Позолоченная корона

Marianne Gordon

The gilded crown

Copyright © Marianne Gordon 2023

© Ефимова Н., перевод на русский язык, 2025

© homraneus, иллюстрация на обложке, 2025

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025

* * *

Посвящаю своей матери со всей любовью.

Глава 1

Впервые Хелльвир попала в царство Смерти, когда ей было десять лет.

Это случилось в середине долгой зимы, такой суровой, что некоторые называли ее проклятой. От холода умирали во сне животные, погибали деревья, слабели и словно таяли на глазах дети.

Деревня, в которой Хелльвир жила с родителями и старшим братом, находилась на краю огромного леса, раскинувшегося на северо-западных землях государства Крон. Об этом древнем лесе ходило много историй. Хелльвир часто сидела у ног отца, помогала ему делать оперение для стрел и вырезать костяные наконечники. Отец рассказывал о Безглазой Ведьме, которая ловила маленьких мальчиков, превращала их в скворцов и держала в своем птичнике, чтобы слушать их пение. О Ястребе с серебряным клювом, который хотел долететь до луны. О Короле-Олене, который когда-то разорял страну и пожирал кровоточащие сердца врагов. Истории помогали отогнать холод, который скребся в дверь, но иногда Хелльвир казалось, что он, этот холод, уже проник в дом; она видела его в глазах отца, искрившихся инеем от тревоги и страха перед будущим.

Хелльвир была еще слишком мала для того, чтобы охотиться, но умела ставить силки и капканы. Каждое утро она выходила в лес, проверяла капканы, забирала добычу и раскладывала новые приманки. Брат ходил с ней вместе, стрелял белок и кроликов.

Однажды утром, когда под ногами поскрипывал свежевыпавший снег, а небо было ярко-синим, Хелльвир и ее брат, Фарвор, в очередной раз отправились в лес. Девочка заметила куст, усыпанный алыми ягодами, и набрала горсть.

– Эти не ешь, – сказал Фарвор. – Живот заболит.

Она все равно сунула ягоды в карман – не для того, чтобы есть, а чтобы любоваться на них потом, дома.

Дети побрели дальше через сугробы, доходившие Хелльвир почти до пояса. Время от времени они останавливались и обдирали с деревьев кору на растопку. Когда они вышли к замерзшей реке, Фарвор указал на левый берег.

– Я пойду на север, а ты иди на юг. Встретимся здесь перед закатом, договорились?

И Хелльвир пошла по хорошо знакомой тропе через лес. Вскоре она обнаружила первую ловушку у ручья, куда звери приходили на водопой. Ее замело снегом. Хелльвир начала смахивать снег, а он прилипал к рукавицам, так что они превратились в белые шары и пришлось их снять. Наконец показался зловещий зубастый капкан. Хелльвир задела одно острие, поморщившись, сунула палец в рот и ощутила сладковатый металлический привкус крови.

Хелльвир продолжила расчищать снег, и через несколько минут ее ладонь коснулась рыжевато-бурого меха, застывшего сосульками. В капкан попалась лисица. Глаза животного уже подернулись синеватой пленкой.

На то, чтобы откопать лису, ушло довольно много времени – трупик совсем окоченел, а Хелльвир вынуждена была действовать одной рукой; однако в конце концов она разжала зубья капкана, вытащила мертвое животное и положила его рядом на снег. Хелльвир часто видела лисиц, бродя по лесу. Ей нравились их настороженные желтые глаза; она не раз пыталась подманить их, предлагая обрезки мяса, но никогда еще не видела ни одной так близко.

Хелльвир гладила красивую зимнюю шубу, мягкие черные уши. Пушистый хвост намок, стал тонким и жалким. Она взяла бедняжку, обняла ее, прижала к себе. Когда потом, много лет спустя, Хелльвир вспоминала этот случай, она не могла объяснить причину своего поступка. Она просто почувствовала, что должна взять лису на руки, – при виде мертвого зверька ее охватила невыносимая печаль.

«Никогда не засыпай на морозе, – часто повторял отец. – Иначе не проснешься. Сначала ты должна согреться, любым способом. И только потом можешь отдохнуть».

Хелльвир, конечно, не собиралась спать. Но она так устала от перехода через заснеженный лес, устала после ночных ссор родителей. А здесь было так приятно посидеть, и снег прикрывал ноги, словно одеяло, сшитое нарочно для нее…

Проснувшись, Хелльвир не сразу поняла, что мир изменился. Она не почувствовала, что холод стал другим, что он пробирает до костей сильнее, чем в самую морозную зиму, сильнее даже, чем в последние несколько месяцев. Она не заметила запаха – точнее, полного отсутствия запахов. Не заметила мертвой тишины. Сначала она только увидела пушистый хвост с белым кончиком, исчезающий за деревьями.

– Стой! – крикнула Хелльвир.

Она поднялась и попыталась догнать лису, но глубокий снег мешал идти.

– Вернись!

Лиса, разумеется, не послушалась: она бежала прочь, петляя между стволами деревьев и голыми кустами, и Хелльвир бросилась за ней. Она не обращала внимания на то, что деревья выглядят как-то странно, не обращала внимания на неестественную тишину. Темно-рыжая фигурка влекла ее, словно блуждающий огонек.

Обогнув высокий сугроб, Хелльвир очутилась на небольшой поляне. Лиса застыла посередине, наблюдая за девочкой; ее глаза, недавно тусклые и безжизненные, были оранжевыми, как пламя.

– Вот ты где, – проговорила Хелльвир. – Почему ты убежала?

Лиса, не сводя с нее взгляда, наклонила голову и пошевелила ушами. Потом уставилась куда-то за плечо Хелльвир.

Хелльвир нахмурилась, обернулась, но позади ничего не было, кроме бесконечного леса. Тут… она наконец-то пригляделась и сообразила, что это не ее лес. Ветви были странного серого цвета и походили на кости, много лет пролежавшие под открытым небом, а сучки на стволах сильно напоминали глаза. И эти глаза неотрывно следили за Хелльвир. На краю поля зрения картинка расплывалась и дрожала, словно нагретый воздух над камнем.

Хелльвир медленно опустилась на колени и протянула лисице руку. Лиса приблизилась и помахала хвостом.

– Иди сюда, – прошептала Хелльвир, впервые заметив, как странно звучит ее голос в этом воздухе – он был глухим и в то же время громоподобным, и разносился по всему лесу. – Я отнесу тебя обратно. – В горле у нее пересохло от волнения. – Пожалуйста.

«Я должна забрать ее отсюда», – подумала Хелльвир, хотя понятия не имела, почему это так важно.

Лисица подошла еще ближе и обнюхала пальцы Хелльвир. На ее черных усах осели снежинки. Она высунула язык, слизнула с руки талый снег и каплю крови, засохшую на пораненном пальце. Снова взглянула на что-то невидимое позади Хелльвир. Но девочка не смогла заставить себя оглянуться и посмотреть, что же там такое. Ей было очень страшно.

– Пойдем со мной, я отнесу тебя ко мне домой, – еще раз предложила она лисе. – Я знаю, мама и папа разрешат тебе жить с нами. Это же лучше, чем одной в холодном лесу. – Хелльвир сунула руку в карман и вытащила ягоды, сорванные недавно с куста. – Ты голодная? Хочешь?

Лиса, сморщив черный нос, обнюхала ягоды, потыкалась в них, и они высыпались на снег. Дыхание ее и нос казались теплыми.

И снова янтарные глаза уставились на что-то за спиной Хелльвир.

На этот раз она обернулась, стараясь не думать о том, что может там увидеть, и успела заметить среди стволов какую-то черную фигуру. Сердце ушло в пятки, но секундой позже, когда Хелльвир пригляделась хорошенько, фигуры уже не было. Вокруг не было ничего, кроме серых деревьев и белого снега.

– Хелльвир!

Она вздрогнула; лисица тоже встрепенулась и собралась бежать. Это был голос брата. Он звучал взволнованно и доносился откуда-то издалека, как будто брат искал ее и не мог найти.

– Я здесь, – прошептала она.

– Хелльвир!

Она задрожала и протянула лисице руку.

– Пожалуйста, – попросила она, – пойдем со мной.

– Хелльвир!

Чья-то рука вцепилась в плечо Хелльвир, ее дернули назад, и внезапно она очутилась в сугробе. Над ней нависло лицо брата. Сгущались сумерки. На Хелльвир обрушилась волна холода – как будто ее обдали ледяной водой из бадьи.

– Что ты де…

Лисица извивалась в ее руках. Мгновение спустя животное вырвалось и бросилось наутек. Пышный мягкий хвост задел щеку Хелльвир; от него пахло землей и диким зверем. Брат успел поймать беглянку за загривок, она тявкнула и попыталась укусить его.

– Не надо… – начала было Хелльвир, но Фарвор уже свернул лисе шею.

– Этого нам на несколько дней хватит, – объявил он. – Я попрошу маму сшить тебе новые рукавицы, к которым снег не прилипает. Ты хорошо придумала насчет ручья, удачное место для капкана.

Хелльвир ударилась в слезы. Она не могла с собой справиться. Сначала брат удивился – она ведь уже не раз видела, как он убивает зверей и птиц, – потом разозлился, потому что она отказывалась объяснить, из-за чего плачет. Фарвор грубо схватил ее за руку и потащил к дому.

Во второй раз Хелльвир попала в царство Смерти, когда ей было двенадцать. Она сидела с отцом под вишневым деревом во дворе дома и прилаживала оперение к стрелам. Весной траву у подножия вишни усыпа́ли розовые лепестки, но сейчас вокруг лежал снег, а дерево было черным и голым, как скелет. Несмотря на это, Хелльвир нравилось сидеть вот так на улице и работать; здесь было красиво, тихо и спокойно, изо рта у них при дыхании вылетали облачка пара, и все трудности – недостаток еды, запавшие глаза мамы, ее угрюмый взгляд, нервные движения, которыми она гладила живот, – казались далекими, несущественными.

На ветку над головой Хелльвир села сорока и взглянула на нее угольно-черным глазом.

– Привет, – с улыбкой обратилась к птице девочка.

Та наклонила голову набок, и взгляд ее переместился на блестящий маленький ножичек, лежавший у Хелльвир на коленях, – с его помощью девочка подрезала перья.

– Мне очень жаль, но это папин, – сказала Хелльвир.

Сорока застрекотала.

– Я принесу тебе взамен ягоды рябины, – предложила птица.

– Я не ем рябину.

– А как насчет зайца? Я расскажу тебе, где у них норы. Они сейчас тощие, конечно, но немного мяса у них на костях найдется.

– Ну ты и злюка. Не могу я отдать тебе ножик.

Сорока издала короткий, похожий на кудахтанье, звук, сорвалась с ветки и улетела в лес. Хелльвир покачала головой и вернулась к работе. Она не сразу сообразила, что отец наблюдает за ней. Ее улыбка погасла. Ей больше не разрешали разговаривать с вещами и зверями.

– Пожалуйста, не говори маме, – тихо попросила она отца.

Своей большой рукой тот убрал ее волосы со лба.

– Не скажу, – пообещал он.

– Она этого не понимает.

– Я знаю, девочка моя.

Его голос звучал печально. Отец взялся за новую стрелу, сосредоточенно нахмурив лоб. Хелльвир не мешала ему, дала ему время подумать, ведь он был намного мудрее ее. Два ястреба парили высоко в небе над лесом.

– Это очень плохо? – прошептала она. – Мне нельзя так делать?

Отец порывисто обнял ее, притянул к себе. Перья рассыпались по скамейке, упали на мерзлую землю. Хелльвир чувствовала тяжелый запах, исходивший от его меховой куртки.

– Ты знаешь, откуда родом твоя мама?

– С Востока, – ответила девочка. – Из страны Гаргулья.

– Эта страна называется Галгорос, – поправил отец. – В Галгоросе не такие обычаи, как у нас. Помнишь звезду с двенадцатью лучами, вырезанную на притолоке над входной дверью? Ее вырезала твоя мама. В Галгоросе такие звезды можно увидеть повсюду. Это символ их бога.

– Их бога?

– Его зовут Онестус, Бог Обещания. – Заметив, что Хелльвир в недоумении наморщила лоб, отец продолжил: – Тебе может показаться нелепым, что у них только один бог, но многие вещи кажутся нам нелепыми просто потому, что они нам непонятны. Это не значит, что «нелепое» неправильно или плохо. Наши обычаи ей тоже кажутся нелепыми. Она не может понять, что мы живем иначе, чем на ее родине, не может понять, почему мы верим в существ, отличных от ее единого бога. Ей кажется диким, что человек способен видеть нечто, недоступное другим, или говорить с вещами, птицами, зверями. И что остальные, обычные люди, не видят в этом ничего дурного.

Хелльвир поразмыслила над словами отца и внезапно почувствовала себя очень далекой от мамы. Раньше ей казалось, что они смотрят на мир одинаково, как будто бы через одну подзорную трубу – папа как-то раз купил такую у проезжего торговца, чтобы пользоваться ею на охоте, и Хелльвир считала ее самой чудесной вещью в их домике, – но теперь она обнаружила, что подзорная труба мамы настроена иначе, что мама видит какой-то другой пейзаж. Его Хелльвир не может даже надеяться когда-нибудь увидеть. Утешало лишь то, что ее понимал отец.

– Значит, ты не против того, что я разговариваю со зверями?

– Если тебе это кажется правильным. Только постарайся, чтобы мама не услышала. Боюсь, это единственная вещь, насчет которой мы не смогли прийти к согласию за все годы, что женаты. – Он улыбнулся. – Моя мама тоже это умела, ты знаешь? Разговаривать с вещами. Она беседовала с этим самым вишневым деревом. Говорила, оно любит петь для нее.

Он снова улыбнулся, взялся за шнурок, висевший у него на шее, и вытащил из-под рубахи подвеску. Хелльвир узнала эту вещь – она помнила, как играла с ней, сидя на коленях у отца, когда была совсем маленькой. Подвеска хранила тепло его тела. Хелльвир подержала ее в ладони, провела большим пальцем по морде рычащего льва.

– Эта подвеска принадлежала моей матери, – объяснил отец. – Она отдала ее мне перед смертью. Сказала, что нашла ее на опушке леса, когда рыли яму для фундамента нашего дома. – Он сложил пальцы Хелльвир вокруг медальона и сжал. – Когда мать умирала, она сказала мне, что наша семья – люди с львиными сердцами, и велела мне воспитать таких же детей, как она сама. – По его губам скользнула улыбка. – Она была сильной женщиной.

Отец снял шнурок и надел талисман на шею Хелльвир.

– Моя дочка, девочка с львиным сердцем, – сказал он. – Теперь она твоя. Она будет напоминать тебе о том, что на свете были, есть и будут такие же люди, как ты.

Хелльвир обняла отца так крепко, что он рассмеялся и хотел сказать что-то еще, но в этот момент из дома донесся грохот, и они вскочили на ноги. Хелльвир в растерянности застыла на месте, а ее отец бросился в дом. Через несколько мгновений он появился в дверях с перекошенным от страха лицом и велел ей бежать в деревню за лекаркой. Мать Хелльвир упала.

Это была долгая, очень долгая ночь. Но Хелльвир даже не заметила, как она прошла: повинуясь резкому голосу лекарки, она бегала за лучиной в сарай, а потом, когда в сарае ничего не осталось, пришлось идти в лес за хворостом. От криков матери звенело в ушах.

Спустя много часов, когда в лесу завозились птицы, Хелльвир стояла в дверях, глядя на тело матери. В ту ночь время текло иначе, чем обычно: каждое мгновение было долгим, тяжелым, вязким, кровь стучала в висках, но теперь ей казалось, что она всего секунду назад видела маму… А потом Хелльвир отвлеклась, совсем ненадолго, и мама ушла. Она была прикрыта простыней; простыня обрисовывала нос, видны были темные впадины на месте глазниц. Сбоку лежал маленький сверток, неподвижный, безмолвный. Хелльвир не могла отвести от него глаз. Усталость, которая давила на нее, словно гора сырого песка, заглушала горе.

Отец Хелльвир сидел на кровати рядом с телом. Его могучая спина была согнута. Знахарка, которая пришла помочь роженице, женщина по имени Миландра, стояла рядом с ним, положив руку ему на плечо. В полутьме ее лицо выглядело очень старым, оно было изборождено морщинами, как карта. Она собрала волосы в узел, и ровная кожа на месте левого уха блестела в свете очага.

– Роды начались преждевременно, – пробормотала женщина. – Не следовало ей заводить еще ребенка. Она была очень слаба.

Отец Хелльвир напрягся.

– Это был ее выбор. Она решила оставить ребенка, – резко произнес он, подняв голову и глядя в лицо лекарке. – Ты бы хотела, чтобы я заставил ее избавиться от него?

Он стиснул зубы, взял себя в руки. Мгновение тянулось долго, как час; оно казалось осязаемым, живым, у него было сердце, и Хелльвир слышала, как оно бьется.

Отец прижался губами к ладони жены.

– Ты можешь вернуть ее, – произнес он глухо, не отрываясь от руки.

Хелльвир заметила, что Миландра вздрогнула.

– Я не смогла удержать ее среди живых. Почему ты думаешь, что я смогу вернуть ее из страны мертвых? – жестким тоном произнесла она.

– Я знаю, ты можешь. Я слышал…

– Забудь о том, что ты слышал, – перебила его Миландра. Когда отец Хелльвир закрыл глаза, она немного смягчилась и добавила ласково: – Я останусь с ней до утра. Мы с Хелльвир подготовим все для обрядов.

Хелльвир задрожала всем телом и стиснула руки в кулаки, чтобы взрослые не заметили ее страха.

– Нет, – пробормотал отец. – Пайпер исповедовала восточную веру. Она не хотела бы, чтобы ее похоронили среди камней.

Миландра вздохнула, но проглотила резкий ответ, готовый сорваться с языка.

– Тогда пошли сына в соседнюю деревню, пусть приведет служителя из тамошнего храма. Но сейчас тебе здесь делать нечего. Иди поспи.

Он рассеянно кивнул, как будто не совсем понимал, о чем она говорит. Хелльвир взяла его за руку и вывела из комнаты. Фарвор убежал из дома, когда ему сказали, что мать умерла. Он сейчас бродил по лесу, и Хелльвир с завистью думала о нем, подавая отцу миску похлебки. Ей тоже хотелось очутиться в лесу, ни о чем не думать, не заботиться. Быть оленем и свободно бегать среди деревьев, быть совой и летать в небе.

Накормив отца, она уложила его в постель, как ребенка, сняла с него тяжелые башмаки. Только после того, как он заснул, она осторожно вышла и прокралась в спальню. Знахарка спала на стуле у очага. Хелльвир слышала ее тяжелое дыхание.

Она бросила быстрый взгляд в сторону кровати. Ей казалось, что фигура, прикрытая простыней, в любую минуту может пошевелиться, вздохнуть, но та оставалась неподвижной. Хелльвир опустилась на колени перед очагом, разгребла уголья кочергой.

– Я хочу попытаться, – сказала она, обращаясь к огню.

Пламя взметнулось выше, и дух, существо из обугленного дерева и золы, притаившееся в очаге, уставился на нее оранжево-красными глазами. Огонь горел так ярко, пока мама рожала ребенка. Отец не знал, как его нужно благодарить, но Хелльвир подвинула ближе к огню остатки щепок и хвороста, чтобы покормить его.

– Тогда попытайся, – ответило существо.

– А если у меня не получится?

– Во всяком случае, хуже не будет.

– Ты пойдешь со мной?

– Я не могу покинуть твой дом, ты это знаешь.

Хелльвир стало стыдно оттого, что она боится, и она прикусила губу. Пылающее существо толкнуло к ней головешку, и та покатилась по золе. Внутри головешки тлел рыжий огонек.

– Там будет темно, – сказал дух.

Хелльвир взяла фонарь и с помощью кочерги засунула туда уголек.

– Благодарю тебя.

– Торопись, скоро взойдет солнце, и лекарка проснется.

Хелльвир поднялась и подошла к постели. Забралась на кровать и легла рядом с неподвижным телом, укрытым простыней; фонарь она поставила перед собой и свернулась калачиком вокруг него, потом подняла голову и посмотрела туда, где покоилась голова матери. Уголек мерцал в фонаре, и скоро его мигание усыпило ее.

Ее разбудил скрип входной двери.

Хелльвир вздрогнула и открыла глаза. Вокруг стояла полная тишина. Она по-прежнему лежала на кровати в комнате родителей, но… тело исчезло. Миландра исчезла. Младенца тоже не было. Кровать была измята, простыня – отброшена в сторону, как будто кто-то выбрался из-под нее несколько минут назад.

Хелльвир соскользнула на пол. Кухня оказалась пуста. Горшок из-под похлебки стоял у двери – посуду мыли на улице талым снегом. Входная дверь была распахнута настежь, хотя обычно сразу же закрывалась и ее требовалось подпирать палкой.

Снаружи не чувствовалось ветра. Только стояла тишина, от которой раскалывалась голова. Собственное дыхание казалось Хелльвир оглушительным, как рев мехов, каждый шаг порождал эхо, словно камень, брошенный в колодец. Даже биение сердца, частое и неровное, словно оповещало этот чужой мир о ее появлении, и ей внезапно стало ясно, что сам мир наблюдает за ней.

Свет был странным: не то сумерки, не то ночь; Хелльвир подняла голову, чтобы взглянуть, не взошло ли солнце, и замерла. На небе не было ни солнца, ни звезд, ни луны, ни облаков. На нее смотрела другая Хелльвир. Небо представляло собой какую-то гладкую поверхность вроде озера, в которой мир отражался, как в гигантском зеркале. Высоко-высоко над головой у Хелльвир лежала покрытая снегом земля. Она видела верхние ветви вишневого дерева, конек крыши – было странно видеть свой дом таким. Ее собственное отражение глядело на нее сверху вниз. Она решила проверить, действительно ли это отражение, и подняла руку; маленькая фигурка сделала то же самое. У Хелльвир закружилась голова и возникло странное чувство, как будто она сейчас упадет – но не вниз, а вверх. Она поспешно отвела взгляд.

Хелльвир пошла в лес. Ветви деревьев не шевелились, их серая кора, казалось, не отражала свет.

– Мама! – крикнула Хелльвир, стараясь не обращать внимания на непривычное звучание собственного голоса. – Где ты?

На краю поля зрения что-то мелькнуло – край шали, башмак? – и тут же исчезло за деревьями, точно так же, как в прошлый раз исчезла лисица.

– Мама! – Хелльвир бросилась бежать. – Погоди!

В конце концов она оказалась на берегу реки, покрытой ледяным панцирем в фут толщиной. Что-то двигалось на противоположном берегу, и Хелльвир пошла туда, утопая в снегу. Башмаки скользили по льду. У нее едва не остановилось сердце, когда послышался какой-то треск, и, наверное, она провалилась бы под лед, но чья-то рука подхватила ее и мгновенно перенесла обратно на берег.

Хелльвир обернулась, обвела взглядом деревья, но в лесу никого не было. Она потерла локоть. Нет, это ей не привиделось, она была уверена. Рука довольно сильно болела.

– Ты слишком живая для того, чтобы находиться здесь, – заметил чей-то голос.

Хелльвир вздрогнула и резко повернулась.

К стволу дерева прислонился какой-то черный человек. У него были совершенно черные волосы, черная одежда, черные перчатки. Все черное, кроме лица. Черное пятно притягивало взгляд Хелльвир, не отпускало ее; казалось, оно хотело затянуть ее внутрь, чтобы она утонула в этой сверхъестественной тьме. Но чернее всего были его глаза. Он смотрел на Хелльвир с усмешкой.

– Здравствуй, дитя, – произнес мужчина.

По крайней мере, ей показалось, что он произнес эти слова. Голос доносился сразу со всех сторон, отовсюду, как будто кто-то невидимый шептал ей прямо в ухо.

– Я не дитя, – возразила она. Ее голос звучал тоненько, визгливо. – А ты кто такой?

– Прошу прощения, госпожа. Теперь я вижу, что передо мной взрослая женщина.

Уголки его рта приподнялись в ухмылке. Губы как-то странно обтягивали зубы, как будто клыки были слишком длинными и острыми, но потом мужчина снова заговорил, и Хелльвир увидела, что зубы у него обычные, как у всех людей.

– А теперь я должен задать тебе вопрос. Что такая прекрасная госпожа делает здесь? Мне кажется, это место не для тебя. – Он втянул носом воздух, как будто почуял приятный аромат. – О нет, тебе здесь нечего делать, – продолжал он. – Пока. И еще очень много лет.

Его голос был низким и теплым – очень странно, потому что весь он казался ледяным.

– Я… я ищу свою маму, – честно ответила Хелльвир.

Его ухмылка стала шире, словно он услышал какую-то забавную шутку. Человек развел руками в мирном жесте. Хищная улыбка и жест не сочетались друг с другом. И еще его фигура как будто размазалась: Хелльвир казалось, что он «соткан» из тьмы, клубившейся между деревьями.

– И почему ты решила, что твоя мать здесь? – спросил он.

– Она… она умерла.

– Значит, тебе известно, где ты находишься. По правде говоря, я не был в этом уверен. С другой стороны, ты попала сюда не впервые, верно?

Откуда-то у него в руке возник ее фонарь – мужчина держал его за кольцо одним пальцем, одетым в черную перчатку.

– Твоя мать вон там, – произнес он, и его глаза сверкнули, как будто все это доставляло ему удовольствие. – И твоя сестра тоже.

Он указал в сторону реки, и Хелльвир ахнула.

Ее мать сидела прямо на льду, скрестив ноги, и держала на руках младенца. Она осторожно качала ребенка и пела ему. У Хелльвир заныло сердце. Она не помнила, чтобы мать пела колыбельную ей.

– Мама! – крикнула она.

Мать не подняла голову; она продолжала улыбаться младенцу, пела и водила пальцем по щеке ребенка. Лед негромко трещал вокруг них.

– Мама!

Та снова не обратила внимания на крик, как будто не слышала. Хелльвир невольно сжала руки в кулаки, упрямо выставила вперед челюсть и повернулась к мужчине.

– Я вернула лису, – решительно произнесла она. – Я хочу, чтобы мама тоже вернулась со мной в мир живых.

Мужчина пристально рассматривал Хелльвир, но она постаралась не выдать страха и неуверенности, хотя казалось, что над ней нависла какая-то гора или замок и этот замок вот-вот рухнет на нее.

– И что ты дашь мне взамен?

Хелльвир сама не знала, какого ответа ждала, не знала, почему была уверена в том, что он здесь главный, – но такого она совершенно точно не ожидала услышать. От ужаса и растерянности она не сразу нашлась что сказать.

– Я… у меня ничего нет.

– Очень жаль.

– А почему я должна тебе что-то отдавать?

– Я не могу вернуть тебе умершего бесплатно. За все нужно платить, особенно если человек умер естественной смертью. – Его взгляд остановился на фонаре, который уже стоял у ее ног. – Но это может восстановить равновесие. До некоторой степени.

Хелльвир проследила за его взглядом.

– Уголек? Он не мой. Я не могу отдать его тебе. Я… – Она покачала головой, изо всех сил стараясь не расплакаться. – Я не знала, что нужно что-то отдать взамен.

– За лисицу ты оставила ягоды и каплю крови. Я решил, что ты осведомлена о том, как это происходит.

Он присел на корточки рядом с ней, глядя на ее мать, которая пела песню младенцу. Хелльвир подумала, что она и черный человек сейчас похожи на двух прохожих, заглядывающих в окна чужого дома.

– Что-то из мира живых, полное жизни, и немного крови, – сказал он, протянул руку и взял ее ладонь.

Ладошка казалась совсем крошечной в его большой руке, и Хелльвир вздрогнула. Он был холодным, как мертвец. Он начал по одному сгибать ее пальцы и прижимать их к ладони.

– За то, чтобы твоя мать вернулась к тебе, живая, здоровая, счастливая, за то, чтобы она дожила до старости… – Когда остался только мизинец, он помолчал. – Уголек и немного крови – это все, что тебе нужно отдать.

Хелльвир подняла голову и взглянула в его черные глаза. Это было все равно что заглядывать в глубокую пустую пещеру.

– Кто ты? – спросила она во второй раз.

– Если придешь сюда снова, можешь задать мне этот вопрос.

Хелльвир сглотнула ком в горле и посмотрела на свою руку. Кивнула.

– Ладно.

Опять эта улыбка: как будто он застал ее врасплох и радовался этому.

Черный человек поднялся, и это движение наконец привлекло внимание матери Хелльвир. Она улыбнулась, тоже встала на ноги и пошла по льду к берегу, без всякого труда, не скользя, как будто пересекала весенний луг.

– Хелльвир, – заговорила мать веселым голосом, которого та не слышала уже очень давно. – Что ты здесь делаешь?

– Я пришла, чтобы тебя спасти, – ответила девочка.

Ей внезапно стало трудно дышать, и она подумала, что сказала глупость. Мать не выглядела как человек, которого нужно было спасать. Она выглядела счастливой. Хелльвир подняла с земли фонарь и молча подала его мужчине в черном. Тот принял «плату», любезно наклонив голову.

Хелльвир протянула матери руку.

– Идем, мама, – сказала она. – Я хочу домой.

Мать снова улыбнулась и шагнула к Хелльвир, но черный человек остановил ее.

Хелльвир удивленно взглянула на него.

– Но ты сказал…

– Мы договаривались насчет одной жизни, – напомнил он.

От этих слов у нее сжалось сердце, хотя именно этого она и боялась с самого начала. Хелльвир смотрела на младенца, уснувшего на руках у матери. Девочка была такой спокойной, здоровой, милой… Она напомнила Хелльвир новорожденного ягненочка.

– Но…

– Одна или другая. Но не обе.

– Но почему нет?

– Потому что так полагается. Это правило было установлено еще до моего появления.

– А если я вернусь и принесу еще один уголек?

– Нет. Ты должна выбрать сейчас.

– Хелльвир, в чем дело? Почему ты не идешь? – спросила мать.

Похоже, она не видела черного человека и не слышала их разговора.

Хелльвир думала, что выбор будет трудным, но это оказалось вовсе не так. Она сделала выбор легко. Слишком легко.

– Тогда мать, – прошептала она, глядя в зеленые глаза, так похожие на ее собственные. – Мама.

Мужчина в черном поймал руку Хелльвир так быстро, что она даже не поняла, что происходит, и тем более не успела ее отдернуть, а в следующий миг на подушечке пальца выступила капелька крови. Как завороженная, она смотрела на алую каплю, которая соскользнула с пальца и упала в снег.

Мать вздрогнула, как будто только что заметила высокого мужчину в черном, стоявшего рядом с ними. Растерянно уставилась на него.

– Я тебя знаю? – спросила она.

Мужчина протянул руки.

– Дай мне ее, – велел он.

Мать Хелльвир неуверенно сделала шаг назад, прикрыла рукой личико младенца.

– Нет, я не…

– Я позабочусь о ней до твоего возвращения. Уходи и будь рядом со своей живой дочерью.

Хелльвир пристально смотрела на мать; та медленно моргала, пытаясь сообразить, в чем дело. Несмотря на издевательскую ухмылку, голос мужчины звучал убедительно, он обволакивал, успокаивал.

– Если ты думаешь, что так будет лучше… – пробормотала мать и неохотно позволила ему забрать ребенка.

У Хелльвир онемело все тело, словно она впервые за все это время почувствовала холод. Мужчина в черном смотрел на нее сверху вниз, покачивая на руках ее маленькую сестру. На миг ей показалось, что на голове у него выросли оленьи рога, совершенно черные на фоне белого снега.

– Пора идти, – пророкотал мир вокруг нее.

– Пора идти.

Хелльвир вздрогнула. Все тело болело, как будто она целый час стояла в холодной горной реке. Ничего не соображая, она подняла голову и увидела лицо Миландры.

– Пора идти, милая, – повторила лекарка. – Вставай. У нас много дел.

Хелльвир с усилием открыла глаза, поднялась и взглянула на тело, прикрытое простыней. Ее сердце гулко билось. Она испытывала одновременно надежду и почти болезненную уверенность в том, что эта надежда напрасна, что все это был просто ужасный сон.

Фигура закашлялась, простыня на мгновение приподнялась над ее лицом… а потом она задрожала.

Миландра круглыми глазами уставилась на тело, но тут же резким движением сдернула Хелльвир с кровати и откинула простыню. Мать Хелльвир села. Ее волосы растрепались, лицо сморщилось, и она все кашляла и кашляла. Миландра молча стояла рядом, приоткрыв рот от изумления.

– Я не понимаю, как это…

Она взглянула на Хелльвир, но не успела договорить: дверь открылась, и вошел отец. За ним следовал Фарвор.