Весьма вероятные приключения Морского Конька и его невозможной команды

Мальчик и его море

Ты прости, но мне даже не верится,

Что мы войдём в закрытую дверь.

В маленькой деревушке возле города Антверпена жил-был мальчик, который не знал, кем он хочет стать, когда вырастет. У него были светлые кудрявые волосы, тихий, вежливый голос и лёгкое сердце. Такое лёгкое, что из него постоянно расплёскивался смех.

Когда мальчику исполнилось шесть, дедушка подарил ему корабль в бутылке, и малыш эту игрушку просто обожал. Он мог часами разглядывать паруса и снасти, воображать экипаж на борту судёнышка. В его фантазиях фрегат – ну, конечно же, это был фрегат! – пересекал моря и океаны, встречал подводных чудовищ, спасал другие корабли, открывал чудесные острова и совершал настоящие подвиги.

– Тимофей, иди обедать! – звала его мама. Но маленький Тим сидел не шелохнувшись, заворожённый волшебными видениями, сжимая в руках бутылку из толстого стекла. В его ушах океан грохотал так, что мамин голос было не расслышать. И тогда мама приходила с кухни и надирала ему эти самые уши…

– Эй, ты не можешь назвать мальчика Тимофеем, – говорит первый помощник, не отрывая глаз от компаса и лениво поворачивая штурвал. Его тёмный силуэт выглядит клочком тьмы на фоне звёздного неба – моряк стоит на вахте, облачённый, как всегда, в старый рыбацкий плащ и нелепую зелёную шапку.

– Это почему же? – девушка приподнимается на локтях. Она полулежит на палубе – бледная от морской болезни, одетая во все самое тёплое, что нашлось в корабельных рундуках.

– Потому что мальчик живёт возле Антверпена! Дай ему подходящее имя, Кайса! – он называет её исключительно так, на северный манер, хотя обычно она носит другое имя.

– Ладно. Хорошо. Akkoord! – девушка с долгим вздохом опускается обратно на палубу. – Сэм. Пусть его зовут Сэм!

Она на корабле уже четыре дня. Четыре чудовищных дня и четыре невыносимых ночи. Её – тошнит. Тошнит от океана, неба, верёвок, запахов, звуков, людей, разговоров, попыток стоять вертикально или повернуть голову. Никто не предупреждал её, что кроме морской болезни бывает ещё и океанская, и что справиться с ней суждено далеко не каждому. Прекрасный старинный парусник летит по волнам и страдания девушки бесконечны. Днём Кайса спит в гамаке, а ночью лежит на палубе и рассказывает сказки тому, кто стоит у штурвала – чтобы быть хоть каплю менее бесполезной.

Эту историю она начала сегодня. Кайса выдумывает её на ходу, превращая в героев настоящих членов экипажа. Сказка хороша тем, что даже рассказчица пока не знает, чем она закончится. И закончится ли когда-нибудь.

У мальчика Сэма было лёгкое сердце и звонкий смех. А ещё – любознательный ум. Однажды он подумал: а что будет, если кораблик в бутылке спустить на воду? Не в лужу и не в таз, а в настоящее море. Что-то ведь должно случиться? Просто-таки обязано! Это же так правильно – не понятно, почему это не пришло ему в голову раньше. Птичка должна жить в небе, а кораблик – в море!

Какое же везение, что деревушка не далеко от Антверпена, где жил Тим…

– Сэм!

– Verdomme! СЭМ, СЭМ!..

Какое же, говорю, счастье, что деревушка, в которой жил Сэм, как раз находилась на берегу моря – до воды было рукой подать. Среди изломанных чёрных камней и шапок солёной пены малыш нашёл участок спокойной воды, куда аккуратно опустил свою игрушку, чтобы вдоволь ею налюбоваться. Да, все было правильно. Морю может быть хорошо без корабля, но кораблю не может быть хорошо без моря.

Сэм подпёр подбородок рукой, и перед его глазами вспыхнули привычные образы – тяжёлые синие воды до самого горизонта, таинственная чернильная глубина, бесстрашные моряки, несущиеся навстречу приключениям, белые паруса, наполненные ветром…

Он даже не сразу заметил, как одна маленькая, но очень вредная волна подхватила бутылку и бросила её на камни. Сердце Сэма на мгновение провалилось в живот, и он испуганно вскинул ладони к груди. Но кораблик был цел, он только освободился от стеклянного плена и уже уходил прочь от берега, увлекаемый отливом. Мальчик стоял на берегу и смотрел вслед паруснику. Некоторое время Сэму казалось, что он должен расплакаться. Но вдруг его лёгкое сердце наполнилось таким невыразимым счастьем и светом, что он принялся хохотать и подпрыгивать на одной ножке.

Теперь все было на своих местах! Игрушечный фрегат узнал море – как перелётные птицы узнают путь на юг, как деревья узнают весну, как с первого взгляда узнают друг друга влюблённые. Чистое, сияющее счастье. Рождественский колокольный звон, летящий над сверкающим снежным городом. Запах яблочного пирога с корицей в доме любимой бабушки. Все это – и даже больше. Уверенность, что все правильно.

Сэм глядел на кораблик, пока тот не скрылся из виду. И в самый последний момент, прежде чем мачты исчезли за волнующейся бесконечностью (а корабли всегда уходят от берега именно так – потому что Земля круглая), ему показалось, что на реях белыми лепестками распустились паруса. Это было хорошо. Теперь фрегат был готов к долгому плаванию.

– Кажется, этот Сэм не в себе, – тихим вежливым голосом говорит первый помощник, и ветер бросает ему в лицо светлую кудрявую прядь. – Он потерял игрушку. Во всем мире нормальные дети расплакалась бы, а не бегали по пустом берегу, заливаясь смехом.

– Как знать? Возможно, как раз он – в порядке. А вот весь мир вокруг – нет, – Кайса следит за тем, как небо теряет прозрачность. Облака набегают на пунктиры созвездий, и слабый запах дождя приходит с востока. Она тянется за дождевиком и накрывается им с головой. Теперь её не отличить от груды тряпок, брошенной на сыреющей палубе.

– Но что было дальше? Ты там?! Эй, человек-тряпка, не спи!

Девушка не спит – она ждёт. Скоро ветер изменит направление, и первый помощник отдаст команду брасопить – разворачивать реи так, чтобы ветер снова был пойман в паруса, а корабль летел над волнами навстречу луне. Тогда моряк вернётся к штурвалу, и она продолжит историю. Следующая её часть – очень важная.

Мальчик Сэм вырос и стал просто Сэмом. Время унесло из его памяти и чудесные видения, и кораблик в бутылке, и чуть грустную улыбку дедушки. Мальчик не знал, кем хочет стать, когда вырастет, а потому стал… никем. У него была работа. Там нужно было очень серьёзно вписывать цифры в документы и постоянно перекладывать бумаги с места на место. Это занимало каждый день: с утра и до вечера. Так что в конце дня оставалось только прочесть вечернюю газету (что-то о войнах, болезнях и политиках) – и отправиться спать.

Сэм взял в ипотеку дом – маленький и скучный. Все комнаты и окна в нём были квадратные. Мебель была от старого городского плотника – как у всех. Правда, в одном углу кухонного окна был виден крошечный кусочек моря, и поначалу Сэм часто замирал, глядя на этот лоскуток живой воды. Но вскоре молодой мужчина перестал его замечать – будто в этом месте образовалось слепое пятно. Дни одинаковыми бусинами нанизывались на нитку его жизни, и он больше не обращал внимания на жару и метель, первые подснежники и рдеющие леса. Странная взрослая бытность – будто в коконе из ваты, где звуки и краски кажутся приглушенными. И даже сердце Сэма перестало быть лёгким, оно больше не расплёскивало смех.

Так продолжалось несколько лет. До тех пор, пока однажды, наблюдая мир из своего плотного кокона, он не свернул не на ту дорогу. Это не метафора и не преувеличение. Сэм просто спутал право и лево – и на развилке случайно свернул на тропинку, идущую вдоль моря.

– Что ж, – сказал он сам себе. – Эта дорога тоже ведёт домой. Лишних десять минут ничего не изменят.

Он не мог предположить, насколько сильно тогда ошибался!

Тропинка вела вдоль моря – крутые обрывы, изломанные чёрные камни и шапки солёной пены внизу. Это место казалось немного знакомым. Но знал он его будто из сна или другой жизни. Сэм думал о бумагах и цифрах, когда взгляд его притянуло яркое пятно, сверкающее среди волн.

На самой сияющей в мире плоскости цвета туркуаз покоился корабль, выкрашенный в солнечно-золотой. Трёхмачтовый фрегат с собранными парусами и носовой фигурой в виде русалки.

Как он назывался?

– «Каравелла»! – мгновенно отвечает первый

помощник.

– Дурное название, – морщится рассказчица. Из-под дождевика торчит только её острый нос. – Банальное. Это как назвать кота Котом или город Городом. Придумай другое.

– Тогда «Морской конёк».

– «Морской конёк» годится. – Кайса усилием воли откладывает все непристойные шутки о коньках, которые обязательно припомнит завтра. Эта ночь – для волшебства.

Сэм спустился на пустынный пляж. Маленькая лодочка будто ждала его там, чтобы доставить к кораблю. Он оглянулся по сторонам, но не увидел никого, кто мог бы запретить ему сесть в шлюпку. Никого, кто окликнул бы и помешал оттолкнуться от берега. Ему все казалось, что вот-вот его обругают, велят вернуться на пляж и дальше – в город, к привычным делам и заботам. Потому что клерку нечего делать в море – это не для него, он ничего не знает и не умеет!

Но вокруг не было ни души.

Когда Сэм поднялся на палубу, ему показалось, что кокон из ваты облетает с него, как пух с одуванчика. Или что разбили бутылку из толстого стекла, в которой он жил все это время. Звуки нахлынули на него – плеск воды, крики чаек, шорохи и скрипы. Запахи – соль и смола. Снасти были шершавыми, дерево под ладонями мокрым. Все вокруг было настоящим. Корабль был живым. Он дышал и говорил. Он был домом и был другом. И Сэм узнал его.

Солнечно-жёлтый кораблик, который вырвался из бутылки, вырос и стал настоящим. Где он скитался все это время? Что он видел? Как он смог вернуться к своему хозяину? Это неважно. Потому что теперь все стало правильно. И Сэм запрокинул голову и принялся хохотать. От счастья. От того, что теперь он знал, кем хочет стать, когда вырастет. Он хотел стать – настоящим!

– И он стал капитаном?

– Можно и так сказать. Ведь это его корабль.

– Ты думаешь, можно просто прийти на борт и стать капитаном?

– Я думаю, что можно просто не быть занудой. Я рассказываю сказку. Если Сэм наберёт команду из розовых единорогов – правда все равно будет на моей стороне, – несколько тяжёлых капель падают на дождевик, но, кажется, непогода обходит судно стороной. Кайса снова приподнимается на локтях.

– Так кого он набрал в команду? – первый помощник оглядывается через плечо – где-то далеко позади клубится гроза. Молнии расчерчивают небо электрическими разломами, но почему-то все происходит в абсолютной тишине. А девушка смотрит вперёд. Там на носу две быстрые тени – жестикулируют так, будто о чем-то спорят. Остальные матросы вахты. Кажется, настало их время тоже стать героями сказки.

Сэм сделал то, что положено делать всякому порядочному капитану в сложившейся ситуации. Не может ведь он управлять кораблём один? Сэм отправился в портовый бар и встретил там настоящих морских бродяг. Оба они были опытными мореходами и занимательными персонажами.

Первого из них называли Беспечным Танцором. Он всегда сиял, как солнце. Фарфор и огонь, белое и медное, молоко и мёд – Танцор каждому встречному улыбался так, будто свиделся с лучшим другом. Или, по крайней мере – с давним приятелем. Он был тих и грациозен как кошка, бессовестно хрупок и рыжеволос, если видел гору – непременно на неё забирался, сторонился коров и пьяниц. Он умел танцевать танцы всех народов мира, и, когда отплясывал на палубе, городские девушки толпились на пристани, чтобы полюбоваться этим огненным вихрем. Они перешёптывались и хихикали, а Беспечный Танцор знай себе отбивал пятками ритм или кружился, вскидывая руки. Он никогда не смотрел на девиц на пристани, потому что у Танцора была одна тайна. Он был добр, приветлив и ласков. Но у него не было сердца.

Второго морехода величали Мануш, и никто не знал его настоящего имени или названия его родины. Одевался он с изящным артистическим вкусом – будто звезда немого кино. Правда, в любую погоду ходил босой, взлохмаченный и небритый.

– Элеганса романеска! – загадочно отвечал он на вопрос, почему бы к костюму и шляпе не надеть обувь. – Романеска, – многозначительно потрясал он на уровне сердца пальцами, сложенными в щепоть.

Мануш умел говорить на всех языках мира, женщин восторженно называл ведьмами, и каждый день был влюблён в новую. В его заплечном мешке лежал голубой аккордеон, на котором ночами моряк играл на портовых улицах. По утрам Мануш был нелюдим и хмур, а по вечерам – пьян и весел. Ни на одном корабле он не задерживался подолгу. Потому что у Мануша был секрет. Он был скор на слова, ловок и смел. Но у него не было разума.

– Какое точное описание, – первый помощник не улыбается. Теперь он тоже смотрит на две тени, стоящие на носу. Одна движется изящно, будто породистая кошка, другая – порывисто, как хищная птица. – Я заинтригован. Но если у одного из них нет сердца, а у другого – мозгов, то у кого же тогда нет смелости?

Кайса поджимает тонкие губы, пока они сами собой растягиваются в улыбке – если не начать смеяться, то будет не понятно, что она издевается. В темноте не разглядеть выражения лица. Она молчит.

– Это вся команда? Троих человек не достаточно, чтобы управлять трёхмачтовым парусником.

– Давай, все же, не забывать, что «Морской конёк» – не обычный корабль. Он живой и волшебный. Так что троих вполне хватит.

Письма для глубины

Нежная рыба приходит только

по чистой воде —

К тому, чьё сердце открыто

для всех чудес.

Они вышли в море. Не планируя ничего – полагаясь только на волю ветра и волн. День был бирюзовым и солнечным. Сэм стоял на капитанском мостике, и ему казалось, что лёгкие стали огромными, как паруса – столько света и солёного воздуха они могли вместить.

Фрегат шёл день и шёл ночь. И ещё полдня. А потом наступил полный штиль.

Солнце палило безжалостно – так, что казалось, будто дымка поднимается от воды. Тяжёлый влажный воздух стоял горячей стеной, такой недвижимой, что на его фоне даже взмах крыла бабочки ощущался бы ураганом. Верёвки казались лианами, обвивающими не мачты, а вековые деревья в тропическом лесу. Морская гладь представлялась ослепительной пустыней.

На борту «Морского конька» было достаточно сухарей и пресной воды, чтобы не бояться смерти от голода или жажды. Но проблема была не в этом. Жара и безделье – вот верный способ довести до безумия даже профессора математики. Что и говорить о моряках – натурах живых и увлекающихся. К тому же, всякий, кто ходил под парусом, знает, что ветер никогда не приходит, пока ты его ждёшь. Нужно чем-то себя занять.

К четвёртому дню штиля они уже не могли ни танцевать, ни петь, ни играть в карты. Все было невыносимо. Минутная стрелка на карманных часах капитана совершала один шажочек в целый час. Над палубой висела гнетущая тишина. И тогда Сэм сделал открытие. В его сумке оказался целый ворох писчей бумаги. Ведь он попал на корабль, когда шёл с работы! Благословенные белые листы, которые могут стать чем угодно – от картины до договора купли-продажи, от единственного экземпляра любовной поэмы до бумажного кораблика.

Сэм вытащил на палубу чернила и перья. От любовных поэм было решено воздержаться. Писать полагалось письма – всем тем, кто остался на берегу. Складывать письма надлежало в железную коробку с растительным орнаментом, которую поставили у основания самой высокой мачты – она называется «грот».

Никто не знает, кому и что писали члены команды «Морского конька» – не было на борту посторонних, которые могли бы посмотреть через плечо, посмеиваясь в кулак или удивлённо покачивая головой. А потому бумаге было доверено все самое сокровенное и важное. Перья скрипели, Беспечный Танцор писал по-французски, Мануш ронял на белые листы кляксы и дорисовывал их так, чтобы получались рожицы, Сэм уверенными линиями подчёркивал то, на что стоило обратить внимание. Это занятие так увлекло команду, что они даже не заметили, как погода изменилась.

Они строчили послания далёким людям до тех пор, пока грузная, толстобокая капля не упала на письмо Сэма. Прямо на слово «радость». Капитан лежал на животе на тёплых досках и, нахмурившись, глядел, как «радость» расплывается фиолетовым пятном. Он думал – как же просто нарушить радость. А вот если бы Сэм написал там «любовь», или «счастье», или даже «ириска» – с ними было бы не так просто справиться. Вы когда-нибудь пробовали справиться с ириской? Проще все зубы на ней оставить, чем её угрызть.

А потом дождь забарабанил по палубе, и порыв ветра с такой силой бросился на паруса, что «Морской конёк» порядочно качнуло. Моряки бросились к снастям и штурвалу.

Налетел шторм. Настоящий! Море ревело. Вода перекатывалась через главную палубу. Паруса хлопали крыльями альбатроса. Мачты стонали, рулевое колесо вырвалось из рук. Сэм правил в сторону берега – через стену дождя и грохот. Без надежды добраться до спокойной гавани – уж очень далеко они ушли от вод, нанесённых на карты. Молнии сверкали так часто, что один раз морякам пришлось зажмуриться почти на минуту, крепко вцепившись в самое надёжное, что оказалось рядом.

Как только нестерпимо яркая белизна схлынула, мореходы открыли глаза. Шторм отступил так же быстро, как набросился на них. Зато теперь «Морской конёк» обступала непроглядная стена тумана.

– Будто пробираемся через молочный кисель или манную кашу, – заметил Беспечный Танцор, вытягивая перед собой руку. Дальше локтя руки было не разглядеть.

Сэм и Мануш ничего не ответили. Они никогда не видели ни молочного киселя, ни манной каши. Но почти наверняка возненавидели бы их, если бы попробовали. Или нет. Никогда не угадаешь, как просоленный всеми ветрами морской странник отреагирует на манную кашу.

Беспечный Танцор зажёг фонарь. Теперь он сидел, обняв носовую фигуру, перегнувшись через борт как можно ниже и пытаясь разглядеть воду. Что там может быть? Коварные скалы или мель?

Корабль двигался медленно и совершенно бесшумно. Казалось, само пространство изменило свойства вокруг него. В этом густом тумане становилось не по себе.

– Есть ли там кто-нибудь?! – крикнул Беспечный Танцор, просто чтобы разогнать это ощущение, пробегающее холодом по спине. Будто из тумана на тебя кто-то смотрит. Кто-то древний, спокойный и страшный.

– Кто-нибудь? Кто-нибудь? Кто-нибудь? – ответило из тумана эхо. И это было странно. Очень странно – потому что в море не бывает эха.

– Не кричи, – подал голос Сэм с кормы, от штурвала. – Море этого не любит.

– Любит. Любит. Любит… – отозвалось эхо. И Сэм тоже страшно удивился. И тоже почувствовал холодок, стекающий по загривку. И ещё взгляд. Пристальный и равнодушный. Холодный, как медленные изгибы перламутра.

– Мать моя цыганская женщина! – вдруг закричал Мануш с главной палубы. В этот раз эхо ничего не ответило, и это тоже было загадочно и непонятно. Потому что явления природы, в отличие от живых существ, ведут себя последовательно и любимчиков не заводят.

– Что там?! – хором отозвались Беспечный Танцор и Сэм. И было не ясно, чей голос звучит более испуганно.

Несколько долгих, полных гнетущей тревоги секунд их товарищ не отвечал. Воображение рисовало… рисовало… Господи, да воображение вообще ничего не рисовало. Потому что нет ничего страшнее вот такой непроницаемой белизны и испуганного голоса твоего друга – вскрикнувшего и замолчавшего. Чистый, абсолютный ужас, от которого можно поседеть за четыре минуты.

А потом они услышали, как чиркает спичка – раз, другой, третий. И как Мануш ругается по-испански. Трубка никак не раскуривалась, и спичка догорела до самого основания, коротко цапнув его за пальцы.

– Коробка с письмами пропала! – слова его звучали невнятно, будто он говорил, не выпуская мундштука изо рта и засунув обе руки в карманы в поисках новых спичек.

И это, действительно, было так. Коробка, в которую с началом непогоды бросили все исписанные листы, которую надёжно закрыли – чтобы дождь не испортил бумагу. Коробка, которой доверили все самые сокровенные слова – в поднявшейся суматохе так и осталась стоять у основания грот-мачты. Где её и смыло в море.

Прощайте, хорошие и добрые слова. Пока-пока, дружеские шутки на грани приличия. До свидания, признания и откровения. Теперь только рыбам вас читать на дне морском.

А туман вдруг задвигался. За кормой – медленно, будто кто-то лениво перемешивает ту самую манную кашу огромной ложкой. А вот перед носом – быстро-быстро. Будто бесшумный ветер сносил в сторону плотную пелену.

– Вы слышите? – некоторые время Сэм был уверен, что ему просто кажется. Протяжные звуки – будто играет флейта. Или вибрирует струна. Звуки то взлетали вверх, похожие на птичий щебет, то падали вниз, будто архангел Гавриил примеривался к трубам судного дня. Они складывались в мелодию, складывались в слова. В мелодию – холодную и медленную, как изгибы перламутра. Как лунный свет, разлитый по серебряным кубкам.

Беспечный Танцор и Мануш слышали. Слышали песню, летящую над водой. Древнюю, как океан. И ещё слова. Слова складывались в истории. В откровения. В обещания.