Я все смогу

Я вспоминаю этот момент часто, иногда он снится мне в страшных снах, и вижу я почему-то всё это со стороны, как будто мне показывают кино. По коридору, все набирая скорость, катится каталка с безвольно лежащим на ней отцом, вздрагивая на стыках половой плитки. За ней мчусь я, за мною – медбрат, выкрикивая мне вслед что-то неразборчивое, предостерегающее. За ним – мать, в руках у нее сумка с апельсинами: когда дядя Валера нам позвонил, она только вернулась из магазина, и мы так и кинулись с ней в больницу, зачем-то таская за собой эти апельсины. Мать спотыкается, падает, апельсины рассыпаются и тоже катятся за нами, принимая участие в этой страшной гонке…

Мне тогда казалось, что инсульт не только у отца, но и у всех нас, у всей семьи. Денег оплачивать сиделку у нас не было. Первое время немного помогали его друзья по бизнесу, но этот ручеек быстро иссяк. Я только что поступила в институт и разрывалась между занятиями и больницей – отцу требовался постоянный уход, профилактика пролежней и другие специфические вещи. Мать днем стояла на рынке с тряпками, во второй половине дня бежала к отцу в больницу. К вечеру после занятий туда приезжала я, сменить мать, которая от такой жизни уже еле ноги таскала. Она очень резко постарела и как-то растерялась, что ли. Делала, конечно, то, что требовалось, но все путала, забывала, роняла и пропускала мимо ушей.

Я то злилась на нее и орала, то обнимала и плакала. Мне было ужасно страшно. Отец был нашим оплотом и кормильцем, его доходы составляли большую часть семейного бюджета. Да и не только в деньгах дело: он был той стеной, за которой мы надежно прятались от всех невзгод и проблем. Любые события и происшествия мы, и я, и мама, обсуждали на семейном совете, и ждали, что скажет отец. Только в эти черные дни я поняла, как много значил для нас папа, какая крепкая у нас семья, как мне повезло с родителями.

Помню раннее зимнее утро, выхожу на кухню – за столом, в ночнушке, растрепанная, сидит мама и плачет. На столе лежит небольшая кучка денег и листок бумаги, весь покрытый записями и перечеркиваниями.

– Мам, ты что, что-то случилось? С отцом?

– Ох, Олюнь, что же мы теперь делать-то будем, как жить…

– Да что случилось-то??

– Да вот смотри. Мне за товаром ехать надо, а денег на новую закупку нет! Раз я не поеду – нечего продавать будет. Не буду продавать – не будет дохода. А жить-то на что будем? И отцу в больницу денег надо, на лекарства. И за квартиру уже 2 месяца не платим, с утра позвонили, сказали, если не оплатим счета – они на нас в суд подадут. Все, Олюнь, пришла наша жизнь к краю.

Меня затрясло от страха. Мать выдохлась, отец в коме, куда бежать, кого просить и о чем… Я бестолково засуетилась вокруг матери, на ходу просыпаясь:

– Мам, ну не плачь, ма! Ну, мы что-нибудь обязательно придумаем!

– Все, Олюнь, кончились наши придумки! Я уже испридумывалась вся! Крутились эти месяцы как могли, но все, видать, край пришел.

– Мам, ну давай я на работу выйду? Бог с ним, с этим институтом. Потом, как выплывем, вернусь и закончу.

– И не думай даже! Ишь, чего придумала, отец бы тебе задал за такое. Работать она пойдет, ага, – тут она снова уронила голову на руки. – Кира, на кого ж ты нас бросил, Кирочка мой!

Мне казалось тогда, что по мне не мурашки побежали, а мурахи – каждая размером с кулак, толпою, от макушки до пяток и обратно. Так было страшно, не только за маму и себя, а вообще, глобально – СТРАШНО! Потом волною накатила злость на мать: как же так, я ведь еще маленькая, почему они так со мною? Отец бросил, лежит колодой бессмысленной. Мать, кажется, теряет разум – зачем она вываливает мне всё это, почему не может сдержаться? Что я могу сделать, чем помочь? За что мне такая юность?

Позже, конечно, весь наш быт постепенно вошел в новую, пусть и очень трудную, колею. Я нашла подработку, из долгов мы постепенно выпутались. Отец, правда, все-таки умер, так ни разу и не придя в себя, не поговорив с нами, не попрощавшись. С мамой наши отношения сильно изменились: мы стали общаться как подружки, как равные, а не как мать и дочь. Мама стала советоваться, при принятии важных решений обсуждать их со мной и прислушиваться к моему мнению, к моим возражениям и доводам. Я точно знаю, что вот тогда и кончилось мое детство.

* * *

Утро середины декабря встретило меня нерадостным и малосимпатичным лицом в зеркале ванной комнаты. Прошло два месяца, но работу я так и не нашла, перебиваясь теми деньгами, которые подбрасывал пока еще по документам муж, и теми, что еще оставались на нашем общем счету в банке. Домой Саша так и не вернулся, с детьми встречался довольно регулярно, что меня скорее огорчало: у Матвейки и так характер легким не назовешь, теперь же он явно переживал подростковый кризис, который отражался, в первую очередь, на мне. Парень мой стал грубить, придумал задвижку на двери комнаты и все меньше общался со Степаном, который от этого огорчался и все больше уходил в себя, часами копаясь в своем конструкторе, строя какие-то фантастические по сложности замки, а затем разрушая их с ярко выраженным раздражением, судя по доносящемуся из-за двери победному кличу и грохоту.

В квартире оставалось еще много Сашиных личных вещей. Я просила его забрать все сразу: до сих пор каждая пара его носков, каждая пара обуви, каждая книжка, им купленная и попавшая мне в руки, отзывались ноющей болью. Саша почему-то уклонялся от этих разговоров, предпочитая выносить из квартиры по одному небольшому пакету со своим добром после каждой встречи с мальчишками, после каждого визита к нам с деньгами или продуктами. Это злило меня неимоверно. Я сдерживалась, понимая, что рациональных причин для таких моих реакций нет, чистые эмоции и женская обида. Мне совсем не хотелось показывать это Саше. Иногда мне казалось, что я стала похожа на нашу общедворовую собаку Пинку, которая явно многое пережила до относительно счастливого и сытого поселения у нас во дворе. Чужих она встречала всегда настороженно, да и среди своих у нее было не так много людей, которым она доверяла настолько, чтобы упасть на спину и подставить под почесухи свое мягкое розовое брюшко. Жизнь ее научила: ошибешься с выбором человека – вместо почесух могут злобно пнуть, прямо вот по этому незащищенному брюшку.

Все это время я только и делала, что ходила по собеседованиям. Я отправила резюме в два десятка компаний, соглашаясь уже на все и постепенно снижая планку требований, но работы не было. Точнее сказать, работа была – предложений на специализированных сайтах было много, обновлялись они часто: судя по всему, у кого-то где-то там, далеко, жизнь кипела. Но каждый раз кипела она не у меня, и работа предлагаемая была тоже не про меня. Сначала меня эта ситуация забавляла: жизнь будто испытывала меня на прочность по всем фронтам, подкидывая мне одну проблему за другой. Во мне проснулся кураж и азартное «врешь, не возьмешь!». Но запасы боевого пороха быстро иссякли, чему сильно поспособствовали и быстро тающий запас денег, и пара неприятных ситуаций на собеседованиях. Как-то, выходя из кабинета после очередного не слишком обнадеживающего разговора с кадровиком, я замешкалась на пороге: замок сумки захватил в плен кисточки от шарфа «из прошлой жизни». Дверь я впопыхах закрыла неплотно. И услышала много прояснивший для меня разговор моего интервьюера с коллегой:

– Чо, Петрович, берешь девку? Опыт более чем по профилю, возраст – самое оно, зарплатные ожидания весьма скромные. Я так краем уха ваш разговор послушал – думаю, ну вот, наконец-то, закроем вакансию, сколько ж можно искать.

– Ты, Витя, молодой да горячий. Не буду я ее рекомендовать.

– Почему?

– Да потому, что она стопроцентный лузер, «ой-ой, я вся такая несчастная одинокая баба, пожалейте меня кто-нибудь, жизнь дала трещину». Я таких знаю: через полгода она болеть начнет или дети ее, да и на уме у нее всю дорогу не работа будет, а мужики, тряпки и скидки в салонах красоты. Финдиректор за первые ошибки с нее три шкуры сдерет, а дальше – мне на совещании предъявит, что HR-отделу лишь бы как позицию горящую закрыть. Я в такие игры не играю, сынок.

Мне захотелось содрать с себя спутавшиеся между собою шарф и сумку, вернуться в кабинет и дать этому Петровичу всем этим тряпичным комком по его плешивой голове. От души, с оттягом. Раза три. Я нырнула в подвернувшуюся мне так кстати туалетную комнату и прильнула к зеркалу.

Господи, неужели я и вправду так сдала?! Так быстро…. И неужели это теперь навсегда и бесповоротно? Неужели эта моя бабья неустроенность и вправду так явно написана у меня на лице? Или просто этот Петрович такой экстрасенс и провидец?

Я провела пальцем по бровям. Они явно требовали коррекции, причем еще на прошлой неделе. Ногти тоже, мягко говоря, не блещут уходом, пришлось постричь их покороче: они стали слоиться, помутнели. Хорошо бы, конечно, в салон сходить, но не с моим нынешним финансовым положением такие планы строить. Появились новые морщинки – тут и тут. Пора было стричься. Овал лица поплыл, а ведь мне всего 36! Боже ж мой, еще совсем недавно я была привлекательная молодая женщина. Всего два месяца житейских бурь – и что от этого осталось?!

Дверь туалета хлопнула – вошла приятная, очень холеная женщина, кажется, моя ровесница. Я невольно стала сравнивать: одета аккуратно, с продуманным неброским «офисным кокетством». Блузка вроде строгая, но на одну пуговицу ниже положенного расстегнута, будто невзначай. Шлица на юбке чуть глубже обычного, каблуки – чуть острее и выше, чем принято в офисе. Все в тон, со вкусом, и видно, что все это серенькое и неброское – из очень недешевого магазина. Наверное, я переборщила с рассматриванием: женщина вопросительно повернулась ко мне, перехватила мой поспешно отведенный в сторону взгляд, хмыкнула и, помыв руки, вышла.

Я быстро отошла от зеркала, почувствовав подступающие слезы. Бахрома от шарфа так и не вынималась из замка сумки. Господи, еще это! Я раздраженно дернула шарф – одна из тесемок осталась в замке, по шарфу поползла некрасивая затяжка. Мне даже жалко не стало. Сгорел сарай – гори и хата, еще я по шарфу не скорбела….

Дорога до метро – примерно пара небольших остановок. Я решила пройтись пешком, хотелось успокоиться, подумать, что делать дальше. Хотя выбора, по чести сказать, и не было. Похоже, придется возвращаться на исходные позиции: бухгалтер ИП на удаленке. Должность мамочки в декрете…

Навстречу и в моем направлении, обгоняя меня, бежала обычная московская толпа «буднего дня». Каждый из этой толпы целеустремленно шел по своим делам, у него была своя устроенная жизнь, работа или иной источник существования. Сосредоточенные лица, портфели и папки, практичная одежда из серии «и в пир, и в мир, и в добрые люди». Взгляд, который скользит по тебе, не останавливаясь, наглухо зашторенные люди большого города. Я вдруг вновь почувствовала себя дворнягой, бредущей по грязному тротуару среди ног чужих людей.

На входе в метро я поскользнулась на обледенелых ступеньках – от почти новых сапог с хрустом отвалился каблук. Это был финальный аккорд: я привалилась к стене перехода и заплакала. Равнодушная толпа обтекала меня по бокам. Что-что, а поплакать в Москве можно всласть, и будьте спокойны: вряд ли кто-то подойдет и помешает.

* * *

В дверь позвонили. Это мог быть только Саша. Хотя у него имелись ключи от квартиры, во входную дверь он теперь всегда звонил, подчеркивая тем самым, что он здесь чужой и уважает дистанцию и чужое прайвеси.

– Привет, – он внес и поставил в коридор два больших пакета с продуктами и бытовой химией. – Надеюсь, хватит пока. Тут все, что ты просила.

– Спасибо.

Мы помолчали. Он откровенно меня рассматривал.

– Плохо выглядишь. Приболела?

– Спасибо на добром слове. Да нет. Просто устала.

– Работу не нашла?

– Нет.

– Ты не стесняйся, проси, если что нужно. Пацанов я не брошу, я же обещал.

– Спасибо.

– Деньги тебе нужны?

– Нет.

Мы еще чуть помолчали.

– Ну ладно, – сказал он. – Тогда я пошел. Парней из школы заберу, верну завтра, как договаривались. С Новым годом что решила? Отдашь детей нам на праздники?

– Я пока не знаю. Ты же знаешь, я не хочу, чтобы они встречали Новый год у тебя в новой семье. Мы с тобой еще даже не разведены. Надо бы их сначала как-то подготовить к этой новой жизни.

– Ну, думай. Время есть. Пока.

– Пока, – сказала я закрывшейся двери.

Это была еще одна проблема к навалившимся прочим: Саша хотел забрать детей. Временно, как он говорил. Пока у меня не наладится финансовое положение. Потому что я «не тяну» и «все равно им придется привыкать». Эти разговоры ранили меня очень сильно, но возразить мне было нечего. Потому что, хотя я и ответила на Сашин вопрос про деньги, что они мне не нужны, но на самом-то деле бюджет исполнял романсы уже достаточно давно.

А тут еще Новый год. Когда-то это был Наш Праздник. Только наш – и больше ничей. Потому что первый наш день, когда мы по факту стали мужем и женой, когда мы стали не «Оля и Саша», а «вместе, пара» – это была как раз новогодняя ночь. Наверное, не будет уже в моей жизни больше такой, ведь только первая и единственная бывает такой захватывающей, подминающей под себя жизнь целиком, ураганом сметающей все на своем пути. Все только ему, избраннику, принцу на белом коне и самому-самому. Первая любовь – она самая слепая, самая отчаянная, сама нерациональная, не рассуждающая, самая героическая и жертвенная. Меня миновали школьные влюбленности. Саша был моим первым всем: первой любовью, первым мужчиной. Ну, и, как теперь выясняется, первым мужем – паршиво, конечно, звучит, но это правда, что поделаешь.

Память моя настаивает на том, что он был очень красив, просто невыносимо, меня аж ослепляло. Я помню, что, разговаривая с ним, старалась не смотреть ему подолгу в глаза: цепенела, теряла нить разговора, отвечала невпопад. А фотографии того времени показывают, что вроде и ничего особенного: худоватый, слегка нескладный парень, одетый, по тогдашней забавной моде, в штаны-«бананы», парусящие на его тонких ногах, и заправленный в штаны свитер. Такая длинная фигура-«восьмерка», увенчанная довольно изящной для мужчины головой с длинными, по моде того времени, буйными волосами в разные стороны. Наверное, я вспоминаю его таким красавцем потому, что память моя удерживает Сашину внешность в нагрузку с моей любовью, а не простое изображение.

Та наша первая новогодняя ночь была какой-то совершенно бесконечной. Она вместила в себя все: мы успели немного поотмечать Новый год с родителями, Саша со своими, я – со своей мамой, она приехала в Москву погостить к подруге и заодно повидаться со мной, не баловала я ее в ту зиму приездами, а она скучала одна, после смерти отца, ей, наверное, очень меня не хватало. Это я теперь стала понимать, а тогда – вообще ни о чем не думала. Один Саша был у меня на уме, даже учебу, помнится, забросила, чуть сессию не завалила.

После отданных сыновне-дочерних долгов вернулись к друзьям в общагу на Ломоносовский. Вообще, планы на эту праздничную ночь у нас были обширные, но так получилось, что в общежитии мы и остались. Переходили только с этажа на этаж, из комнаты в комнату, из компании – в компанию. Все смешалось в общий веселый хоровод, шампанское и небогатая студенческая закуска давали о себе знать. В какой-то момент мы остались в комнате одни, поцелуи наши затянулись, становились все жарче, все мучительнее, невозможно было разделить тела снова на мое и его, это было одно, мучительно извивающееся тело, судорожно избавляющееся от лишних тряпок, не расплетающее рук, ног в каком-то бешеном танце. Больше мы с Сашей не расставались. Месяца через три нам удалось договориться с комендантом об общей комнате, куда мы свезли свои нехитрые пожитки. Но чувствовать себя мужем и женой мы стали именно после той нашей новогодней ночи любви.

Покажи мне кто-нибудь, хоть в щелку, тогда меня, обалдевшую, с пирожками на лестничной клетке, и Сашино поспешное бегство с полузакрытым чемоданом, прокрути его речь о том, что «Лена так любит детей» – ни за что бы не поверила. Да я и сейчас не слишком верю в то, что все это происходит со мной.

Я повернула на двери все замки на максимальное число оборотов и пошла на кухню – к бесконечному кофе и новым пачкам резюме, когда дверной звонок прозвучал снова. Это снова был Саша.

– Слушай, – сказал он. – Я тут подумал. У меня… Точнее, не у меня, а у Лены… В общем, есть один очень хороший консультант, психолог, специалист по трудоустройству. Она просто чудеса творит, реально. Ты только не отказывайся сразу, возьми. Я понимаю, тебе, наверное, неприятно. Но ведь не до жиру сейчас, попробуй, а? – и он протянул мне визитку. – Попробуй.

Я взяла голубой квадратик. Его жалость была еще более невыносимой, чем его нелюбовь. Когда же я успокоюсь, когда перестану вслушиваться в его слова и искать зацепки для скандала, для последующих после его ухода мучений, с перебиранием-перетиранием, с бесконечным воспроизведением в памяти выражения его глаз, его формулировок, его интонаций, заминок в речи и ударений? Когда я верну ему эту ставшую ненужной любовь, как вернула его фотографии, покидав их все в пакет перед его очередным приходом? Или любовь уже все, отболела? И то, что меня так мучает, так заставляет страдать – это уже только обида, обычная женская обида? Как бы то ни было, осколки этой истории – незаживающая рана, от которой страдает весь мой организм, я уже бояться стала Сашиных приходов….

Может, и вправду – позвонить по телефону, указанному на визитке? Наладится с работой – а дальше и остальные проблемы, авось, начнут решаться. Чтобы можно было снова жить, дышать, работать и развлекаться, не пугать людей своей внешностью и не ломать каблуки, не рвать шарфы в бессильной злости на всяких «Петровичей», а?

С деньгами последнее время стало чуть полегче: я продала свою практически новую длинную норковую шубу Люське. Куплена шуба была года два назад, в хорошие времена, я ее практически не носила – не для московских зим и езды на общественном транспорте такая одежда. Норка – нежный красивый мех, не любит, чтобы его сначала поливали дождем, потом замораживали, а потом еще и сверху посыпали снегом, и все это иногда в течение одного дня. Так что надевала я ее всего лишь несколько раз, на торжественные выходы, когда где-то надо было выглядеть посолиднее, и дорога туда обеспечивалась личным автотранспортом.

В этой покупке была вся Люся. Еще буквально пару месяцев назад у нее не было денег на новую куртку, пусть даже с распродажи, и работы мы лишились вместе. Люся месяц лежала на диване, ходила по гостям, съездила к бабушке в Ялту – Крым он и зимой Крым. Вернулась невероятно посвежевшая и приободренная. Сразу нашла работу, не хуже, а по деньгам даже и лучше прежней. Тут же взяла кредит, купила у меня шубу, горящую путевку в Тунис на несколько дней («на новой работе я должна сразу себя подать правильно и красиво!») и отбыла на отдых, только ее и видели.

Сумма, вырученная за шубу, была, разумеется, не столь велика, чтобы вопрос с поиском работы стал не актуален на какой-то серьезный срок, но, по крайней мере, позволила мне немного выдохнуть и сказать Саше гордое «нет!» на его вопрос про деньги. Вроде бы мелочь, но приятно. И пусть теперь гадает, откуда у меня деньги. Может, я себе мужика нашла, молодого-состоятельного? Зная Сашу, я уверена, что он не пропустил мимо ушей это мое «нет!», отложил в голове на полочку.

Я пила уже третью чашку кофе, краем глаза посматривая в работающий без звука телевизор. Визитка лежала на столе, рядом с чашкой. Карточка как карточка, но лаковый голубой квадратик чем-то меня беспокоил. С виду ничего особенного, имя «Татьяна Синицкая» и строчкой ниже – «психолог, HR-консультант». Где-то я уже видела это разбавленный незабудковый цвет, название компании серебристыми вензелями…

И тут меня как током пронизало: Антон! Тот парень c хвостиком, который спас меня в магазине! Он же дал мне визитку, точно такую же! Я совсем про нее забыла, а ведь я ему денег должна, вот же дура!

Я метнулась к вешалке и судорожно начала перебирать висящие на ней вещи в поисках той самой куртки, в которую я была тогда одета. Ее нигде не было. На всякий случай я сбегала в комнаты сыновей – мало ли, вдруг там. Но нет. Тут я хлопнула себя рукой по лбу и бросилась в кладовку, где стояла сумка с вещами, которые больше нельзя было носить, предназначенными на выброс или требующими починки (которые, как правило, все равно заканчивали жизнь на помойке – мама так и не сделала из меня рачительную хозяйку). И точно – куртка была там. Я произнесла короткую благодарственную молитву всевышнему за свою лень, и вывернула карманы. Голубой квадратик мягко скользнул под ноги.

Он был точно такой же, явно из одной типографской партии, только имя на нем стояло другое – «Антон Федоров. Психолог, HR- консультант». И телефон.

После этой находки противоречия стали раздирать меня еще больше. Позвонить – не позвонить? Повод для звонка у меня один – отдать долг. Готова ли я прямо сейчас отдать за свое любопытство и продолжение этого, возможно, весьма перспективного, знакомства три тысячи с рублей с копейками? Ну, положим, готова. Снявши голову, по волосам не плачут, чего тут теперь экономить – все равно вырученных за шубу денег надолго не хватит. К Татьяне, которая подружка, судя по всему, «нашей новой жены», я не пойду. Еще не хватало: она мне будет советы давать и рассматривать, а потом в новой семье всё и расскажет. А вид у меня сейчас не тот, не товарный совсем, чтобы можно было себя в таких кругах предъявлять.

Идея обратиться к профессионалам за помощью, в принципе, мне нравилась. Сама я уже сильно отчаялась с этими поисками работы. После встречи с «прозорливым Петровичем» дела с собеседованиями пошли еще хуже: я входила в кабинет к кадровикам с потными руками и трясущимися поджилками. Мне навязчиво чудился иронический подтекст в любых словах, каверза во взглядах, на всякий случай я старалась держаться высокомерно и уверенно, не показывать свою заинтересованность в получении работы. Стала репетировать предстоящие разговоры перед зеркалом, готовиться. Правда, кажется, от этого стало еще хуже. Раньше мне просто отказывали, а сейчас стали странно посматривать на меня, некоторые из эйчаров норовили от меня побыстрее отделаться, не смотреть мне в глаза. Я окончательно запуталась, стала излишне дергаться перед каждым походом на собеседование, не спать ночь накануне. Вставала, естественно, с темными кругами под глазами, с комком в горле. Так дальше продолжаться не могло, время поджимало, продавать, кроме шубы, было нечего, кредит мне, безработной, никто не даст. В такой ситуации все средства хороши. И почему бы не обратиться к Антону – мужик он приятный, молодой, состоятельный, я запомнила, как отправляясь меня провожать, свой пакет с покупками он положил в роскошный белый автомобиль, припаркованный у входа в магазина. Надо бы только все продумать и решиться на звонок.

Интересно, стал бы Саша ревновать меня сейчас, если бы узнал, что рядом со мной появился мужчина. Жаль, что не залезешь в чужую голову, не подсмотришь в замочную скважину. Пусть и не любовник этот Антон мне. Но все-таки мужчина интересный, обративший на меня внимание, даже потративший на меня деньги по собственной инициативе. И явно заинтересованный в продолжении общения, раз дал мне свою визитку. Ведь когда-то Саша был очень ревнив….

* * *

Это был пикник, наше редкое летнее развлечение без детей. Мы отвезли сыновей к моей маме на дачу и ехали в город с ощущением школьников, сбежавших с уроков: вроде и радостно, и столько упоительного впереди, но все-таки немножко совестно. По дороге в Москву нас застал звонок друзей, супружеской пары Маши и Леши (мы их звали ШиШи, или Шишики, по одинаковым окончаниям их имен и по их вечной неразлучности – я даже и не припомню, видела ли я когда-нибудь Машу без Леши, а Лешу – без Маши).

– Что делаете, многодетные?

– Леш, я тебе сто раз объясняла: в этой стране многодетность начинается с трех детей, у нас их пока только двое!

– Оль, ну для меня все, что больше одного – уже много. Я бы даже сказал, что и одного бывает много, особенно такого, как наш мелкий.

– Можно подумать, ты сильно от него страдаешь: целыми днями на работе, Машка с ним и в сад, и на кружки-тренировки, и по магазинам. Чего звонишь-то, отец малодетный?

– Пригласить хочу вас, многодетные, на пикник. Мы уже тут, речка манит, солнышко светит, шашлык замаринован, а скоро и пожарен уже будет. Не место, а рай. Берите пацанов и приезжайте. А то мы, похоже, мяса купили на голодный желудок раза в два больше, чем надо.

– Ну, пацанов мы только что сдали бабушке на воспитание, а сами можем и приехать. Сейчас Сашку спрошу. Саш, рванем на речку с шашлыками? Он говорит, что на речку приехал бы и без шашлыков, а с таким набором не имеет сил отказаться. Объясняй дорогу.

В этот день все складывалось как по маслу. Оказывается, компания забралась отдыхать в место хоть и удаленное от цивилизации, но совсем недалеко от трассы, по которой мы ехали с маминой дачи в Москву. И само место, маленький уютный пляж в окружении старых, развесистых ив, было хоть и спрятано в стороне от случайных прохожих, но тоже нашлось легко и просто, без ненужных метаний и многократных созвонов с друзьями. Бывают такие хорошие деньки, когда все как по маслу, все складывается наилучшим образом. Хотя лично мне такая «скатерь под ноги» обычно ничего хорошего не сулит.