Где кончается ад?

Глава 4

Мы с Амуром перенеслись сразу в нужную квартиру, встретившую нас тишиной. На этот раз она не была пропитана безнадегой. Эта тишина была мягкой и обладала сладким запахом.

«Как арахисовой халвы поел», – подумалось мне.

Жилище заметно преобразилось. Кухня встретила нас чистотой, солнечным светом, проникающим сквозь чистые окна и тонкую сетчатую тюль.

На плите томился суп, похоже, рыбный. Густой, наваристый, с мелко рубленными овощами. В вазочке на столе лежали конфеты и вафли. Рядом стояла пиала с малиновым вареньем, а в ней торчала детская погремушка.

От входной двери послышался шум. Я проверил, что не только я оставался незаметен, но и Амур: достаточно было взглянуть на него и над блестящей черной шерстью парил едва заметный туман – признак силы нижнего мира, скрывающий нас от человеческих глаз, и, взяв его за кожаный ошейник, вышел в коридор.

Посвежевший и румяный Миша держал в руках рыжеволосую Виолу и скидывал с ног ботинки.

– Вот мы и дома, – причитал он. – Сейчас мы с тобой навернем супчика, который мамуля сварила, поиграем, а там и спать пора.

Девочка промычала что-то в ответ, словно согласилась с планом отца, и повернула голову в нашу сторону.

Она вновь смотрела на меня. Улыбалась, совершенно не боясь. Завидев Амура, девчушка расплылась в беззубой улыбке и потянула к нему пухлые ручки.

Я в этот момент засиял как медный таз, будто само существование собаки, которое вызвало столько радости в ребёнке, было делом моих рук.

Миша, сняв с себя верхнюю одежду, усадил Виолу на пуфик и стягивал с неё комбинезон, загораживая спиной двух непрошеных гостей.

Девочка вытягивала шею в попытке рассмотреть нас, сжимала и разжимала ладошки, веселя своего отца.

– Что ты просишь, бусинка моя? – улыбался он и, подняв её на руки, понес в большую комнату.

Посреди неё стоял квадратный манеж с сетчатыми стенками и с разбросанными внутри игрушками.

Миша посадил туда Виолу и, пообещав скоро вернуться, вышел из комнаты.

Принюхавшись, я ощутил лишь запах чистоты, ароматы яблок и летнего поля, залитого солнцем. Так пахла маленькая Виола.

Болезнь ее отца всё ещё витала в воздухе, но она явно ослабла. Как и демонская метка на матери.

Я опустился на корточки прямо возле манежа и свесил руку внутрь, позволяя девчушке за неё ухватиться.

– Привет, звереныш, – удивился я крепкой хватке маленькой ручки. – Смотрю, жизнь налаживается.

Виола склонила голову вбок, прямо как когда-то Амур, и внимательно слушала меня.

– Я привел тебе друга. Он будет защищать. И ты его оберегай, он для меня очень важен. Справишься?

В ответ она сильнее сжала мои пальцы и вновь взглянула на Амура.

Тот сидел возле меня и вилял хвостом, любуясь новой хозяйкой.

Он, бесспорно, всё понимал. Жаль, сказать не мог.

Я нашёл Мишу в ванной, где он, напевая под нос идиотскую и въедливую песенку, делал себе укол лекарства.

В лежащей на раковине аптечке я увидел рецепт, выписанный больницей.

Значит, обращался за помощью. А раз отправили домой, состояние его улучшилось.

Я поработал с его памятью, вложив туда нужные воспоминания про появление собаки в его жизни, и пошел в спальню.

Катя с серым лицом и опухшими глазами лежала на кровати, прижав мокрое полотенце ко лбу.

– Есть температура? – заглянул внутрь Миша.

– Угу, – проблеяла она в ответ, не поворачивая головы.

– Сейчас дам тебе таблетки, – зашуршал он тапками.

Заглянув в его разум, я увидел, что тот был безумно счастлив. Болезнь отступила, врачи говорили такие прекрасные слова, как «опухоль остановилась в росте», «ремиссия», «прогноз более благоприятный». Это несказанно обнадёживало! А вдобавок ко всему он отмечал перемены в поведении жены. Она стала тише, покладистей. Больше молчала и спала, жалуясь на головные боли и температуру.

Миша проводил время с дочерью, наслаждаясь каждым днём.

А теперь еще и обожал свою собаку, которую забрал у тетки, ведь та не могла больше ухаживать за ним из-за перелома бедра. Он знал, что пёс любит яблоки, трясется над шоколадными конфетами, но должен есть подходящий для него сухой корм.

Катя была равнодушна к собаке, я не стал внушать ей любовь к питомцу. К нему она относилась точно так же, как к дочери и мужу. Прикасаться к ней лишний раз было противно, да и неожиданные эмоции могли лишь привлечь чужое внимание или свести ее с ума. Ей и так было плохо. Очень плохо. И безумно страшно. Она ничего не видела, но кожей чувствовала приближение чего-то дурного.

Я трепал Амура за холку и давал ему мысленные указания: береги, защищай, помогай, весели. Живи.

Виола активно замахала руками, призывая меня к себе.

– Знала бы, как дорого мне обойдутся эти подарки, – усмехнулся я и замер под взором её глаз.

Виола изучающе рассматривала моё лицо, задерживалась на шраме и возвращалась к глазам.

Я опустил руку в манеж и сам прикоснулся к пухлой ладошке.

– Не профукай эту жизнь. Ценнее ничего нет. Пока, звереныш.

Уходя из квартиры, я слышал пронзительный детский плач и шарканье тапочек по коридору.

Увеселительные заведения были и в нашем мире. Они пользовались особой популярностью у тех, кто не посещал человеческий мир. В основном это были мелкие демоны, которые работали на благо нижнего мира, да всякие бесы и черти, чья прямая обязанность – мучение грешников.

Не все мои соплеменники сохраняли человеческий облик. Некоторые после смерти обретали поистине чудовищный вид. Звериные морды, толстокожие тучные туловища, лишние конечности с острыми когтями, хвосты и крылья.

Демоны, которые были палачами нижнего мира, трудились не покладая когтистых лап. Они измывались над грешной душой, ломали и терзали. Душа не выдерживала ужаса, что творили с ней, и забывала всё человеческое, а следом становилась одним из нас. Черти и бесы – все они выходцы из котла.

Демонов же мог сотворить лишь хозяин, получив подтверждение у сборщиков душ. Советников, высших демонов, он отбирал лично. Порой они все ещё были живы, дышали и ели, строили планы на будущее, а для них уже всё было решено. За них.

Мне нужно было напиться и забыться. Человеческое пойло для этой цели совершенно не годилось, тут нужно что-то по-настоящему убойное.

Местные гордо называли «Хвост змеи» баром! Не таверной, не трактиром. И всегда с таким придыханием, тянув гласный звук. Словно это была не рыгаловка, каких сотни, а модный паб где-то посреди людского города. Хотя, последние изменения явно пошли этой забегаловке на пользу. На фасаде красовалась обновленная вывеска, а разбитое неделю назад стекло заменили на новое.

Пойло, которое делала Имайна вместе со своим мужем Стигом, называлось виски. Но от настоящего в нём было лишь название. Вкус ослиной мочи перебивал запах гниющей скотины, а послевкусие убивало напрочь. Плюс был один – пара кружек, и мозги напрочь отключались, даруя полное забытие.

– Кайм, дорогой! – воскликнул Стиг, отряхивая тяжелые и мозолистые ладони о замызганный фартук. – Ну и ну! Какими судьбами? Глядишь, хозяин передумал, да иную работенку подкинул?

– Верно говоришь, Стиг! – сказал я, похлопывая его по спине.

Вопреки всему, и в нашем мире возможны будничные разговоры, жизнь, похожая на людскую, и некое подобие дружбы.

Стиг и Имайна хоть и не были настоящими супругами, найдя друг друга здесь, стали держаться вместе и именовать свой союз как брачный. Они вдвоём заправляли баром. Стиг когда-то числился в страже хозяина, но вымолил себе какое-то подобие пенсии и порой выполнял мелкие поручения, как посыльный, садовник или сантехник.

В «Хвост змеи» стекались мелкие демоны, работяги. Они, словно отработав смену на заводе, собирались у потёртой стойки и рассказывали друг другу о численности котла, о тяжелом труде и маленькой зарплате. Ничего необычного. Прямо как у людей.

Завсегдатаи привыкли к моему появлению, а вот новенькие каждый раз удивлялись. Ведь демон высшего порядка явился в захолустный район, в сам «Хвост змеи», и пьет вместе с ними адский виски!

Имайна посмеивалась, что я делал им рекламу, и подливала своего варева мне в кружку.

– Рассказывай, – указал мне Стиг на высокий стул, а сам вернулся за барную стойку и принялся протирать её перед важным гостем.

Зал был почти пуст, посетители вот-вот должны его заполнить, и тогда за громким гомоном уже не выйдет поговорить с ним.

– Как тут всё гудело, ты бы знал! – подмигнул мне Стиг левым глазом, тогда как правый оставался слегка опущенным вниз из-за демонского шрама. – Та ночь обросла слухами. Некоторые говорят, что вы с Велиаром поймали белоснежного в людском мире и притащили в котёл, другие заявляют, что вы сожгли его адским пламенем, а третьи считают…

– Всё гораздо проще: он явился в тот момент, когда мы исполняли своё поручение, всё испоганил, заявил права на душу и потребовал нас убраться в ту срань, из которой мы вылезли, – улыбаясь, рассказывал я, отмечая, что немногочисленные посетители обратили весь свой острый слух на нас. – За это он и получил.

– Так кто его убил, ты или Велиар?

– Я.

– А его тогда зачем наказали? – простодушно удивился Стиг.

– Да ты у нас забыл, в каком мире живешь! – прыснул я и пригубил пойло, которое налил увлеченный разговором друг. – Был со мной, значит, виноват. Но, скажу тебе, за это мне стыдно. А вот за то, что я оторвал голову чопорному засранцу, – нет.

– Правду говорят, – пригнувшись и понизив голос, спросил Стиг. – Что вы его крылья и голову на пику надели и оставили у резиденции их повелителя?

– Не вы, а я. Правда. Следы от ожогов не до конца прошли, даже толстые перчатки не смогли помочь.

– Ну ты даешь, красавчик! – хлопнул он по стойке. – Так ему и надо! Будет ещё рот разевать на нашего парня! А от ожогов есть у меня одно средство, позже принесу тебе, вмиг залечит! А здесь-то какими судьбами? Вы же сосланы в людской мир были. Я и не думал, что увижу тебя в ближайший год!

– Это ты загнул, конечно, кто же столько выдержит. Воля хозяина, что тут скажешь.

– Воплощение? – одними губами спросил он и получил мой кивок в ответ.

– Всё лучше, чем сортировкой заниматься. Что с Амуром только делать будешь? Помощь нужна?

– Определил его в мир людей. Подшаманил память и вписал пса в их жизни. Потом верну.

– Смотри, если что, можешь нам оставить. Имайна собак, говорит, любила в той жизни.

– Спасибо, учту.

Мы успели проговорить совсем немного до того, как зал заполонила разношерстная мразь нижнего мира. Здесь коротали вечер демоны, находясь бок о бок с мелкой шушерой преисподней – чертями и бесами. Я их на дух не переносил, но и деваться от них здесь некуда. Громкий галдеж разносился по всему бару, и я, уплыв в укромный уголок в самом конце зала, притаился там с кувшином виски Имайны.

– Ты ещё в сознании? – плюхнулась рядом со мной владелица питейного заведения и принялась обнимать меня всеми четырьмя руками. – Стиг сказал, что на этот раз мы и правда долго тебя не увидим, решила хоть попрощаться с тобой.

– Будешь скучать? – прикрыв один глаз проговорил я.

Имайна утвердительно кивнула.

– Утебя стряслось что-то? Ты сам не свой, Кайм.

Она всегда видела больше, чем другие. Но сказать ей – значит подвергнуть опасности. Наказание последует для всех, кто знал о моём проступке.

– Устал, – выдохнул я и отвернулся от ее одутловатого лица. – И только.

– Кайм, я знаю, что ты живешь очень долгое время. И догадываюсь, что испытываешь внутри. Хоть мы и мёртвые, демоны и чудовища, но помним, что такое дружба, чувства. Если нужна помощь, какая угодно, я никогда тебе не откажу.

– Прям какая угодно? – пьяно лыбился я.

– Да, Кайм. Запомни это. Ни я, ни Стиг не боимся настоящей смерти. Зато ценим тебя, не как советника хозяина, а как друга.

– Я уже не советник, Имайна!

– Не важно. Все знают, что ты для него важен. Для нас тоже, только иначе.

Я уронил голову ей на плечо, и так мы сидели какое-то время, пока ей не пришлось разнимать двух дерущихся демонов, которые того и гляди разнесут пол зала своими мощными хвостами.

Мне не хватало этого. Дружеских объятий и доверительных разговоров. Но я не мог подставить и их под удар. Гореть, так одному.

Глава 5

Одно из воплощений Кайма. Рим

С трибун раздавался крик толпы, топот шестидесяти тысяч пар ног. Люди требовали зрелищ. Они с наслаждением смотрели на то, как брызжет кровь, заливая раскаленный песок, как гладиус прорывает насквозь тело раба. Их веселили попытки тех, кто по стечению обстоятельств или своей глупости оказался на арене, пытался выжить или получить заветное помилование.

Всюду летала пыль, поднятая колесницами.

Я уже много лет выходил на эту арену, дрался, проливал кровь. И моё имя скандировала толпа.

Я оттачивал навыки боя, коих в моей жизни бывало немерено, обучал новое тело, разрабатывал мышцы. Проливал реки крови во славу хозяина, на потеху толпы.

Одно из условий победы – любовь публики. Им нравилась не только смерть. Они любили и представления.

Город замирал во время проведения игр. Жители меняли свою жизнь, подстраивая под главное событие.

Со всех краёв в город стекались торговцы, любопытные граждане.

Строились временные места для простых людей, чтобы и они могли насладиться представлением.

Богатые жители занимали самые лучшие места на трибунах: просторные ложи амфитеатра, куда поместится вся их свита, чтобы отдых господина прошёл с комфортом.

Неделю назад мы шествовали через город в сопровождении ликторов и трубачей. Впереди колонны шли служители с ликами богов, словно наша кровь должна была пролиться по их воле.

Мы были на ступень выше рабов, но ими и оставались.

Мы те, кто приносил нашим хозяевам деньги, славу и почет.

Наша кровь была для них заработком. Они жаждали, чтобы мы превращались в зверей, из раза в раз всё изощрённей убивали противника, заставляя толпу кричать от восторга. А затем их карманы пополнялись звонкой монетой.

И всё же жизнь успешного гладиатора была куда лучше жизни простого раба. Для нас был выделен лекарь, пекарь, а особо почитаемые получали внимание гетер.

Бои становились всё более зависимыми от политики. Каждый магистрат, участвующий в организации боев, старался превзойти другого, выдумывая более кровожадное зрелище. И в этом их поддерживала толпа: они свешивались с трибун, кричали и указывали большим пальцем вниз, требуя добить проигравшего.

Я сплюнул на раскалённый песок и продолжил наматывать ремни на руку.

Император выражал свою любовь к мурмиллонам. Всегда с особой страстью наблюдал за боями между нами и фракийцами. Мы являлись личным развлечением, одной из его привязанностей.

– Как твоё плечо, Маркус? – вопрошал ретиарий Викт.

Я продолжал наматывать ремни от запястья до предплечья, краем глаза наблюдая за ним. Его последний бой закончился ничьей, и ему несказанно повезло, когда толпа вымолила для него пощаду. Устало волоча за собой ногу, он ушел с арены, но знал: как только раны заживут, он выйдет на неё вновь.

Прикрепив ремни к гарде гладиуса, я был готов.

– Лекарь постарался!

Маника закрывала правое предплечье и прятала незаживающую рану от укуса тигра. Зверь, уже обессилев, кинулся на меня, проходя по касательной, но все равно урвал кусок плоти.

Сквозь мигающую боль и залитые кровью зверя глаза я видел восторг толпы, слышал их крики. А они не замечали, что я стою на ногах из последних сил, мечтая выйти на арену в последний раз, забрав за собой того, ради кого и находился в этом теле.

Каждый из нас желал увидеть деревянный меч, рудис. Выйти отсюда почти свободным человеком. Почти.

Но я хотел другого. Я мечтал о мести. Каждую мышцу сводило, стоило увидеть магистрата. Эти мысли шли ко мне от человека, который впустил меня в свои тело и разум, позволил нам стать единым целым, сосудом, состоящим из ненависти.

Авл Вителлий Вел, честный и неподкупный. Для всего Рима. Поганый убийца и насильник для моего нового друга. Его семья: жена и дочь, стали минутным развлечением в руках магистрата, жалкой насмешкой богов над человеком. И его жизнь должна оборваться от моей руки. Удачный выбор сосуда сулил победу. Наш гнев объединился, мы шаг за шагом приближались к нашей цели.

Ум магистрата, такой же живой, как и его тяга к безумствам, привёл бы императора к многочисленным победам, которым не суждено сбыться.

Это воплощение было лёгким, потому как не было никаких преград и сомнений. Убитый горем разум моментально принял условия игры и подчинился мне, позволив приближать нас к цели.

Наш хозяин тоже обожал представления. Он мог бы обойтись без воплощения, хватило бы лёгкого вмешательства с редкими нашептываниями, но тогда достижение нашей цели пошло бы менее захватывающе. Уверен, что и он присутствует на арене, наблюдая за боем и за своим верным слугой.

Бой обещал быть зрелищным. На арене сталкивалась сила с маневренностью.

Лёгкий, ловкий и подвижный фракиец старался измотать тяжеловесного мурмиллона. На моей стороне были опыт и защита. Я сжал в руке скутум и готовился наносить мощные удары.

Клиний был юн, но успел показать себя достойным бойцом. Он с опаской смотрел на моё снаряжение. Мощный шлем с гребнем внушал ему страх. Как и моё имя в целом.

– Чувствуешь? – шептал голос Велиара, который всегда был рядом. – Так пахнет страх!

И я, и мой сосед довольно хмыкнули, покрепче сжали в руке гладиус и встали в стойку.

Трубы пропели начало боя. Я полностью завладел сознанием человека, взял на себя вынесение смертного приговора сопернику. Фракиец кинулся в атаку, его щит то и дело мелькал перед глазами в попытках отразить мой натиск. Я давил его к центру арены, а по венам текла кровь, напитанная криком толпы.

Они ждали её, требовали, мечтали! Им нужна была смерть!

Клиний пытался найти бреши в моей защите, и с каждым ударом меча огонёк в его глазах гаснул. Он измотан, напуган. Ослепленный ярким солнцем, отскочившим от моего щита, он совершил ошибку, открылся и дал мне возможность атаковать.

Первый удар скользнул по шлему, а второй пришёлся на его плечо.

Я наступал на него всё увереннее, за мной стояла толпа. Я видел, как встал император, как поднялись вслед за ним магистраты. Поднялся и тот самый, он смотрел на меня, следил за моими движениями. Смотрел на испачканный в крови гладиус.

Фракиец не удержал щит, и он отлетел в сторону, подняв кровавую пыль.

Наши мечи скрестились, но он не смог удержать напор.

Гладиус прошел сквозь него и уперся в песок, вместе со сползающим по нему телом гладиатора.

– Остался последний акт! – восторженно продолжал голос, эхом раздающийся в моей голове.

Толпа ревела! Танец смерти порадовал публику, и сам магистрат, тот, что так нужен мне, в сопровождении ликторов спустился на арену.

Двадцатая победа, четыре ничьих и ни одного поражения. Мы отчаянно шли к заветной цели, к этим играм, которые организовал Авл Вителлий Вел. Он-то и обещал свободу победителю боев. Толпа выбрала меня.

Магистрат, с лавровым венком на голове и в тоге с пурпурными полосами, поднял руку вверх, останавливая крик на трибунах.

– Достойный сын Рима! – громко говорил он. – Ты доказал свою доблесть и верность! Так прими же заслуженную награду!

Деревянный меч пошел по рукам и оказался прямо передо мной. В руках того, чьей смерти я безмерно желал.

– Так обменяй свой гладиус на свободу! – воскликнул он, слегка приближая ко мне рудис на вытянутых руках.

Я вырвал меч из обмякшего тела фракийца и, не медля ни секунды, вонзил его в живот дарителя рудиса.

Лучезарная улыбка магистрата навсегда застыла на его лице, а по светлой тоге поползло алое пятно.

В тот же миг обескураженность с лиц ликторов скатилась вниз, и моё тело пронзили топоры и секиры, освобождая нас от этого существования.

– Благодарю тебя! – послышалось внутри сознания.

– Ты закончил, – следом сказал Велиар. – Возвращаемся домой.

Где-то в отдалении мы слышали звон мечей, топот копыт, а носа касался запах горелых тел.

Во славу хозяина умирали тысячи. В давке на трибунах рабы атаковали стражу, начался пожар, и кровь лилась, заполняя собой весь город.

Нынешнее время.

– Ты совсем с катушек слетел! – гремел голос Велиара.

Каждое слово, в которое он вложил всё своё возмущение, вызывало дрожь в теле и тошноту. Адский котёл, как же мне плохо.

Пойло Имайны сделало своё дело: я вырубился еще до того, как добрался до дома. Как я провёл остаток вечера, с кем разговаривал и где был – оставалось загадкой, разгадка которой сейчас не особо-то интересовала.

Я приоткрыл один глаз и уставился на друга, который, широко расставив ноги, стоял возле кровати. Кулаки сжаты, из ноздрей с шумом вылетает воздух, не демон, а безумный бычара передо мной.

– Говори тише, – простонал я.

– Где ты так набрался?

– У Имайны, где же ещё.

– Ты должен рассказать мне всё, – смягчив тон, произнёс он. – Не ради себя, как я понял, на себя-то тебе глубоко насрать. Но я не хочу страдать из-за тебя! Надоело!

В его глазах наравне со злобой плескалась жалость. К моему нынешнему состоянию, да и ко мне в целом. Я казался ему сошедшим с ума. Психом, который пошёл против хозяина, подставив себя под удар.

Не удивлюсь, если он успел проштудировать личную библиотеку в поисках лекарства для больного рассудком высшего демона.

– Сколько времени у нас осталось?

– Чуть больше суток. Ты, пьяная скотина, провалялся пол дня.

Я оторвал себя от подушки и, вытерев ладонью слюну, поднялся. На мне так и осталась вчерашняя одежда, включая ботинки. Как минимум – я не провел эту ночь с женщиной. Уже хорошо. Руки, ноги на месте, значит, и не подрался. Десять из десяти!