заявила тетка, всплескивая руками.

Арти снова взглянул на тетку и ощутил, как в нем, в добавок к страху, вспыхивает ледяной искрой бешеная ненависть – такая яркая, на какую способны только очень юные люди.

Он был готов наговорить ей дерзостей – а то и вцепиться в занесенную для пощечины холеную, обтянутую дорогой перчаткой ладонь старухи. Но она вдруг понизила голос до ядовито-тихого и вкрадчивого:

– Я все равно точно узнаю, кто с тобой ходил. И всех вас примерно выпорют. Тебя тоже. На конюшне, как последнего серва. Как преступника, Артур. Не понарошку, поверь. Ты знаешь, что бывает, когда порют по-настоящему, ведь да? Историю-то ты, в отличие от математики, никогда не прогуливал. Если только ты… – Тетка здесь сделала ту коварную паузу, что обычно рассчитана на горячного, неопытного в таких переговорах собеседника, и Арти тут же в нее попался.

– Если я… что?

– Если не назовешь все имена и не выберешь кого-то одного, кто был зачинщиком. В общем-то, мне не важно, кто это будет – просто скажи, кто пойдет на наказание вместо всех вас. Не держи меня за дуру – я вашу кучку хорошо знаю и так. Рэндальф, Пат, Лин, Гэйвин… был еще кто-то, а? Да, кстати, ты можешь занять место своего дружка. Тогда выпорют только тебя. Но, ты знаешь, я не гарантирую, что после наказания ты выживешь, – скучным сухим тоном добавила Глория. И снова строго повысила голос: – Выбирай. Или – пошли сейчас со мною, ты получишь наказание немедля, и я не стану в красках расписывать отцу твое недостойное поведение. Или – называй имя. Это будет тебе уроком.

И Глория Халлард медленно, ядовито улыбнулась – так могла бы улыбаться змея, увидев замершего перед ней в испуге зверька.

Что же, уроком это и правда вышло вполне запоминающимся. Артур долгое время потом считал, что Рэндальф умер в тот день от побоев, как это пророчила тетка ему самому – до него доносились отголосками какие-то скандалы, попытки того наемника, отца Рэндальфа, судиться с нанимателем и тому подобное. Арти помнил презрительно-раздраженное фырканье тетки на вопросы отца, мол, а действительно ли проступок сопляка был настолько значителен? Но конечно, даже в том возрасте Артур понял – когда практически вся планета принадлежит твоей семье и людям, которые у твоей семьи в прямом долгу, не станешь считаться вообще ни с какими мелочами: даже жизни и судьбы людей легко продаются и покупаются, а уж об остальном и говорить нечего.

Даже став взрослым, он не стал наводить справок ни о ком из давних друзей детства – он о них больше не вспоминал. И дружба, надо сказать, в тот же день и закончилась – Арти с большим трудом вспомнил спустя много лет, что перестал дружить с теми ребятами только потому, что боялся именно за них, а не только за себя. Тот жгучий детский страх наказания, что он пережил под потоком теткиной ярости, вытравил в душе крупными буквами: ты трус, Артур Халлард.

Ну что же, лучше знать о себе самые неприглядные вещи наверняка и быть честным с собой – тогда не придется разочаровываться в себе же заново. Так считал Артур нынешний – и обычно добавлял с усмешкой: а потому что дальше уже и некуда.

Впрочем, такое отношение к себе не мешало ему и знать свои сильные стороны – например, расчетливый ум и хитрость. А еще – настоящее чутье на крупные дела. Вот и сейчас очевидно дело пахло крупным… и странным. Путь его лежал к одному из исследовательских куполов на некрупной планете у окраины системы. Сугубо гражданская лаборатория, официально занимаются, кажется, разработками и поставками обновленных типовых систем жизнеобеспечения отдаленным колониям – от громадных продуктовых принт-систем, рассчитанных на столовую целого института с несколькими тысячами сотрудников или предприятия сопоставимого размера до портативных комнатных вооздухоочистителей на всяких модных эко-супер-пупер-примочках. Как такое безобидное место могло привлечь внимание его, гм, бывших товарищей? Вот это и предстояло выяснить.

Глава 3. Сокрытое

– Нет, я не могу передать вам моего бойца, – майор Сойер явно был близок к тому, чтобы перейти с все еще формально-вежливого рычания на куда как более грубую форму общения и незатейливо послать собеседника куда как подальше: беседа с каким-то носатым человеком по комму затягивалась, пойдя на новый круг требований и отказов. Собеседник напирал, майор не собирался отступать, а то и переходил в контратаку, вот как сейчас: – Почему, вы хотите знать, ах почему же? Да вот почему – потому что следствие уже взял на себя военный трибунал специальных сил ООН, а значит, мы не подчиняемся ничьей другой юрисдикции.

– Подумайте о последствиях вашего упрямого нежелания следовать международному протоколу, – услышал Грег слегка потрескивающий от помех в голоканале голос носатого визави.

– Вы тоже, – с мстительной радостью отозвался Сойер. – Ставя мне подобные условия, капитан, вы оказываете дурную репутационную услугу не мне, а самому же себе. Конец связи.

Он закончил разговор и выдохнул, поворачиваясь к стоящему в дверях Грегу.

– А, Грегори. Входи, слышал уже ведь, какой шум поднялся, – Сойер откинулся в кресле, пошарил рукой во внутреннем кармане распахнутого кителя, извлек неизменную фляжку и неторопливо пригубил. – По твою душу звонили, кстати. Из главного управления по расследованию международных преступлений вызывали, требовали тебя им передать под стражу. Каково?

Грег только покачал головой.

– Вот и я тоже так подумал, – майор негромко хмыкнул. – Кроме того, что они сейчас пытаются прыгнуть через голову ООН, мне в целом не очень нравится идея отдать тебя каким-то… гражданским хмырям. Ооновские силы в этом плане куда как роднее, что ли. Дождемся, когда приедут эти «синие ленты», и я передам планшет с твоим делом им, пусть хотя бы наши этим занимаются.

По тому, как Майк процедил сквозь зубы слово «наши», Грег понял – особистам, пусть и из числа контингента ООН, он тоже доверяет слабо, но выбора у них большого нет. Майкл клокочуще-раздраженно вздохнул, завинтил пробку на фляжке, спрятал ее обратно и поглядел на подчиненного внимательным, совершенно ясным взглядом:

– Я так понимаю, Грег, у тебя какой-то вопрос появился, раз уж ты ко мне наведался, так? Излагай.

– Я хотел бы попросить разрешения отлучиться, – спросил Грегори, и майор вопросительно хмыкнул. Грег пояснил: – Надо сообщить ей. Лизи… Элизабет О’Генри.

– Это и без тебя сделают, не нужно, – майор махнул рукой, предприняв попытку отговорить Макмиллана, заранее понимая, что тот вряд ли откажется от своей идеи.

– Ответственность на мне, – мотнул головой Грег. Майор вздохнул.

– Хорошо, мы ее оповестим коротким сообщением, мол, погиб при атаке на базу; без этого точно никак, протокол все-таки надо соблюдать. Да и наверняка новости скоро дойдут и до неё. Ну а ты уже объяснишь ей подробности лично, раз уж так решил.

– Спасибо, Майкл.

Парой часов позже прибыл вчерашний ооновец, тот, к которому приставили Грега, тот самый молчаливый тип с короткой, но чрезвычайно густой шевелюрой, плотно сбитый, пусть и невысокий, слегка широкоскулый и бровастый. Одет он был по-прежнему в тот же серый неброский камуфляж спецсил ООН.

– Майор Анжей Низовский, – бодро представился «особист», и вопросительно добавил: – Грегори Макмиллан, верно?

– Меня вам еще вчера представили, – вздохнул Грег. Были определенные формальности, которые он терпеть не мог, эта – одна из тех. Анжей кивнул ему, поведя за собой.

– Первым делом – новости по вашему положению, Грегори. Вчера было много неясной болтовни от старших коллег, да, но вы, я полагаю, хотите конкретики.

Грег коротко кивнул, и Низовский продолжил:

– Получилось выбить некоторые послабления ограничений – с планеты вас выпустят. И довольно свободно перемещаться даже сможете – правда, с одной оговоркой: под моим надзором. Но не из этой звездной системы. Тут требуется куда больше оснований, м-да. Это хорошая новость. Есть, как водится, еще одна, но уже похуже – действие вашего звания и военных лицевых счетов тоже приостановлено. На время следствия, разумеется.

– Спасибо, что напомнили, – буркнул Грег, глядя на клубящуюся пылевую бурю где-то вдалеке, у самого горизонта. К этому моменту они уже вышли из помещений и шли по утоптанной рыжей земле на территории базы.

– Капитан, – Анжей заговорил чуть медленнее и тише. – Я не в восторге от этой ситуации тоже, но у нас, в частности у меня, есть определенные соображения, которые, возможно, помогут обелить ваше имя.

– Для начала я должен буду обелить свою совесть, – Грег перевел взгляд на Анжея. – Завтра – а может, даже сегодня к вечеру – прилетит Элизабет О’Генри, вдова полковника О’Генри, и я должен сообщить ей о случившемся. После этого я в вашем распоряжении.

– В вашем? – Анжей усмехнулся. – Вообще-то дело я буду вести один, как подполковник Рау и сказал вчера. Расслабься, Грегори. Может, мы из разных отделов, но организация одна, поэтому я просто буду помогать тебе, а ты – мне. Предлагаю завязывать с чертовым формализмом в таком случае.

Грег снова только кивнул. Энергичный ооновский типчик если еще и не начал ему нравиться, то как минимум перестал раздражать. Будь воля Грега, он бы начал расследование в одиночку – но он отлично понимал, что у него ни средств, ни связей, ни уровней доступа не хватит на такое… даже если бы на нем не было никаких досудебных ограничений.

Вдова О’Генри, невысокая подтянутая шатенка в темном синем – не черном – наряде прибыла на следующий день, как и предположил сперва Грег. Анжей не слушал, о чем именно они разговаривали – тактично остался снаружи кабинета полковника Сойера вместе с ним самим: Майкл только чуть неуклюже пожал ладонь Элизабет, показал ей пакет с личными вещами, что не стали частью расследования, и боком выскользнул из помещения, когда туда вошел Грег.

Периодически до Анжея через закрытую дверь долетала ругань, рыдания, срывающиеся вопросительные восклицания… Анжей попробовал было настоять на своем участии в беседе – во-первых, он не понаслышке знал, что от женщины в горе можно было ожидать чего угодно, да и объяснить случившееся, сгладив острые углы официальными формулировками и обычной дипломатической вежливостью Анжей вполне мог бы. Но Грег наотрез отказался от помощи. Покачал головой, потер лоб и, словно смутившись, пояснил:

– Мы с Элизабет давно знакомы. На самом деле давно – даже ходили в одну школу, и дружим… дружили семьями не один десяток лет. Сначала мои и ее родители, а потом мы втроем – я и она с Уиллом. Они поженились довольно рано, надо сказать, да. А вот чего уж Лизи не выносит, так это официальных слов соболезнований. Поэтому лучше не надо, я сам ей обо всём расскажу.

Что же, времени на это потребовалось немало, но постепенно голоса в комнате успокоились, раздавались только редкие женские всхлипывания – и они сперва перешли в рыдания, а потом и вовсе затихли. Дверь открылась, Элизабет, в которой недавние слезы выдавали лишь покрасневшие глаза и алые тревожные пятна на щеках, прошествовала мимо. На Анжея женщина даже не посмотрела, сразу направившись на выход – Сойер пошел за ней, размашисто и торопливо. Потом из кабинета вышел Грег, мрачный и очевидно измотанный морально: попытался пригладить взъерошенные короткие, с темной рыжиной волосы. Если бы не эта рыжина – да бледные, но многочисленные веснушки на руках Грега – Анжей решил бы, что Лизи его сестра или кузина: такое же суховатое удлиненное лицо, прямой нос, темно-серые глаза и похожий цвет волос – темный шатен. Только почти незаметная в слабом освещении рыжина и отличалась.

– Дело сделано? – спросил Анжей, и Грег еще раз пригладил волосы, посмотрев на закрывшуюся за Элизабет дверью.