Бедные, бедные взрослые дети
Мама убежала на работу с утра пораньше. Михай опять порвал штаны и маме пришлось штопать его драные портки вместо того, чтобы собирать себе обед. В результате она умчалась из дома без «дежурного тормозка». Это было нехорошо и непредусмотрительно: дотерпеть без еды до поздней ночи Аурика не могла, приходилось есть что-то из продаваемого ею товара. Но, во-первых, продавалась в ларьке всякая дрянь, снеки и шоколадки, растворимый напиток «Юппи». Помнится, она была сильно впечатлена историей, когда пролила его клубничную разновидность на асфальт и карминно-красный цвет так и не смылся с тротуара бурным летним ливнем. Это что же за химозу они туда подмешивают? И не наешься как следует, и желудок себе попортишь. Во-вторых, хозяин ларька, Азиз, вычитал из зарплаты за такие перекусы втридорога, пользуясь неконфликтностью и некоторой робостью характера своей продавщицы.
Так что едва Наташа вернулась из школы, ей пришлось собирать для мамы «корзинку скорой помощи»: пара яиц, кусок хлеба, соль в коробке из-под спичек, свежие огурцы. И еще она, подумав, положила в банку из-под майонеза пару столовых ложек скордоли, который бабушка передала с автобусом на днях, вся семья любила этот соус из грецких орехов с чесноком. Мясного дома давно уже не было, как не было и денег: взаимосвязь между этими двумя вещами была очевидна даже ей, ребенку. Зарплата отца давно выплачивалась частями, да и те он ухитрялся почти целиком пропивать, не донося до дома. Мама же получала свои деньги в конце недельной смены и сталась растянуть эту невеликую сумму до своей следующей получки. Тем более, что она работала только 2 недели каждый месяц, по графику «неделя через неделю», чередуясь со сменщицей, и суммы получала соответствующие – не разбежишься на них сильно.
В прошлое воскресенье ей удалось недорого купить на рынке отличную деревенскую курицу – какой-то мужик, не продав пеструшку до вечера, махнул рукой и отдал ее матери за копейки, не ехать же с птицей домой, в деревню: рынок с начала новых тревожных времен в Молдове нормально функционировал только в выходные.
Убить курицу оказалось очень сложно. И, главное, страшно. Сначала хотели дождаться с работы отца, он все-таки военный и мужчина. Но отец домой не спешил, пришлось попросить соседа Думитру, одинокого мужика, согласившегося обезглавить хохлатку за будущую тарелку супа. Мама на радостях приготовила целую кучу всего из одной тушки: и наваристый бульон (можно поделить на порции, заморозить, и потом варить суп, разбавляя порцию концентрированного бульона водой). На второе – очень любимый Наташей паприкаш. Да, без сметаны и из вареной курицы, ну и что? Все равно ужасно вкусно, тем более, что перец и помидоры, после тушения вместе с мясом, становились очень сытными и вкусными, не хуже мяса. В сезон овощи в Молдове были очень дешевы, и мама сыпала их в кастрюлю не жалея, чтобы итоговый выход блюда был побольше. Ножки и крылышки птицы мама отделила сразу, при разделке, и отправила в морозилку – на них у нее были другие планы.
Ну, в общем, эти кулинарные рассказы можно было бы долго продолжать: Наташа поесть любила, тем более, если вкусно. А невкусно мама готовить не умела. Но итого в тот раз семье пришлось обойтись только бульоном: в понедельник днем, пока мама была в ларьке, а Михай с Наташей – в школе, пришел отец с друзьями-сослуживцами и под разговоры про «проклятого Ельцина» и былое величие советской армии компания съела все наготовленное. А сырые ножки с крылышками отец скормил дворовому псу Хуанкарлосу ростом с небольшого теленка, мотивируя это тем, что он «братья наши меньшие» и «мы в ответе за тех, кого приручили». Было немного обидно и жалко куриных запчастей, но Хуанкарлос был другом детей всего двора, так что во время скандала мамы и папы из-за этого поступка она, Наташа, ничью сторону принимать не стала, а улизнула во двор, где и увидела, как счастливый кобель, которому внезапно досталась такая вкуснятина, со смаком доедает подарок.
Хуанкарлоса любил весь двор. Раньше эта помесь неизвестно кого с неизвестно кем звалась Ажуторе, что в переводе с румынского означает «помогите!»: маленького ничейного щенка постоянно обижали то кошки, то злобные вороны, прибившиеся к местной мусорке, и он то и дело оглашал окрестности жалобным воем. Но, во-первых, с тех пор он сильно подрос, и теперь кошки с воронами сами его боялись до жути, во-вторых, Хуан-Карлос после «Просто Марии» по всем телеэкранам требовал своего местного воплощения. Заядлый доминошник и тихий алкаш дядя Петя из соседнего подъезда утверждал, правда, что в этом имени не обошлось без русских ругательных корней, но мужики сомневались: где русский язык, а где – Мексика, вечно этому матерщиннику что-то чудится. Ну, а бывшему Ажутору вообще было всё равно как зваться, он радостно бежал ко всем, кому приходило в голову его позвать хоть свистом и, особенно, угостить.
Так что теперь, до следующей маминой зарплаты, приходилось изрядно поколдовать, чтобы прокормиться. Собрав корзинку с обедом Наташа отправилась к маме в ларек. С их Магалы на Большой Фонтан можно было добраться на автобусе, но его надо было ждать, да и денег жалко. Погода стояла хорошая, был уже май, конец года, уроков практически не задавали, да и на фоне происходящего с начала 90-х вообще вся учеба была несколько фикцией, так что времени у нее был вагон, можно было и прогуляться. Даже с остановками, рассматриванием цветов в палисадниках, игрой в чужие «классики» во дворах, все равно – полчаса и ты на месте, вот он, конец путешествия. Дверь приоткрыта, значит, мама на месте: в ларьке очень душно в теплую и солнечную погоду, мама открывает обычно все, что можно, чтобы создать сквозняк.
Наташа решила напугать маму – была у них такая домашняя игра. Наташа мяукала очень натурально, мама ойкала и пугалась: откуда это в дом кошка пробралась. Надо только убедиться, что мама на месте и стоит спиной к двери, а то сюрприза не получится. Наташа чуть-чуть потянула дверь на себя, чтобы было лучше видно, и заглянула внутрь. Перед ее глазами мерно двигался вперед-назад большой мужской зад, весь покрытый длинными, вьющимися черными волосами. Она остолбенела от неожиданности.
* * *
Странное ощущение, когда в тридцать с лишним лет настойчиво уговариваешь себя сходить в салон красоты. Не в парикмахерскую, заметьте, там-то она была много раз. А именно – в салон красоты. Такое, знаете, специальное место, где какую бы внешность тебе господь не дал – из нее сделают нечто приличное, благообразное и даже, возможно, привлекательное. Наташа всегда была недовольна своей внешностью, так что да здравствуют салоны красоты, особенно, если на носу важное мероприятие.
Завтра – предварительный отчет в офисе. Куда уж важнее! Региональные цифры по продажам достигнуты вполне приличные, и были бы неплохо приняты руководством даже если бы Наташа зачитывала их с вороньим гнездом на голове, но всё-таки, всё-таки… Они там все в совете директоров такие лощёные, ухоженные, что совсем не хочется себя чувствовать среди них замарашкой и Золушкой на балу после боя часов. Хочется быть уверенной в себе, раскованной и победительной. Как она не пытается из себя на работе андрогина строить, но без внешнего женского лоска уверенности у нее не будет никакой, это уже пройдено и изучено неоднократно. Подобающее платье она купила еще на прошлой неделе, это было несложно: Наташа не имела погрешностей с весом, при ее метре семидесяти роста весила ровно 60 кг. Правда, у нее нечего особенно подчеркивать: ни выдающейся груди, ни особо тонкой талии, ничего такого. Но хороший бренд себя оправдывает: может, конечно, отшиваются эти платья и вправду руками малазийских малолеток, но кроятся – точно хорошими спецами. Из зеркала примерочной на Наташу глянула достойная молодая женщина весьма привлекательной наружности. Будто и не совсем Наташа: вроде как и выше, и стройнее, и в бедрах пошире, и бюстом побогаче, в целом сказать – краше той Наташи, что видна обычно в зеркале. В общем, несмотря на головокружительные нули на ценнике пришлось брать платье.
Может, все-таки обойтись только платьем, а в салон не ходить? Во-первых, времени ужасно жалко. Во-вторых, Наташа просто уверена, что спроси старших коллег потом, после совещания, в чем она была – в платье или в брючном костюме, с распущенными волосами или укладкой, – сто процентов не ответят. Она же сейчас здесь убьет часа три, если не больше – ее мастер в салоне перфекционистка, пока не применит на Наташе все новинки современной косметологии, не отточит до головокружительного совершенства все детали и нюансы – не успокоится. Выйдешь потом из салона разбитая (шопинг, всякие процедуры про красоту и тому подобные «бабские штучки» ее всегда дико утомляли), вернешься домой и времени останется только принять душ, разобрать постель и лечь спать. А можно было бы вместо этого покататься на велосипеде по близлежащему парку, дело куда более приятное и в долгосрочной перспективе куда более полезное. Кстати, Николай Михайлович был бы счастлив, узнай он как накрепко она усвоила идею про долгосрочную перспективу.
Эх, ненастоящая Наташа женщина, сколько раз она уже в этом убеждалась. Вот только вчера у нее был очередной повод на эту тему задуматься. Днем она выскочила на обед, устав от однообразного меню корпоративной столовой, в кафешку у метро. Пробегая мимо колонн входа на подземную станцию, она вдруг обратила внимание на нищенку, спрятавшуюся в нише. Маленькая, сухонькая фигурка, скорчившаяся по-птичьи, упрятанная в кокон какой-то тряпочки невнятной расцветки. На коленях разложен старый платок с застиранным рисунком. Кисти рук как у мумии – ссохшиеся, коричневые, густо засыпанные старческой «гречкой». Наташа пролетела было мимо нее, но уже у входа в кафе задержалась почему-то, обернулась, и не зря: старушка поглядела по сторонам из-под надвинутой на глаза косынки, убедилась, что нет никого поблизости. Затем залезла сухонькой лапкой куда-то вглубь одежды, достала гигиеническую помаду с клубничинами на футляре и быстрыми, уверенными движениями повозила ею себе по губам, пошлепала ими друг о друга, распределяя нанесенный слой поравномернее. И спрятала свою драгоценность обратно. Вот это настоящая женщина, тут без сомнений! Не ей, офисному планктону, чета.
В косметический салон Наташа приехала чуть раньше назначенного времени. Боялась по пробкам не успеть, всю жизнь не любила опаздывать. И теперь в уютном кондиционированном холле пришлось сидеть и ждать своего времени, рядом с какой-то блондинкой, писавшей что-то быстро и уверенно, цокая коготками по клавишам лаптопа. Наташа любопытно скосила глаза – какой-то длинный текст, глаз выхватил только "сдесь" вместо "здесь". У Наташи с ее занудным граммар-нацизмом сразу зазудело и засвербело во всех местах: сказать про ошибку или нет? Ой, чаще надо своим желаниям уступать, особенно когда они невинны – помнится, именно это советовал бельгийский психолог на последнем тим-билдинге.
– Простите, но вот у вас тут описка, наверное, нечаянно…
– Где?
– Вот это слово, его правильно писать через "з"
– Почему?
– Ну, так получилось, это словарное слово-исключение. Может, помните из школьного – "здесь, здание, здоровье"? Про приставку "с" и все такое, тема была…
Девушка недоверчиво посмотрела на Наташу:
– А как же "заяц"?
– Какой заяц??
– Ну, заяц, слово такое. Он ведь тоже на "з"?
Вот, кстати, да. Заяц тут совсем вроде бы не при чем. Как и Наташа в этом салоне. Вот такое неожиданное родство у зайца и Наташи, они оба тут не при чем. Хотя барышня имеет такую парадоксальность мышления, подумала она, которая граничит с дебильностью. На этой мажорной ноте Наташа встала и решительно вышла из салона. Знакам судьбы надо доверять.
Кстати, со словом «заяц» у нее очень сильные ассоциации. Можно с уверенностью утверждать, что некоторое время зайцы были очень даже причем в ее жизни. Той последней зимой в Дубоссарах, перед отъездом в Москву, когда жизнь города уже регламентировалась военными действиями, отец нашел возможность регулярно подкармливать семью вкусной зайчатиной: его военная часть была расположена на окраине города, за колючкой начинались огромные сады со знаменитыми сочными молдавскими яблоками. Их перестали обрабатывать, и зайцы вольготно паслись зимой в саду, отрывая и жуя кору с деревьев, лакомясь молодыми побегами.
Отец с сослуживцами устраивал в саду охоту, по очереди мужики снабжали свои семьи вкусным мясом, чем-то похожим на кроличье, правда, чуть жестче. Это очень спасало в голодные времена: и Наташа, и Михай, бурно растущие подростки, постоянно испытывали чувство голода, который куда проще утолить именно белковой пищей. Да и взрослым, с непривычки, недоедать было очень тяжело.
Голод, нищета, тяжелые для семьи времена так крепко сцепились в Наташе с образом зайца, что и через много лет после этого, встречая в меню дорогих ресторанов экзотические «паштет из зайца с трюфельным соусом» или «пельмени из зайчатины в бульоне из белых грибов», чувствовала, как в ней поднимается тревожная и протестующая волна воспоминаний. Зайчатины она наелась в детстве на всю оставшуюся жизнь. У нее теперь просто рвотный рефлекс на блюда из этого мяса, с трудом удерживаемый в рамках приличий.
Так, думала Наташа, выруливая из тесных переулков между Цветным бульваром и Сретенкой, где располагался брошенный ею салон, раз попытка превратиться в красотку из списка сегодняшних дел вычеркнута, чем будем заниматься? Есть дело важное и нужное, хотя и не очень интересное: еще раз просмотреть цифры отчета, чтобы завтра читать не по бумажке, а демонстрировать владение материалом наизусть. И есть приятное: все-таки покататься на велосипеде по Сокольникам.
Но ведь можно и совместить? Сначала – велопрогулка, потом домой, в душ, сделать себе свежевыжатого сока на умнейшем кухонном BOSCH’e, и засесть за цифры. Вот и получился отличный план. И отдохнуть, и поработать. Важно соблюдать баланс «работа-отдых», как их правильно учили в Школе, тогда и отдачу организм обеспечивает практически на сто процентов.
Покатавшись по аллеям и дождавшись первых робких сумерек, Наташа присела на лавочку перед последним рывком в сторону дома. Душновато сегодня, в такую погоду и усталость наступает быстрее. Фу, вся мокрая, и вонючая, наверное. Это только реклама «дезодорант-перспирант 48 часов волшебного аромата» обещает, в жизни все не так. В жизни, кстати говоря, вообще все не так, как обещают книги, взрослые и кинофильмы. Например, взять хеппи-энд: добро всегда побеждает зло, пусть только и к концу истории, а в жизни – много вы видели хеппи-эндов? Хотя тут, конечно, так оптом и не определишь, у некоторых их много. Впрочем, зачем Наташе спонтанные хеппи-энды? Она настолько закаленный боец, что своего всегда добьется, цели достигнет и эту счастливую развязку сама себе обеспечит. Такое она уже много раз в жизни проходила, «вижу цель – не вижу препятствий» вообще, можно сказать, ее жизненный девиз.
Зачем, зачем… Помнится, была у Николая Михайловича теория по «10 зачем». Это из их бесед по вечерам, в выходные или на каникулах, для той «могучей кучки» детей, которых никто не забирал из интерната домой на каникулы, по причине сиротства или по причине никому не нужности, что примерно одно и то же. Так вот, если хочешь узнать правильно ли ты поставил себе цель, задавай себе вопросы «зачем». Правило гласит, что если вопросов «зачем» будет более 10 – это плохо сформулированная цель. А если по мере задавания себе этих вопросов и формулирования ответов на них ты сообразишь, что не слишком все это тебе нужно и важно – так это вообще отлично, сэкономил усилия и быстро, без особых затрат, разобрался в себе, определил ложную цель. Теперь у тебя есть возможность поставить перед собой цель правильную и сосредоточиться на ней.
Итак, начнем. Наташа сняла велосипедные перчатки, вытянула ноги перед собой, чтобы немного разгрузить усталые мышцы, смочила рот остатками воды из фляжки. Зачем нужен этот завтрашний отчет? Чтобы оказаться на хорошем счету у начальства. Зачем оказаться на хорошем счету у начальства? Чтобы занять вожделенную позицию бренд-директора. Зачем занимать позицию бренд-директора? Чтобы подняться на еще одну ступеньку карьеры и еще больше зарабатывать. Зачем подниматься на еще одну ступеньку карьеры и еще больше зарабатывать? Блин, ну, не знаю. Занимать высокую позицию и получать много – это по-любому лучше, чем занимать низкую позицию и получать мало, это ж очевидно. А вот зачем…
Наташа неожиданно разозлилась. Идиотская затея эти «зачем»! И не вовремя она ее затеяла. Ей перед завтрашним днем собраться в кулак надо, чтобы ударить метко и сильно, а она тут сопли по столу размазывает. Решила, поставила перед собой цель делать карьеру – вот и нечего «зачемкать», бери и делай. Николай Михайлович давно устарел со своими теориями.
Она закрутила крышку у фляжки, поправила шлем и села на велосипед. Дома отдохну, подумала она. Чего-то настроение испортилось. Устала, наверное.
* * *
Наташа бежала от маминого ларька домой так, что даже не заметила, где потеряла пакет с обедом. Щеки горели, сердце колотилось – не то от волнения, не то от бега, не то от всего этого разом.
Что же получается, мама влюбилась в Азиза? И теперь уйдет к нему от папы? Нет, папа, конечно, не сахар, особенно последнее время, когда вся жизнь вокруг Наташиной семьи стала, мягко говоря, «не сахар». С наступлением новых времен отец стал пить, драться, подолгу пропадать где-то с друзьями, часто не возвращаясь домой ночевать. Ему будто все равно стало как они будут дальше жить и на что. Одна политика на уме, ничего больше не видит, ни на что не реагирует.
Наташу, конечно, старшие девчонки во дворе давно просветили откуда берутся дети и чем взрослые по ночам в кровати занимаются. Но все же теоретически знать это одно, а увидеть своими глазами такое, да еще и с участием мамы и какого-то чужого мужика – совсем другое.
Получается, Азиз будет ей отцом? А как же его жена, Матлюба? И пацаны, сыновья его, Магомед и Салам? Старший учился в одном классе с Наташей, младший – двумя классами младше. Девчонки рассказывали, что у мусульман можно иметь несколько жен. Интересно, Азиз – мусульманин? И мама у него будет вторая жена?
Ну, нет, произнесла про себя Наташа и сжала кулаки. Если мама к нему уйдет, то я лучше с отцом останусь. Он хоть и пьет, но все же это как-то нормальнее, чем многоженство и братья Магомед и Салам. Тем более, что она, Наташа, уже взрослая. Ей совсем немного поучиться в школе осталось, и она уедет, как они давно договаривались, к папиной сестре, тете Карине, в подмосковный Бабаевск. И будет учиться в Москве – потом все дороги будут перед ней открыты, московское образование – это ого-го. Не пишет, правда, тетка очень давно. Но адрес-то есть? Так поехать да поискать ее вовсе не сложно. На решение не влияют такие мелочи.
Добежав до дома, Наташа решила в квартиру не подниматься. Ей казалось, что все увиденное нечаянно в ларьке отпечаталось у нее на лице. И если ее сейчас увидит папа или Михай – они сразу всё поймут и узнают. И получится, что она, Наташа, доносчица, как в классе у них говорят, «стукачок». А она не доносчица, не предатель и не стукачок. Она присела на лавочку за густыми кустами сирени, в углу дворовой детской площадки. Надо было успокоить скачущие мысли, понять как быть и как себя вести теперь. Тогда и лицо изменится и никто ничего не узнает.
Вдруг из-за угла показалось трио: два мужика в камуфляже тянули за руки третьего. Он безвольно висел у них на руках, ноги волочились в разные стороны, за стертыми носами ботинок оставались глубокие борозды. Наташа вскочила и подошла поближе к прорехе в кустах. Тащившие мужчину ругались по-румынски, и, не останавливаясь, били парня кулаками. Он, видимо, уже давно был без сознания, лицо, рубашка, волосы – все было густо вымазано темной кровью. От ударов его тело дергалось, но как-то так странно, что было понятно – он давно уже без сознания и ударов не чувствует.
Наташу затрясло от ужаса и страха. Она попятилась в сторону от дырки в сиреневых кустах. Как же стало страшно жить в их маленьких провинциальных Дубоссарах! Откуда взялись эти распри, эти злые люди, это желание убивать друг друга? Когда-то давно мама читала ей на ночь сказки народов мира. И была там одна сказка, где рассказывалось о том, как злая колдунья наслала проклятье на деревню, и все ее жители сошли с ума. Вот так теперь и с ее городком: кто то наслал на них проклятье и все люди сошли с ума. Соседи, годами сидевшие за одним столом, вдруг оказались по разные стороны баррикад. Убивают, выкидывают на улицу просто так, после ссоры или даже без всякой ссоры. Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать, русскую басню такую в школе проходили. Очень страшно от того, что все это делают взрослые люди.
Жить в городе стало по-настоящему страшно. Наташа часто вспоминала, как лет в 10 она была в пионерском лагере, под Кишиневом. Отбой у них был в 10, но набегавшиеся вечером девчонки долго не могли уснуть. И когда вожатая тушила свет, любимым развлечением было рассказывать друг другу страшилки про «красную перчатку» и «железную руку», пугая друг друга до визга. Знать бы тогда, какая это глупость. И что страшно – это когда разрывы и выстрелы слышатся неподалеку от дома. Когда нет денег и все время хочется есть. Когда в саду за школой, в траве, нечаянно находится настоящая человеческая рука. Одна, без тела. И в этой новой жизни понять, грозит ли опасность лично тебе или нет – совершенно невозможно. Потому что когда ты живешь в такие времена – опасность грозит всем и каждому, и ты не исключение. И всем пофиг, что ты маленькая девочка и этих взрослых дел не только не касаешься, но и не понимаешь вовсе. Ты тьфу, мусор под ногами, никто с тобой считаться не будет.
Наконец, Наташа не столько увидела – уж слишком глубоко она забилась за кусты, – сколько почувствовала приближение мамы. Она просунула голову между ветками, посмотрела по сторонам, убедилась, что двор пуст и громким шепотом окликнула мать. Та вздрогнула непроизвольно: жизнь в городе последнее время всех держала в напряжении, от резких звуков и внезапных окликов никто добра не ждал. Но, обернувшись и увидев за кустами дочь, успокоилась, остановилась.
– Чего ты там, Наташ?
Вот странная, чего, говорит, я, подумала Наташа. Хотя она же не знает, что я их с Азизом видела, когда они, ну, это…. Ну, в ларьке любились.
– Мам, поди сюда! Поговорить надо.
Аурика зашла в кусты, оглянулась по сторонам, увидела лавочку. Подошла к ней, переложила пакеты из правой руки в левую, обстоятельно проверила ладонью чистоту деревянного занозистого сидения, и только после этого поставила туда сумки. Надо же, что значит взрослая, подумала Наташа. Если бы я в кого-нибудь влюбилась, ну, так, чтобы, ну, спать с ним где попало – я бы не была такой спокойной. Это, видать, потому, что мама уже не в первый раз влюбляется. Наверное, волнительно только первый раз, рассуждала про себя Наташа.
– Ну, говори давай. Устала – страсть. Хочу домой, душ принять. А то еще еду готовить, дома шаром покати. Вам с Михаем на ужин кроме хлеба и мамалыги мне и предложить нечего. Да еще и отец, не дай бог, вдруг домой заявится – вообще труба дело будет.
Наташа помялась. Пока она ждала мать, ей казалось, что разговор этот будет несложным: она спросит – мать ответит. Вот и всё, ничего особенного. А теперь-то, оказывается, что ого-го как это непросто получается. Как спросить-то? Признаваться или нет, что подглядывала? Подглядывать нехорошо и позорно. Но она же нечаянно! Они сами дверь не закрыли.
– Мам, ты его любишь? – выпалила Наташа, решив взять сразу быка за рога.
– Кого? – Аурика вытаращила на дочь изумленные глаза.
– Ну, Азиза.
– Чего я это его любить должна? – продолжила не понимать Аурика.
– Ну, вы же, того…. Любитесь!
Щеки у Наташи горели огнем. Но раз уж начала выяснять – надо идти до конца.
Аурика тоже покраснела.
– А ты откуда знаешь?
Рассказать ей, что ли? Но при воспоминании о волосатой заднице ее отчетливо затошнило.
– Знаю, и всё!
Аурика положила ногу на ногу и достала из сумки сигареты. Раньше она курила болгарскую «Стюардессу», но в эти новые времена позволить себе роскошь курить одну и ту же марку мало кто мог. Что доставали, то и курили. Сейчас, например, Аурика разжилась по случаю молдавской «Дойной», благо, при затишье военных действий ее много завезли из Кишинева.
– Любовь-то тут причем? Что ты в этом понимаешь, соплячка?
Было видно, что мать ужасно злится на Наташу. Если бы Наташа была постарше, она бы заметила, что злость эта изрядно приправлена смущением, но тогда она была слишком мала, чтобы видеть скрытое за явным.
– Ты не задумывалась, почему эта работа есть у меня, а не у какой-нибудь другой женщины? Полон город безработных теток, с независимостью этой клятой и войной. А у меня работа есть! А, значит, у всей нашей семьи есть деньги и еда. Не задумывалась откуда все на столе у вас берется и чем я за это плачу? Вы как отец ваш: за стол сели, поели, а что откуда и почем – вам не интересно.
Наташе было стыдно смотреть на мать и она фокусировала взгляд на обложке сигаретной пачки, где два чувака в высоких молдавских шапках cusma, сидя спиной друг к другу, играли на дудках. Совсем недавно такое было возможно, молодые мужчины не убивали друг друга, а могли сесть рядом, не говорить о политике, а просто болтать и играть хоть на дудке, хоть в домино.
– То есть, получается….
Она тянула, не заканчивала фразу. Потому, что знала, какой мать даст ответ. И тогда придется признать, что мать ее – проститутка. Как соседская Верка, которая спит с мужчинами за деньги. Наташе старшие девчонки давно еще объяснили, что если женщина за деньги в постель с мужчиной ложится, то это проститутка. Ее мать – проститутка? Как гулящая Верка? Так, что ли?
– То есть, получается… Ты с ним за деньги любишься? – все-таки выговорила свой вопрос она.
– За деньги?! Да не за деньги, дура ты малолетняя. Деньги сейчас – тьфу, бумажка. А за жизнь вашу, за возможность всей семье ноги с голоду не протянуть. Тьфу, вырастила дуру на свою голову!
И мать, не докурив сигарету, потыкала ею в рядом стоящий большой тополь, выкинула окурок, взяла сумки и ушла, оставив Наташу терзаться вопросами на лавочке в одиночестве.
Как это «за жизнь вашу»? А за свою собственную? То есть, получается, вроде как они виноваты во всем, Наташа, Михай, отец, что мать с Азизом в ларьке вон что делает? Но тогда нечестно получается: мама же их не спрашивала, не предупреждала. Дескать, вы есть хотите? Но имейте в виду, что мне за это с Азизом в ларьке трахаться придется, согласны? И теперь что делать? Эта еда вся съедена и даже выкакана давно, и тут такая новость. И получается, что они все виноваты, так как молча ели и соглашались на все условия, хотя их никто и не спрашивал.
Наташе было ужасно обидно от этого разговора. Во-первых, потому, что мама как гулящая Верка получается. Во-вторых, мать как-то так всё вывернула, что вроде как всё хорошо и всё правильно делается, и они даже благодарны ей должны быть. А она, Наташа, не хочет матери за это быть благодарной! И перед ее глазами снова и снова всплывала волосатая мужская задница, мерно качающаяся вперед-назад.
И вот как теперь быть? Папе, конечно, ничего рассказывать нельзя. Ну, это несложно – он последнее время дома почти не бывает, показывается редко и разговаривать с ней, с Наташей, не рвется. Так, бывает, иногда с Михаем о чем-то накоротке пошепчутся и все.
А брату рассказывать или нет? Наташу передернуло от одной мысли о том, что ей как-то придется формулировать эту историю вслух и даже, возможно, отвечать на вопросы про все это. Да что она, в конце то концов, обязана, что ли?! Не её это дело, и не будет она в это лезть, пусть сами разбираются. Мама захочет – расскажет. А ей самой лучше побыстрее забыть увиденное. У взрослых вечно так: вначале вроде одно, а потом рраз – и уже совсем другое. Как у фокусника в передвижном цирке, куда родители водили ее и Михая пару лет назад: тот разрезал ленту на много маленьких кусков, потом мял их у себя между ладонями, дергал за кончик и под гул восхищенной публики целая лента спадала на пол блестящими кольцами.
Одно Наташа решила точно, прямо там, в кустах во дворе, глядя, как на земле тихо тлеет бычок от недокуренной матерью «Дойны»: никогда! Никогда в жизни ничего подобного у нее в жизни не будет! Она сама будет хозяйка своей жизни. И никак ее жизнь зависеть ни от кого не будет, от мужчин в особенности не будет. Уж она придумает, вырастет и придумает! Будет жить как сама решит и как захочет. И детей заведет только тогда, когда точно будет знать, что прокормит их сама! Как мама Сашко Плоешту, которая и до всех внезапных событий в Молдове была ого-го какой важный человек, в местном дубоссарском райпотребсоюзе бухгалтерией заведовала, и сейчас не пропадает: поговаривают, что вся дубоссарская контрабанда из Румынии под ней. Вот такая же будет Наташа: сильная, строгая, чтоб все боялись, и богатая. Только толстой такой, как тетя Домника Плоешту, пожалуй, она не будет. И золотых зубов полный рот, как у нее, Наташе тоже не надо.
Ну, не было в тот момент рядом с ней человека, который объяснил бы Наташе, что и за вот эти вот загаданные возможности тоже придется платить. Чем, когда и как – это жизнь позже предъявит. Вообще за всё в жизни нужно платить. И куда больше Наташу будет занимать не заползание на позицию «царь горы», откуда так удобно править и хозяйничать, а соразмерность покупки и платы за нее…
* * *
Ффух. Наконец, отчет позади. И правильно сделала, что потратила вечер на спорт и последующие удовольствия – ванну с лаймовой солью, свежий кинчик по ютьюбу. Утром встала с ясной головой и на собрании у нее цифры от зубов отскакивали, всего лишь пару раз заглянула в бумаги.
Наташа давно облизывалась на позицию бренд-директора компании и упорно карабкалась к ней. Раньше эту должность в российском офисе занимали только экспаты. Да и сейчас региональным бренд-директором был француз, выходец из парижского хед-офиса, с артистической фамилией Делакруа. Но Наташе было доподлинно известно, что контракт его подходил к концу, и хед-офис продлять его не собирался. И замена ему будет подыскиваться из «местных кадров». Реальных претендентов – 2,5. Она, Михайлов из ростовского офиса и Купляускас из Питера. Вот эта половинка – как раз Купляускас, его позиции в данном случае особенно слабы. Михайлов – да, Михайлов реальный претендент. Сильный, резкий молодой мужик, с МВА и неплохими отношениями с Делакруа. Мальчик-мажор с пограничными шуточками, которые коробят Наташу.