Ромашки в октябре

   16 марта 2014 года в Крыму прошел референдум о присоединении Крыма к России. А 19 марта, в день рождения Сергея, раздался звонок из Киева. Обычно и всегда его «армейцы» звонили и поздравляли его первыми, с самого утра. Так и в этот день: Витя и Борька уже позвонили рано утром, поздравили, так что когда на экране мобильного высветился номер Тараса, Сергей расплылся в улыбке, снял трубку и сказал:

– Бинго! Ты сегодня последний, хохол.

   Вдруг его лицо начало меняться. Поднялись брови, застыли глаза, приоткрылся рот. Слушая голос из трубки, Сергей растерянно посмотрел на меня, а потом включил громкую связь.

– … суки вы последние! И Путин ваш, и вы сами! В холопстве живёте и все вам нравится! Ну, и живите, кто вам не дает! Чтож вы другим-то жизни не даете?! А Крым я вам никогда не прощу, так и знайте! Или вы выводите войска – или можешь забыть о том, что я твой друг! Врагами станем!

   Мои глаза тоже полезли на лоб. Мы с мужем молча дослушали гневный монолог Тараса. Наконец, когда бешеный поток речи из трубки пошел на спад, Сергей переспросил осторожно:

– Тарас, дружище, ты вообще трезвый? Чот рановато ты сегодня начал, похоже.

   В ответ ему прозвучал очередной взрыв брани. Затем друг бросил трубку.

   Небольшое расследование, проведенное Сергеем в этот же день, показало: Виктору он закатил с утра такой же скандал, с проклятиями и угрозами. Борису звонил, но так как Израиль на тот момент еще никаких заявлений по украинской теме вообще и крымской – в частности, не делал, то ограничился просто выяснением личной позиции Борьки по острому вопросу. Борька, человек настолько аполитичный, насколько это вообще возможно, и по молодости-то не от мира сего, с возрастом все глубже уходящий в себя, вообще не понял чего от него хотят. Телевизор он не смотрел, читал только научные журналы или профильные сайты, поэтому Тарасу пришлось сначала объяснять ему о чём вообще речь.

   Боря все выслушал, помолчал. Тарас не выдержал:

– Чего молчишь-то? Что ты думаешь по этому поводу, на чьей ты стороне?

– Стратегические просчеты невозможно компенсировать тактическими успехами.

«О войне», фон Клаузевиц.

– Это ты к чему? – опешил киевлянин. – Какой такой Клаузевиц?

– Прусский военачальник, военный теоретик и историк 19 века.

– Он-то тут при чем?

– Ты меня спросил о чём я думаю. Я тебе ответил.

   Тарас выматерился и бросил трубку.

   Становилось очевидно, что надлом нашей жизни, которую мы так бережно охраняли от внешних передряг, будет куда сильнее, чем можно было бы предположить.

   Сначала мы с Сергеем пытались смотреть ТВ, искать новости про Украину в интернете, но скоро стало понятно, что от этого не легче, а, наоборот, тяжелее: не имея надежной, достоверной информации от непосредственных участников событий, видя тенденциозность освещения происходящего со всех сторон, разобраться в том, где правда, а где ложь было решительно невозможно. Один и тот же факт разными сторонами подавался совершенно по-разному.

   Неплохо читая по-английски, я попыталась поискать информацию в зарубежных СМИ. Скоро стало понятно, что и они крайне вольно обращаются с информацией. За первые же месяцы украинских событий, в особенности, когда начались военные действия и в город стали приезжать беженцы, стало понятно, что и беседы с очевидцами, в том числе, не приносят нам понимания что же там происходит, у соседних братьев-славян, кто прав, а кто не прав. Клубок закручивался всё туже, в воздухе витали растерянность и ожидание самого худшего сценария развития событий. Возможно, кому-то это всё давалось без особых проблем. Я же, со своей тонкой нервной организацией и способностью к сопереживаниям, просто физически болела от происходящего вокруг, в том числе, и в информационном пространстве. Одно было понятно: очень жалко людей, очень жалко всех нас, кому выпало проживать эти времена…

   Помню, как мы ехали домой после одного из рекламных мероприятий в области. Погода была дождливая, мы очень устали. Решили затормозить на заправке, отдохнуть, перекусить. В кафе мы с Андреем познакомились с двумя женщинами, они оказались беженками из Донецка. То, что они рассказывали – бомбёжки, насилие с обеих сторон, голод, гибнущие дети – взрывало мозг, заставляло тяжко биться сердце. Я впервые, за свою долгую жизнь, оказалась в такой ситуации и не знала как себя вести. Одновременно хотелось убежать и не слышать – и в то же время немедленно чем-то помочь. Они сидели передо мной, две обычные тётки, встреть на улице – и внимания не обратишь. А внутри у них был ад, я уверена, что переживи человек такое – он просто не сможет остаться прежним, не сможет не измениться.

   Когда настал момент оплачивать счет, у них не оказалось наличных. Андрей попытался оплатить наш общий счет самостоятельно – женщины отказались, шумно возмущались и интересовались, есть ли поблизости банкомат. С обратной стороны заправки был небольшой магазин, девушка-официантка сказала нам, что там можно снять деньги. Договорились, что мы немного подождём, женщины сходят в магазин и вернутся к нам. Я решила сходить в туалет и вышла с заправки чуть раньше. Когда я стала застегивать в кабинке джинсы, молния зацепила легкий шарф, концы которого при наклоне попали в застежку. Так что пришлось задержаться, пыхтеть, возиться, пытаясь не сломать застежку и одновременно не порвать легкую ткань.

   В этот момент я услышала, что в туалет вошли наши случайные знакомые.

– Так, значит. Сейчас выходим из туалета и сразу в машину иди, уезжаем.

– Погоди, нам же еще в банкомат идти, нас ждут же в кафе.

– Ты меня слышала? Выходим и уезжаем!

– Нехорошо как-то. Хорошие люди, даже заплатить хотели за нас. Неудобно убегать-то.

– Неудобно тебе?! Да из-за них, людей этих хороших, у нас вся жизнь под откос! Петро твой погиб, мой мужик, считай, сгинул – видела его последний раз 2 месяца назад, где он и что – неизвестно теперь. А ей, видите ли, неудобно! Пусть платят!

   Быстро управившись с делами, так и не обнаружив в кабинке меня, они вышли.

   У меня так горели щеки, мне было так нехорошо, что я еще немного задержалась в туалете. Успокоившись, я вернулась в кафе и сказала Сергею, что уговорила на улице женщин все-таки согласиться на оплату счета нами. Ситуация была странной даже для него, не слышавшего этого туалетного диалога: логично было в этой ситуации хотя бы вернуться, сказать спасибо и попрощаться. Но я хорошо знала своего мужа, знала, что человек он не мелочный и спустит эту ситуацию на тормозах, промолчит. По приезду домой я сильно заболела и долго выкарабкивалась, врачи терялись в догадках по поводу диагноза. Ощущение было такое, что разладился весь организм, настолько противоречивыми были симптомы. Я понимала, что причина, скорее всего, в моем внутреннем раздрае, непокое, как говорится, болею на нервной почве. И даже внутри себя благодарила вовремя пришедшую болезнь, давшую мне возможность полежать в постели и подумать, отдохнуть.

   Но сколько бы я не размышляла на эту тему, я не могла прийти к какому-то четкому мнению, встать внутри себя на какую-то четкую и однозначную точку зрения: кто прав – кто виноват, где добро, а где зло, где белое, а где чёрное. Никогда бы не могла подумать раньше, что неопределённость с вопросами, не касающимися моего личного существования, может вызывать у меня такие сильные, такие болезненные ощущения. Так мучить меня и занимать мои ежедневные мысли. Я слушала или читала высказывания людей, обосновывающих важность и нужность происходящего для соблюдения интересов России – и соглашалась с их доводами. Затем натыкалась в сети на точку зрения оппонентов, защищающих интересы «украинской свидомости» – и начинала понимать их.

   Вскоре я начала чувствовать, что мне нужно как-то отслониться от темы. Я физически страдала от погружения в нее: нарушился сон, аппетит, стало то и дело подскакивать давление, я ощущала себя постоянно угнетенной, разбитой. Но поделать с этим ничего не могла: каждое утро, садясь к компу, как зомби, начинала снова и снова погружаться в российско-украинскую заваруху.

   Скоро к поводам для душевных терзаний, помимо Украины, прибавились и санкции с финансовым кризисом. Резкие колебания курса валют, изменения в экономической обстановке тут же отразились на нашем бизнесе. Клиенты резали свои рекламные бюджеты, наши заработки стремительно падали. Сергей старался удержать руль нашей лодки, которая упорно поворачивалась носом вниз, ко дну. Я, со своим куда более стратегическим взглядом, понимала, что необходимо срочное и кардинальное решение, а не попытка отбивать те или иные последствия происходящего на рынке. А оно, решение это, всё не приходило и не приходило.

   К сожалению, со всеми этими событиями совпал и мой личный «срок работы батареек». Я чувствовала себя невероятно разбитой и унылой. События вокруг давили на меня, на мой мозг, заставляя безостановочно искать решения, выходы, придумывать антикризисные планы. Организм сопротивлялся, отделывался от мозга всевозможными болезнями, то и дело нападающей на меня бессонницей, после которой я не то что работать не могла – я едва ноги носила. Ощущение фатального полёта в пропасть все нарастало.

   Подкашивала наш бизнес еще и сильная наша закредитованность. Во второй половине 2013, когда все еще было ровно, радужно и складно, мы взяли два больших кредита. За счет первого мы выкупили в собственность офисное здание, где давно уже арендовало площади наше агентство. Второй кредит мы потратили на то, чтобы отремонтировать как следует старый офис, расположенный очень удачно в тихом центре, меблировали его, постаравшись сделать интерьер модным и достаточно шикарным. Оба кредита были валютными, и когда грянул кризис, мы оказались в захлопнувшейся ловушке: чтобы обслуживать кредиты, нужно было зарабатывать, а клиенты агентства, как это всегда и бывает в кризис, «резали косты», сокращая всё, что только можно, и в том числе – бюджеты на рекламу и маркетинг.

   Цифра наших долгов быстро достигла совершенно какой-то невыговариваемой цифры. Надо было что-то срочно предпринимать, тревожная красная кнопка горела и пульсировала у меня внутри практически постоянно. А путей выхода из сложившейся непростой ситуации так и не было видно, не придумывалось мне ничего

   Но и этого судьбе показалось мало.

   Как-то вечером в гости пришел Руслан. Что удивительно – один, без Кристины, обычно в свободное от работы время они перемещались исключительно парой, как попугаи-неразлучники. Я даже забеспокоилась сначала, уж не добавится ко всем нашим трудностям еще и кризис в его семье. Оказалось, дело совсем не в этом.

– Мам, пап, нужно поговорить.

– Рус, только умоляю: без твоих длинных преамбул. Я совсем плоха последнее время, пожалей мать-старушку, не тяни, – взмолилась сразу я.

– Ой, мам, начинается это твое кокетство! Какая ты старушка-то?

– Рус, не паузи! – поддержал меня отец. – Со старушками позднее разберемся. Что случилось то?

– Я выиграл американскую грин-карту.

   Говорила же я Сергею, за фигом каменные полы на кухне, чай, не в замке живем: уроненная мною от неожиданности кружка с чаем рассыпалась в мелкие дребезги, горячий чай обжег мне ногу. Я подпрыгнула, зашипела, затрясла ногой.

– Эмм, – протянул изумленно Сергей, не обращая внимания на мои пляски. – Что, прям сегодня выиграл?

– Да нет, весной еще.

– Так на дворе, вроде, осень. Долго готовил для нас сюрприз?

– Нет, не в сюрпризе дело. Я думал, буду ли я этой возможностью пользоваться.

– Как интересно, – боль у меня в ноге чуть успокоилась, и я смогла принять участие в разговоре. – То есть, подавал ты на получение карты, не понимая тебе это надо или нет?

– Да я ж на спор это делал!

– На спор?! – произнесли мы хором с Сергеем. Блин, вот так растишь, растишь ребёнка, знаешь про него все, каждую морщинку, каждую болячку, каждую волосиночку. И тут он вырастает и вдруг ты понимаешь, что перед тобой не просто взрослый человек, а вовсе незнакомый взрослый человек.

– Давайте я тогда сначала начну.

– Было бы неплохо, – судя по тону мужа, он испытывал ощущения, сходные с моими.

– Помните Мишку? Кудрявый такой, пришел к нам в 9 классе и учился с нами до выпуска? Ну, вот. Мы с ним с год назад в одной компании пересеклись. Речь зашла о везении. Я сказал, что я везучий человек. И в картах, в смысле, в каких-то азартных начинаниях, и в любви. Что захочу, то у меня и срастается. Слово за слово, мы поспорили, не очень трезвые уже были. Мишка говорит: давай на спор, подавай со мной на гринку, на грин-карту, в смысле. Вот и проверим твою везучесть. Выиграешь – с меня бутылка виски коллекционного. Меня прям задело чего-то это за живое, что он в моих словах сомневается. Ну, и выпимши же еще были. Закусил я удила, все заполнил. Ну, не совсем сам, Мишка помогал, он же до меня анкету эту заполнял, лучше в этом разбирался.

   Я и забыл совсем про это, доступ ему отдал, чтобы он сам проверял, не собирался я тогда никуда переезжать, не планировал. А в мае Мишка мне звонит и говорит: ну, братан, куда тебе бутылку подвозить? А я ж уже не помню, говорю, какую бутылку, за что? А он: ты ж выиграл грин-карту. Правду говорил, везучий. Я проиграл – ты выиграл, куда бутылку-то везти? Я растерялся очень. Всё думал, думал, надо ли оно мне. А вот теперь решил: надо. Да и Катька там, авось, поможет на старте. Может, это мой шанс и судьба. И она меня на мысль наводит не случайно. Вот.

   На кухне воцарилась тишина. Сергей, после пары минут тупления взглядом в столешницу, перевел взгляд на меня и стал ждать моей реакции. А она запаздывала. Я была совершенно растеряна. Мои мозги отказывались переваривать внезапную и ошеломительную новость. Видимо, история с внезапными Руслановыми планами превысила возможности моего бортового компьютера. Я молчала, никакие слова на ум не шли.

   Внезапно мне стало нехорошо. Зашумело в ушах, кровь прилила к лицу. Я потянулась за тонометром, проверить давление: на фоне событий последних месяцев я вдруг узнала, что оно у меня есть и может довольно серьёзно подпортить мне жизнь. Мужики мои всполошились. Руслан бросился меня обнимать и извиняться, Сергей – искать в аптечке лекарство. Как-то даже неудобно стало, мизансцена сильно смахивала на классическую манипуляцию из старого кино. Кое-как обстановка успокоилась. Я сказала сыну, что мне надо немного времени обдумать новость, он, конечно же, согласился, долго сокрушался, что выбрал неудачный момент для разговора, и мы договорились к выходным встретиться и поподробнее поговорить на эту тему.

   Я проснулась в эту же ночь под утро. Судя по абсолютной темноте за окном, скорее ночью, чем утром. Проснулась, невзирая на накопившуюся усталость, совершенно выспавшейся и отдохнувшей. С вечера на улице было холодно, и Сергей основательно раскочегарил домашний котёл. В спальне было жарко, во рту у меня пересохло, и, раз уж не спится, я решила сходить в кухню, взять себе что-нибудь попить.

   Сергей, видимо, и не ложился. Так и сидел там же, за столом, где я оставила его, уходя спать. Сидел и разгадывал кроссворд в какой-то рекламной газете, которые обычно пачками суют в почтовые ящики, и которые обычно так же, пачками, перекочёвывают в мусорное ведро. Услышав мои шаги, поднял голову, улыбнулся.

– Чего не спишь?

– Серёж, давай тоже уедем!

– Куда?

– К Катьке, в Америку.

– Ты чего? С чего вдруг? От Руслана переопылилась?

– Нет. Наверное, давно зрела, и вот созрела. Какая-то у меня прямо уверенность внутри, что так и надо сделать. Я не могу больше тут. В тревоге, в бесконечном преодолении трудностей, в повальной вовлеченности нас всех в геополитические вопросы «русского мира». Я хочу тихой мещанской жизни. Чтобы пришел с работы, а по телевизору сплошные «мыльные оперы», новости на отдельных каналах, которые можно и не включать. Борща съел и пошел с цветами в сад возиться.

– Борща в Америке нет. Делать-то мы там чего будем?

– Интересно, кто это мне может помешать варить в Америке борщ? Делать что там будем? Да то же самое, что и здесь! Только без вот этого вот погружения в экзистенциальные вопросы про добро и зло, «железный занавес» и что сказал Обама о взаимоотношениях с нашей страной. Я хочу просто жить. А не выживать, не бороться за жизнь.

– Ир, мне кажется, ты перебарщиваешь. Что касается новостей – я тебе давно говорил, не рви душу, не порть здоровье, не смотри, не читай всего этого потока, тебя никто не обязывает. Про всё остальное…. Пословицу знаешь: «Хорошо там, где нас нет»?

– Сереж, а ты не думал, что, может, в данном случае всё так и есть? Там нас нет. И там хорошо. Мы здесь, и нам плохо. А? Ну, хотя бы в виде исключения?

– Ир, ты ж знаешь. Решишь ехать – поехали. Нам, голым, собраться – только пояс найти.

– Ой, ну, не прибедняйся. Голый он. Сидит в огромной домине совладелец известного в регионе бизнеса и про «подпоясаться» рассуждает. Тут, даже если решим, пока все продадим, дела уладим – куча времени пройдет. А без денег ехать смысла нет, кому мы там нужны.

   Утром, когда мы с Сергеем уже садились в прогретую перед дорогой машину, он посмотрел на меня внимательно:

– Ира, ты точно решила?

– Ага. Помнишь мультик про Бабок Ёжек, Катька маленькая любила: «Бабки! По ступам!»? По ступам, Серёж!

– Тогда давай больше не обсуждать ничего и не рассусоливать. Сейчас приедем, дела разбросаем и сядем, попланируем как и что делать будем, чтобы уехать.

   Я кивнула ему, занесла ногу в машину и остановилась на минуту.

– Спасибо тебе, Серёж!

– За что?

– За преданность твою. За умение поддержать меня в любом, даже совершенно безумном, начинании. За то, что ты такая у меня стена и скала, на которую можно опереться, не раздумывая.

– Поехали. А то сейчас расплачусь. Умеешь ты сказануть.

               * * *

   Следующие полгода я предпочла бы не вспоминать в деталях. Если это был и не ад, то чистилище – уж точно. Сергей от всего свалившегося находился в жесточайшем стрессе, но изо всех старался держаться, следствием чего стали два гипертонических криза, один за другим. В этот момент я чётко поняла, что мужик мой не тянет, и, если я не хочу остаться в ближайшее время вдовой, – мне нужно срочно уводить его с острия атаки, оставив заниматься лишь технической стороной тех бизнес-решений по аккуратной ликвидации нашего бизнеса, которые предлагались мною. Я крутилась как белка в колесе, пытаясь одновременно реструктурировать наш кредитный портфель, ликвидировать имущество, стараясь выручить за него как можно больше денег на переезд, одновременно пуская пыль в глаза оставшимся с нами клиентам, чтобы не дай Бог им не показалось, что у нас дела плохи. Хромая утка никому не нужна, только на бульон. Руслан помогал как мог, долгое время мы выносили с ним все трудности плечо к плечу, дневали и ночевали на работе. Но тут стала не выдерживать Кристина.

   В какой-то момент сын пришел ко мне с разговором.

– Мам, нам бы поговорить.

– Да, давай, я тебя слушаю. Что-то случилось?

– Ну, как сказать…

– Не томи. Не та у меня нынче нервная система. Не мотай мне нервы на кулак. Что такое?

– Мам, я не могу больше уделять столько времени работе.

– Ээ… В каком смысле? Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь… Ты только не обижайся, мам… Дома у меня сейчас очень трудно. В материальном плане мы сейчас стали жить тяжелее и хуже, ну, впрочем, как и вы с отцом, по сравнению с тем, как раньше было. Соответственно, и Кристинка уже не может себе позволить так жить, как привыкла. Плюс, я же с этой ликвидацией и реструктуризацией долгов дома почти вообще бывать перестал. А когда всё-таки прихожу, то падаю, едва успев помыться и что-то в рот закинуть. А она всё же молодая женщина, ей другое нужно. Ты еще к этому добавь мои хлопоты по оформлению отъезда в США. Она, считай, как одна сейчас, я практически не в счёт.

– Погоди, Руслан. Неужели она не понимает, что всё, что мы сейчас с тобой делаем – мы делаем для семьи в целом, и для нее в частности?

– Мам, ну, ты Кристину знаешь. Ну, не Софья Ковалевская она ни разу. Она чувствует всю эту нервозность, которую я домой приношу. С другой стороны, а куда мне её ещё приносить? Меня целыми днями нет дома, подчас включая и выходные. Я только на ночь домой прихожу, и то, если у нас с тобой выезды в область, то и ночую не дома. Ей плохо, одиноко, она депрессует. У нас очень испортились отношения. К тому же, это все усугубляется тем, что выехать в США я могу только один, потом будем думать, как её вывезти. У нас дома скандал за скандалом. Я сначала злюсь, а потом мне её жалко становится.

– Ей плохо?! Руслан, ты вообще в себе?!

– Мам, не начинай. Да, я в курсе, что она тебе не нравится и ты против Кристины настроена, всегда была и есть сейчас. И я понимаю, что всё, что я тебе сейчас рассказываю, симпатию твою к ней не увеличит. Но я её люблю. Именно её, со всеми ее недостатками. И я не могу её потерять. Особенно сейчас.

– Рус, я всё смотрю и отгадать пытаюсь: что именно и на каком этапе мы не додали тебе, что тебя потянуло к ней, замкнуло так на кукле этой? Ну, ладно. Красотка, молодая, фигура. Но не круглые же сутки ты с ней в койке кувыркаешься. Вы же куда-то с ней ходите, общаетесь. Она же пробка, Рус! И, как теперь выясняется, эгоистичная пробка. Как ты её друзьям-то показываешь, тебе не стыдно? Она ведь тебя бросит как только сложности на пути у вас появятся.

– Ну, с частью друзей мне из-за этого пришлось расстаться. Они не поняли и не приняли Кристину. Но, значит, это и не дружба была, раз люди не уважают мой выбор. Ты не понимаешь, как и они: она добрая, светлая, наивная. И в отсутствии у неё образованности, интеллекта глубокого есть свои положительные стороны: она простая очень. Не такая, как многие девушки моего круга: с понтами, заморочками, интригами и комплексами. Мне с ней легко, удобно, приятно. Она умеет меня любить и любит.  И мне это очень приятно. Всё, мне достаточно.

   Можешь считать меня нетребовательным и непритязательным. Но вот какой есть. И давай заканчивать этот разговор. Я не хочу конфликтовать с тобой, ссориться. Тебе и так сейчас тяжело, я понимаю. Давай разговоры про Кристину оставим на потом, когда мы оба будем спокойнее. Я просто хотел предупредить тебя, что, при всем уважении к вашему с отцом бизнесу, я не готов его спасать ценой своей личной жизни. Прошу меня понять и простить. Реальная моя жизнь мне важнее. Можешь за это меня выкинуть из завещания.

   Спасибо тебе и папе, я не пропаду даже если от этого агентства камня на камне не останется. Без работы не останусь, вы мне правильный старт в жизни дали. Помогать тебе буду, конечно. Но в этой вот гонке безумной последних двух месяцев я больше не участвую. Я и занимался то этим агентством просто так, потому что дела другого у меня не было, а без дела мне скучно, да и вместе быть, с семьей, привык. Ладно, всё, я пойду, мам. Сегодня Кристине нужно к врачу, я пообещал пойти с ней и ее поддержать.

   Дверь хлопнула, я осталась одна.

   Вот это поворот. Муж не может тянуть наш день сегодняшний, сын – не хочет. Я одна с этой телегой посреди дороги. И не бросишь уже, и не сбежишь. Придется одной. Как же голова-то болит… Римма, врач мой любимый, говорит, что это головные боли напряжения, и что от них не таблетки надо жрать, а высыпаться и не нервничать так. Звучит как пожелание взлететь или спеть пару арий вместо Монтсеррат Кабалье, пока у оперной дивы ёлки. Плюнуть на всё тоже не вариант – других источников финансовых у нас нет. Поэтому будем изображать из себя гертруду – героиню труда, пока хватит сил.

   Мальчики мои, мальчики, как же так-то…

* *

   То, что Кристину придется оставить в России, по крайней мере, пока, Руслан понял еще в самом начале нашей эпопеи с эмиграцией. Они не были женаты и начинать жениться прямо сейчас было бы уже подозрительно, как нам подтвердили все те визовые консультанты, которых мы смогли найти, помогая ему подготовиться к собеседованию в посольстве. Да и Кристина, плотно оставаясь в образе отечественной Барби, категорически отказывалась выходить замуж «на скорую руку», без лимузинов, фейерверков, фаты и платья в стразах. Меня она иногда злила, иногда смешила, иногда даже подбадривала: если человек говорит «поженимся потом, попозже, когда хотя бы тыщ сто баксов сможем на это потратить», то он, этот человек, верит, что вскоре эти времена настанут, правильно ведь? Мне самой этой веры местами очень не хватало. А тут такая нежданная-негаданная поддержка.

   В конце концов, мы пришли к следующему плану действий. Мы уезжаем, Руслан, видимо, раньше, мы с Сергеем – несколько попозже. Кристина тем временем переезжает в наш дом и будет присматривать за ним. Я суеверно побоялась продавать  дом сразу, хотя знакомая риэлторша предлагала неплохого покупателя на нашу недвижимость прямо сейчас. Договорились, что вернёмся к этой теме через полгода. Срок этот обозначился постепенно, в ходе ликвидации всех наших бизнес-активов, раньше никак не получалось. Определенная сумма – маленькая для жизни всей семьи в Штатах, но очень приличная по российским меркам, – была уже на руках. Соответственно, теперь осталось дождаться только документов, подтверждающих наше право въехать в Штаты.