Где кончается ад?

Пролог

Как вы представляете себе ад? Котлы с огнём, изнывающие от боли грешники, уныние и мрак? Бесы и жуткие демоны, снующие повсюду?

А что, если я скажу вам, что ад – это просто иной мир, живущий по своим законам?

Мир, где есть история и жёсткие правила. Нижний, как называют его люди. Здесь есть место политике, бизнесу, и каждый демон является ячейкой общества.

Ад – это не огненная пустыня, и не то, что написал на своих картинах Босх.

Здесь есть место красоте. Тёмной, готической, вечной и утонченной.

Небо окутано полутенью, а солнце мы не видим вовсе, оно лишь для людей. Тяжёлые свинцовые облака нависают сверху, а в них упираются острые шпили башен из тёмного камня.

Улицы вымощены гранитом, чугунные фонари отбрасывают тени, создавая лабиринты из света и тьмы.

Строгость виднеется в каждой частичке этого мира. В витражах с оттенками аметиста и граната, витиеватых узорах, заострённых арках, барельефах с изображенными на них грешниками, в шелках и бархате, которыми наполнены богатые дома. Аркбутаны похожие на переплетающиеся руки, узкие мосты с поддерживающими их фигурами каменных демонов. В сумраке всюду видны причудливые силуэты, а воздух наполнен тяжестью.

Это не котел. Это мир, где сплетаются контрасты. Мрачная красота и безумная жестокость.

Мы другие, и наш мир отличается от вашего. Здесь карают за добро, требуют совершать зло.

Мы созданы для этого. Наша задача – развращать ваши души. До последнего человека, пока все вы не окажетесь здесь. Для чего? Мы так устроены. Это наш способ выжить.

Нас наказывают с тем же рвением, с каким изводят грешников. Поэтому мы никогда не нарушаем правила. В этом наша суть. Демон уводит человека с истинного пути, подталкивает и направляет. Прямо в ад, в саму преисподнюю.

От этой задачи нельзя отказаться, взять отпуск или больничный. Она никогда не закончится.

Казалось бы, ты уже умер. Что может быть хуже этого? Наказание за неповиновение?

Страшнее этого лишь разорванное в клочья сердце. Моё тело заживёт, раны зарубцуются. Оторванные конечности вырастут вновь, а шрамы, те, что внутри, не залечит даже время.

Я проклят всеми. Миром живых, мертвых и, конечно же, светлым, населенным чистейшими созданиями.

Но я не сожалею. Во мне лишь страх за единственного человека, который пробудил меня ото сна.

Глава 1

Последнее время мы слишком часто оказывались здесь. И этот мир потихоньку выжимал из нас все силы. Место, предназначенное для живых, совершенно не подходило таким, как я. Демонам, слугам нижнего мира.

Я вложил в рот сигарету из пачки, позаимствованной у случайного прохожего, который оказался не в том месте и не в то время. Ему она больше не понадобится. Как и мне, судя по всему, – капли дождя упали прямо на неё, намочив бумагу.

– С каких пор ты увлекся этой дрянью? – брезгливо поморщился Велиар, оказавшись рядом со мной.

Его большой чёрный зонт прикрывал от дождя не только его, но и меня. Я достал из кармана смятую пачку и прикурил новую сигарету.

– Можно подумать, – выдохнул я дым, – для меня что-то изменится. Быть может, умру?

Велиар поджал губы, но не стал отвечать на моё ехидство. Сам факт того, что я устал от существования и обязанностей его, неимоверно раздражал. Не удивлял, а именно раздражал. Ведь Вел считал, что был благословлен самим дьяволом, хозяином нижнего мира. Он чтил законы, соблюдал правила, лишь изредка поддаваясь эмоциям. Велиар не просто высший демон, он сам был адом во плоти.

Правда, сейчас он выполнял гнусную и совершенно не подходящую его статусу работу. Да и не только он, а мы оба.

– Выброси, – прошипел он. – Иначе я затушу ее о твой глаз.

– Он очень быстро появится вновь, – ровным голосом отвечал я, прекрасно осознавая, что его слова пустой блеф. – А вот оторванная башка тебе уже не поможет.

Бесконечная жизнь могла оборваться так же легко, как и человеческая. Без головы ни одно существо долго не протянет.

Я затянулся, медленно выпуская дым, щелчком пальцев отбросил сигарету и она, упав на мокрую траву, моментально затухла.

Велиар поправил воротник рубашки – шею жгла татуировка, распалившаяся от злости обладателя.

Этой ночью два высших демона занимаются сборкой душ. Никчемная работенка, с которой мог бы справиться любой демон, а то и бес. Хозяин знал как сильно это ударит по нашему самолюбию и всколыхнет общество. Наша ссылка в человеческий мир и понижение на службе стали для него своего рода театральным представлением. А их он горячо любил.

– Нас здесь ожидают пятеро, – говорил Велиар, шагая к двухэтажному зданию из красного кирпича. Его голос звучал приглушенно из-за усиливающегося дождя. – Ты мне нужен лишь с двумя.

Я мысленно улыбнулся, мечтая как можно быстрее расправиться с очередным заданием и убраться подальше отсюда.

Мы остановились у входа в третий корпус онкологической больницы Святого Павла. Он расположился в глубине территории, подальше от любопытных глаз. Ведь отсюда для многих уже не было выхода. Вернее, чаще был один, в здание чуть дальше – морг.

В ночное время внутри отделения раскидывала свои сети тишина.

– Люди даже не осознают, какая им оказана честь! Сам Кайм будет вершить их судьбу! – в голосе Велиара звенел почти что актерский пафос. Он, как и Лориэн, обожал этот театр, и лелеял иллюзию значимости посреди самой унизительной работы.

– Ага, самостоятельно бы себе глотку перегрызли, – буркнул я и прошел сквозь старые двойные двери больничного корпуса, задев его плечом.

Пока Велиар пытался понять, где именно следует искать нужных нам клиентов, я замер возле стойки охранника.

Он не видел непрошеных гостей, но всем нутром ощущал чужое присутствие.

В этот момент картинки в его мониторе, с которых транслировалась запись с камер видеонаблюдения, пошли волной, свет мигнул, а дуновение ветра всколыхнуло бумаги на столе. Всего мгновение, едва уловимое, но он понял. Глаза распахнулись, зрачки увеличились от осознания, а рука автоматом легла на дубинку, висящую возле правого кармана.

Охранник знал, что этой ночью смерть заберёт кого-то из тех тяжелых пациентов, которые обосновались в стенах вверенного ему корпуса. Он размышлял о том, что смерть становится для них спасением, глотком свободы. А я лишь рассмеялся его мыслям.

Мир держится на подобных простаках, а гибнет из-за таких, как наш клиент. Но где-то в глубине своей черной души я радовался, что, перейдя границу, охранник не повстречает таких, как я. Для него и впрямь явятся те самые ангелы, которых выдумывает для себя человечество. Ну, почти что таких, ведь на деле они те еще твари.

– Первый этаж, палата пятнадцать, – слегка повернув ко мне голову, сообщил Велиар и двинулся вглубь темного коридора.

Медсестры что-то судорожно писали в бесконечных журналах, и даже если бы мы не скрыли своё присутствие, они бы нас не заметили. В тишине было слышно, как скрипит ручка, прижатая к бумаге, как чернила впитываются в строки, записывая историю очередной болезни. Этой ночью в нескольких они поставят настоящую точку.

– Вот и наш клиент, – оскалился Велиар и толкнул дверь в палату.

На кровати полулежала седовласая старушка, приятной по меркам людей внешности, с сухенькими руками, покрытым морщинами лицом, на котором отражался опыт прожитых лет. Он явно был очень разный и каждый год отпечатался на нём.

Мутноватые глаза смотрели перед собой, но когда мы встали слева от больничной койки, устремились на нас двоих.

Старушка видела нас. Не потому, что мы явили ей себя, а потому, что была похожа на нас больше, чем на человека. Такая же прогнившая душа, увязнувшая во тьме.

– С каких пор мы набираем в свои ряды милых пенсионерок? Не знал, что у нас все так плохо, – спросил я, сбитый с толку при виде доброжелательной улыбки.

Велиар кивнул и расплылся в хищной ухмылке, обнажая острые клыки.

– Её добродушие – всего лишь след болезни. Она просто не помнит, какое дерьмо творила по жизни.

Я протяжно вздохнул и, скрестив руки на груди, замер в ожидании. Велиар дёрнул на себя сморщенную ладонь старушки, и мы оба приготовились отправиться в её прошлое. То самое, что привело нас к ней. Выжгло в учетных книгах нижнего мира её имя.

– Моё время пришло? – хрипло спросила она, слегка приподнявшись на койке. – Вы пришли за мной? Вы ангелы?

– Ага, из самого рая и только ради вас, – прыснул Вел.

Он был прав, говоря о том, что болезнь стерла её память, смягчила черты лица, смела зловещую улыбку, которая красовалась на лице каждый раз, когда она вонзала кухонный нож в человеческую плоть.

Лилия Ефимовна была не простой миловидной старушкой, другая часть её личности требовала крови, убийств. Пользуясь ангельской внешностью, она заманивала жертв в лесную чащу или скрытые от посторонних глаз закоулки, наслаждаясь брызгами крови на лицах, распахнутыми от ужаса глазами и ликовала от совершенного ею правосудия. Какого? Да кто же знал! Она и сама не знала. Ею двигало лишь желание убивать, не более. Молодая девушка Лилия не останавливалась до глубокой старости. Искусно заметала следы, сладко улыбалась супругу, который не замечал капли крови на одежде своей прекрасной жены, вернувшейся с вечерней прогулки, и звонко смеялась с подругами, катая по утру коляску с маленьким сыном.

Болезнь пришла к ней не как наказание. Это был способ остановить, заставить обратить внимание на свои поступки, заглянуть внутрь. Единственное, что сделал верхний мир для спасения ее души. Но следом пришло и отрицание. Лилия не желала оценивать свои деяния. Ей захотелось об этом забыть. Спрятать в глубине сознания. Сделать это выборочно не вышло, и воспоминания об убийствах, таких манящих и сладких, от которых по телу била дрожь, а на руках пробегали обжигающие мурашки, сгорели в её памяти вместе со многими эпизодами из жизни. Там, где были детство, семья, влюблённый в неё мужчина и маленький сын.

Мальчик с самого детства чувствовал, что с его мамой что-то не так. Изучал её, запоминал мелкие детали, которые с возрастом улетучивались из памяти, ведь он не смог в своё время найти им какого-то объяснения. Тем самым защитился от страшного знания, не позволил разрушить свою жизнь. Продолжил находиться в счастливом неведении, чтобы затем, наутро после этой ночи, пролить горькую слезу. Ведь его мать закончила борьбу и ушла в мир иной по воле жуткой болезни.

Чудесная женщина! Она заслуживает большего!

Так сказал бы он, и так подобает сказать и мне.

Но, увидев настоящую Лилию и прочувствовав её жизнь, я принял иное решение.

– Бессмысленное мясо. Без идеи, без цели. Одно лишь первобытное желание резать и смотреть, как брызжет кровь. Даже среди наших теперь такое редкость.

– Не забираем? – уточнил Велиар.

– Ее максимум – котел, – вынес я свой вердикт. – Но признаю, она была хороша. Однако, во всём должен быть смысл, а в её деяниях его не было.

В мутных глазах Лилии Ефимовны промелькнул блеск понимания, осознания будущего, которое она представляла совсем не так. Воспоминания хлынули на неё, вернув на лицо ту самую улыбку. Злобную, колючую.

– Вы не посмеете! – проскрипела она и вцепилась в запястье Велиара стальной хваткой. – Поганцы!

Старуха, поняв кто именно стоит перед ней, принялась отчаянно бороться за свою жизнь. Но разве это жизнь? Разве есть смысл бороться с самой смертью?

– К таким плохим девочкам приходят лишь такие же ублюдские мальчики, – проворковал Велиар. – Верхний мир про тебя давно забыл.

– Добро пожаловать в ад, – сказал я, нагнувшись к койке. – Тебе там будут рады.

Остаток ее жизненных сил, мутный и черный, словно облако пара, отделился от изможденного тела и растворился в воздухе. Рука Велиара выскользнула из обмякшей старушечьей хватки и следом запищали приборы, извещая медсестер об ушедшей душе.

Они вбежали в палату, пытаясь реанимировать пациентку, суматошно кричали, вызывая докторов, делали массаж сердца и вкалывали бесполезное в данном случае лекарство.

Она сама, по своей воле, сотню раз испачкала душу в дерьме. Мы лишь пришли выставить счет.

Велиар двинулся к выходу из палаты, на ходу бросая мне:

– Второй этаж, двадцать третья.

Свет в коридоре моргал при каждом нашем беззвучном шаге.

Здесь в палатах лежали по двое, но, зайдя в нужную, мы увидели, что вторая койка пустовала.

Мужчина с капельницей в руке повернулся к дверям, ощутив легкое дуновение холодного ветра. Его глаза, наполненные болью, всматривались в сумрак, но никого в нём не видели.

«Не наш клиент», – понял я и повернулся к товарищу, без слов задавая следующий вопрос. Где же нужный нам?

– Хм, – только и выжал из себя он.

Выскочив из палаты, он отправился на сестринский пост, где принялся хаотично раскидывать бумаги, сложенные ровной стопкой.

– Он выписался! – прорычал Велиар и вытаращил на меня чёрные глаза. Уголок рта подёргивался, искажая лицо, а на шее краснела татуировка, как и всегда в моменты злости. – Думает, так легко сбежать от смерти?

В последнее время подобной неразберихи было достаточно. Хозяину пора бы обратить внимание на тех, кто распределяет задания. Провести пол ночи, занимаясь сборкой душ, да ещё и их поиском явно не входило в мои планы.

– Я сам наведаюсь к последнему, там и решу, что с ним делать. Болтаться возле тебя без дела я не собираюсь.

– У тебя планы на ночь? – вскинул он бровь. – Куда-то спешишь?

Велиар напрягался каждый раз, когда я исчезал из его поля зрения. Возможно, думал, что я продолжаю искать настоящей смерти, или предаюсь страданиям, бродя по человеческому миру. Одно он знал точно: его верный соратник, высший демон и лучший друг устал от бессмертия и бесконечной службы дьяволу. Это его пугало, удивляло и раздражало. Сам он, идеальный солдат, великий полководец, даже не мог допустить подобных мыслей. Он был готов простить мне ту выходку, из-за которой оказался вместе со мной на сборке душ, но понять меня никак не мог.

– Меня угнетает общество демона, знаешь ли, – процедил я с улыбкой.

Он глухо засмеялся в ответ и пошел прочь.

Каждый, кого в одиночку забирал Велиар, отправлялся в преисподнюю. Бывали исключения, при которых он передавал душу умершего светлой стороне. Но с каждым годом это случалось реже. Система работала слаженно. Ошибки случались крайне редко.

А грешников становилось всё больше. Какая-то часть из них удостаивалась стать одними из нас, чтобы затем продолжить шептать на ухо живым слова зависти, похоти, гнева, стараясь уколоть как можно сильнее, разрушить их жизни, превратить в пепел все хорошее, что билось в их сердцах, уничтожить все, что они любили. Ведь тогда наружу вылезали самые гнусные желания и фразы, которые били довольно больно. Шёпот демонов, как зараза, проникал в человека и распространялся внутри, подменял каждую мысль, травил кровь.

Мы были не хуже психолога. Легко определяли слабости, травмы детства. Но работали в ином ключе. Не помогали избавиться от проблем. Мы на них давили, а затем ждали, когда случится прорыв.

Глава 2

Передо мной предстала неприглядная дверь, обитая бордовым кожзаменителем. В некоторых местах металлические заклёпки были оторваны, вокруг пустых углублений виднелись трещины, а кое-где торчал наполнитель.

В углу возле квартиры стояла детская коляска, а в ней накиданы коробки и сумки, словно ею давно не пользовались, а лишь складировали ненужный хлам.

Пройдя сквозь дверь, я будто оглох на короткое мгновение, а следом услышал равномерный стук.

Коридор раздваивался: одна его часть вела налево, в кухню, а вторая тянулась прямо. В длинной его части было несколько дверей, ведущих в комнаты. Две спальни в конце коридора, возле туалета и ванны, и чуть ближе к кухне гостиная с двумя дверьми с мутным стеклом коньячного цвета.

Меня осенило только сейчас, что Велиар не удосужился сообщить, за кем я пришёл. Только адрес. Увидев, я и сам это пойму, но для начала придётся познакомиться с семьёй, проживающей здесь. Что ж, времени у меня предостаточно.

Я прошёл в крохотную квадратную кухню, залитую светом.

Люстра на потолке, одетая в большой белый абажур, висела так низко, что, будь я виден и осязаем, обязательно задел бы её головой. Тёплый свет лампочки растекался и впитывался стенами, на которых были криво наклеены жёлтые обои в мелкий цветочек. Об оконное стекло барабанил дождь, словно передавал зашифрованное послание, а ветер, просачиваясь сквозь щели, тоскливо подвывал.

На полке кухонного уголка стоял магнитофон, из которого тихо звучала музыка.

Склонившись над столешницей, женщина что-то напевала себе под нос и нарезала картошку.

Всё здесь казалось неправильным, сломанным. Жилище является отражением своих хозяев, так кто же здесь обитает? Что-то внутри скребло, побуждая задержаться и внимательно проследить за этой странной семейкой. Отвращение вызывала и квартира, и ее обитательница. Руки чесались, хотелось свернуть ей шею, слегка опередив планы судьбы. Но нечто меня от этого шага настойчиво удерживало.

Каждый раз, когда женщина опускала нож, пропуская его через овощ на деревянную разделочную доску, у меня закладывало уши. Она прилагала для этого слишком много усилий, словно разделывала тушу, а не нарезала картофель.

На плите закипал бульон, из кастрюли торчала куриная нога и плавала морковь, нарезанная оковалками.

Магнитофон зашипел и резко замолк, стоило мне только приблизиться.

Присмотревшись к женщине, я поморщился.

Она явно похожа на меня. Её душа гниет изнутри. Я чувствую этот запах. Мерзкий, холодный. Он будто липнет к коже, как грязь комками, и падает вниз, густо пачкая одежду и всё вокруг.

Нож замер, а она задумчиво прислушивалась к образовавшейся тишине.

Чувствует меня, не видит, но нутром ощущает, что не одна.

Смахнув нарезанные кубики в сторону и не выпуская ножа из руки, женщина подняла голову и обвела взглядом пустую кухню.

Она щурила глаза, а вокруг, как паутина, проскакивали морщины. Возле напряженных губ пестрели извилистые следы недовольства.

Я уловил, каким густым стал воздух. Похоже, кто-то не жалует незваных гостей.

Она не чиста, в ней бушует гнев, лютует злоба. Но она не должна уйти сейчас. Я пришел не ради неё. Время для этого шаржа на счастливую домохозяйку ещё не пришло.

Я вернулся в коридор и пошёл в самый его конец, где под дверью едва просматривалась узкая полоса света.

Попав в комнату, я сразу забыл о женщине на кухне. Здесь царила совсем иная атмосфера. Никакого воя ветра, ножа, бьющегося о деревяшку, хруста картошки и злости, которая пропитала воздух.

Мой клиент сидел на кресле спиной к двери. Я слышал неспешный шелест книжных страниц и тихий мужской голос, который читал сказку про медвежонка и зайца, что помогали друг другу стать смелее и добрее. Я обошёл его и наконец увидел, что в комнате он находился не один. На руках он держал ребенка, слегка покачивал и любовно прижимал к себе.

Вот и познакомились с семьей.

– Смотри-ка, бусинка, кто это у нас здесь? – отец привлекал внимание маленького человека, тыкая пальцем в крупные яркие картинки. – Зайчик. А здесь, погляди, мишка. Как и твой папа, Миша.

Я вдохнул исходящий от него запах и скривился. Он весь пропах болезнью, она была в каждой его частичке, повсюду. Вцепилась так глубоко, что уже невозможно изгнать. Стала им, слилась с внутренностями. Как паучья нить, тянулась везде, укреплялась, чтобы остаться навсегда.

Но почувствовал я только это. Его жена пахла злом, а он – лишь разложением от опухоли.

Наше обоняние было слишком обостренным. Я ощущал гниль души, болезни, близкую смерть. В этой квартире было всё, но не у одного человека.

Я подошёл ближе, и девочка у него на руках повернула голову.

«Какие у неё большие глаза» – успел подумать я, и только затем понял, что смотрят они прямо на меня.

На лице у неё возникла улыбка, и отец, наклонившись к ней, обомлел, принялся целовать её, но эта улыбка предназначалась не ему, а мне.

Как же ты можешь видеть меня, чистое создание? Какое же зло могла ты сотворить?

– Какого черта ты её укачиваешь? – влетела мать, разбив картину любви и спокойствия. – Ей есть пора!

Её голос, как удар хлыста, всегда заставал его врасплох.

Он засуетился, безмолвно задвигал губами, но слова застревали в горле. Поднимаясь с кресла с ребенком на руках, он глотал обиду, тем самым раздражая жену. Она ринулась к нему и грубым рывком выхватила у него девочку. Соприкоснувшись с ней, он сжался от холода её ладоней и стальной хватки. Чересчур грубой, лишённой заботы.

– Идиот, – она бросила на него короткий, презрительный взгляд и исчезла в темноте коридора, оставив после себя лишь эхо своих слов.

Я отчетливо видел, что каждое движение давалось ему тяжело, через боль. Дикую, простреливающую. Но он встал, нащупал ногой домашние тапки и побрел на кухню, шаркая ими по паркету.

Я двигался следом и никак не мог понять, что не так в этой семье.

Держа девочку на руках, будто она была лишь вещью, женщина поставила, нет, бýхнула на стол тарелку с супом, ложку, а затем и сама уселась, усадив ребёнка на колени.

В кухне неожиданно стало ярче, уютнее. Кудрявая рыжая голова девчонки словно добавляла света вокруг.

– Давай, я покормлю, – произнес он, а затем сжался, будто в него вот-вот прилетит молния.

– Чтобы ты трясущимися руками забрызгал всё? Ей же в рот ни капли не попадёт! – плевала жена. – Бесполезный! Дармоед! Сидел бы в больнице, поближе к концу своему, так нет, приперся! Помощник чёртов!

– Я же колесики в стульчике сделал, в него посадить надо Ви, так удобнее тебе будет.

– Виолой записал, болван, так и зови! – её пальцы сжимали детское тельце, белели, хватаясь за одежду. – А ты рот открывай!

Она зачерпнула суп ложкой и принялась впихивать в рот девочки. Одну за другой, ребёнок не успевал проглотить, как мать подносила ложку снова.

– Катя, ну давай я покормлю, – взмолился отец, с ужасом смотря на огромные куски в супе.

– Да от тебя проку меньше, чем от неё, – прошипела она, набирая полную ложку крупно нарезанной картошки.

Надавив на нижнюю губу, мать вложила содержимое в рот дочери, продолжая изводить мужчину едким, презрительным взглядом.

Она ненавидела своего мужа. Да так сильно, что готова была убить его прямо здесь, воткнув что-нибудь острое в глаз. Смотрела на него, а внутри всё колотилось от раздражения.

Забота в его взгляде на дочь виделась ей слабостью. Попытки помочь раздражали, даже грустный вздох вызывал шквал гнева.

Девочка хлопала ресницами и без эмоций смотрела на мать. Покорно открывала рот, молча давилась едой, до слез в уголках глаз. Молча.

Она не издавала ни звука, даже когда мать впивалась в неё своей рукой, заставляя сидеть ровно ребенка, который только-только этому научился. Внимательно и даже сострадательно смотрела на отца, когда мать изливала на него поток возмущений.

Словно понимала, что тем самым спасает и его, и себя.

Виола, красивое имя.

Рыжие кудряшки сверкали, переливаясь золотом, как и веснушки, которые будто кто-то рассыпал по детскому личику.

Никогда я не видел маленьких детей так близко. Да и особого интереса к ним, даже будучи человеком, не испытывал. Они не видели нас, а мы не замечали их.

До этого вечера. От этой девочки я не мог отвести взгляд. Я догадывался почему, но не позволял этим мыслям заполонить мой разум.

Женщина звякнула ложкой по пустой тарелке, от чего и я, и ее муж вырвались из своих мыслей. Грубо вытерев замызганным полотенцем дочь и почти швырнув в руки отца, Катя вылетела из кухни.

– Я ванну наберу, – буркнула она из коридора.

– Может, я сам? – в его глазах плескался страх.

Да, она ненавидела мужа. Но дочь её раздражала не меньше. И он этого безумно боялся.

Он бесконечно размышлял, на что готова его жена. Может ли причинить настоящую боль, осталась ли хоть капля сострадания и любви в ее черном сердце? Ответы никак не находились, заставляя его постоянно находиться в стрессе.