Пролог
Илья
Начало марта
Бумажные журавлики под потолком, стопка конспектов на письменном столе и клетчатый плед на кровати – в то время, как мой мир успел рухнуть, воскреснуть, а затем снова развалиться на части с пометкой «восстановлению не подлежит», в комнате Аси ровным счетом ничего не изменилось.
– Чаю хочешь? Ты весь дрожишь …
– Метель, – бросил я в свое оправдание и стянул с рыжей башки вязаную шапку, – ту самую, серую с красным помпоном и дурацкой надписью во весь лоб, которую на спор купил в секонд-хэнде.
Ася не сумела скрыть улыбку: у нее где-то валялась такая же.
– Я скучаю по нашим прогулкам, – раскачиваясь на пятках, произнесла она.
– Будут новые. – Сглотнув комок в горле, я отвернулся к окну. – А вообще, давай свой чай!
– С облепихой?
– И с сахаром, – усмехнулся я. Время бежало как сумасшедшее, и тратить его впустую на грусть было подло. – Сейчас руки вымою и помогу тебе!
– Не стоит, я сама! – уже из коридора прокричала Ася. – Лучше конспекты пока подготовь.
Спорить не стал. В этом доме с недавних пор я больше не был желанным гостем, а потому лишний раз маячить перед недовольными лицами Снегиревых-старших не хотелось. С другой стороны, и конспектов никаких у меня с собой не было, только безумное желание увидеть мою ледяную девочку.
Минут тридцать, а то и все сорок мы просто пили чай. Ася трещала обо всем на свете, а я, как дурак, держал ее за руку и растворялся в нежности любимого голоса. Господи, как же я скучал по ней!
– Мама запретила закрывать. – Поймав мой взгляд, нацеленный на распахнутую дверь, Ася виновато прикусила губу. – Боится…
Кивнул. Как ни странно, я понимал и даже разделял опасения ее родителей.
– Не беда. – Залпом допив кисловатый чай, я вновь уставился на Асю.
С нашей последней встречи прошло всего несколько дней, но мне казалось, мы потеряли вечность.
– Ась, – позвал ее тихо и чуть крепче сжал хрупкие пальцы своими грубыми. Я не был романтиком и как красиво говорить о любви, не знал. Но и молчать больше не мог. – Я тебя люблю, и это навсегда.
– Навсегда… – эхом повторила она. Жаль, не верила…
В комнате воцарилось молчание, и только за окном все громче завывала метель. Я ее почти не слышал. Смотрел на мою Аську и, казалось, от счастья сиял так, что, заменял собой тысячу лампочек.
Ася сидела рядом и, отчаянно кусая губы, глядела на наши с ней переплетенные ладони – мою, широкую и горячую, и свою, до невозможного бледную и тонкую. А потом вдруг произнесла:
– Знаешь, есть люди-мамонты…– Она неловко улыбнулась каким-то своим мыслям. – Они надежные. Цельные. «Мамонты» уверенно шагают по жизни. И будут идти долго и размеренно. До самого конца. На таких людях держится наш мир.
– Никогда не слышал.
– Погоди! Не перебивай! – Ася несмело взглянула на меня. Я кивнул, и она продолжила: – Бывают люди-флюгеры. Они всю жизнь ищут свою дорогу: много суетятся, часто сбиваются с пути, прыгают с одного дела на другое, но все впустую. В этом вечном скитании «флюгеры» незаметно ржавеют, по сути, так и не сдвинувшись с места.
Я не понимал, зачем Ася рассказывала мне об этом, но, как и обещал, не перебивал ее.
– А еще есть люди-искры… – При этих словах ее голос дрогнул. – Им не дано сиять вечно, да и времени метаться из стороны в сторону у них нет. Однажды вспыхнув, они тут же гаснут, но порой их свет становится спасением для других: флюгеры, наконец, срываются с места, а жизнь мамонтов наполняется красками.
– И кто мы, по-твоему?
– Ты – мамонт, Лучинин, – хихикнула она, я же округлил глаза. – Ты знаешь, чего хочешь, и обязательно дойдешь до цели. А я тебе помогу: в самый темный период твоей жизни вспыхну ярким светом, чтобы ты не сбился с пути.
Ася поставила чашку на стол и, прижавшись ко мне, уткнулась носом в мое плечо. Я ощутил дыхание стужи и впервые за день по-настоящему испугался.
– А потом? – Простой вопрос, но, чтобы задать его мне потребовались все силы мира. Я знал ответ. Знал и боялся его больше всего на свете: простое «навсегда» было, увы, не для нас.
– А потом… – Ася сглотнула, и голос ее задребезжал от слез. – Потом, Рыжик, ты пойдешь без меня.
Глава 1. Первый шаг
Страх – всегдашний спутник неправды.
(Уильям Шекспир)
Первые числа января
Ася
Между мечтой и реальностью всегда стоит страх. Мой – напоминал океан. Бескрайний. Безудержный. Мощными волнами он каждый раз сносил меня с ног, стоило только представить свою жизнь другой – как у всех. Я падала, до крови расшибая колени, но поднималась и назло стихии подходила ближе, пока однажды родители не сказали мне: «Твоя взяла, Ася!»
Наверно, так сложились звезды: наш переезд, случайная встреча отца с однокашником в супермаркете, мое состояние, на удивление, стабильное, – все шло к тому, чтобы я стала на шаг ближе к своей мечте.
К дому на Парковой, где жил тот самый одноклассник отца, а теперь уже директор местной школы, мы подъехали немногим раньше условленного времени. Отсутствие пробок в час пик я приняла за хороший знак. Не то чтобы сильно верила в приметы, но, когда на кону твоя жизнь, пренебрегать подсказками свыше было бы глупо.
Уже минут десять мы с отцом сидели в салоне его пикапа. Воздух, вылетавший из дефлекторов, казался мне до невозможного раскаленным, а время – тягучим, как лакричный сироп. Я в нетерпении теребила снятую с головы шапку и все не решалась заговорить. Отец тоже молчал. Нахмурившись, он ритмично постукивал указательным пальцем по оплетке руля. Иногда переводил на меня взгляд, полный неразрешимых противоречий: наверняка ждал, что я передумаю, испугаюсь, откажусь от мечты. И его сомнения во мне были, как вирус гриппа, безумно заразны. Еще пара минут промедления, и я бы сдалась, а потому зажмурилась, мысленно сосчитала до трех, а потом прошептала:
– Пап, нам пора.
Шумно выдохнув, отец взглянул на меня исподлобья.
– Ты точно этого хочешь, Аська?
Мокрые хлопья снега бились в лобовое стекло – отчаянно, бессмысленно. Они чем-то напоминали меня: таяли, но не отступали.
– Если не сейчас, то уже никогда, понимаешь? – несмело возразила я.
Мне бы хотелось, чтобы голос мой звучал более уверенно, как тогда, когда я впервые заявила родителям о своем желании перейти с домашнего обучения на очное в школе, но он дрожал. От волнения. От неуверенности в собственном решении. От страха, что не сдюжу. И папа, конечно, слышал. Он мог запросто настоять на своем и оставить все как есть, вот только верность данному слову была отличительной чертой всех Снегиревых.
– Тогда идем. – Кивнув, отец заглушил двигатель. – Володька уже ждет.
Я отстегнула ремень безопасности, натянула на голову шапку, а дальше – по прямой: метель, чужой подъезд, лифт; уютная домашняя обстановка, запах кофе и яблочного штруделя, незнакомые лица, улыбки, дежурные фразы.
Владимир Геннадьевич Добрынин встретил нас на пару со своей супругой Кристиной. Правда, накрыв на стол, она почти сразу удалилась, деликатно сославшись на неотложные дела. В просторной гостиной мы остались втроем. В моей чашке, остывая, играл медовыми нотками некрепкий чай, а воздух вокруг так и искрил сумбурными воспоминаниями двух старых приятелей о тех далеких временах, когда и небо было голубее, и звезды ярче, и жизнь в разы проще.
Я не вслушивалась. Улыбалась скорее по инерции и из вежливости и маленькими глотками цедила несладкий чай, а стоило отцу перейти к делу, так и вовсе потерялась в чаще своих мыслей и бесконечных сомнений. Да и что нового папа мог рассказать? Историю собственной жизни я знала назубок. А вот улыбка с лица Владимира Геннадьевича медленно начала сползать. Меня снова жалели, бросали в мою сторону полные сочувствия взгляды и тут же виновато отводили глаза. Обычная реакция, я давно к ней привыкла. И все же следовало отдать должное приятелю отца: Владимир Геннадьевич весьма быстро взял себя в руки и тут же принялся в красках описывать мне школу, сосредоточившись на трудностях, которые всенепременно свалятся на мои плечи, если я не передумаю. Только не затем я столько времени добивалась своего, чтобы спасовать в последний момент.
– Тогда давайте в 11 «А» попробуем. Класс дружный, ребята все адекватные. Что скажешь, Ася? – Стоило списку предостережений иссякнуть, как Владимир Геннадьевич поднял белый флаг.
Сделав очередной глоток чая, я настороженно покосилась на отца и, заручившись его кивком, улыбнулась хозяину дома.
– Я не против. Только у меня будет одна небольшая просьба. Можно?
– Ася! – предостерегающе рявкнул отец, догадываясь, о чем я подумала. – Мы это уже обсуждали. Мой ответ: нет!
– Погоди, Лёнь, – вмешался Владимир Геннадьевич. – Пусть скажет. В чем дело, Асенька?
Владимир Геннадьевич выглядел чуть старше своих лет. Худощавый, с проседью в темно-русых волосах и слегка усталым, но оттого не менее улыбчивым взглядом, он был из тех людей, к кому проникаешься доверием с первых минут знакомства, а потому я решилась ответить:
– Мне бы не хотелось, чтобы правда обо мне стала новостью номер один для обсуждения в школе.
– Я и не собирался извещать об этом всех. – Склонив голову набок, Владимир Геннадьевич неловко поправил очки на носу. – Но учителя, как и твои будущие одноклассники, имеют право знать, не находишь?
– Конечно, имеют! – вступил в разговор отец. Запустив пятерню в волосы, он привалился к спинке дивана и с важным видом продолжил: – Более того, они должны знать все. Мне не нужны сюрпризы!
– Люди весьма предсказуемы, понимаете? – прикусив губу, обратилась я к Владимиру Геннадьевичу. – Каждый считает, что именно его жалости мне не хватает здесь и сейчас. А подростки еще и жестоки, вам ли не знать?
– Послушай, Ася… – Папин приятель прокашлялся, в задумчивости помолчал пару секунд, а потом произнес: – Я сильно рискую, соглашаясь принять тебя в школу. Но я делаю это осознанно. Учителя тоже должны иметь выбор: брать на себя ответственность за тебя или нет. Согласись, так будет честнее.
Я кивнула.
– Ты боишься, и это нормально. Но педагоги в школе не враги тебе. Тем более что после стольких лет на семейном обучении неизбежно возникнут сложности в усвоении материала.
– Я поняла, – позабыв о манерах, перебила Владимира Геннадьевича. – А что насчет моих будущих одноклассников? Им для чего нужна правда?
– Правда – залог доверительных отношений, разве нет, Ася? Со лжи не начинают дружбу.
– Я и не ищу друзей.
– У тебя их так много?
– Ни одного.
– Разве это хорошо?
– Для меня – да.
– Но школа – это не только уроки, домашка и экзамены, понимаешь?
– Владимир Геннадьевич, вы же сами топили за правду, так давайте смотреть ей в глаза: никто не находит друзей за пару месяцев до окончания школы, и уж точно никому не нужны мои проблемы, а меня интересует исключительно учеба.
– Тогда не проще ли остаться на домашнем обучении? Зачем это все?
– Хочу увидеть мир с изнанки: школьные звонки, перемены, мел на доске, булочки в столовой – только и всего.
– Шила в мешке не утаишь, Ася. У ребят рано или поздно возникнут вопросы.
– Например?
– Почему все эти годы ты училась на дому?
– Быть может, у меня родители – религиозные фанатики.
– Фердипердозно просто! – хлопнув в ладоши, напомнил о своем присутствии отец.
– Извини, пап, – смутилась я и попыталась перевести все в шутку: – Это вынужденная мера, и всего лишь до конца учебного года. Зато тебе на родительские собрания не придется ходить.
– Отлично! Леня Снегирев – шизанутый сектант, которого даже на собрания не пускают, – делано развел руками папа. – Чего еще я о себе не знаю, а, дочь?
– А что с физкультурой, Ася? – пропустив мимо ушей выпад отца, продолжил Владимир Геннадьевич. – Или ты собралась наравне со всеми сдавать стометровку и прыгать через козла?
– Это исключено! – Отец подскочил на диване. Со стороны он и правда чем-то напоминал сейчас одержимого. – Ни в коем случае! Никакой физической нагрузки! Только козлов нам еще не хватало!
– Я скажу, что с детства страдаю плоскостопием и у меня освобождение, – тем временем совершенно спокойно ответила я Владимиру Геннадьевичу.
– А если начнут травить, испытывать тебя на прочность? – не унимался он.
– Володь, а ну-ка давай с этого момента поподробнее. – На отце уже лица не было, и моя невинная просьба грозила обернуться полным запретом на посещение школы. – Ты же сказал, что в этом твоем «А» классе все адекватные.
Владимир Геннадьевич не спешил отвечать, а может, и вовсе не слышал отца. Он смотрел на меня, и (я готова была поспорить) свято верил, что нашел тот самый аргумент, чтобы настоять на своем. Вот только не на ту напал!
– Вы серьезно? – В притворном удивлении округлив глаза, я ухмыльнулась и, собрав в кулак остатки смелости, заявила: – Жизнь семнадцать лет испытывала меня на прочность. Поверьте, я давно научилась давать сдачи.
Владимир Геннадьевич рывком снял с себя очки, повертел их в руках, сосредоточившись на заляпанных линзах. Чем не повод перестать глазеть на меня?
– Охотно верю, – пробурчал он себе под нос, а я уже было обрадовалась своей маленькой победе, но тут, прокашлявшись, в разговор снова вступил отец.
– Милая, – произнес он нарочито мягко, и этот слащавый тон не обещал мне ничего хорошего. – Может, найдешь Кристину Леонидовну, узнаешь, не нужна ли ей какая помощь?
– Пап, – пропищала я полевым мышонком. Ну точно, не видать мне было школьных будней как своих ушей!
– Давай-давай, Ась, – лишь отмахнулся от меня отец. – А мы пока с Володей еще раз все по-хорошему обмозгуем.
Судорожно придумывая аргументы в свою защиту, я только и успела, что покачать головой.
– И правда, Асенька, – поддержал отца Владимир Геннадьевич. – У нас на кухне возле окна все еще елочка стоит. Девчонки ее нынче вместо игрушек конфетами украсили. Лепота! Сходи, выбери себе самую вкусную.
– Мне не пять лет! – Насупившись, я сунула ладони под мышки, но не сдвинулась с места.
– Ася, за языком следи! – рыкнул отец.
– Простите! – Щеки ощутимо запылали.
Хамить не входило в мои планы, но и молчаливо наблюдать, как мои надежды в очередной раз разлетаются на тысячу осколков и мечты бесследно растворяются в воздухе, я не могла.
– Можно, я останусь? – Я несмело взглянула на Владимира Геннадьевича из-под длинных полупрозрачных ресниц.
– Дай нам пять минут, ладно?
Идти на медведя с голыми руками было делом заведомо проигрышным, а тут на меня ополчились сразу двое. Поджав губы, я поднялась, посмотрела на отца и бросила взгляд на его приятеля. Забавно: взрослые дядьки, но оба вжались в диван как трýсы!
Продолжать стоять здесь истуканом было весьма глупо, а потому я покорно поплелась прочь. У закрытых дверей гостиной замерла буквально на миг. Уже схватилась за ручку, но тут обернулась и зачем-то выпалила:
– Я не ем сладкое.
А потом, хлопнув дверью, вылетела в коридор и с размаху напоролась на что-то мягкое, а точнее, на кого-то.
– Ауч! Больно же! – тут же раздался писклявый девичий голосок, и в нос ударил аромат лаванды и мяты.
– Кто здесь? – испуганно прошептала я.
Сердце пропустило удар, следом – второй, а глаза никак не могли привыкнуть к темноте.
– Обязательно было дверь так резко открывать? – внаглую проигнорировав мой вопрос, запричитала девчонка. – Теперь шишка будет!
– Подслушивать меньше нужно. – Судьба чужого лба интересовала меня постольку-поскольку, а вот сохранность моей маленькой тайны теперь вызывала сомнения. – У вас что, лампочка перегорела? Почему так темно?
– Сейчас! – фыркнула незнакомка и щелкнула выключателем. – И вовсе я не подслушивала! Больно надо!
– Ну-ну! – хмыкнула я, заметив перед собой невысокую забавную девчушку с прической, как у домовенка Кузи, и огромными глазищами цвета кофейной гущи.
– Я Варя, – представилась она, потирая ушибленный лоб.
– Варя? Ну, это в корне меняет дело. – Я усмехнулась, вспомнив известную всем присказку про любопытную Варвару.
– Ой, вот только не надо, ладно? – Словно прочитав мои мысли, коротышка закатила глаза. – Не имею привычки совать нос в чужие дела!
– Верится с трудом. – Прикусив нижнюю губу, я продолжила разглядывать свою нечаянную знакомую.
Одетая в безразмерную футболку явно с мужского плеча и фиолетовые в белый горох бриджи, Варя неловко переступала с ноги на ногу и, изучая меня в ответ, накручивала на указательный палец прядь длинных, слегка вьющихся волос. Ее женственные формы и в то же время смешные тапочки с кроличьими ушами, пухлые губки и по-детски наивный взгляд, идеальный маникюр и фенечки из бисера на запястье рисовали в моем сознании весьма несуразный образ – вроде и милый, но чудно́й какой-то.
– Ты дочь Владимира Геннадьевича?
Я не горела желанием общаться с Варей, но хотела понять, какую опасность представлял для меня ее любопытный нос. Эта пигалица с беспорядком на голове однозначно училась в школе своего отца, а потому запросто могла стать для меня источником проблем. Интересно, в каком она классе?
Я присмотрелась к Варе получше – она точно выглядела младше меня. Восьмой, девятый, максимум десятый класс. Кто из выпускников станет ее слушать? И вообще, разбалтывать тайны отца – такое себе. Или нет?..
– Нет, – неожиданно выдала Варя, а у меня екнуло сердце. – Я ему не дочь.
– Нет? – Мой голос сорвался на шепот.
– Дядя Вова – мой отчим. А вон там… – Варя кивнула в сторону соседней комнаты. – Моя спальня. Я просто мимо шла, поверь.
– Проехали.
Меня и без того тяготил этот бессмысленный разговор, а теперь еще и ощущение неловкости росло как на дрожжах. В поисках пути к отступлению я принялась деловито осматривать чужую квартиру. Что там Владимир Геннадьевич говорил о елке?
– А ты Ася, да?
Я вздрогнула: вот тебе и «мимо проходила»!
– Мне мама сказала, что у дяди Вовы гости, только и всего, – поймав в плен мой испуганный взгляд, пояснила Варя. – Хочешь, ко мне пойдем? Поболтаем, познакомимся поближе, пока твой папа занят.
– Пустое. Не думаю, что наши с тобой дороги еще когда-нибудь пересекутся.
– Ты так в этом уверена?
– На все сто.
– Ладно, дело твое. Здесь стоять будешь? Не боишься, что, как и мне, дверью прилетит?
– Ты же не стояла – «мимо шла», разве нет?
Варя промолчала, а уже в следующее мгновение из гостиной вышел отец в сопровождении Владимира Геннадьевича.
– Варя? – искренне удивился последний. – Ты почему дома? А Митя где?
– У Лешего остался.
– А ты чего приехала? Случилось что?
– Они снова к Рыжику собрались в Собиново, а мне там что делать?
– Ясно, понятно. – Владимир Геннадьевич почесал в затылке и вдруг посмотрел на меня. – А я гляжу, вы уже познакомились.
– Да. – Я натянуто улыбнулась. – А вы с отцом договорились?
– Похоже на то, – подмигнул он по-свойски.
– Ладно, Вов, побежим мы, – тут же засуетился папа. – С этой твоей школой мороки столько: форма, тетради, обувь сменная, а времени в обрез.
Прикрыв ладонью рот, я снова улыбнулась, правда, теперь уже по-настоящему и от души. Наспех натянула дутики, застегнула пуховик, даже с Варей попрощалась на удивление дружелюбно. А стоило нам зайти в лифт, накинулась на отца с расспросами.
– Да, Володя возьмет тебя в школу, – отвечал он по кругу уже в сотый раз, а мне все было мало.
– Нет, завтра не успеем: бумажной волокиты много. Дай мне пару дней.
– Да, все учителя будут в курсе. Даже не проси.
– Нет, одноклассникам сама расскажешь, когда сочтешь нужным.
– Да, и чуть не забыл, дочь, – произнес он напоследок. – Только попробуй кому ляпнуть, что я заядлый сектант – покусаю! Честное слово, Аська, покусаю!
Глава 2. Новенькая
Спустя несколько дней. Илья
До финишной черты оставалось метров двести: пара несложных трамплинов и крутой поворот. Счет шел на секунды, а в крови на максималках бушевал адреналин. Победа была так близка, что ее сладкий вкус таял на губах довольной ухмылкой и нехило кружил голову.
Очередной прыжок – сумасшедшее ощущение полета. Ветер необузданными порывами так и норовил сбить меня со снегохода. Впрочем, мне было не привыкать. А вот приземление – ауч! – вышло на сей раз весьма жестким. Игнорируя боль в ноге, я на полную прижал курок газа и крайне неосторожно вошел в поворот. Слишком опасно, на грани. Снег шальными брызгами мгновенно перекрыл обзор. Меня занесло, вьюгой завертело по трассе. Я должен был дать по тормозам, но вместо этого снова газанул. Понимал, что рискую, предвидел гневные вопли Михалыча – моего тренера по сноукроссу – и, что греха таить, до ужаса боялся вылететь с трассы. Но разве мог я облажаться? Только не сегодня!
– Лучинин, я тебе голову оторву! Слышишь?! – Не успел я финишировать, как Михалыч в привычной манере набросился на меня с упреками.
Раскрасневшийся, взъерошенный, как воробей после дождя, он бежал мне наперерез и сердито размахивал руками. Голос его мощным раскатом заглушал гул движка и эхом разлетался на добрые километры вокруг. В любой другой день я бы заметно напрягся, но на сегодня лимит переживаний был исчерпан.
– Первый! – стянув с башки шлем, прокричал я в ответ. Не хотел ругаться, оправдываться, извиняться. В конце концов, победителей не судят. – Я первый!
– Какой ценой?! Жить надоело, Илюха?! – не унимался Михалыч, будто не знал, как долго я шел к этой победе.
Сегодняшний заезд был решающим. Последний отборочный в этом сезоне, он обещал стать моим пропуском в мир большого спорта. Попасть в юниорскую сборную по сноукроссу было моей мечтой детства, и вот она почти исполнилась.
– Ты давай мне, глаза свои бесстыжие не закатывай! – тем временем набирал обороты Михалыч. Я уже успел отогнать снегоход на стоянку, а тренер по-прежнему вправлял мне мозги. – Неужели не понимаешь, парень, что я за тебя в ответе? Случись с тобой что…
– Ну не случилось же, Артем Михайлович, – выпустив облако белесого пара изо рта, перебил его я и, поежившись, сунул руки в карманы спортивного комбинезона. Крещенские морозы в этом году пришли в наш город с опережением графика и, казалось, крепчали с каждой минутой.
– Замерз?
– Немного.
– Ладно, дуй в теплушку, Лучинин, но имей в виду: разговор не окончен!
Кивнув, я подхватил висевший на ручке руля шлем, но уходить не спешил: в голове копошился главный вопрос, не задать который я просто не мог.
– Артем Михайлович… – До одури смелый на трассе, сейчас я косым зайцем робел перед лицом неизвестности. – А Соколов меня видел? Что решил? Возьмет в сборную?
Михалыч покачал головой, а у меня чуть сердце не остановилось. Неужели все было зря: два года тренировок, бессонные ночи в гараже, шлем этот дорогущий вместо навороченного смартфона?! Как же так?! Я ж за хвост держал свою птицу счастья, но по всему выходило, что упустил.
– Иди грейся, Лучинин. – Михалыч похлопал меня по плечу, а потом криво так ухмыльнулся и произнес: – За тобой место. За тобой.
Греться? Да я забыл о холоде сию минуту! Готовый расцеловать целый мир, я не нашел ничего лучше, как налететь с объятиями на Михалыча.
– Рили?! Вы не шутите?! Я в команде?!
– Рыжий, угомонись!
– Я в сборной! В сборной! Спасибо!
– Лучинин! – недовольно запыхтел в моих руках инструктор. Мужиком он был суровым и все эти мимимишные проявления чувств терпеть не мог. – Смотри у меня, Илюха, передумаю! Коновалова вместо тебя поставлю.
– Да у Темы вечно проблемы: то жиклер замерзнет, то масло потечет. Замучаетесь вы с ним, Артем Михайлович. – Понимал же, что мужик шутит, но от греха подальше отпустил его и отошел на пару шагов. – Вы же знаете, лучше меня нет.
– Знаю, – нехотя согласился Михалыч, – но еще одна такая выходка на повороте, и я тебя, Лучинин, близко к трассе не подпущу! Уяснил?
– Так точно! – делано отчеканил я, а сам, как последний дурак, самодовольно улыбнулся во всю свою конопатую рожу. Благо за балаклавой было ни черта не разобрать.
От снегоходной стоянки до местной теплушки, заменявшей любителям сноукросса в Собиново и раздевалку, и буфет, и склад инвентаря, пролегала извилистая дорожка, с обеих сторон окруженная массивными сугробами. Обычно в дни соревнований здесь было не протолкнуться, но сегодняшний заезд сделали закрытым, а потому я брел по снежному лабиринту в полном одиночестве. В левой руке держал шлем, правой пытался набрать сообщение отцу.
Батя не особо разделял мое увлечение сноукроссом, а мать и вовсе недолюбливала зиму из-за моего пристрастия к снегоходному спорту, но палки в колеса они мне не вставляли. Переживали, отговаривали, это да, но решение всегда оставляли за мной. Несмотря на страх, в меня верили. За улыбками прятали безмерное волнение и просили только об одном: не рисковать собой. Мечтали, что однажды я все это брошу и с головой уйду в учебу, а пока помогали с выбором самого крепкого шлема и ремонтом техники и радовались моим успехам, как своим. Вот и сейчас на мое сумбурное сообщение отец незамедлительно ответил, что ни разу не сомневался в моей победе, а я лишь крепче сжал мобильник в ладони. И пусть уродился я рыжим и конопатым, рослым и не особо симпатичным, мне безумно повезло с семьей. Отец, мать, братья, дед с Гаем были моими крыльями за спиной, ну а друзья – те два придурка, что прямо сейчас, размахивая руками, сивыми меринами скакали в конце заснеженного туннеля и скандировали мое имя, – главным источником силы.
– Рыжий – чемпион! – самозабвенно драл горло Добрынин. – Рыжий – чемпион!
В своем дутом пуховике-оверсайз и шапке-ушанке Митяй напоминал бурого медведя, случайно проснувшегося посреди зимы. Такой же огромный, плечистый, неуправляемый, он неуклюже переступал с ноги на ногу и, позабыв, что, вообще-то, являлся сыном директора школы, бесстыже гудел на всю округу. Впрочем, Камышов от него не отставал.
– Луч – это сила! – кричал Леха, притопывая в такт речовки. – Луч – это класс! Любой снегоход он обгонит на раз!
– Господи! – Сунув мобильник в карман, я приложил ладонь ко лбу и, не веря своим глазам, рассмеялся. – Что вы здесь делаете?
– Мы? – Митяй в неподдельном удивлении округлил глаза. – Не, нормально, Леший? – Он развел руками и посмотрел на Камышова. – Мы тут, понимаешь, второй час мерзнем, а Рыжий еще и наезжает!
– Да не наезжаю я. – В два счета я преодолел оставшееся до пацанов расстояние и шутя надвинул Добрынину шапку на глаза. – Просто не понимаю, кто вас, обормотов, сюда пустил: заезд закрытый же.
– Закрытый, открытый – какая разница? – Леха одарил меня своей фирменной приторно-нахальной ухмылкой. – Главное, мы его не пропустили.
С Камышовым мы дружили с первого класса. Уже тогда для Лехи не существовало правил и запретов. Он внаглую открывал с ноги любую дверь, не заботясь о последствиях. Сын местного олигарха, Камышов ни в чем и никогда не знал нужды. Ни в чем, кроме любви. Наверно, поэтому всегда чудил не по-детски, лишь бы отец заметил, мать обняла. Моя полная противоположность. Красивый, как Аполлон, успешный, дерзкий, он всегда мечтал о семье, а я завидовал его свободе и пытался научиться смелости. В одном мы были схожи: оба любили скорость. Но если я, как правило, летел вперед исключительно на зеленый и с оглядкой на знаки, то Камышов осознанно играл с судьбой по своим правилам. Гребаный солдат удачи, он даже не представлял, как боялись мы с Митькой однажды недосчитаться друга.
– Иди сюда, Леший! – глухо вырвалось из моей груди, но главное – результат: ударившись кулаками, мы сцепили наши ладони в крепком рукопожатии, а потом без лишних слов обнялись.
– Эй, че за фигня?! – Поправив шапку, Митяй со всей дури навалился на нас с Камышовым. – Обнимашки, и без меня?! Так не пойдет!
Не удержавшись на ногах, мы все втроем рухнули в сугроб. Снег царапал щеки, забивался за шиворот и без спроса лез в обувь. Пальцы рук сводило от холода, а скулы – от бесконечных улыбок. Не замечая ни черта вокруг, мы хохотали на весь полигон, раскинув руки в стороны, рисовали ангелов, бросались снежками и что-то кричали. Зря нас в школе прозвали богатырями – прямо сейчас мы куда больше напоминали трех сумасшедших, на денек сбежавших из психушки. Но если счастье – это удел безумных, то мне отчаянно не хотелось становиться нормальным.
В то воскресенье мы вернулись в город лишь под вечер. Продрогшие, с сырыми ногами и шмыгающими носами, завалились в пиццерию возле школы. Пара кусочков «Гавайской», двойной раф и наш столик в самом углу – тепло медленно окутывало собой каждую клеточку тела, разговоры становились все тише, а слова – честнее. Мечты, сомнения, трудности – когда тебе семнадцать, порой кажется, весь мир против тебя, но если есть кому выслушать и поддержать, то очередной шаг в бездну уже не так и страшен, правда?
Мы говорили обо всем: Митька – о Варе. Леший – об отце, а я как главный зануда нашей троицы – об учебе, треклятом ЕГЭ и поступлении. Еще детьми мы думали пойти всем вместе на строительный. Потом, классе в седьмом, мечтали создать свою гильдию архитекторов. Чертили, воображали целые города. А прошлым летом все как-то резко развалилось: Камышову светила учеба за бугром, ну а Митяй, по уши влюбленный в Варьку, запросто изменил своей мечте: согласился попробовать свои силы на юридическом, лишь бы ни на миг не расставаться со Скворцовой.
– Рыжий, у тебя входящий! – с набитым ртом произнес Леший и кивнул в сторону моего мобильника.
– Уже третий или четвертый, – хмыкнул Митяй. – Чего не отвечаешь, Илюх?
Улыбнувшись, я перевернул гаджет экраном к столу и возвратился к теме учебы, но пацаны явно меня не слушали.
– Луч, звонил-то кто? – Леший продолжал уплетать пиццу.
– Дай угадаю. – Митька забарабанил пальцами по столу. – Настена, да?
– Воронцова?! – едва не подавился Камышов. – Вы че, вместе?! Давно?!
– Лех, ты нормальный?! – Я покачал головой. – Вот только Насти мне для полного счастья не хватает!
– Ну а че? – заржал Леха. – Чем не вариант? Не дура, фигурка что надо, да и ради тебя на все согласная – бери и пользуйся!
– Вот и пользуйся сам! – Откинувшись на спинку кресла, я закатил глаза.
– Так она ж по тебе сохнет! – хмыкнул Камышов, вытирая салфеткой рот. – А вообще, Луч, что ты все один, в самом деле? Вроде не урод, нашел бы себе крашку какую.
– Кто бы говорил! – ответил я. – Сам бы с кем-нибудь замутил!
– У меня траур по любви, ты же знаешь! – невесело улыбнулся Леха.
Сердце Камышова было давно и бесповоротно разбито Танькой Рябовой – нашей бывшей одноклассницей. Несколько лет назад ее семья трагически погибла, а Таня осталась под опекой бабки. С тех пор Рябова сильно изменилась: начала вести себя странно, одеваться, как принцесса болот, а Камышова и вовсе забанила по всем фронтам. Леха к ней и так, и эдак, но все впустую. А в сентябре Таня и вовсе забрала документы из школы и вместе с бабкой куда-то переехала. Леший ее полгода искал, но так и не нашел. С ума сходил, пару раз из дома сбега́л, от отчаяния к уличным гонкам пристрастился, только выкинуть из сердца Рябову так и не смог.