Ромашки в октябре

   Я вдруг разозлилась. Расстроен он, подавлен, ишь! Помог бы мне с ликвидацией бизнеса, с продажей имущества – может, и не оказались бы мы все в таком положении. Я ж одна всё на себе вытянула, как смогла! У одного девушка одиночеством страдает, второй оказался не стрессоустойчив, то голова, то жопа, то сердце. Всё на меня взвалили, а теперь недовольны! Хоть бы спасибо кто сказал, что я их на своем горбу сюда привезла! Эх, мужики…

   В тот вечер Виктор так и не вернулся. Я расценила это как временную вспышку раздражения, как желание надавить на Катю, перетянуть ее на свою сторону. Не хотелось думать, что это начало серьезного конфликта между ними. Конфликта из-за нас.

   Потекли дни, невротичные и вялые одновременно, полные вопросов о смысле жизни вообще и о завтрашнем дне в частности. Руслану было легче, он сразу после своего приезда записался на курсы английского для эмигрантов, посещая которые наш коммуникабельный сын обзавелся некоторым интернационалом из приятелей: кореец, араб, два латиноса и венгр. Так что целыми днями он либо пропадал на занятиях, либо тусил с новыми друзьями где-то в Нью-Йорке. Я обратила внимание, что у меня деньги он брать перестал. На мой вопрос по этому поводу отбрыкнулся невнятным «С пацанами почуть подрабатываем». Оставалось надеяться, что это «почуть» никак не связано с криминалом.

   Сами же мы будто впали в какую-то апатию. Видимо, сказывалась накопившаяся перед отъездом усталость. Я записалась на курсы английского, но дело изучения нового языка двигалось у меня с большим скрипом, хотя, как и все советские люди, язык я учила в школе и в институте. Постепенно посещения языковой школы сошли на нет. Я решила, что буду заниматься языком самостоятельно, больше смотреть американское ТВ, стараться чаще выбираться в город и общаться с людьми, благо, американцы ужасно коммуникабельны.

  Сергея же на изучение языка я уговорить не смогла. Со словами «старого кобеля новым трюкам не обучишь» он категорически отказался заниматься английским. Целыми днями он либо смотрел русские каналы по ТВ в гостиной, которая стала нашей комнатой, либо строгал что-то в гараже. Он все больше молчал, сильно похудел, так как почти не ел ничего. Разговорить его было невозможно. Да и трудно мне это было, я сразу злиться начинала и орать. Лучше не лезть, я и не лезла.

   Дни тянулись один за другим, налипая один на другой. В голове у меня постоянно варились всякие вопросы о прошлом, о текущей нашей жизни. Иногда я так задумывалась, что несколько дней пролетали незамеченными, и я с испугом видела на календаре четверг, в то время как мне казалось, что вчера был только понедельник.

   Я понимала, что надо постепенно обустраивать нашу жизнь в Америке, цель была очевидна и неизбежна. Но мой мозг отказывался работать, раскладывать цель на более мелкие и конкретные задачи, выстраивать пути ее достижения. Мне было стыдно от моего безделья и апатии, но ничего поделать с этим я не могла. Готовка была полностью на Кате, так что я взяла на себя уборку и могла драить полы хоть каждый день. Не знала раньше как это отвлекает от тяжелых мыслей. Ну, и ощущение собственной полезности, какой никакой, тоже приносит.

   Интересно, что в Америке раковины для мытья посуды всегда устроены у окна, в отличии от российской планировки кухонь. Так было и у Кати, так было и в фильмах про американскую жизнь, которые я пристрастилась смотреть, оправдывая это необходимостью аудировать чужой язык. Разумеется, на кухне была и посудомоечная машина. Но я наотрез отказывалась ею пользоваться, набирала гору посуды после еды и шла ее мыть вручную. Вода шумела, гора чистой посуды росла, за окном по кусту скакала какая-то птичка. Меня почему-то очень смешила мысль, что эта птичка – американка. Наверное, даже, урожденная. Как бы узнать, понимает ли она по-русски, как воробьи у нашего Макдональдса, прекрасно коммуницирующие с обедающими на открытой веранде и почти выхватывающие куски из рук?  Или ей надо предлагать еду только на английском языке? Я так привыкла к крохе, что, когда мы ездили с Катей в Wall-Mart за покупками на неделю, я покупала ей корм для попугаев, и насыпала его в деревянную кормушку, которую сделал Сергей в мастерской при доме, расписав ее вперемешку российскими и американскими флагами и пустив по низу надпись «Friendship! Together forever» (Дружба! Вместе навсегда!), которую придумал Руслан, уже вполне бойко щебечущий на английском.

   Потом, я много времени проводила в интернете. Во-первых, процессами в России по продаже нашего имущества надо было руководить, хотя бы с помощью электронной почты. Доверенность на ряд манипуляций юридического характера я оставила Кристине, Тамара тоже в этом деятельно участвовала, но я не хотела расхолаживать их своим невниманием к происходящему. Так что я регулярно проводила у компьютера часы, чтобы решать какие-то вопросы с нашими уполномоченными, читать присылаемые документы, вместе с Тамарой обсчитывать и обсуждать предлагаемые нам варианты сделок.

   Потом эти процессы, худо-бедно, встали на положенные рельсы и такого пристального внимания от меня уже не требовали. Все необходимые процедуры были пройдены, оставалось просто поставить финальные подписи на документах и дождаться поступления денег на мой счет. Вот как раз это ожидание давалось мне сложнее всего. По привычке каждое утро я все равно садилась за компьютер, но все больше времени проводила в соцсетях. Я поймала себя на том, что политикой я не стала интересоваться меньше, чем во времена нашей жизни в России, хотя мне тогда казалось, что интересуюсь я ею вынужденно, а не «по зову души», и как только я покину страну – эта привычка у меня пропадет.

   Я начинала каждое утро с того, что читала подробнейшим образом все новостные сайты, довольно эмоционально реагируя на каждую новость. Если писали как все плохо в стране – я радовалась, что вовремя уехала: новости обещали мор, глад, разруху и террор. Если писали хорошо – я снова и снова думала о том, не зря ли я все это затеяла, сорвала с места семью, поломала нашу устроенную жизнь. Иногда в голову закрадывались предательские мысли. Да, у нас были трудности. Но, возможно, если бы к их преодолению я приложила бы столько же усилий, сколько к ликвидации всего нами заработанного, к переезду в Америку, то, может, и уезжать было бы не нужно, все бы наладилось постепенно.

   Потом направление моих размышлений сменялось на противоположное. И я радовалась, что мы поставили крест на своей прежней жизни, переселились в куда более благополучную страну. Правда, страх того, что я слишком… ммм…. Ну, не хочу говорить – старая, пусть будет «слишком взрослая», чтобы встроиться в эту благополучную действительность, постоянно всплывал у меня со дна души. Я смотрела телевизор, стараясь выбирать американские каналы, мы с Катей выезжали погулять – то в Нью-Йорк, то в другие небольшие города вокруг. Мне все нравилось, но я чувствовала себя туристом, ощущение временности своего пребывания в предложенных обстоятельствах меня не покидало. Я много читала о ностальгии, о тоске по родине и примеряла то и дело прочитанное к тому, что сама испытывала. Результат все время был разным.

   Мне не хватало привычного круга общения, занятости, наполненности каждого дня какими-то делами разной степени важности, ежедневной круговерти личного и делового. То, что меня так тяготило в прошлой жизни – жизнь на разрыв аорты, бесконечные звонки, забитые срочными письмами ящики электронной почты, кончающиеся за полгода еженедельники, общий высокий градус моего существования, – вдруг стало казаться мне вовсе не страшным, не сложным, а привычным, дающим моей энергичной натуре возможность жить "полной грудью".

   Я ругала себя за непоследовательность, искала в окружающей меня действительности приметы того, что я все правильно сделала с этим переездом. Но внутренние весы продолжали качаться из стороны в сторону, и настроение мое менялось вместе с ними. Вообще говоря и оглядываясь назад, скажу, что все взрослые эмигранты – это пациенты если не психиатра, то хоты бы психотерапевта, по-хорошему. Потому что вся эта переплавка-перековка, которая позволяет им впоследствии стать гражданами новой страны – это та еще мясорубка, здоровыми из которой выползают единицы. И то, как говорится, здоровых нет – есть недообследованные.

   И я в данном случае не являюсь исключением. Вся эта русско-американская эпопея как-то сильно повлияла на мой мозг, нервную систему. Я, всегда такая четкая и определенная в решениях, вдруг будто утратила ясность разума и никак не могла найти решение самых простых вопросов. Мало того, я вдруг почувствовала, что вся моя энергия – а я всегда была мотором и терминатором в юбке! – будто делась куда-то. Я стала быстро уставать, много лениться, откладывать любое дело на потом, дотягивая его исполнение до самого последнего срока. Ловила себя периодически на откуда-то взявшейся желчности, нетерпимости, повышенной нервозности, слезливости.

   Каждый день я вставала с мыслью о том, что пора вставать и что-то, наконец, делать, устраивать нашу здешнюю жизнь – то есть, с усилием, без свойственным мне раньше радости и воодушевления перед новым днем. Подумав ещё и ещё над этим, я решила себя простить: в конце концов, не горит. Имею я права отдохнуть немного. Вот придут оставшиеся деньги из России, тогда и будем планы строить по «завоеванию Вселенной». А там, глядишь, и радость с воодушевлением вернутся.

   Теперь я практически не вылезала из соцсетей, интуитивно находя себе там отдушину, людей, близких мне по моему сегодняшнему духу, проблемам, настрою. стала завсегдатаем основных соцсетей. Постепенно все больше окружал новый чудный онлайн мир. В нем кипели страсти, велись долгие сражения, были свои авторитеты, военачальники и лидеры. Вокруг каждого из которых была целая армия последователей, фанатов и «хейтеров» – ненавистников, недоброжелателей, новое слово, которое я почерпнула в сети.

   Более того, оказалось, что это хейтерство, общая ненависть к кому-то, объединяла людей не меньше и не слабее, чем общие увлечения и симпатии. Первое время мне было как-то диковато, что, в общем-то, это всё не живые люди, а ники, псевдонимы, что-то вроде дублей Стругацких, живущих своей собственной жизнью. Странное, несколько иллюзорное войско, сильное, иногда страшное, но пощупать его руками совершенно невозможно.

   У меня даже сложился там свой круг общения, которого так не хватало мне в реальной жизни. Я была подписана на ряд групп, объединяющих русских эмигрантов в США, на авторов, уделяющих много времени российско-украинским отношениям, меня не оставляла идея разобраться-таки более четко с этим вопросом. Были еще кулинарные группы, группы про здоровый образ жизни, которым я стала интересоваться в Америке. Я стала понимать откуда берутся интернет-зависимые люди, то, что было совершенно непонятно мне в России. Согласитесь, когда взрослеешь и вырастаешь преимущественно в оффлайн среде, странно, трудно себе представить, что человек легко может подменить настоящую, живую жизнь вымышленной, сетевой, и не чувствовать при этом себя каким-то ущербным.

   Катя, насколько я успела заметить, тоже была такой вот, плотно подсевшей на сетевую жизнь. Мы встречались все утром на кухне, завтракали, Руслан убегал на курсы, Сергей уходил в мастерскую, мы с Катей, если не было домашних дел и если не заезжал по каким-нибудь своим делам Виктор, расползались по комнатам и залипали каждая в своем компьютере. Ощущение неправильности всего происходящего иногда накрывало меня, и достаточно сильно. Но что я могла? Отлучить себя от компьютера? А чем мне еще заниматься здесь, в американской жизни, где я, как и в сети, фантомный, ненастоящий персонаж? Так у меня есть хоть какая-то жизнь, общение и активность, пусть и не совсем настоящая. Воспитывать взрослую дочь? Это приведет только к конфликтам.

У Кати с Виктором наступил трудный период. Начался он, судя по всему, с нашим приездом. Возможно, что-то не так было и раньше, наш приезд просто обострил какие-то давние смутные разногласия между ними. Тут не угадаешь, а лезть в душу дочери и расковыривать и так больную ранку, мне совсем не хотелось. Виктор теперь почти никогда не ночевал дома, да и вообще появлялся здесь нечасто. Приезжал 1-2 раза в неделю, разбирал и упаковывал свои вещи, копался, что-то перебирал в бейсменте, как тут принято называть цокольный этаж с техническими помещениями, или в спальне, откуда доносились до меня их с Катей разговоры, иногда – на повышенных тонах. Потом снова подхватывался и уезжал. С нами он стал суховато вежлив и отстранен. В основном, со мной – мужчины мои особенно на глаза ему не показывались и общаться с хозяином дома не стремились.

   Катя, каждый раз, когда муж приезжал домой, ходила за ним с глуповатой полуулыбкой, заглядывала ему в глаза, как нашкодивший щенок, путалась под ногами и без конца пыталась его накормить. Нетрудно было заметить, что Виктора эта нынешняя Катина суета сильно нервировала и раздражала. Он не кричал, не хамил, но раздражение невидимыми искрами так и било от него в разные стороны. Я слишком плохо знала зятя, чтобы разобраться в тонкостях его реакций, понять, вызваны его эмоции нами, нашим присутствием в его доме, или необходимостью общений с Катей. Но он входил в дом «на нервах» и уходил отсюда таким же. Каждый раз после ухода Виктора Катя плакала, улегшись на кровать в своей спальне. Потом засыпала, часа через два спускалась к нам вниз, с чуть опухшим лицом, но уже немного повеселевшая и успокоившаяся.

   Это была еще один повод для моих мучительных раздумий, плохо поддающаяся мне загадка. С одной стороны, я остро ощущала свою вину за превращение дома дочери в коммунальную квартиру. С другой – я не понимала, какой другой выход в предлагаемых обстоятельствах я могла найти. Просрочь мы полученную визу, не воспользуйся ею, и второго шанса выехать у нас бы не было, с большой вероятностью. Я все понимаю: излюбленное американское «прайвеси», принятое в их обществе обособленное существование разных поколений одной семьи, да и вообще – иная, другая принятая в американском обществе дистанция даже между родными друг другу людьми. Но ведь форс-мажор же у нас, нет? Не понятно? Или форс-мажор – не достаточное основание для экстренной помощи семье жены?

   Катьку вот очень жалко. Она очень послушная девочка, и всегда такой была, даже маленькой. У меня никогда не было проблем с ее поведением в детстве, в отличие от Руслана. Видимо, и Виктору она была очень послушной женой. Теперь она существовала в явном конфликте с окружающей ее действительностью. Пока Виктора не было дома, у нас была совершеннейшая идиллия. Я готовила, Сергей возился в мастерской или стриг газон перед домом. Руслан в первой половине дня был на курсах английского, вечером смотрел телевизор в гостиной – иногда вместе с отцом, – русские каналы, либо гулял со своим новыми друзьями, которые у него появились благодаря курсам. Иногда Руслан вместе с Катей отправлялись в магазин за продуктами.

   Автомобильные права Руслана здесь были недействительны. По словам старожилов, получить здесь новые, американские, не составляло большой проблемы. Но Руслан сначала хотел закончить языковые курсы и на более или менее приличном уровне овладеть языком. Сейчас он чувствовал себя неуверенно, боялся, что остановят полицейские, например, а он двух слов не свяжет в ответ или вообще не поймет чего от него хотят. Катя же вообще машину не водила, да и не было ее у нас – машина была у Виктора, он забрал ее с собой. Поэтому поездки в супермаркет осуществлялись на такси.

   Мы старались экономить, поэтому ребята ездили за продуктами в большой гипермаркет на другом конце Трентона, на выезде из города.  Это увеличивало расходы на такси, зато уменьшало затраты на продукты. Поэтому в каждый такой выезд закупка была максимальной. Я составляла список, планировала бюджет и питание на неделю. Катя даже не порывалась принимать в этом участие. Сначала я советовалась с ней, все-таки она в доме хозяйка. Но после нескольких ее «как хочешь, мамочка» и «как скажешь, мамочка» прекратила эти реверансы.

   Время будто повернулось вспять, и если не выглядывать за окно, где маячил совершенно не новосибирский пейзаж, то, казалось, мы вернулись на много лет назад. Сейчас повозимся на кухне и Кате нужно будет идти к себе в «девичью» и делать сольфеджио к завтрашней «музыкалке», а Руслана пора усаживать за домашнюю работу, завтра контрольная по алгебре…

   Я испытывала смешанные чувства по этому поводу. С одной стороны, это внезапное впадение в прошлое было очень приятным, я чувствовала себя намного моложе, снова переживала ощущения наседки, выпасающей своих цыплят, – может, кого-то это чувство тяготит, но я вспоминаю эти годы как одни из самых лучших и светлых в своей жизни.

   С другой стороны, я чувствовала, что происходящее – неправильно, так не должно быть. Ведь на самом деле дети уже давно выросли. Катя замужем, у Руслана в России осталась практически жена. Желание детей спрятаться за меня, за нас отцом мы должны мягко, но пресекать. Вон у Катерины, кажется, семейная жизнь разваливается. Вчера я совершенно случайно услышала их разговор по скайпу с Виктором. Шла вешать постиранное белье на чердак, проходила по коридору мимо спальни, а дверь была приоткрыта. Нехорошо, конечно, подслушивать. Но уж лучше я послушаю, чем буду донимать дочь вопросами «что происходит» и «вы расстаётесь?».

   Монитор компьютера был повернут так, что видеть выражение лица или другие подробности изображения Виктора я не могла, зато звук был достаточно громким, чтобы я могла быть полноценным свидетелем супружеской беседы.

– Кать, я не могу так жить. Вся эта российская коммуналка посреди Америки выбивает меня совершенно из колеи. Я не буду так жить, не хочу и не буду. Я работать не могу после поездок к вам. Меня эти визиты просто раз-ру-ша-ют! – последнее слово он проговорил по слогам, как припечатал.